Иосиф Ионович Дик
В дебрях Кара-Бумбы
«Тошка»
Я заглянул в наш пустой ещё класс и вдруг увидел Димку. Красный, взъерошенный, он сидел за партой в глубокой задумчивости и разглядывал какие-то скомканные бумажки. Заметив меня, он зло стрельнул своими голубыми глазами и хлопнул ладонью по бумажкам.
– Вот, полюбуйся! – сказал он. – И это в нашем коллективе!
На первом клочке я увидел корявые строчки: «Тошка! Тошка! Как много в этом слове для пионера завелось!» А на втором было ещё похлеще: «Я люблю Тошку!»
У меня в душе что-то ёкнуло, но я твёрдым голосом спросил:
– Откуда это?
– Нашёл в классе, когда пол подметал, – почти шёпотом ответил Димка. – Ну, что скажешь, а? В нашем отряде любовь! И в ней замешана твоя Тошка! А почерк узнаёшь чей? Лёньки Соловьёва!
– Нет, этого не может быть, – сказал я. – Они совершенно разные люди.
– Положим, так! – горячо сказал Димка. – Но всё равно, раз такие записки появились, мы должны принимать меры!
– Во, посмотрите на него! – сказал я. – Нашёл себе занятие… Может быть, подумаем о каких-нибудь других делах?
– На что ты намекаешь?
– А на то, что, кроме сбора металлолома, мы ничем не занимаемся. И Тошка тебя правильно на сборе критиковала!
– Ну знаешь ли, ты мне это брось – своих соседей защищать! – вскипел Димка. – А может быть, ты сам эти записки написал?
– Да ты что, свихнулся? – Я замахал на Димку.
– А раз нет, тогда слушай! В общем, я объявляю тайный розыск автора. Для начала, я считаю, нам надо устроить лекцию. Положим: «Есть ли любовь на Марсе?» Она будет с намёком. Мы будем говорить про Марс, а сами начнём наблюдать за Землёй. Чуть кто на лекции взвизгнет, значит, у того нервы не выдержали и, значит, тот влюблён! А? Как ты смотришь?..
Согласитесь, я всё-таки не мог пройти мимо этого случая с Тошкой. Кто же всё-таки мог состряпать эти записки? Но я предложил Димке другой ход – без лекций и без взвизгиваний.
С первого урока мы с Димкой повели наблюдение за классом. О, это было любопытное занятие – подмечать в ребятах всё то, на что ты раньше совсем не обращал внимания. У Лёньки Соловьёва, оказывается, была бородавка на щеке, а школьные брючки такие короткие, что над краем ботинок даже голые ноги виднелись.
Гришка Цырлин – курносый, со свекловичными щеками – на перемене окунал в банку с тушью капиллярную трубочку и писал какие-то странные этикетки: «Компот – 5 коп.», «Рыбные фрикадельки – 30 коп.».
Федька Соколов с вниманием пересчитывал на парте чистые почтовые открытки. Их была целая пачка – штук двести. Откуда они взялись?
«У Тошки Бабкиной появился маникюр! – написал мне на уроке Димка. – Хе-хе, явление многозначительное! Будем бдительны! А у Ленки Крыловой новые туфли!»
«Оболтус! – ответил я ему. – Поменьше смотри на девчонок!»
«Внимание! – вскоре написал он мне снова. – Я сейчас видел, как Тошка что-то передала Соловьёву! Будем хватать его на перемене!»
И действительно, как только кончился урок, Лёнька Соловьёв первым выскочил из класса и куда-то помчался по коридору.
Мы его еле догнали в толпе мальчишек. Я хотел было Лёньку незаметно припереть к стенке, но Димка не понял меня и свалил его на пол.
– И куда ты всё бегаешь, бегаешь? – спросил он ласково, сев на него верхом.
– В буфет! – ничего не понимая, ответил Лёнька.
– А как настроеньице? – склонился я над ним.
– Прекрасное…
– А что это тебе Тошка на уроке передала?
– Деньги… чтоб я ей пирожок купил с мясом.
– Ага, с мясом… – сказал Димка. – А битки в дверях не хочешь?
– Нет.
– Значит, тогда скажи, чьи это стихи: «Тошка, Тошка, как много в этом слове для пионера завелось!»?
– А откуда вы их знаете? – вдруг с удивлением спросил Лёнька.
– А мы всё знаем! Говори, чьи?
Но вдруг Димка полетел в одну сторону, я – в другую, а Лёнька Соловьёв, как пташка, вспорхнул из-под нас двоих и убежал.
Оказалось, что в этот момент мимо нас проходил какой-то десятиклассник-дружинник и, не поняв, что между нами происходит товарищеское собеседование, разбросал нас по сторонам.
Но мы не огорчились: «тошкливая нить» была уже в наших руках.
Вечером того же дня я готовил уроки, и вдруг в квартиру кто-то позвонил. Прежде чем открыть дверь, я спросил:
– Кто там?
– Телеграмма! – ответил женский голос.
Я открыл дверь и остолбенел: передо мной улыбалась Ленка Крылова! Она ужасно смутилась, пробормотала: «Я не знала, что ты здесь живёшь!» А потом, не глядя, протянула телеграмму и быстро-быстро затопала каблучками вниз по лестнице.
Телеграмма была настоящая. От отца с Сахалина. Только как она попала к Ленке?
Но подождите, это ещё не всё.
В воскресенье вечером мама попросила меня сбегать в гастроном и купить кефир. Однако магазин был уже закрыт, и я направился в кафе-молочную. Открываю дверь и чуть в обморок не падаю: среди столиков в белом халате ходит моя соседка Тошка Бабкина и собирает на поднос посуду.
Я мог бы, конечно, подойти к ней, но, решив, что ей, пожалуй, эта встреча будет неприятна, незаметно вышел из кафе.
Я думал: говорить об этом Димке или нет? Ещё будет над ней издеваться. Дескать, все пионеры по домам сидят и уроки учат, а эта деньги себе подрабатывает! И смотрите где – в кафе! А может быть, она маме-официантке хочет помочь? Нет, всё-таки я не выдам свою Тошку!
Не успел я прийти домой, зазвонил телефон. Это был Димка. Он не кричал, а просто вопил в телефонную трубку:
– Вовка, давай быстрей на улицу! Здесь такое представление – прямо ахнешь!
Димка звонил из автомата. Мы с ним встретились около кинотеатра и помчались на проспект. Здесь, на углу возле «Синтетики», стоял в стеклянном газетном киоске Лёнька и быстро-быстро продавал только что поступившую вечернюю газету.
– Вот он каков, наш Соловьёв! – прошептал Димка, глядя со стороны. – Как будто его бабушка сама не может справиться. Не спускай с него глаз, будем следить, куда он пойдёт! Мы не позволим ему эксплуатировать свой детский труд!
Распродав газеты, Лёнька подсчитал вырученные копейки, а потом, погасив в киоске свет, побежал – и куда бы вы думали? – ко мне в дом.
Минутой позже мы с Димкой увидели, как в моё парадное прошмыгнули и Федька Соколов, и Ленка Крылова, и Гришка Цырлин, и ещё другие ребята из нашего класса.
Я сразу догадался, что это не случайно. Они – к Тошке Бабкиной, которая живёт подо мной.
Мы с Димкой поднялись ко мне в квартиру, легли на мой балкон и свесили с него головы.
У Тошки на кухне вовсю гремел магнитофон. Кое-кто из ребят танцевал. Ленка на газовой плите жарила яичницу. Федька открывал консервную банку голубцов с мясом.
Потом все уселись за стол, чокнулись лимонадом и озорно закричали: «Да здравствует Тошка!»
В обрывках их разговоров чаще других слов мы улавливали такие: «Ленинград», «Аврора», «Русский музей».
Посмотрев друг на друга, мы с Димкой вдруг поняли, что это дело с непонятной Тошкой не такое уж простое.
Нам их надо обязательно вывести на чистую воду. Иначе как же тогда Димке жить на свете: его пионеры все вместе внизу, а их председатель отряда один наверху.
Я решил помочь моему другу. Чтобы восстановить свой авторитет, Димке сейчас же надо было совершить какой-нибудь героический поступок.
Я обвязал Димку, как альпиниста, крепкой верёвкой, пропустил её сквозь балконные прутья и стал потихоньку опускать друга со второго на первый этаж. Как он там болтался в воздухе, я видеть не мог. Но вдруг внизу раздался ужасный крик:
– Ой, Димка повесился!
– Я ещё не повесился, – пыхтя, ответил Димка. – Только скажите, что такое «Тошка»?
И тут я чуть не выпустил верёвку из рук. Наши ребята дружным хором ему ответили:
– Трудовое общество шестого класса «А»!
Бумажный голубь
После уроков, когда учительница зоологии Марья Алексеевна вышла из класса, на парту вскочил Юра Иванов:
– Эй, вы! Смотрите! Голубь новой конструкции!
Ребята, которые, весело разговаривая, распихивали по сумкам учебники и тетрадки, на секунду умолкли. Юра подкинул голубя к потолку. Ударившись о потолок, голубь камнем пошёл вниз, но над самыми партами вдруг круто взмыл и, зачерпывая крыльями воздух, поплыл в угол класса.
Все восхищённо следили за ним. Кто-то шепнул: «Вот здорово!» Юра слыл в классе за первого мастера по голубям, и многие ему завидовали.
– А я лучше сделаю! – вдруг воскликнул Миша Вознесенский.
Он выхватил из сумки первый попавшийся под руку учебник, вырвал из середины три листа и разложил их на парте. Приходивший недавно к папе в гости знакомый показал Мише, как надо делать голубя – да какого голубя, классического! Правда, он делал его из толстой ватманской бумаги, но и эти листы были подходящими.
– Что же ты из учебника вырвал? – заметил сосед по парте.
– А, неважно, – отмахнулся Миша.
Первый лист пошёл на крылья, но только не на плоские, как обычно делают, а на дутые, угловатые, похожие на крылья стрижа. Из второго листа Миша сложил фюзеляж. А из третьего получилось красивое хвостовое оперение, как у бомбардировщика.
Миша быстро скрепил все три части, поправил погнувшиеся крылья и закричал:
– А ну, Юрка, давай кто кого!
– Что вы в классе сражаетесь? Пошли лучше на улицу, – предложил Вадик Поляков.
– Пошли! – согласились остальные.
Схватив сумки, они выскочили из класса и с гиканьем понеслись по коридору. Впереди с голубями в руках бежали Юра и Миша. Уборщица тётя Фрося, которую они чуть не сбили с ног, закричала им вслед:
– Вот угорелые! Весна, что ль, на вас влияет?
На улице стояла чудесная майская погода. Голубое бездонное небо было чисто. Свежие, словно омытые недавними дождями, солнечные лучи, отражаясь в лужах школьного двора, били в глаза. В воздухе чувствовался сладковатый запах распускающихся молоденьких лип. На ветвях, важно надув грудки, сидели воробьи и деловито чирикали.
– Кидай первый! – сказал Миша. – У кого больше секунд пролетит, тот и победил. Ладно?
– Ладно! – согласился Юра и с размаху швырнул голубя в воздух. Он взлетел высоко.
– Раз, два, три… – считали ребята, затаив дыхание, – пять… семь…
Голубь, покачиваясь, летел к луже.
– Упал!
– Значит, у тебя семь! – сказал Миша. – А теперь мой.
Он дунул для счастья в крылья, поплевал на острый носик, а затем, словно гранату, как-то из-за головы бросил своего голубя.
– Затяжной полёт в стратосферу! – скороговоркой произнёс он и начал считать.
Голубь, взлетев выше первого этажа, тюкнулся в кирпичное здание школы и поплыл дальше.
– Пять… семь… восемь… – считали ребята.
Голубь шёл к земле. Вдруг его подхватила какая-то невидимая рука, и он опять взмыл. Он летел на воробьёв. Прервав деловитое чириканье, они испуганно взлетели. Зацепившись за ветви, голубь пошёл вниз и, описав дугу, сел на асфальт.
– Пятнадцать! – гордо воскликнул Миша. – Наша взяла! Пятнадцать секунд! – И побежал за голубем.
Он поднял его и, сдув пыль, осторожно засунул в сумку.
А Юра своего голубя, намокшего в луже, презрительно растоптал ногами. Ему, конечно, было обидно, что теперь мастером по голубям будет считаться другой.
Размахивая сумками и оживлённо болтая, ребята вышли со двора.
Дома Миша, заглянув на кухню, бросил:
– Мам, дай поесть! – И пошёл в комнату.
На своём письменном столике он выложил из сумки все учебники, а затем осторожно вынул голубя. Обмакнув перо, он аккуратно написал на нём: «Мой рекордсмен! 15 секунд!» – и положил в средний ящик. Здесь у него в одном углу хранилась «Пионерская правда» с интересными фотографиями и загадками, а в другом углу лежали ненужные номера. Так, на всякий случай.
– Мам, а чья это? – спросил Миша, заметив на столе широкополую соломенную шляпу.
– Папина, в командировку. Купила сегодня случайно, – ответила мама, расставляя на столе тарелки.
Миша надел шляпу и подошёл к зеркалу. Шляпа была велика и упала ему на нос. Откинув её на затылок, Миша подмигнул сам себе: дескать, ну, брат, не подкачай! Ему захотелось, чтобы немедленно, завтра же начались экзамены. Ему казалось, что он не вынесет этих пятнадцати дней, оставшихся до экзаменов.
Но экзамены подошли совсем незаметно. Хотя Миша сдавал их уже в третий раз, но эти для него были особенными. Папа летом должен был ехать на Кавказ и обещал Мишу взять с собой, если он хорошо сдаст экзамены.
На Кавказе Миша ни разу не был. В его воображении рисовались огромные скалы, покрытые ледниками. У подножия скал росли тропические деревья, а на них прыгали мартышки. По ночам, совсем как в джунглях (Миша читал о них в книжке «Маугли»), рычали тигры и плакали шакалы. И ещё Миша слыхал, что на Кавказе всюду растёт бамбук и его можно срезать задаром. А ему как раз нужен бамбук на удочки и на лыжные палки. Но главное был не бамбук. Бананы – вот что интересовало Мишу больше всего! Он уже не раз представлял себе, как залезет на дерево, увешанное жёлтыми, похожими на огурцы бананами, и, усевшись на суку, будет чистить их и отправлять в рот пахучую мякоть. Мише говорили, что на Кавказе бананы не плодоносят, а впрочем, он не возражал и против яблок и винограда. Эх, вот если бы сдать все экзамены!..
Первый экзамен – диктант – он выдержал на четвёрку. Учительница нашла у него две ошибки. Вместо «соловей» он написал «саловей», а вместо «чернила» – «чернилы». Больше ошибок не было. Папа, слегка пожурив его за ошибки, ещё раз повторил своё обещание.
Диктант Миша писал в понедельник, а уже в четверг надо было сдавать зоологию. Миша зоологию не то чтобы уж очень любил, но раз сдавать, так надо сдавать как следует. А вдруг папа скажет: «Э-э, братец, подкачал ты. Уговора у нас насчёт троек не было…» Миша ходил в школьный живой уголок, рассматривал там разных черепах, юрких ящериц и разноцветных бабочек, приколотых под стеклом.
Нужно было знать и о медузах, и о раках, и об обезьянах, которые были нарисованы в книжке висящими на хвостах. Учебник Миша прочёл два раза. Ему всё было ясно: и деление насекомых на низшие и высшие подклассы, и кто такие земноводные, и кто относится к млекопитающим. Но Миша не удовлетворился этим. Он стал читать книгу ещё раз и вот тут-то обнаружил, что в середине учебника вырваны три листа. По оглавлению в конце учебника Миша узнал, что на этих страницах рассказывается про раков. Он просмотрел весь учебник, думая, что вырванные листы лежат где-нибудь не на своём месте. Он трогал корешки пропавших страниц и злился на того, кто вырвал их. Книга была из школьной библиотеки, побывала во многих руках, но вот какому-то болвану (Миша так и говорил – болвану) зачем-то понадобились страницы о раках.
«Авось пронесёт!» – подумал Миша вечером перед экзаменом и юркнул в постель. Заснул он сразу. Ему снились джунгли, по которым ползал огромный таракан, а представитель класса пресмыкающихся, ящерица прыткая, как бешеная гонялась за тигром…
Наутро мама нажарила сладких пирожков. Но Миша ел их, почти не чувствуя вкуса. Он ещё раз просматривал учебник. Конечно, он всё знал, но всё же где-то внутри копошился страх.
– Миша, торопись! – сказала мама. – Я у тебя из стола бумаги немного возьму. Пирожков захватишь с собой.
– Ладно! – буркнул Миша и, не допив чая, вылез из-за стола.
Положив завтрак и учебник в сумку, он спустился вниз.
Ах, как хорошо было на улице! Миша шёл, весело поглядывая по сторонам, и совсем не боялся, что какая-нибудь кошка, выскочив из подворотни, перебежит ему дорогу.
Он смеялся над одной маминой знакомой, которая однажды сказала ему об этой нехорошей примете, и даже, словно назло примете, сам заглядывал в подворотни.
Пришёл он в класс к звонку. Ребята волновались. На столах и на подоконниках стояли стеклянные баночки, в которых играло солнце, освещая заспиртованных лягушек и головастиков.
Кроме Марьи Алексеевны в класс вошёл ещё и директор школы. «Начинается!» – кто-то взволнованно вздохнул на последней парте, и в классе сразу стало тихо. Было слышно, как под матовым колпаком на потолке, будто испугавшись наступившей тишины, звонко забилась муха.
Лица у ребят вытянулись, стали серьёзными. Со школьного двора через распахнутые окна доносились весёлые голоса каких-то мальчишек, игравших в лапту.
– Ну, кто первый? – улыбаясь, спросила Марья Алексеевна. – Кто посмелее?
«Подожду пока, – думал Миша. – Может, что полегче достанется».
Смелых оказалось много. Ребята выходили к столу, брали билеты и один за другим – одни бойко, другие медленно – отвечали.
«Жалко, медуза не моя – уж я бы про неё ответил! Черви? Пустяк!» – уже сожалея, что не пошёл отвечать первым, думал Миша, когда кто-нибудь из ребят отвечал на вопросы.
– Миша Вознесенский! – вдруг услыхал он. – Пожалуйте билет!
Заложив палец за палец на счастье, как это делали все ребята, и держа руку за спиной, он подошёл к столу.
«Какой взять? Какой? – быстро соображал он, рассматривая билеты. – Около меня лежит – это, наверно, про муравьёв, – не возьму. А на конце, наверно, про акул – тоже не возьму».
Он взял из середины. Вдруг у него зарябило в глазах. Первый вопрос был нетрудный – об эвглене зелёной, а второй…
«Вляпался!..» – подумал Миша. Второй вопрос был такой: «Речной рак – представитель ракообразных».
Чтобы оттянуть время, Миша долго рисовал на доске рака. Он выводил по памяти каждый его суставчик, и так, словно должен был сдавать свою картину в Третьяковскую галерею.
– Что-то ты, Миша, уж больно долго рисуешь! – сказала Марья Алексеевна. – Отвечай!
Когда Миша говорил об эвглене зелёной, Марья Алексеевна одобрительно кивала головой. Миша готов был рассказывать об эвглене зелёной чуть ли не весь день, только бы не спрашивали у него второго вопроса.
– Ну, а что ты скажешь нам о раках? – перебила его Марья Алексеевна, почувствовав, что Миша что-то уж чересчур расписывает эвглену.
– О раках? – тоскливо переспросил Миша.
Он посмотрел на свою картину. Но там рак был как рак, и все его внутренности прикрывал добротный панцирь, тщательно выписанный.
– Ну… – медленно начал он. – Раки водятся в реках, их под камнями можно ловить. Я вот тоже на даче с мальчишками ловил. Только они больно здорово кусаются передними ногами.
Миша указал на клешни рака.
– А как они называются? – спросила Марья Алексеевна.
– Ноги… – ответил Миша. – А как же ещё?
– Надо знать. Это ногочелюсти. Ими рак поддерживает возле рта пищу. Так, дальше!
– Ну, раки очень вкусные, их варят и едят…
– Это ты говоришь о промышленном значении?
– Ну да. Их на рынке продают.
Ребята засмеялись. И вдруг Миша ободрился. Его словно подхватило и понесло, понесло. Он выкладывал всё, что знал о раках:
– Ну, раки ползают задом наперёд. А ещё они умеют свистеть, только свистят раз в сто лет, и поэтому такая пословица образовалась: «Жди, когда рак свистнет». И Пушкин в стихотворении про утопленника говорит:
Всё в нём страшно онемело,
Опустились руки вниз,
И в распухнувшее тело
Раки чёрные впились.
Учительница нахмурилась.
– Ерунда! А больше ты ничего не можешь рассказать?
– Больше… ничего… – прошептал Миша, поняв, что всё бесполезно.
– Ну так вот, – сказала Марья Алексеевна. – Ставлю тебе двойку. Во-первых, за то, что ты не всё выучил, во-вторых, за то, что пустословие пытался выдать за ответ. И хороший рассказ об эвглене тебе не поможет. Правильно я говорю, Виктор Андреевич?
Директор школы кивнул головой.
Миша вышел из класса. На душе было как-то нехорошо, и хотелось плакать. Теперь упрашивай не упрашивай, а папа всё равно не возьмёт на Кавказ. Он твёрдый. Да и вообще влетит.
В коридоре, безнадёжно бросив на подоконник сумку, он облокотился на неё и подпёр кулаками подбородок. Под локтем был какой-то мягкий бугор. Миша вытащил из сумки завтрак. «Съесть его, что ли, с горя?» – подумал он и принялся развёртывать пирожки. Вдруг Миша остолбенел. В середине промаслившейся, ровно обрезанной бумаги был нарисован разрез рака. Над каждым внутренним органом стояла цифра. Под рисунком давалось объяснение. Во втором листе говорилось о жизни ракообразных. А внизу Миша вдруг прочёл:
«Мой рекордсмен! 15 секунд!»
Кутька
В один из осенних дней, когда на улице шёл дождь и мама не пускала гулять, Алёшу вызвал в коридор соседский мальчик Гога. Бархатная курточка у него была вздута на животе, и под ней что-то вздрагивало и шевелилось.
– Щенка хочешь? – шёпотом спросил Гога.
– Хочу! – обрадовался Алёша, а потом спросил: – Живого?
– Что ж я тебе, дохлого притащу? – обиделся Гога. – Конечно, живой. И лает как настоящий. Я его за десять копеек продаю.
– Дорого, – вздохнул Алёша. – У меня только пять копеек.
– Ну, как хочешь, – равнодушно сказал Гога и заглянул к себе за пазуху.
Алёше тоже очень хотелось заглянуть, но Гога не позволил:
– Чего зря смотреть! Покупай!
– Ну ладно, подожди тут, – согласился Алёша и побежал в комнату. – Варька, – сказал он сестре, которая, завернув куклу в одеяльце, укладывала её спать, – что ты с тряпками возишься? У тебя пять копеек есть?
– Есть. А зачем тебе? – спросила Варя, продолжая укладывать куклу.
– Гога щенка продаёт, он лает как настоящий.
Алёша думал, что Варя тоже обрадуется и сразу даст пять копеек, но она сказала:
– Да ну его! Он кусаться будет.
– Вот чудна́я! – рассердился Алёша. – Да он же маленький. В кукольную кроватку поместится.
Варя насторожилась.
– А спать его можно укладывать?
– Ой, сколько хочешь! – сказал Алёша, заметив, что Варя соглашается. – Давай пять копеек.
Варя вынула из кармана ключик и открыла свою копилку…
За дверью Гога деловито пересчитал деньги, а потом, сунув Алёше в руки тёпленький комочек, убежал к себе.
В комнате щенок повёл себя как давнишний житель. Он облазил все углы и чихнул два раза под Вариной кроватью.
– Ой, чихает! – рассмеялись ребята и стали за ним бегать.
Потом Варя сказала:
– Хватит бегать. Ему уже надо спать.
– Ну вот ещё – спать, – возразил Алёша. – Пускай бегает. И ты за него не беспокойся. Ведь он мой.
– И мой, – сказала Варя, – я тебе пять копеек давала.
– Ну и что ж? – ответил Алёша. – А тот главный, кто покупал. И твои деньги я верну.
– Не надо мне денег. Я щенка хочу, – плаксиво сказала Варя.
В комнату вошла мама.
– Варюшка, ты чего надулась? – спросила она. – Алёша обидел?
– Я её не трогал. Это она сама! – крикнул Алёша, запихивая щенка под диван.
Но Варя уже не выдержала и заплакала, уткнувшись в мамин передник.
– Мама, Алёшка щенка принёс и сказал, что будет общим, а сам один играет.
– Какого щенка? – удивилась мама. – Алёша, где щенок?
Сказав про себя, что Варе несдобровать, Алёша вытащил щенка.
Он был светло-коричневый, и только носик и глазки были чёрными.
Попав из-под дивана снова на свет, щенок радостно помахивал хвостиком.
– Ты откуда взял? – спросила мама, нахмурившись.
– Гога дал.
– А кто тебе позволил принести его в комнату?
Алёша уставился в пол. Эх, и до чего же обидно! Сейчас мама велит отнести щенка обратно. Она всегда так говорит, когда чего-нибудь без спросу приносишь в комнату. Конечно, насчёт щенка можно было спросить и до покупки, но кто знает, позволила ли бы она покупать!
– Не хочешь отвечать? – помолчав, сказала мама. – Ну, так вот: немедленно отнеси его обратно.
Алёша взял щенка и, погрозив Варе кулаком, пошёл к Гоге.
– Гога, – сказал он, когда тот выглянул из своей комнаты, – отдавай десять копеек. Щенок мне не нравится. Тут у него какое-то белое пятно на спинке.
– Не возьму, – сказал Гога. – Мне тоже это пятно не нравится.
– А куда ж я его дену? Ведь на улице дождь.
– К другим соседям подкинь, – посоветовал Гога и, захлопывая дверь, добавил: – А денег твоих у меня уже нет.
Тут Алёша заплакал, потому что ему и десять копеек было жалко, и щенка.
«Куда б его деть?» – думал он, стоя в коридоре. И вдруг решил, что лучше всего выпустить щенка в кухню, а там кто-нибудь его подберёт.
На кухне стояла Гогина мама и, что-то напевая, чистила ножи и ложки.
Алёша незаметно подошёл к баку с грязным бельём и сунул туда щенка. Закрывая крышку, он оставил маленькую щёлку и твёрдо решил после ужина принести ему покушать.
На ужин мама сделала блинчики с вареньем.
– Варька, – шепнул Алёшка за столом, – не ешь блинчики.
– Тебе дать, да? – громко спросила Варя.
– Ну, как хочешь, – шепнул он снова, – а я не буду есть. Щенку отнесу.
– Щенку? – спросила Варя, задерживая во рту последний блин.
– Что за разговоры за столом? – строго сказал папа. – Варя, доедай блин.
– Не хочу, я наелась.
– Я тоже наелся, – сказал Алёша и вылез из-за стола.
Папа очень удивился и пошёл спать, потому что устал после работы.
Вскоре мама уложила ребят спать и сама тоже пошла.
Алёша так и знал, что Варя уснёт! Когда папа и мама умолкли у себя в комнате, он разбудил Варю. Она боялась идти в тёмный коридор, но Алёша, сунув ей тарелку с блинчиками, повёл её за руку.
На кухне горел свет и никого не было. Щенок, свернувшись клубком, крепко спал.
– Давай его не будить, – шёпотом сказала Варя, – а просто положим и уйдём. А?
– Давай, – согласился Алёша.
Варя опрокинула тарелку, и на бельё упали три блинчика и натекло немножко вишнёвого варенья.
Наутро был выходной день, и папа на работу не пошёл. Он лежал в постели и читал книжку.
– Папа, – сказал Алёша, подойдя к нему, – когда я вырасту большой, ты мне фотоаппарат купишь?
– Куплю, – сказал папа.
– А давай так, – предложил Алёша, – ты мне тогда не покупай, а лучше сейчас разреши со щенком играть. И Варька хочет.
– Да, да, – подтвердила Варя. – Он такой хорошенький. И пахнет, как твоя шуба.
Отложив книгу на столик, папа засмеялся и сказал, что Варя ещё ничего не понимает и поэтому очень смешная. Алёше он этого не сказал.
Тогда Алёша схватил книгу и, отойдя от кровати, сказал:
– Папа, если ты разрешишь нам играть со щенком, то мы тебе отдадим книгу, а не разрешишь – не отдадим.
Вдруг в комнату вошла мама. В одной руке она держала за шиворот щенка, а в другой папину шёлковую рубашку, на которой было большое вишнёвое пятно.
Алёша с Варей сразу поняли, что произошло, и, быстро вспрыгнув к папе на постель, залезли под одеяло.
– Ах вы разбойники! – слышали ребята мамин голос. – Я вас всё равно найду и отшлёпаю.
– Я их тоже отшлёпаю, когда найду! – воскликнул папа, а сам щёлкнул Алёшу, чтобы тот не шевелился под одеялом.
Потом ребята одобрительно похлопали папу по ноге, потому что услыхали, как он шепнул маме всего лишь два слова:
– Оставь щенка!
Щенка поместили в передней. В тёмном углу между шкафом и сундуком положили старое Алёшино пальто и покрыли его ковриком. Постелька вышла мягкая и тёплая. По Вариной просьбе мама сделала маленькую ватную подушку. Но щенок, видимо, не очень-то уважал её. Обычно на подушке он укладывал свои задние лапы.
Возле постели стояла эмалированная мисочка, и, хотя после каждого собачьего обеда она была дочиста вылизана, ребята по очереди споласкивали её под краном.
Щенка прозвали Кутькой. Кормили его ребята почти всем тем, что ели сами. И мандаринами, и селёдкой, и конфетами.
Щенок жирел, толстел, а однажды, услыхав за окном собачий лай, так громко впервые залаял и заметался по комнате, что ребята испуганно подумали, не взбесился ли он.
Но Кутька не стал на них бросаться. Кончив лаять, он зевнул и покатился к своей мисочке доедать суп.
– Это он уже умеет по-собачкиному говорить? – спросила Варя.
– Ага. Он большой стал, – сказал Алёша и покрошил Кутьке в суп ещё кусок хлеба.
Как-то, рано придя с работы, папа надел на Кутьку ошейник и ушёл с ним. Ребята так и заснули без Кутьки.
Под утро Алёшу разбудила Варя. Она дёргала его за нос, пока он не открыл глаза.
– Алёшка, – сказала она, – ты знаешь, кто у нас Кутька?
– Кто?
– Немецкая овечка. Вот кто. Я сама слыхала, как папа маме говорил. Гога нам овечку продал.
– Какая же Кутька овечка? – засмеялся Алёша. – Совсем ты глухая стала. Папа, наверно, про немецкую овчарку говорил. Это такая собачья порода.
За завтраком папа уже сам рассказал, что Кутьку он водил в собачий питомник. Собаку там осматривали ветеринары. Её взвешивали на весах, измеряли рост и заглядывали в пасть, ощупывая зубы. В питомнике породистых собак дрессируют для военных целей. А летом Кутьку, может быть, возьмут на манёвры в часть.
– И он в сапогах будет ходить? – удивилась Варя.
– Зачем же в сапогах? – усмехнулся папа. – Ему и так не холодно. Смотри, какая шерсть! – И он погладил Кутьку.
Вообще папа часто гладил Кутьку, потому что блох у собаки не было. Но кто мыл собаку, папа не знал.
Купаясь в ванне, ребята всегда играли в «море». Пустят на воду резиновых слонов и уток и «поднимают бурю».
Однажды, когда они сидели в ванне, а мама в комнате натирала щёткой паркетный пол, Алёша сказал:
– Надо бы Кутьку искупать.
– Что ты! Нельзя собак в ванну! – испугалась Варя. – И мама сердиться будет.
– Один раз за всю жизнь можно, – сказал Алёша, – а мама не увидит, – и втащил в ванну Кутьку.
Вымыли его с мочалкой и туалетным мылом. Он сделался тоненьким и некрасивым.
– Ну какой! Испортил собаку! – сказала Варя. – Ты всегда любишь игрушки ломать.
– Ты ничего не понимаешь, – сказал Алёша, вытирая Кутьку мохнатым полотенцем. – Он высохнет и станет лучше.
Кутька встряхнулся и убежал. И вскоре они его не узнали. Повалявшись на паркетном полу, из светло-коричневой собаки он превратился в огненно-рыжую. Особенно красными были уши, будто Кутьку отодрали за какую-то провинность.
– Бедный ты мой, бедный! – вздыхала Варя, вертя в руках собачье ухо. – Что же теперь с тобой делать?
– Давай снова купать! – шёпотом сказал Алёша. – Теперь уже мама позволит.
Но купать Кутьку в ванне и мама и папа запретили в один голос.
– Глупая выдумка! – строго сказал папа. – Вы бы его ещё с собой спать положили. Раз и навсегда запрещаю это делать. А потом, не всё ли равно, какого цвета собака. Кутьку я и рыжим буду любить. Был бы только умным.
Папа говорил правду. Он очень любил Кутьку.
Когда он приходил с работы, Кутька прыгал вокруг него, визжал, а потом ложился на спину.
– Ах ты негодяй такой, ах ты собака! – говорил папа и, приседая на корточки, почёсывал ему рукой живот.
Во время обеда Кутька глядел папе в рот и тихонько повизгивал. Папа незаметно с вилки кидал ему под стол кусочки мяса. А потом он попался. Варя кинула Кутьке целую котлету.
– Безобразие! – сказала мама, услыхав сочный шлепок под столом. – Кутька во время обеда больше не будет сидеть в комнате. Я натираю пол, чтобы на нём не было никаких пятен, а ты мне его снова пачкаешь.
– Да, – сказала Варя, – папе можно, а нам нельзя?
– Нет, я не кидаю, – замахал папа руками. – У меня только один раз кусочек мяса сорвался…
– Я тоже видел, как он не кидает, – заступился Алёша за папу.
Но мама ему не поверила.
С этого дня во время обеда Кутька сидел в коридоре. Он жалобно скулил, а переставая скулить, шумно принюхивался к дверным щёлкам, сквозь которые до него доходили сытные запахи жирного борща…
Началась война.
Папа днями и ночами был на работе. Мама тоже надолго уходила в магазин. Алёша с Варей оставаться одни не боялись: с ними был Кутька – рослая собака с басистым лаем.
