Иосиф Антонович Циммерманн
Восвояси
Умершая была дитя советского времени. Ее нельзя назвать атеисткой, но мусульманка так и не приучилась соблюдать по пять обязательных намазов в день. С другой стороны, Коран лежал у нее в комнате на самом видном месте. Алтын бережно обращалась с праведным писанием. Не понимая ни слова по-арабски, она перед смертью научилась читать молебные суры. Об этом не преминул упомянуть в своей молитве ученик муллы.
Закончив намаз12, белобородый аксакал во всеуслышание задал собравшимся вопрос:
– Марқұм болғаннын бұл өмірде адамға қарызы қалды ма?
В переводе это означало: «Был ли покойный в долгу перед кем-то в этой жизни?»
Некоторое время все молчали, пока тишину не нарушил слегка дрожащий юношеский голос:
– По пути сюда я зашел в магазин, – от смущения даже покраснел на лицо двадцатилетний Ержан. – Думал, если что заплатить долги Алтын-апа. Но в тетрадке не было даже ее странички. Она никогда не покупала в долг.
– На прошлой неделе Алтын-апа принесла и подарила мне весь их домашний инструмент, – подал голос Ұста. Так, без имени, чисто по профессии называли в поселке кузнеца.
– Не спеши, – прервал его исполняющий обязанности имама аксакал. – Это будет мой следующий вопрос.
Белобородый обвел взглядом всех собравшихся и продолжил ритуальный опрос:
– Должен кто-то усопшему?
Мужская толпа промолчала.
– Тогда я сам скажу, – нарушил тишину аксакал. – Алтын-апа пожертвовала на строительство мечети большую сумму денег и все ваучеры, положенные семье Шукеновых на часть имущества и земли бывшего тут совхоза «Пролетарский». Для убранства будущего божьего дома подарила пять ковров.
Гул одобрения пронесся над головами собравшихся мужчин. Притихшие за забором двора Хабхабыча и тайно подслушивающие речь седого ученика муллы, как по команде громко и хором заголосили женщины Ақкемера.
– Велик Аллах и милосерден его пророк, подарившие нам такого щедрой души и золотого сердца человека! – пафосно завершил свою речь белобородый оралман…
Водрузив тело умершей на деревянный атағаш, мужская колонна направилась в сторону древнего зирата.
Женщины засуетились по двору, спеша приготовить поминальное угощение.
– Погоди, – Амалия ухватила за руку проходящую мимо Дамежан. – Вот скажи, вроде хорошего человека хороним. Надо ли было про ее долги выспрашивать?
– Еще как надо. У казахов это смертельно важно. Это последняя возможность спасти душу умершего. Ведь если марқұм кому-то должен и никто из родственников его долги не оплатит, то не произойдет очищение. Из-за непогашенного долга в этой жизни умерший не попадет в потусторонний рай.
– А почему тогда никто из братьев Исиных не признался, что они должники умершей? Мы же все помним, как они у Алтын с Хабхабычем угнали скотину со двора.
– Не знаю. Это уже их проблема. Они упустили свою возможность. Им теперь одна дорога – в ад.
К вечеру из глубины далеких сибирских лесов подул северо-восточный ветер. Первый норд-ост, преодолевший за последние недели выжженные равнины и принесший освежающую благодать. Охотно подставляя прохладному дуновению свое по-старчески иссохшее лицо, Амалия опустилась на колени в сторону востока. Там, над Илеком, как всегда гордо возвышались известняковые кручи. Но сейчас они не белели. Лучи заходящего солнца окрасили их в багряный цвет.
Со стороны невозможно было понять, кому именно сейчас молилась Амалия. Известно, что протестанты-лютеране не признают икон и во время церковной службы у них не принято креститься. Но ведь и у мусульман Бог тоже обезличен. Правоверные совершают намаз, но с кем они говорят – воочию себе не представляют. Главное, что обращаются в правильном направлении…
***
Буквально месяц тому назад изначально русское написание казахстанского поселка Аккемир исправили на Ақкемер, что в переводе с тюркского означает «белый пояс». Над зданием сельского Совета народных депутатов сменили советский красный на казахский, небесного цвета флаг. И вывеску поменяли на «акимат».
После распада совхоза и в прямом смысле слова уничтожения здания его конторы только в акимате остался единственный в поселке исправно работающий телефон. Амалии срочно надо было позвонить в Германию. Перед смертью Алтын попросила не высылать телеграмму. Про телефонный разговор не было и речи.
Благо, Хабхабыч в первом же письме написал номер телефона, по которому можно было с ним связаться. Отдав секретарше акимата свою месячную пенсию, Амалия по телефону кратко сообщила Давиду о смерти его супруги.
Уже на выходе из акимата ее вдруг окликнули. Отличительной чертой представительного вида секретарши всегда была высокая прическа. Ходили слухи, что модница наматывала волосы на стеклянную литровой, а то и большей величины банку.
«Не дай бог ей где-нибудь головой о дверную притолоку зацепиться. Вдребезги прическу разнесет», – бывало, судачили злые поселковые языки.
Высокая и статная женщина долгие годы была председателем сельского Совета народных депутатов. Считай, что первый человек в поселке. В переименованным на казахский лад учреждении – акимате – ей отвели всего лишь должность секретарши.
– Баб Маль, ты наверняка помнишь Третьяка? – нежданно-негаданно спросила Тамара Васильевна.
От неожиданности старушка застыла на ступеньке крыльца. Не сразу и не оборачиваясь ответила на вопрос вопросом:
– Что он там опять натворил?
– Письмо с зоны нам прислал.
Амалия медленно обернулась и, испытующе смотря в глаза секретарше, сказала:
– Ну да. Такое дерьмо не забывается. Хотя и очень хотелось бы. Родной сын Третьяка теперь приходится сводным племянником моему приемному сыну. И что того? Вы же, Тамара Васильевна, сами знали этого негодяя.
– Ему недавно перевалило за семьдесят. Третьяк по возрасту попадает под амнистию и просит разрешения доживать свой век у нас в поселке.
– Да никогда! – от нахлынувшей злости побагровело лицо старушки. – Пусть там, за решеткой, и сдохнет. Он все равно не жилец на этом свете. Поди ты слышала, что его напарник, Князев, пару лет тому назад освободился. Он думал, что умнее, побоялся вернуться в родной поселок. Но добрые люди его все равно нашли. Пристрелили как собаку. Яйца ублюдку перед этим отрезали.
– Да угомонись же, баб Маль. Так нельзя. Не по закону. Это был самосуд.
– А ты семидесятилетнему уголовнику ответь и участковому тоже заяву накатай: мол, баба Амалия грозит с Третьяком то же самое сделать…
***
Две недели спустя ехавший со стороны районного центра грузовик высадил Хабхабыча и его сына Виктора возле поселкового христианского кладбища. Мужчины летели самолетом из Мюнхена в Актюбинск через Москву. Потом из областного центра на скором поезде промчались мимо родной станции Ақкемер, чтобы в конечном счете из Кандагача на попутке вернуться обратно. На последние восемьдесят километров пути они потратили в два раза больше времени, чем на тысячекилометровый перелет из Германии в Казахстан.
На обочине посыпанного грубым щебнем шоссе их поджидала вся в черное одетая Амалия. Рядом с ней ютился щуплый мальчик.
– Давно ждешь? – спросил Яков вместо приветствия и спрыгнул с высокой ступеньки грузовика.
– Сказала бы, если мне хоть кто-нибудь раз в жизни часы подарил, – краем платочка Амалия прикрыла радостную улыбку. С Виктором она поздоровалась лишь кивком.
– А че хат сюда вышли? На переезде же удобнее ждать – на стульчике да и в тенечке.
– Так переезд перенесли на километр дальше. Китайские товарняки уже не помещались на нашей станции.
– Во как! В Аккемире снова пшеницу да рожь хат выращивать стали?
– Поселок и станцию переименовали, – Амалия показала в сторону новенького дорожного указателя «селосы Ақкемер». – А зерно практически никто уже не сеет. Это, скорее всего, из-за длиннющих поездов цистерн с нефтью разъезд перенесли. Сейчас поди половина наших сельчан на нефтекачалках работает.
– Немыс Ата, сенин устиннен жаксы иис шыгады13, – большие черные глаза мальчика смотрели Давиду в душу.
Желая помочь, мальчик успел выхватить из рук старика маленький фанерный чемоданчик. Давид не сопротивлялся.
– А это кто?
– Уральчик. Сын Жамлихановых. Они в ауле новые, недавно сюда перебрались.
– Ты ему или он тебе нянька? – во всю ширину новых вставных зубов улыбнулся Хабхабыч.
– Он сирота. У них в семье несчастный случай. Родители в аварии погибли.
– А тебе кто его доверил? Тебе ж хат восемьдесят два.
– Думаешь, я хотела? – развела руками Амалия. – Официально он на свою сестру Соню записан. Но за ней самой ухаживать надо. Бедолага из больницы не вылазит. А братишка одинешенька сидит перед домом и убивается. Я не смогла мимо пройти.
– Не боишься? Справишься?
– Все в божьих руках. Что-то варить и стирать я еще в состоянии.
– Да простит меня Всевышний и твой хат зубной врач, – Хабхабыч порылся в кармане костюма, достал и протянул мальчику тоненькую плиточку немецкой жвачки.
– Баб Маль, у нас не получилось раньше прилететь, – счел нужным пояснить Виктор. – Ждали немецкие паспорта. Нам выдали временные.
– А Таня почему не приехала? – поинтересовалась Амалия.
– Так она на сносях. У нас скоро ребенок родится. Я хотел было остаться, ухаживать за ней. Но Танечка настояла, чтоб я попрощался с матерью.
– Во как! Тогда поздравляю. Хорошая у тебя жена.
В нарушение всех правил безопасности четверка – Давид, Виктор, Амалия и Урал – перешли рельсы на месте бывшего переезда бывшей станции Аккемира. Впереди, перед ними, высокая стела гласила новое название улицы – имени проповедника ислама Мендыкулова.
– Наш прямой родственник, – пояснила Амалия. – Прапрапрадедушка Алтын и Саркена.
Давид невольно, с замиранием сердца посмотрел направо. У свежевыбеленного здания вокзала ютился силикатный, крытый шифером домик. Около его забора стояли и лежали несколько двугорбых верблюдов.
– В твой дом приезжие чабаны успели заселиться, – заметила Амалия, в какую сторону посмотрел Давид. – И мне готовы за мою землянку неплохо заплатить. Если я уезжать соберусь.
– А что же стало с братьями Исиными? – спросил, но тут же отмахнулся старик: – Хотя бог уж с ними…
Левее, на другой стороне улицы, воздвигались высокие стены минарета новой мечети.
– Алтын отдала все деньги от продажи вашего дома и ваучеры земельных участков совхоза на строительство этого храма.
– Очень правильно, – знаком намаза Давид сверху вниз как бы ополоснул свое лицо сложенными лодочкой ладонями. – Аминь!
– Пойдем сразу на кладбище?
– Selbstverständlich14.
– Я решила не везти Алтын в Шубар-Кудук. Там уже давно нет аула и даже могилку некому было бы выкопать. А на этом зирате тоже род Шукеновых покоится.
Свежая могилка скрывалась в тени белоснежного трехметрового кумбеза. Архитектор был явно человеком с фантазией. Пустотелые кирпичи он выложил отверстиями от керна наружу. Мавзолей получился усыпан тысячами трубочек. В большинстве из них сейчас гнездились шмели. Давид с умилением прислушался, как эти насекомые своим жужжанием воспевают усопшие души.
Мужчина опустился на колени. Потом лег рядом с могилой. Раскинув, как крест, руки в стороны, он обнял земляной бугор. Прильнув к земле безжизненным шрамом левой щеки, к своему удивлению мужчина почувствовал, как прохлада глины супружеской могилы вытягивает боль из его заскорузлой старой раны. Может, это просто щека вспотела, а может быть, действительно из давно мертвого левого глаза потекли слезы…
– Ну хватит! – выждав получасовую паузу, решилась и похлопала Хабхабыча по плечу Амалия: – Пошли домой. А то обед стынет. Я ради вас последних кур ощипала…
“Хочем, не хочем – платите!”
В летнем Ақкемере светает рано. К шести часам утра солнце высится над горизонтом во весь рост. Оно, как всегда, готово воспевать день, дарить счастье и вдохновение.
– Подъем! Guten Morgen! – по-своему разбудила гостя Амалия. – Вам скоро выезжать. Надо успеть позавтракать.
Наверное, впервые в жизни Хабхабычу не хотелось просыпаться. Мягкая, из гусиного пуха перина притягивала и отказывалась выпускать старческое тело из своих объятий.
А ведь еще вчера вечером Давид всячески противился ложиться спать на единственную в доме кровать, которую Амалия настоятельно ему уступила. В душную летнюю ночь не очень-то и привлекало спать на толстой перине, укрываясь таким же пышным пуховиком.
То ли память подвела, то ли за несколько месяцев жизни в Германии Хабхабыч успел забыть преимущества степных «землянок», как местное население называет свои саманные домики. В однокомнатной полутемной лачуге с земляным полом, крытой аккуратно уложенными поверх деревянных жердей связанными пучками соломы, было намного прохладнее, чем на улице.
Во дворе мазанки, под тенистым душистым тополем, расположился невысокий деревянный настил. Не очень широкие, но достаточно вместительные нары. В прошлую ночь на них поместились три постели: Виктора, Амалии и Урала.
Сейчас же там на столовой в ромашку клеенке был накрыт скромный дастархан: десяток печенек, курт, конфеты и баночка смородинового варенья. С краю дымился паром на электроплитке заварочный фарфоровый чайничек. Рядом стояли эмалированный чайник с кипятком и глубокая пиала со свежими сливками.
Из летней кухоньки, выложенной кладкой в один силикатный кирпич, к импровизированному столу подошла Амалия и поставила на дастархан тарелку со стопкой свежеиспеченных румяных блинов. С чувством исполненного долга, по-старчески кряхтя и шумно вздыхая, она присела на край настила. Скрестив на животе руки и что-то бормоча себе под нос, хозяйка дома ждала гостей к завтраку.
Еще на заре, не попрощавшись с приезжими из Германии, десятилетний Урал погнал на выпас поселковое стадо.
Несколько метров в глубь двора виднелся покошенный, сколоченный из неотесанного горбыля сортир. Рядом с типичным для сельской местности туалетом стоял выкрашенный в синий цвет «мойдодыр». Ржавые подтеки и помятые бока свидетельствовали о многолетии умывальника. Возле него сейчас брился Виктор.
В низкую дверь мазанки вышел во двор Давид. Он был бос, в широких тренировочных штанах «Адидас» и белой безрукавке. Не спеша, слегка потягиваясь, старик направился в сторону нар под тополем.
– Scheiße15! – громко выругался Хабхабыч и тотчас запрыгал на одной ноге. – Всевездучая верблюжья колючка. Как же я мог про них забыть!
Амалия и Виктор посмотрели в сторону старика и весело рассмеялись.
Припадая на одну ногу, Хабхабыч захромал к нарам. Подвывая, буквально завалился на настил.
Амалия успела скрыться в летней кухне и, поспешая, вернулась оттуда с домашней аптечкой в руках. Примостившись у ног Хабхабыча, она достала из пластмассового коробка вату и йод. Второпях надев на переносицу прихваченные на кухне очки, полуслепая старушка наклонилась поближе к ступне Давида.
– Заноз не видно, – уж очень лаконичным было ее заключение. – Медицина тут беспомощна. Будем резать по живому.
Еще пуще прежнего рассмеялся Виктор.
Обильно смочив йодом солидный кусок ваты, Амалия протерла старику считай что всю ступню.
Не сразу, но Давид почувствовал жгучую боль. Старик взвизгнул и машинально обхватил ногу двумя руками.
– Не боись, батя! – успокоил отца подошедший к ним Виктор. – До свадьбы заживет.
Его звонкий смех вновь заполнил двор…
Амалия умело разливала в кисайки чай по-казахски: столовая ложка сливок, потом хорошая порция крепкой заварки черного чая и в последнюю очередь немного кипятка. Настоящий казахский чай должен быть карамельного цвета.
Давид умиленно следил за каждым движением ее дряблых рук. Ему хотелось, как на фотографиях, запечатлеть в своей памяти каждую деталь этого завтрака, каждое лакомство на столе, каждый цветочек на клеенке. Он до боли в сердце понимал, что это может быть последний раз, когда он видит эту женщину.
– Маля, а ты не собираешься в Германию? – спросил Хабхабыч, принимая из рук Амалии очередную пиалу с чаем.
– Нет, – могло показаться, что у нее уже был готов ответ на подобный вопрос. – Не собираюсь.
– Но почему, баб Маль? – вмешался в разговор Виктор. – Твоя землянка скоро развалится. Магазины пустые. Ближайший врач за сто верст, и тот только за большие деньги принимает.
– Нет, не собираюсь… – Амалия обвела долгим загадочным взглядом гостей за столом и как-то облегченно добавила: – Потому что… уже все готово. Через две недели меня из Москвы заберет Ёся. Он все документы успел оформить…
Утреннее чаепитие оказалось очень коротким. К дому подъехал и пробибикал автомобиль.
– А кто нас повезет? – тихо спросил у сына Давид, поднимаясь с нар.
– Мирболат Сексенбаев, – тоже негромко ответил Виктор, – из аккемирских, он нас в Кандагач вез, когда мы уезжали в Германию.
– Доброе утро, немыс-ага! – водитель подбежал и обеими руками пожал кисть правой руки Якова.
– Сәлем, кулыншагым16! – приветствовал Хабхабыч. Он пристально посмотрел молодому мужчине в глаза и про себя подумал, что, наверное, было неправильно называть взрослого шофера «мой жеребенок». – Держи чемоданчик. Головой за него отвечаешь.
– С брильянтами, что ли? – пошутил Мирболат, и его лицо расплылось в улыбке.
– Что-то поважнее, – ответил и подмигнул единственным глазом старик. – Там запасные очки и вставные челюсти. В мои годы самое необходимое.
Настало время прощаться.
– Gute Reise17! – пожелала Амалия.
– Bis bald! Auf Wiedersehen18! – хором ответили ей гости из Германии.
Легковушка вывернула на дорогу и двинулась в сторону железнодорожного переезда. Вскоре она скрылась в клубах поднятой пыли.
Сквозь грязное окно автомобиля Хабхабыч с грустью провожал взглядом череду крохотных саманных домиков, в большинстве из которых были выбиты стекла и отсутствовали двери.
***
Ехать пришлось довольно долго. В Актюбинск вела ужасная, сильно разбитая дорога. Давид нарочито крестился, когда их легковушку, двигающуюся с верблюжьей скоростью, подкидывало на очередном ухабе.
Аэропорт находился на окраине областного центра. Так что их путь лежал через весь город. Многочисленные огромные цветные плакаты напоминали проезжающим, что Актюбинск теперь переименовали в Актобе. Но старые дороги новоявленного города оказались не лучше, чем то подобие восьмидесяти километрового шоссе, по которому наши герои добирались из Ақкемера. На поверхности улиц областного центра почти не осталось асфальта. Сплошь и рядом и наперекосяк – почти непроходимые колеи, одна глубже другой…
Буквально с первых дней войны Давид невзлюбил самолеты. В первых числах октября 1941 года их дивизию сняли с оборонительных позиций и отправили под Москву. Весь путь до станции Малоярославец эшелон шел под бомбежкой. Разгружались и окапывались тоже под налетом вражеской авиации. Можно понять, почему, будучи ефрейтором-пехотинцем Красной армии, Давид Шмидт возненавидел стальные птицы: они сбрасывали бомбы и несли на своих крыльях погибель.
И все же, будучи до мозга костей заядлым технарем, Хабхабыч не мог остаться равнодушным к стремительно развивающейся в послевоенные годы авиации.
Вначале он познакомился с кукурузником. И это было воистину «божье» сведение.
Начало весны. Первые теплые денечки. Самолет с двумя расположенными одна над другой несущими поверхностями сделал пару разведывательных кругов над Аккемиром и пошел на посадку в районе обширного пустыря за мусульманским кладбищем.
Хабхабыч в это время управлялся по хозяйству. Заметив сбрасывающую высоту крылатую машину, он оставил это дело и поспешил к месту предположительного приземления.
С нетерпением дождавшись, когда посланец неба наконец-то вырулит на стоянку, местный знаток абсолютно всех двигателей явно с трепетом и благоговением приблизился к кукурузнику. Хабхабыч никогда раньше не был так близок к пропеллерной машине. Мотор заглох. Дверца открылась, и на пыльную, поросшую мелкой полынью землю спрыгнул пилот.
– Что-то сломалось? – проорал Хабхабыч. Ему явно заложило уши. Протянув для приветствия руку, он представился: – Меня зовут Яков. Могу помочь с ремонтом.
– Да нет, – ответил пилот и, улыбаясь, добавил: – Я Григорий. Это нам с Антошей придется тут вам помогать. Будем ваши сады да поля от нечисти спасать.
– А где ж твой напарник? Чего это он внутри прячется?
– Антошей зовут мою ласточку, – пояснил пилот и с гордостью похлопал по нижнему ярусу крыла самолета. – А на борту центнер слегка замороженных божьих коровок.
– Кого? – явно недоумевал Хабхабыч.
– Ты че, деревня! Это же такие ярко-красные с черными точками жучки.
– Да я не дурак, знаю, как они выглядят. Зачем ты их сюда приволок?
– Агрономы так порешили. У вас тут совхозные яблоневый и ранетковый сады, плюс частные участки страдают от тли. Чисто химией нельзя. Могут погибнуть пчелы, некому будет опылять цветы. Специалисты нашли более крутой способ борьбы с этой напастью. За ночь разморозим жуков из зимней спячки и завтра же разбросаем их над деревьями. И божьи коровки сыты, и химии не надо.
– Ничего себе! – удивился услышанному Хабхабыч и не преминул присвистнуть. – И кто только наших агрономов этому научил? А самое главное, где найти столько божьих коровок? Это же миллион миллионов козявок собрать надо.
– Говорят, что в горах Кавказа. Поздней осенью там насекомые массово прячутся под листьями и мхом. С наступлением холодов их чуть ли не ведрами собирают и всю зиму хранят в прохладных складах.
– А можно я завтра с тобой полечу? – единственный оставшийся после фронтового ранения целым глаз умоляюще глядел в душу авиатору.
– Почему бы нет! Места много, да и сподручник на борту всегда пригодится.
Хабхабыч не мог заснуть всю ночь. Он то и дело ворочался, как малое дитя, с нетерпением ждал следующего дня.
Едва колеса шасси оторвались от земли, мужчина был уже на седьмом небе от счастья.
Хабхабыч, наверное, первым из односельчан увидел Аккемир совсем с другой стороны, с высоты птичьего полета. Его восхищению не было конца и края. Механик от бога с той минуты грезил самолетами.
Обширный пустырь за мусульманским кладбищем отныне станет взлетной и посадочной полосой для ежегодно прилетающих совхозу на помощь «Антош». Божьих коровок больше не привозили. Кукурузники распыляли химикаты над полями в борьбе с сорняками, саранчой и грызунами типа сусликов.
Спустя год Хабхабыч специально несколько раз ездил в Актюбинск, чтобы полюбоваться, как идут на посадку, а потом и взлетают пассажирские авиалайнеры Ту-104, Ан-10 и Ил-18. Тогда аэровокзал был еще простеньким саманным сооружением – с небольшим залом ожидания, домиком из двух комнаток для пилотов, подвальным бензохранилищем, а также саманной маслогрейкой (для подогрева масла и воды).
В сентябре 1958 года Хабхабыч со всей семьей гостили в Актюбинске у родственников супруги Алтын. Дядя Данда, офицер КГБ, отмечал то ли юбилей, то ли очередную государственную награду. В общем, был праздник. Гости много ели, пили и танцевали. Из всех один лишь Хабхабыч не притронулся к рюмке. Он никогда не употреблял алкоголь.
Раздался телефонный звонок. Дядю Данду срочно вызвали по работе. Единственно трезвый Хабхабыч вызвался сесть за руль служебного автомобиля. Так он стал свидетелем самой большой авиакатастрофы в Актюбинской области. В следующий из Актюбинска в Уральск самолет Ил-14П попала молния. Погибло 27 человек.
Тоже в сентябре, но уже 1975 года, сам не зная зачем и почему, но Хабхабыч присутствовал на открытии Актюбинского высшего летного училища гражданской авиации. Его единственный сын, Виктор, к тому времени окончил Оренбургский институт и работал по распределению агрономом в родном совхозе «Пролетарский».
«А ведь мог быть курсантом АВЛУГА, стать летчиком», – с сожалением подумал тогда отец.
В том же году в Актюбинске сдали в эксплуатацию новое здание аэровокзала, над которым впервые появилось огромными буквами написанное название «Аэропорт».
– Батя, и долго ты собираешься рассаживаться? – голос Виктора вернул Давида из грез воспоминаний. От сыновнего окрика вздрогнул даже старый фанерный чемоданчик в руках отца. Легковушка стояла у входа в аэропорт. – Хватит витать в облаках. Идем скорее! Регистрация на рейс должна вот-вот начаться.
Аэропорт был небольшой бетонной двухэтажной коробкой. Навес над центральным входом держался на четырех V-образных колоннах. В зале ожидания ютились ресторанчик, пяток стоек регистрации, несколько рядов стульев и пункт обмена валют.
Вопреки ожиданию здесь было тихо и немноголюдно. Виктор и Давид заняли очередь и терпеливо стали ждать начала регистрации на рейс. Они не могли тогда себе даже представить, какую цену им придется заплатить за трехдневную поездку на родину.
Когда-то очередь зашевелилась и стала продвигаться. На стойке регистрации сотрудница аэропорта внимательно осмотрела советские заграничные паспорта Виктора и Давида, с полным безразличием и легкостью вернула им документы и невозмутимым голосом заявила:
– Вам отказано в регистрации на рейс.
– Как? Почему? – недоуменно переглянулись сын с отцом. – У нас же оплаченные билеты на руках.
– Сами разбирайтесь, – отмахнулась регистраторша и, указав на стоящего в стороне мужчину в синего цвета униформе, добавила: – Решайте вашу проблему с таможней.
Могло показаться, что сотрудник таможенного контроля только их и ждал. Забрав паспорта пассажиров, он одним лишь взмахом руки молча потребовал следовать за ним. Вскоре тройка скрылась за дверью с надписью «Досмотр».
– Откуда будем? – поинтересовался служебный человек, едва успев усесться за рабочим столом. Виктор и Давид остались стоять. – Что делали у нас в городе?
– Мы из Германии, – отвечал только Виктор. – Приехали в Аккемир на поминки нашей мамы. На похороны не успели.
– Благородное дело, – казах одобрительно кивнул головой. – Только вот Аккемира больше нет. Будьте любезны правильно называть – Ақкемер. Где ваши визы, товарищи немцы?
– А зачем? У нас ведь годные советские паспорта. Полгода назад здесь оформляли.
– Нет такой страны! Закон Республики Казахстан от 20 декабря 1991 года ввел свое, казахстанское гражданство.
– Мы его не принимали, – попытался оправдаться Виктор.
– Оно автоматически вам досталось. Вы же здесь родились и жили в стране на момент принятия закона.
– Добрый человек, – впервые обратился к сотруднику Давид. – Ради всевышнего, отпусти ты уж нас с богом. Мы ведь навсегда отсюда уехали.
Судя по погонам, капитан таможенной службы недобрым взглядом посмотрел на старика.
– Нашим законом запрещено иметь двойное гражданство. Вам придется выбирать: казахское или немецкое.
– Уважаемый, наш самолет скоро вылетает. Вот вернемся в Германию и все утрясем.
– Не угадали! – ехидно улыбнулся офицер. – Сейчас и здесь оформлять будем. Хочете вовремя улететь, соображайте быстрее.
– А как мы это все успеем за два часа? – от испуга побелел на лицо Виктор.
– Заплатите штраф, распишитесь, и счастливого пути?
– За что штраф, начальник? – вспылил Давид. – Мы же ничего не нарушали.
– Хочем не хочем, а платить придется, – был неумолим сотрудник таможни. – Начнете сопротивляться, я распоряжусь, и вас отвезут в областную прокуратуру.
– Сколько? – трезво оценил ситуацию и поэтому был краток Виктор.
– По двести немецких марок с человека.
– У нас четыреста уже не наберется. За надгробный камень на мамину могилу дорого заплатили. Можно рублями доплатить?
– А разве у нас есть выбор? – развел руками и устало вздохнул капитан. – Я потом сам уже в обменнике поменяю. По документам ведь только валютой платить можно.
Спешно рассчитавшись, Виктор и Давид подписали какие-то бумаги.
– Паспорта я вам уже не верну, – пояснил капитан. – На таможенном контроле в курсе и поставят вам необходимые печати уже в немецкие.
– А можете нам квитанцию выписать? – попросил было Виктор. – Какое-никакое подтверждение, что мы вышли из казахстанского гражданства.
– Хочете свой рейс пропустить? – усмехнулся капитан. – Без проблем. Придется проехать в прокуратуру.
Давид настоятельно потянул сына за рукав.
– Прекрати. Хат сдалась нам эта бумажка…
