Иннокентий Белов
ПТУшник
Глава 2 ГОРОД БУДУЩЕГО
На автомате начинаю перелистывать саму газету и вижу что-то про империализм, его коварные происки и военное положение в Польской Народной Республике.
Однозначно поднадоел нашим польским товарищам социализм во всех его проявлениях, да и друзья с Запада шлют деньги непрерывно борцам за свободу и демократию, чтобы свергнуть ПОРП с пьедестала.
Тем более, что Папа Римский сейчас поляк или станет им. Вроде, специально именно его выбрали, чтобы легче оказалось оторвать поголовно верующую страну от социалистического лагеря атеистов и воинствующих безбожников.
Да, трудно и почти невозможно строить социализм в стране, поголовно верующей в непогрешимого наместника бога на земле. Это не очень продумали такой момент товарищи коммунисты во главе с Вождем, впрочем такое массовое присоединение сразу десятка стран к социалистическому лагерю задумывалось по принципу – а куда они денутся?
А вот денутся, как пытались несколько раз…
Возня с листами газеты и чтение новостей как-то примиряют меня со случившимся:
– Ну, чего мне переживать? Биться головой о стену точно нечего! Карта легла отлично! Всяко лучше очнуться молодым и оказаться живым в своем прежнем теле, пройти заново свою новую жизнь с немалым багажом знаний и опыта, чем с прожженной дырой в груди лежать в могиле, – подвожу я итог своему расследованию.
– Теперь все прежде недоступные девчонки – наши! – можно и так сказать, понимая красочную перспективу будущего.
Накопленное и нажитое в прежней жизни имущество отойдет моим детям, родители помогут с этим делом своим внукам. Нормальное такое наследство, по квартире каждому, отдел тот же, машина сыну, да и наличка солидная имеется на картах. Они хорошо заживут там на том добре, что я заработал, зато я здесь тоже особо горевать не стану.
Как я попал или перенесся сюда – про это можно много думать и гадать, однако точно не получится прийти пока ни к каким убедительно однозначным выводам.
– От шаровой молнии это случилось или еще почему то?
Сейчас я не хочу заниматься такими теоретическими и теологическими вопросами, как переселение души через годы и расстояния. Хотя расстояния тут совсем никакие, где жил – туда и попал!
Голова пока совсем плохо работает, проще просто признать этот перенос и дальше уже по имеющейся одежке протягивать свои новые ножки. И создавать новые варианты развития полученной в подарок жизни.
Возможно еще появление рогатого демона или самого главного из плохих парней на сцене со непременными словами, что должок за комфортное оживление придется выплатить несомненно. Когда появятся, тогда и стану переживать об этом, тем более, что может, меня оживили как раз хорошие парни, которые все в белом, а им закладная на мою душу ни к чему.
– Значит, мое старое тело там и лежит, а вот душа как-то переместилась в меня прежнего, лет так на, – я долго считаю годы и потрясенно подвожу итог, – на сорок лет назад…без пяти месяцев…
Почему именно на такой срок я переместился?
– Кстати, это еще очень хорошо, что именно на такой срок, – понимаю я про себя полезность знания прежней жизни. – Скоро время выбора будущей профессии, который зависит только от меня, а он теперь не останется прежним. Вернулся бы я в тело четвероклассника и еще четыре года с половиной ходил бы с взрослыми мозгами в школу, сидел за партой с другими детьми. Страшно себе такое прозябание даже представить. Перелетел бы на те же четыре года вперед и возможность выбора пропала бы совсем, осталось тогда только заканчивать военно-морское училище.
Ну, или отчислиться на третьем курсе, как я тогда размышлял и прикидывал, потом дослужить на флоте срочную и здравствуй, свобода!
Году где-то в восемьдесят седьмом – восемьдесят восьмом, там еще время есть что-то придумать.
Я наливаю из чайника всю кипяченую воду в чашку и выпиваю ее, что-то горло совсем пересохло, потом наливаю просто из-под крана воду в чайник, обратно ставлю греться на газовую плиту. Знакомых пятилитровых бутылей с артезианской водой в продаже я теперь не скоро увижу на полках супермаркетов.
Да и до них еще лет двадцать придется подождать.
Поднимаю вторую газету и это, конечно, местная городская сплетница под громким названием "Маяк прогресса" за вторник, двадцать девятое декабря восемьдесят первого года.
От пережитых только что потрясений и невероятных открытий на голодный желудок мне вдруг очень захотелось поесть, я осторожно открываю шумно лязгнувший дверцей холодильник.
– Так, Новый год недавно прошел, судя по всему. Оливье еще есть, половина большой миски. Селедка под шубой – немного осталось, – и я вытаскиваю посудину, где осталось небольшая часть блюда, моего любимого по прошлой жизни.
Хлеб находится в деревянной лакированной снаружи хлебнице. Ее я помню, а вот вкус того черного уже давно забыл.
– Настоящий хлеб, теперь такого не купишь в Питере, если только в Нарве есть что-то похожее, – размышляю я, пережевывая селедку и обильно закусывая ее ломтями черного.
В Нарву я ездил последние пять лет постоянно и хорошо разбираюсь, что там есть и чего нет. Чертовы эстонцы умудрились сохранить гостовскую советскую рецептуру, улучшили и упростили ее, наверняка, с современными технологиями. Теперь производят в огромном количестве и приличном качестве продукцию недавних оккупантов и продают им же с хорошей прибылью.
Съедаю все, что осталось на тарелке, потом вынимаю круглую, глубокую миску с маринованными грибочками и их тоже уплетаю все.
– Ну, чего мне переживать? – еще раз повторяю я фразу. – Всяко лучше очнуться молодым и оказаться живым в прежнем теле. Чтобы пройти заново свою жизнь с немалым багажом знаний и опыта, чем с прожженной дырой в груди лежать в могиле, – подвожу я еще раз итог своему расследованию.
– И еще из интересного, я всегда могу в новой жизни жениться на своей старой жене, – вспоминаю и перефразирую фразу из киношедевра моей юности.
Ну, на первой можно жениться, хотя, так ли будут мне теперь нужны эти страсти и терзания?
Последние лет тридцать я довольно просто относился к отношениям с женским полом. Хорошо, что третья жена смогла своей женской хитростью родить мне классного сыночка и потом лапочку дочку.
– А как же я теперь буду учиться в школе? Если все давным-давно позабыл? – накатывает на меня мгновенный испуг.
Я судорожно вспоминаю и с облегчением вздыхаю. Непонятные мне до конца жизни логарифмы и всякие производные из алгебры начинаются с девятого класса, насколько я помню. И до него еще восемь месяцев жизни.
А с химией и физикой как-то справлюсь, да и не было вроде экзаменов в восьмом классе по этим предметам.
Не помню уже совсем такое дело, вроде перешел в девятый класс автоматом, даже от трудовой практики на полях соседнего колхоза ускользнул, как меня не напрягала класснуха на этот бесплатный трудовой подвиг. Принес справку от родителей, что должен присматривать за сестрой, раз мать допоздна работает на оборонном предприятии "Эра", крутит и собирает жгуты из кабелей для военной промышленности СССР. А отец уехал в командировку на Дальний Восток.
Ага, в командировку за длинным рублем, вот как это называется на самом деле.
Я чувствую, что вместе с едой тают испуганные и тревожные ощущения, вокруг меня все стабильно и надежно, как и должно оказаться в знакомом мне обстоятельно Советском Союзе.
– Впрочем мне придется очень много подумать. Хотя может и не придется в итоге, просто залетела душа в прежнее тело на пару часов, можно сказать, что на короткую побывку. А утром парень очнется, просто не сможет вспомнить, зачем вставал ночью и почему пропала селедка под шубой. Как бы в идиота не превратился от такого вмешательства, – решаю я.
И замерзнув гулять по кухне раздетым, возвращаюсь в свое кресло-кровать, но не знаю почему, от потрясения или осознания новой жизни – засыпаю сразу, как только касаюсь головой подушки.
Ночью на самом деле мне снились какие-то прощально-тревожные сны, что я куда-то ухожу, опаздываю и никуда не попадаю.
Не мое ли новое сознание это пытается куда-то убежать? В мертвое тело? А какой смысл? Только повисеть над ним девять дней?
Утром меня будят на завтрак, уже часов в десять, совсем не рано, так ведь воскресение сегодня.
– Сынок! Вставай уже! Блины давно готовы! – слышу я сквозь сон голос матери и, подняв голову, смотрю вокруг.
Что случилось со мной до этого момента, как я уснул, помню хорошо, смотрю на свою руку, такая же тощая веточка.
Пока мое старое сознание остается в молодом теле и это уже неплохо, нужно признать. Да просто очень хорошо, как тут еще скажешь! Если еще и зацепится как следует, так вообще отлично!
Сестра Варя уже проснулась, сидит на своем диване, рассматривая с важным видом ногу, я отчетливо понимаю, что новый мир никуда не делся.
А ведь имелись такие опасения, что это очень качественные глюки, с отчетливым вкусом селедки под шубой и старосоветского черного хлеба нашего городского хлебозавода. А при следующем пробуждении я обнаружу себя в своем немолодом теле, в лучшем случае в реанимации, а в самом вероятном – в морге или в омуте на речном дне, густо облепленным матерыми раками, которых тут много водится.
Или буду смотреть сверху на тело, как и положено порядочной душе. Еще понимать при этом запоздало, что душа и правда в теле имеется, а после смерти пути у них расходятся радикально.
Впрочем, мне ли об этом переживать? Даже если это какая-то проекция или другая реальность.
Есть возможность еще раз прожить молодость заново, чего тогда кукситься и ворчать?
Только радоваться новой жизни! И прожить ее гораздо веселее и умнее! Не совершать старых ошибок!
Ну, хотя бы попробовать не совершать, без ошибок жизнь невозможна, особенно если она точно уже не окажется повторением прежней. Мои знания и мозги сохранились, так что поживем по-новому, веселее и богаче.
И старая жизнь оказалась неплоха, спорить с этим утверждением не стану, а теперь только от меня зависит, как можно прожить новую, данную мне еще раз непонятными обстоятельствами. Будем считать, что Господом Богом и его личной волей в виде посланной мне свыше шаровой молнии именно для хороших дел в будущем.
Про вмешательство темных сил или зеленых человечков думать не стану, пока они не появятся и не представятся, чтобы честь по чести.
Я сажусь на кресле, ищу взглядом свою одежду и вижу ее на стуле рядом. Одевшись, я смотрю на наручные часы на широком кожаном ремешке, которые лежат на письменном столе и грустно вздыхаю.
Да, теперь только так, время определяется не по смартфону, а именно по часам, они для этого и предназначены.
Хотя первый «Эриксон» появился у меня в девяносто шестом году, так что до эры появления мобильной телефонии в моей жизни не так долго осталось.
Еще столько лет примерно, как мне сейчас, да и в новой жизни я телефон пораньше куплю, это наверняка.
В том же девяносто третьем году нас с приятелем, путешествующих автостопом по Баварии, подвез немец на семерке БМВ, у него первого я увидел в машине встроенный телефон. Хороший человек оказался, я наобум сказал от балды место, куда мы хотим попасть и он провез нас лишние пятнадцать километров мимо своего дома. Немцы, вообще, мне показались очень человечными людьми за эту неделю путешествия, ну и интерес к советским людям у них тогда имелся серьезный. Еще одну неделю мы отработали на клубничной плантации по большому блату, с бесплатным проживанием в шикарном четырехзвездном отеле и полным столом. Даже завели там кое-каких друзей в городке Крумбах, в том числе местного мэра, до сих пор помню, как его зовут – Йожеф Бадер. Он нас и устроил на работу, а всего то нужно было хоть немного знать язык, зайти в центральное кафе городка рядом с установленной и разукрашенной сосной по местным обычаям, и спросить бокальчик пива.
Скучавшие там немцы очень обрадовались таким туристам, долго гадали откуда мы и узнав, что мы студенты из Ленинграда, устроили нам проживание, питание и работу на целую неделю.
Наверно, давно уже мучились исторической совестью, вот и бросились ее успокаивать.
Приезжали на нас посмотреть из округи всякие жены дипломатов, работавших в СССР, даже старые немцы, воевавшие и выжившие как-то на Восточном фронте.
Потом мы добрались до Карлсруэ, максимально подальше на запад и уже там сдались, как политические беженцы из Узбекистана, неутомимые борцы с тоталитарным режимом президента Каримова.
Только потому, что у приятеля там проживала бабушка и он что-то знал про сам Ташкент.
Правильно сдались, кстати, другой мой приятель сделал это в Мюнхене и его вернули в бывший ГДР, в город Йену, где держали почти в лагерных условиях.
Эх, воспоминания полезли потоком!
Но пока это кажется непросто – пережить полное отсутствие возможного коннектинга с кем и когда угодно, еще постоянного быстрого интернета всегда при себе. Теперь придется звонить приятелям, спрашивать, чтобы позвали к телефону и договариваться о встрече. Читать газеты с большим налетом идеологии, смотреть "Время" и "Международное обозрение".
Этот обязательный просмотр чуда советского телевидения – программы "Время" в училище реально отрывал от интересных дел. Типа чаепития с цельным батоном "городской", купленным в булочной около Балтийского, очень вкусным, когда свежий, да еще со сливочным маслом. Приходилось все бросать и тупо сидеть на баночке, табуретке по-морскому, по тридцать пять – сорок минут, слушая выверенные фразы диктора с правильной дикцией. Еще старшины, как мифические церберы, читать и даже разговаривать никому не давали.
Это же священнейшее мероприятие для каждого комсомольца или члена партии, из которого он узнает, как жить, строить и защищать наш справедливейший общественный строй!
Ну, и для кандидатов в члены партии большевиков, таких у нас всегда много имелось по профилю заведения, такое же необходимое занятие.
Варя отрывается от разглядывания поцарапанной где-то ноги, наверняка на ледяной горке во дворе досталось вчера и тоненьким голоском говорит:
– А я уже поела блинов! Вот как! Пока ты спал.
Забыл уже, любит она у меня поважничать и поучить старшего на шесть лет брата.
Раньше тискал ее, пока не запищит, а теперь вот пожалуй, что и не стану, да и мать нервировать нашими ссорами ни к чему. Вот, уже первое ощутимое последствие других мозгов в моей голове, и не самое такое плохое для жизни.
– Ну и умница! – хвалю ее, понимая, что буду относиться к ней теперь гораздо лучше, не как к надоедливой маленькой сестре.
Теперь, как к своей маленькой дочке, пожалуй.
Одевшись в такую советскую футболку и тренировочные штаны, такие, которые с коленками, я задумался о неказистости своей повседневной одежды.
– Придется родителей раскрутить на несколько десятков рублей, а то и пару сотен, чтобы выглядеть немного лучше остальных приятелей. И себя прежнего.
На Ульянку или Гостинку съездить что ли? С компанией побольше, чтобы не кинули. На Гостинке точно кинут, это я уже знаю.
Не сказать, чтобы я как-то выделялся в прежней жизни в худшую сторону среди примерно одинаково одетых сверстников в младших и средних классах. Все носят одинаковые вещи советского производства. Все же, у нас не Москва здесь, родители не у всех катаются в загранкомандировки, в общем-то ни у кого и не катаются.
Хоть и живем близко к Ленинграду, особо крутых мажоров вокруг пока не видно.
Да и не одинокая мать меня воспитывает, выбиваясь из сил на трех работах, как у остальных попаданцев в СССР, чтобы исторгнуть, то есть, вызвать горькую слезу сочувствия из читателей.
Даже не детдомовский я согласно канону, вполне нормальная семья у нас.
Одно обстоятельство тут, правда, следует учитывать, родители у меня сами из деревни, у них нет понятия модной или красивой вещи. Главное, чтобы она, эта одежда и обувь, хотя бы имелась в наличии, а какая она на самом деле – не так важно.
Это после трудно-голодных сороковых-пятидесятых послевоенных лет в советской колхозной деревне.
Мать часто вспоминает, как нетерпеливо ждала по весне первый клевер, чтобы бабушка могла запечь его в какое-то блюдо и немного набить пустой живот. Года так до пятьдесят пятого ждала с нетерпением.
А отец вспоминает, как поработал во Львове на стройке один год и вернулся в деревню перед армией уже в костюме и пальто, как настоящий мужчина. Только за три года службы вырос из всех купленных вещей, такая вот незадача, все братьям перешло младшим.
Поэтому – одежда для них просто одежда, как для не избалованных жизнью в прошлом деревенских людей.
В общем они в таком деле совсем не секут и доверять покупку шмоток им лучше не стоит, это я точно знаю.
Впрочем, возможно, это было в той реальности, а я попал в другую и здесь все окажется не так.
Но может быть, что это я тогда не присматривался в таком возрасте к однокашникам и приятелям?
Хотя, конечно, фирменные джинсы или импортные кроссовки на общем сереньком фоне советского быта сразу бросаются в глаза вместе со своими обладателями. Но это время, насколько я помню, начнется в девятом классе, я сам начну носить в школу вызывающие ярко-оранжевые джинсы, которые пошьет мама из какого-то фирменного, чуть ли не французского, вельвета. И буду бояться про себя, что кто-то из учителей выгонит меня с урока за вызывающий вид, хотя такого ни разу не случилось. Так и оранжевый вельвет особо под задней партой не видно, если не тянуть руку чтобы вызвали к доске.
Я ее особо не тянул, ждал всегда, когда самого вызовут.
А ровно через год в ОРС советской торговли нашего города выкинут внезапно много, целых шесть тысяч пар западногерманских фирменных джинсов, со странным названием F.US. Родители купят в большой очереди две пары, отцу и мне. Продавать их станут не так и дешево, как принято в Советском Союзе, ровно по сто рублей. В классе, кажется, у шестнадцати человек такие окажутся, очень сильно пропитанные и пахнущие, как никакие другие. Немного старой спермой, как мне показалось тогда, когда их достали из фирменной упаковки.
Долго я буду их носить, пока на третьем курсе военной системы не сварю в хлорке, когда начну танцевать рокабилли в кафе "Аленушка" на Фрунзенской. После чего они станут ярко-белого цвета, мать ушьет их до коротких трубочек, как положено настоящему стиляге. С этого момента они протянут еще пару лет и благополучно развалятся после первого брака. Или во время его.
А сейчас вся молодежь в мое время в таких же точно коротких, ушитых брючках начнет ходить. Да, все возвращается, рано или поздно.
Вот и я вернулся зачем-то обратно в старую жизнь…
Эти воспоминания посещают мою и так озадаченную голову, пока я сижу в туалете, фантастически маленькой уборной типового советского дома, блочной пятиэтажки с балконами. Пока умываюсь и чищу зубы, потом мочу волосы и укладываю их расческой перед зеркалом и наконец захожу на кухню. Фена в доме нет, а я так к нему привык, привык быстро сушить голову. Придется приобрести в новой жизни обязательно.
Здесь пахнет блинами, тонкими и упругими, настоящим сливочным маслом, я наливаю чайной ложкой в них черничное варенье, заворачиваю в свертки и глотаю. Смотрю на мать в это время и нахваливаю блины.
Ей сейчас сорок один год, я уже и забыл, как она выглядела тогда, сорок лет назад.
Вполне молодая и энергичная женщина и мне становится хорошо, что я снова вижу это своими опять молодыми глазами.
Наевшись блинов и определившись точно, что сегодня третье января восемьдесят второго года, я начинаю собираться на улицу.
Нам, школьникам, еще отдыхать до одиннадцатого января, а родителям уже завтра на работу.
– Пойду погуляю с Жекой Козловым! – кричу я матери, заматываясь в шарф и надевая свои кожаные сапоги с мехом.
Денег я у себя на полке и в карманах я нашел только несколько пятаков, гривенников и один пятигривенный, говоря старорусским языком, в общей сложности на рубль. Поэтому прошу у матери пару рублей, чтобы не ходить просто так.
На самом деле я не буду заходить к своему приятелю, живущему в соседнем доме. Рано мне еще с кем-то из своих знакомых встречаться, я же полностью не в курсе, о чем с ними разговаривать, давно забыл темы для разговоров этого времени. Стоит понемногу начать вживаться в новую жизнь.
Я хочу прогуляться по всему нашему городу, пройтись по работающим магазинам, освежить наглядно в памяти цены, ассортимент и самих советских людей. Да и сам город вспомнить, что к этому времени построено, а что еще нет. Такое путешествие на машине времени – дорогого стоит для человека, выросшего здесь и тогда.
Очень волнительно для меня попасть в прежний СССР при позднем социализме, в мое детство, от которого у меня остались только самые лучшие и добрые воспоминания.
На всякий случай кладу большую гайку, найденную в инструментах отца, в карман черной куртки, изнутри утепленной белым коротким мехом. Куртку тоже мать пошила, как и многое в моей жизни.
А гайку так, на всякий случай прихватил, раньше никогда не носил в таком возрасте. Теперь я старый и опытный, жду проблем и неприятностей заранее, как уже много повидавший в жизни мужчина.
Глотнув морозного воздуха, выйдя из подъезда, я натянул коричневые нитяные перчатки, уже с парой дырок на пальцах. У мальчишек такие аксессуары быстро изнашиваются и портятся, если они ведут активный образ жизни, лазят везде, где нельзя и бросаются постоянно снежками.
