Инна Матвеева
Он не отступит
Что-то мне подсказывает, что так только нарваться могу. Пусть Дикий лучше думает, что я не помню весь тот наш разговор и его действия после него.
– Звучит как полная хрень, – наконец подытоживает Дикий. Достаёт свой телефон, включает, продолжая небрежно говорить: – Если даже теоретически предположить такую кражу, откуда мы знаем, где это дело? Чтобы его найти, надо взломать базу данных, а это уже покруче преступление.
Логичные, конечно, суждения. И в какой-то степени обнадёживающе – значит, хоть какие-то тормоза у этого парня всё же есть. Что, безусловно, хорошо, а то вляпаться непонятно во что не тянет.
– Мы знаем. Так совпало, что одноклассник моей сестры – сын полицейского, в части которого есть это дело.
Дикий отрывается от телефона и скептически смотрит на меня:
– И как она об этом узнала?
– Так совпало, что этот самый сын полицейского видел это дело своими глазами, когда был у папы на работе и запомнил.
Я, конечно, не спрашивала у Ани подробностей, но вроде было так. Насколько я поняла. Вот только Дикий явно не впечатлён такому ответу, хмыкает и смотрит уже чуть ли не с недоумением.
– Что-то дохера совпадений.
Хмурюсь, не зная, как на это отвечать и надо ли реагировать. Этот его скепсис означает, что мою просьбу проигнорируют?
Дикий опять погружается в телефон и вроде как даже ищет там что-то, оставаясь развёрнутым ко мне. А потому я на всякий случай называю адрес той самой полицейской части.
Дикий кивает, не отрывая взгляда от экрана. Загруженный у него вид, а потому пока решаю не беспокоить. Если что, сам первым что-нибудь скажет.
«Дохера совпадений»… Ну да, мягко говоря. Даже до странного. Бывает ли так? Только если верить в теорию Ани про Вселенную, которая всё про всех решает, сталкивает и ведёт каждого человека. Из той же серии и про материальность мыслей.
Вот только… Я ведь в подобное никогда не верила.
– У меня есть знакомый, который может решить вопрос с сигнализацией, камерами и прочей подобной хернёй, – неожиданно заговаривает Дикий. – Можно подключить его. Через других знакомых я найду в той части человечка, который нас проведёт и запрёт в клетке, типа в тюрьме. Останемся там до ночи, часть не круглосуточная, насколько я узнал. С этим повезло. Камера у нас будет временная, так что охраны в этом секторе ночью не будет, и до архивов там легко добраться. Сидим тихо до тех пор, пока не освободят наш отсек, потом я открою дверь ключом, который мне дадут, своруем дело и обратно в клетку, спрячем папку под одежду. Отпустят нас утром, типа под залог, вникать, кто мы такие и какие у нас типа нарушения, никто не будет.
Хмурюсь, обдумывая весь этот план. Внезапно как-то Дикий всё это набросал. И довольно быстро, надо отметить.
Как-то смущает, что у него есть знакомства то там, то тут. Да ещё и непростые такие знакомства, а те, которые с сигнализацией и охраной в полицейской части помочь могут. Не то чтобы я ждала, что Дикий спасует перед моей просьбой и заявит, что не представляет; как и что возможно… Но всё же этот парень явно опасен.
Не стоит с таким связываться. И уж точно ночевать в одной тюремной камере не стоит. Так себе перспективка. Холодок по коже от неё. И по сути, тут всё предстоящее только на чистом доверии с моей стороны пойти может, которого у меня, конечно, нет. И я даже не представляю, в какое дерьмо могу вот так глупо вляпаться. Ничего из перечисленного им не звучит безопасно.
Впрочем, и сама задумка по краже папиного дела – сплошной риск.
Пауза затягивается, и от этого даже неловко. Тем более что Дикий смотрит на меня, не выпуская включенный телефон из рук, но больше не обращая внимания на экран. Взгляд внимателен, задумчив, на удивление даже осторожен.
Вздыхаю. Даже мило, что меня не торопят с ответом и дают переварить, вот только что-то подсказывает, что когда этот парень кажется нормальным; стоит быть ещё больше настороже.
– Круто, что у тебя столько возможностей, – отстранённо бросаю первое, что приходит в голову.
Дикий, видимо, воспринимает это как моё согласие с его планом. Кивает.
– Я дам знать, как всё будет готово, – негромко сообщает, не отрывая от меня взгляда. – И скажу, что лучше надеть, хотя, скорее всего, спрячем папку под мою одежду.
Отвожу взгляд и обречённо киваю. Даже хорошо, что Дикий как бы решил за меня, что я согласилась. А то так до бесконечности терзаться в сомнениях могу. Особенно от всяких разных деталей, включая даже то, что он себе под одежду засовывать что-то будет… Куда, интересно? Под кофту, наверное.
Кожа горит при этих дурацких мыслях, а ещё не к месту вспоминаю, что я ведь девственница ещё. Ночевать в одной тюремной камере с парнем… Кстати, почему нас вместе запрут? Мы типа предстанем мужем и женой, или что? Какие там при задержании правила, парней и девушек отдельно, или делают исключения?
Конечно, Дикий сказал, что это уладит. Но от этого факта мне не легче.
– Да, так, наверное, будет лучше, – говорю больше для того, чтобы слишком уж не держать паузы после каждой его фразы.
– Вообще можно просто сфоткать каждый лист, у нас ничего не заберут и обыска не будет, но там будет темно, да и твоя сестрёнка наверняка захочет лично в руки это дело получить. Ладно, такую пропажу всё равно не заметят. Но… – Дикий странно осекается, взгляд отводит, усмехаясь скорее горько. – Ты уверена, что стоит ворошить прошлое?
Хм, он спрашивает так, будто ему не пофиг. Словно даже через себя пропускает. Неожиданно. И непонятно…
– Лучше узнать наверняка всё, что там было, – тихо говорю, смотря на свои ногти с бежевым маникюром.
Конечно, на самом деле я так не думаю. Будь это только моё решение, без потребностей сестрёнки, даже не совалась бы. Не знаю, может, позже у меня и самой появится её уверенность в неполном расследовании дела и необходимости этого всего… Но пока я скорее вынуждена идти по этому сомнительному пути. Что-то толкает поступить именно так, а не включать строгую старшую рассудительную сестру.
– Не факт, что лучше, – Дикий говорит это с настолько натянутой сдержанностью, что я прям чувствую, что у него есть свои мысли по этому поводу. Которые он, как ни странно, не торопится раскрывать мне. Хотя обычно сразу обозначает своё мнение как авторитетное.
Но что ж… Мне, на самом деле, тоже совсем не нравится идея ворошить прошлое. Тем более, делать это в компании Дикого. Тем более, ночевать с ним вместе, да ещё в тюрьме. Последнее вообще не звучит как адекватная идея.
Но сейчас я не хочу ничего анализировать. Как-нибудь потом об этом всём подумаю, после того, как это самое безумное приключение в моей жизни закончится. Надеюсь, благополучно…
Глава 8. Ника
Я не успеваю сказать что-то ещё, да и Дикий тоже. Потому что мы оба слышим, как открывается дверь.
Кто-то из ребят решился ослушаться и зайти? Или это они так хотят спросить, можно ли?..
Их покорность уже даже не раздражает, скорее, забавляет. Странно это всё.
Впрочем, подобные мысли быстро испаряются, когда я вижу, кто заходит. Андрей. До этого он не присутствовал и не слышал приказа выйти, но дело далеко не в этом… На нём ссадины яркие и фингал. А ещё губы явно были разбиты и не зажили пока. Какого чёрта?..
Леденею от мысли, что здесь точно причастен Дикий. Андрей смотрит на него с настолько явной обидой, что вот никаких сомнений не остаётся. А потом взгляд моего ещё недавно почти что сообщника ложится на меня, и на этот раз с плохо скрытым осуждением, разочарованием даже. От этого немного не по себе. Появляется ощущение, будто я обещала что-то Андрею, а потом нагло кинула.
Вот что со всем этим делать? И Дикий этот… С его выходками сомнительными. За что бы ни досталось Андрею, ничего хорошего в этом нет. Ещё и то, что Дикий мне предлагает… Жесть сплошная.
– Что здесь происходит? – пренебрежительно интересуется Андрей, скорее обращаясь ко мне.
Вот только я едва ли хоть слово выдавить смогу. К тому же, непонятно, о чём он. О ребятах в коридоре или о нас с Диким, миролюбиво сидящих за одной партой?
Впрочем, мой ответ и не нужен. Вместо этого заговаривает Дикий, властно распорядившись:
– Скажи всем, что могут заходить. Разумеется, не от своего лица, а дай знать, что передаёшь моё решение, – последнее он добавляет с насмешливой снисходительностью, будто намеренно унижая.
Андрей стремительно бледнеет, а я напрягаюсь всем телом. Идея и вправду сесть в одну тюрьму с Диким с каким бы то ни было целями кажется всё менее адекватной. Точно ли оно того стоит?..
Не нравится мне происходящее. Мягко говоря. Но особенно раздражает собственная неспособность принять какое-нибудь веское решение. Либо высказать Дикому, что с таким человеком у меня не может быть ничего общего; либо не обращать внимания на Андрея и его разочарованный взгляд.
Причём взглядом тот упорно не желает ограничиваться:
– Вы теперь вместе сидите, да? – спрашивает с насмешливым осуждением. Мол, а гонору-то у меня было…
Не сказать, что меня задевает этот тон или вопрос. Если уж честно, я Андрея понимаю. Но он меня, увы, вряд ли поймёт…
– Да, – нерешительно подтверждаю.
Не знаю, что там будет дальше, но сегодня я вроде как на стороне Дикого. Всё-таки отступать от задуманного не хочется. Страшно, конечно, и я всё меньше уверена, что в итоге решусь. Но Аня ведь наверняка сама сунется, если не пойду. А если пойду одна – не допустит Дикий. Вот прям чувствую.
Он, кстати, бросает на меня взгляд после моего ответа – короткий, но обжигающий. Потом снова на Андрея смотрит. Который, в свою очередь, не сводит глаз с меня. Обвинительно так уставляется, наверняка в уверенности, что мне в глубине души стыдно.
А мне скорее не по себе.
– Быстро же ты прогнулась, – почти неприязненно заявляет Андрей.
Он вообще сознаёт, что этим своим недовольством палится? Как минимум в том, что мы с ним об этом всём отдельно говорили, когда за мной вышел. А там и остальное про наши, видимо, несбыточные планы предположить легко можно.
– Ты оглох, Андрей? – презрительно опережает мой ответ Дикий. – Кажется, я велел тебе звать остальных, а не предъявлять Нике.
Андрей так сильно сжимает челюсть и сверкает глазами, что я снова напрягаюсь. Конфликта не избежать?..
Но нет, мой так называемый сообщник всё-таки медленно разворачивается и идёт к двери. Явно неохотно, прямо-таки источая злобу, но подчиняется.
– И кто тут прогнулся? – пренебрежительно ухмыляется Дикий ему вслед.
Не знаю, слышит ли Андрей – не оборачивается и не тормозит, уже дверь за собой закрывает. Но мне становится неприятно. Дикий будто издевается над ним. Слишком уж жёстко и даже унизительно.
– Зачем ты так делаешь? – не выдерживаю, разворачиваясь к нему корпусом и заглядывая в глаза. Спрашиваю даже не столько про Андрея, сколько в целом про всех. – Почему нельзя быть просто однокурсниками?
Во взгляде Дикого мелькает озадаченность, а я даже не дышу, не понимая себя. Ведь помню, как он мне сказал, что не милашка даже «в глубине души». Вот нафига я снова к этому взываю? Получается, уже в третий раз, если считать мой вопрос в пьяном состоянии.
Уверена, что Дикий сейчас осадит меня, возможно, тоже жёстким способом, чтобы больше не забывалась. Но при этом почему-то не спешу забрать вопросы назад, более того, ответа жду. И ведь не вижу в зелёных глазах негодования, ни намёка на это. Скорее любопытство лёгкое и что-то ещё, едва различимое. Но именно за это «что-то» я и цепляюсь в первую очередь.
– В камере расскажу, – неожиданно серьёзно сообщает Дикий. – Долгая история.
Не успеваю ни удивиться этому спокойному обещанию, ни отреагировать – ребята начинают заходить, и их шаги с голосами наполняют звуками кабинет.
А там и преподаватель приходит. И последней мыслью, прежде чем я погружаюсь в лекцию, становится странная окутывающая уверенность – Дикий так ответил отчасти потому, что почувствовал моё желание отменить наши планы. Заметил, как я мялась перед Андреем и каким, наверное, полным ужаса и сочувствия взглядом смотрела на него. У меня ведь действительно тогда было стойкое желание отгородиться от Дикого. Я ведь почти даже испугалась от идеи быть с ним в таком месте, как тюрьма, целую ночь. Даже больше, учитывая вечер, когда нас «арестуют», и утро, в которое «отпустят».
А теперь, когда он вполне по-человечески ответил и намекнул, что есть причина… Теперь помимо желания пойти навстречу сестрёнке появляется и любопытство. Возможно, я об этом пожалею, но всё-таки пойду. Тайна Дикого и неадекватно покоряющихся ему однокурсников всё же интригует.
******
В момент, когда нас с Диким уже ведут в тюрьму, для правдоподобности надев наручники; меня вдруг осеняет. Если знакомый его знакомого способен провести нас в полицейскую часть и позаботиться о том, чтобы всё прошло благополучно – разве у него не хватило бы полномочий самому найти нужное дело в спокойной обстановке и просто передать его нам?..
К чему этот спектакль? Бросаю взгляд на Дикого – он держится уверенно, будто тут под контролем всё и движется по плану. Но от этого мне ничуть не легче. Не факт, что его план максимально безвреден для меня. Не слишком ли бездумно я подписалась на эту авантюру?
Причём сворачивать уже поздно. Нас уже слегка заталкивают в камеру и закрывают её. Как-то слишком серьёзно всё проходит и даже устрашающе. У меня сердце ускоряет темп, и я только могу, что успокаивать себя воспоминаниями, как при «задержании» этот важный дядечка переговаривался с Диким вполне позитивно и миролюбиво. Они вспоминали общего знакомого и проговаривали нюансы. Так что всё это задержание не взаправду и скоро закончится – хоть и напрягает, конечно. Постараюсь абстрагироваться.
Бросаю взгляд на Дикого. Он непривычно одет. В широкой коричневой толстовке, которая ему, кстати, идёт. Уютная она какая-то, что, как ни странно, немного успокаивает. Дикий сейчас не кажется таким опасным, как обычно.
Я тоже надела оверсайзный худи – на всякий случай, хотя мне дали распоряжение только насчёт удобной одежды. Джинсы, кроссовки.
Увлечённо слежу за происходящим в полицейской части, лишь бы подавить в себе порыв спросить Дикого, неужели нельзя было, чтобы тот человек сам взял нужное дело и отдал его мне. Наверное, если мы пошли по сложному пути, тому есть причины. Я надеюсь…
А если даже нет – смысла спрашивать тоже уже мало. Раньше надо было голову включать. Теперь такие вопросы могут только провоцировать Дикого вести себя нагло.
Поэтому я просто оглядываю обстановку, сидя на краешке кровати. Она, кстати, двойная, как в поездах. Верхнее и нижнее место. Дикий располагается рядом и смотрит на меня. Чувствую это всей кожей, которую аж жжёт от этого слегка. Но упорно не реагирую, прикидывая, где тут в этой части лежат архивы с делами. Дикий вроде бы точно узнал, ему сказали, но всё равно ищу сама. Тем более что уже есть догадка – там, за стеклом, много шкафчиков с папками. Правда, это всё точно запрут и на сигнализацию поставят, но раз этот вопрос решён, то ладно. Не буду даже заморачиваться мыслями о том, как туда попасть.
– Ты как? – неожиданно спрашивает Дикий.
Будто даже участливо спрашивает причём, что слишком уж внезапно. Ему есть дело до того, что мне здесь некомфортно?
Бросаю на него взгляд – Дикий ждёт ответа. И взгляд у него почти тёплый. До непривычности.
– Нормально, – тогда почти расслабляюсь я. Наверное, в нашем заточении и вправду есть смысл, и иначе было нельзя. – А ты?
Последнее вырывается само. И, судя по усмешке Дикого, звучит скорее нелепо. Даже странно, что я об этом спросила, типа ему тут может быть боязно или неприятно?
Я вообще сомневаюсь, что Дикому знакомы какие-либо слабости. Он, может, максимально в своей среде сейчас, да и под контролём у него всё. Это я тут до успокаиваюсь, то снова нервничаю.
Он неожиданно оказывается гораздо ближе, чем сидел. Наклоняется ко мне, и я ухом чувствую его тёплое дыхание, от которого мурашки по коже и дрожь лёгкая.
– Пока сидим тихо, – шепчет мне на ухо и без того очевидную информацию. Сбивающие с толку у него действия… У меня аж лицо слегка покалывает от излишка прилившей к нему крови. – После одиннадцати сваливать начнут.
Сердце быстро-быстро стучит, когда я, слегка отодвигаясь, смотрю на Дикого. Пытаюсь понять, он это вот всё мне прошептал, потому что повод нашёл типа тайно мне важную информацию передать, или и вправду думал, что я с напряга забыла?
Зелёные глаза темнее кажутся. Какой всё-таки глубокий цвет…
Сглатываю и отодвигаюсь ещё сильнее. И наплевать, что заметно. Спешу заговорить, чтобы сбить всю эту скорее напряжную и даже слегка накалённую атмосферу:
– Ты вроде бы обещал рассказать, почему у вас в группе такой… – нервно усмехаюсь, подбирая слова под любопытным взглядом Дикого. Тянет сказать «неадекватный расклад», конечно. И сомневаюсь, что эта формулировка вызовет в нём негодование. – Такой странный расклад, – всё же иначе подытоживаю я. – В смысле, жёсткая дисциплина.
– Я понял, – ухмыляется Дикий. – Кстати, верно сказано про дисциплину. Некоторым людям нужен контроль.
Пожимаю плечами. Сомневаюсь, что прям уж всему универу. И уж тем более не уверена, что тому действительно есть веские причины. Тем более, Дикий сам явно не образец морали, с его-то знакомствами и возможностями.
Кстати, об этом тоже надо будет узнать… Если получится его разговорить. У нас до одиннадцати ещё три часа.
– И ты, значит, блюститель порядка? – как ни стараюсь, а скепсис в голосе не скрыть.
Но Дикий как будто даже кайфует от того, как я с ним говорю. В его взгляде довольный блеск, да и смотрит он с откровенным интересом. Как будто мы тут на свидании, а не в тюрьме… Да уж, так себе романтика.
Отодвигаюсь ещё сильнее и отвожу взгляд.
– Этот универ принадлежит шишке из правительственных органов, далеко не последнему человеку в стране. И здесь учится его сын. Наглый хрен, – рассказывает Дикий, не реагируя на мои действия. – Он с самого начала решил, что раз его батя владеет универом, то и он имеет право делать то же самое, только со всеми учащимися. Выбрал себе привилегированных, кормил деньгами, те были его шестёрками. Пакостили, заставляли пахать на себя, спаивали и таким образом укладывали в постель девчонок, шантажировали, унижали ботанов чисто ради веселья, заставляли на колени вставать перед этим недоумком и много всякого. Он просто кайфовал от власти и изощрялся, как мог. Преподы, деканы и ректор, естественно, закрывали глаза.
Начинаю догадываться, к чему Дикий клонит. Похоже, революция по смещению короля, которую я с Андреем планировала провернуть, в этом универе уже была.
Даже предположить опасаюсь, каким образом, если тот сынок влиятельного человека настолько богат и привык к вседозволенности…
Зато теперь понятно, почему Дикий довольно жёстко держит авторитет – ведь если тот мажор такой отморозок, то при любой слабине или бреши, запросто воспользуется. А ещё понятно, почему мои слова о просьбе были восприняты так привычно.
Неожиданно это всё, конечно. Получается… Дикий на стороне хороших?
– Значит, ты радеешь за справедливость? – старательно пытаюсь не выдавать удивление в голосе.
Не то чтобы опасаюсь обидеть Дикого – сомневаюсь, что это вообще реально. Но теперь, когда выясняется, что он вовсе не такой мудак, как я думала, хочется как-то иначе с ним говорить… Мягче, что ли. Совсем как с человеком.
– Типа того, – пренебрежительно усмехается Дикий, будто и сам понимает, насколько необычно это вяжется с его образом опасного и своевольного парня. – Просто он уёбок, к тому же и меня прогнуть хотел, когда я только пришёл сюда.
Киваю в задумчивости. В голове рисуется представление о том, как Ник ещё первокурсником только поступил в этот универ. Наивным вряд ли был, конечно, что-то мне подсказывает, его замашки и тогда были сомнительными. Но вот интересно, как всё начиналось?
Если весь универ действительно был во владении мажора, разве мог бы один обычный человек совершить коренной перелом? Тем более, первокурсник.
– А как ты с ним справился? Ведь если его отец владеет универом и далеко не последний человек в стране, то у этого мажора полно возможностей. Разве реально найти такому управу? – машинально озвучиваю собственные мысли, а потом по спине пробегает холодок. Не слишком ли много возможностей, странных знакомств и событий связано с Диким? – Если только ты сам не… – сглатываю. – Чей-нибудь сын.
Даже не знаю, как воспринимать, если да. Этот парень и без того опасен и полон загадок, а ещё проявляет ко мне недвусмысленный интерес. И почему-то мне не кажется, что вообще способен отступать. А ещё мне не кажется, что он просто сын какого-нибудь богатого… Тут что-то более угрожающее напрашивается, может, даже с криминалом связанное.
Дикий странно ухмыляется то ли моей догадке, то ли наверняка настороженному взгляду. А я вспоминаю, что у него ведь и квартира довольно элитная, и живёт в ней один. Значит, у родителей отдельная есть. А ещё у Ника сейф какой-то важный…
– Не всё решают деньги. К тому же, ты зря думаешь, что его отец стал бы потакать капризам сынули. Отец как раз вменяемый, просто равнодушный. Обо многом из происходящего тут без понятия вообще. Ректоры ему вешают, что всё зашибись, потому что боятся критиковать его сына. Сам сын, судя по всему, тоже очкует сообщить обо мне папаше, потому что тогда и всё остальное будет раскрыто, – невозмутимо рассуждает Дикий. – Подставить меня? Подкупить кого-то? Как-то ещё устранить? Как я понял, мажору карманные деньги дают, сам не работает нигде ни хрена, а имя своё выпячивать только в универе и может, вне его это не сработает без куда более ощутимого, чем нужно тут, денежного подкрепления или обращения к его отцу напрямую. А в универе я хорошо всех держу, а кто шатается, не угроза.
Его слова звучат уверенно, вот только я никак не могу сопоставить их с реальностью. В смысле, в целом-то могу, конечно – верю сразу. И про Андрея намёк улавливаю. Только разве это всё? Разве достаточно просто бросить вызов такому человеку, как тот мажор? И разве он способен вот так взять и успокоиться окончательно?
Люди, которые ворошат огромными деньгами, почти любого уничтожить могут. Особенно, если за этим любым не стоит кто-то по-настоящему серьёзный. Ну, предположим, тот мажористый сынок и вправду боится собственного отца разочаровать и скрывает от него своё поведение. Предположим, все остальные тоже боятся его выдать. Предположим, отец там равнодушный настолько, что и не проверяет особо, не спрашивает требовательно с каждого в универе. Но… Сомневаюсь я, что карманные деньги там маленькие. Или что мажор не мог найти веский повод под Дикого копнуть и весомых сообщников для такого дела заодно найти.
– То есть ты всё это выяснил, и начал как-то действовать? – напряжённо уточняю.
Ну не наугад же он каким-то образом мажора выпнул… Слишком рискованно.
Дикий ухмыляется так, будто его даже умиляет мой вопрос. И я понимаю почти сразу, ещё до ответа – наугад. У этого парня, похоже, вообще нет тормозов. Всё, как и описывала Аня – прям как на заказ.
И от этого совсем не по себе.
– Это всё потом стало ясно. Действовал я просто и сразу, – в подтверждение моей догадки выдаёт Дикий.
Вот уж точно подходящая у него кликуха. Он же нешуточно рисковал! Пойти против почти всемогущего морального урода, привыкшего ко вседозволенности и любящего власть… Не имея за собой хотя бы информации?
Подавляю желание выразить Дикому, что это было с его стороны, мягко говоря, безрассудство. Лишь в растерянности смотрю на него – ищу в глазах хотя бы отголосок пережитых испытаний. Но не нахожу, лишь задумчивость странную.
– Как? – тогда просто тихо спрашиваю.
Хотя мне вдруг становится интереснее не столько его рассказ о действиях, сколько о хоть каких-то эмоциях по этому поводу. И вообще… С чего Дикий решил мне открыться? Что у него на уме?
Отвечает спокойно и не колеблясь:
– Страх управляет людьми не хуже, чем деньги или власть.
Звучит многообещающе, конечно. И жутковато даже, тем более что Дикий взгляд отводит, словно ему смотреть на меня в этот момент вдруг не по себе становится. Будь это кто-то другой, решила бы, что беспокоится о моей реакции, прежде чем говорить дальше. Но насчёт способности беспокоиться о чём-либо у этого парня я всё-таки сомневаюсь.
– Страх? – осторожно переспрашиваю.
– Ну, Дикий я не потому, что мне не говорили, что у меня глаза красивые, – ухмыляется он, снова посмотрев на меня.
Довольно внезапное припоминание моих слов, сказанных ему я пьяном угаре; заставляет теперь уже меня отвести взгляд. Неловко как-то становится. Не то чтобы я вкладывала что-то в этот комплимент или на полном серьёзе считала, что в глубине души Дикий совсем не дикий, но сейчас такое ощущение; будто меня в чём-то уличают.
По сути, так оно и есть, потому что Дикий явно улавливает, что я всё помню. Ещё и подмечает это довольно:
– Помнишь, значит.
Хмыкнув, пожимаю плечами. Ну было и было. В конце концов, не произошло ничего такого, за что наверняка могло быть стыдно – в целом, не считая моментов моего переодевания или умывания после блевотины; всё обошлось.
И нет смысла забирать назад слова про красивые глаза – это ведь правда. Которая совершенно ничего во мне не вызывает.
– У меня стойкий разум, – обыденно поясняю, проследив взглядом за проходящим мимо полицейским. – Так почему ты Дикий?
А ещё интересно, в первый ли раз он в подобном месте. Держится уверенно, а мне вот до сих пор всё это в напряг.
– Если хочешь провернуть революцию, не надо толкать людям мотивирующие речи в духе вас много, а он один, – немного напряжённо начинает Дикий, снова припомнив мои слова, только на этот раз сказанные группе против него. – Людям нужен пример. Если сразу начать показывать, на что ты способен, это действует куда лучше. И так понятно было, что большинство не устраивал тот расклад.
– И как именно ты его поменял? – с нажимом уточняю.
Не нравится мне это его словно намеренное предисловие и слегка натянутые интонации. Если уж Дикому не по себе о чём-то говорить, то насколько ужасно это что-то должно быть?…
– Силой, – односложно выдавливает он. – Не думаю, что тебе нужны подробности, – непоколебимо обозначает.
Опять этот тон, с которым Дикий обычно сообщает свои решения, как не подлежащие обсуждению. С одной стороны, в какой-то степени даже приятно, что ему не хочется рассказывать мне всякую жесть – то ли по-джентльменски, то ли потому, что моё мнение не всё равно. А это в данных обстоятельствах, где всё зависит от него, своеобразно успокаивает . Вряд ли Дикий захочет что-то испортить.
Но с другой стороны… Если уж он пытается что-то скрыть, то там явный перебор был для любого человека. И даже, наверное, для него – в глубине души это Ник понимает.
– Вообще-то не помешают, – осторожно возражаю, хотя думала промолчать.
– Ты и так уже знаешь больше, чем положено, – сурово пресекает Дикий.