Инна Ивановна Фидянина
Древний мир и войны. Стихи
И от зависти (а не из мести)
решил воин жить интересно
и отправился в путь,
чтоб у костра прикорнуть,
попеть народные песни,
печенегов одежду развесить,
мечи и головы пересчитать
у убиенных врагов, да лечь спать.
Его голову мудру беречь
Какову печаль
сбирать сильным и смелым?
И где бы воин умелый
ни шастал,
пред какими полями ни хвастал
своей победой,
ему покоя всё нету!
На челе не расправит брови:
«Нет на Руси больше воли.
Татар, монгол, печенег —
за набегом набег!
Дитё мрёт не родившись.
Я в степи заблудившись,
не видел б всё это.
Нет плети
на злого Перуна,
наибольшущего вруна,
сулившего милость и счастье.
Эх, с коня не упасть бы,
эка как стремена повисли…
Прости, Перун, мои мысли!»
Так какову печаль
сбирать сильным и смелым?
Был бы воин умелый
и меч —
его голову мудру беречь.
Поле чёрное от грозы-беды
Поле чёрное не от ворона,
поле чёрное – не дожди прошли,
поле чёрное от грозы-беды.
Ты не бей себя кулаком во грудь,
ты не дай душе во грозу уснуть.
Тяжела, лиха наша жизнь-судьба,
наша жизнь-судьба ой как подмела:
смела ворона с пути.
Ты, помор, к нам не ходи;
не ходи до нас, варяг,
у тебя ведь всё не так,
всё не так, как у нас,
не в поту добыт припас,
не тяжёлым трудом,
и твой смысл совсем не в нём.
А мы стоим насмерть
за труд, хлеб и скатерть!
Нет, с коня тебя не снять
Что ж ты, воин
(вроде бы и не болен)
с поля бежишь
али к бою спешишь?
Волен не волен,
кровью отмоем
страх лошадиный.
Ну что ж ты, былинный:
али силушка ушла
из под ног, из под копыт?
Ты не ранен, не убит.
Вороти-ка коня и
пошла, пошла, пошла!
Пошёл сечь да рубить:
«Малых деток не забыть,
не забыть родную мать!»
Нет, с коня тебя не снять!
Злобный тюрок
Что ты хочешь, злобный тюрок,
от бескрайнейших полей?
Надо, надо (нет, не надо)
крови русской: «Бей, убей!»
На телеги скарб положишь —
в чисто поле увезёшь,
злато, серебро разложишь
и с собою заберёшь.
Налюбуясь ваша баба
на злачёное кольцо,
толь откинет, толь оденет,
да не в пору ей оно!
Кости, кости, кости, кости,
золотые пояса.
У костров от тюркской злости
даже нечем и дышать.
Что ты хочешь, враг поганый,
от русой девичьей косы?
Скосят, скосят, скосят,
скосят тебя русские сыны!
Год урожайный
На хазара в шеломе с мечом,
на хазара со смертью в руках.
Но отрепью всё нипочём!
А они нам – болью в висках:
вот каждому свою бы земельку,
жили б дружно, пряли кудельку.
Но чёрту это накладно,
ему пашня в мужицких руках – неладно,
им бы, чертям, поживы.
«А ну, ребята, вперёд пока живы!»
Какой год, однако, стоял невезучий:
урожайный – рожь горела получше.
Милый рыцарь
Биться, сечься, вот и не будет скуки:
ухватилось копьё за руки,
ухватилось, не прыгнет обратно.
Что ты злишься, рыцарь ратный?
Про тебя написана баллада,
про тебя написана и повесть,
повесть почему-то не про совесть.
Пал соперник – не поднимешь,
латы ты с него потом все снимешь,
на себя примеришь. Не подходят.
Чей-то дух чужой над мёртвыми телами ходит,
бродит дух и ждёт ещё поживы:
«Милый рыцарь, милый, милый, милый!»
Ты о чём задумался в годину?
Из себя ты выдавил мужчину.
Дух чужой в твой дух заходит смело
и копьё берёт… Ай, полетело!
Нам ли с чёрной силой не маяться
– Слышь, отец, туда поскакали!
– Что мы там, сыночек, не видали?
– Чуял я там, батя, печенега:
вишь, трава колышется от бега,
и за бугром
пахнет ём!
– Ты, сын, погодь,
я приметил вродь
след от солнышка левее.
Скачи в хутор скорее,
пусть мужики собираются.
Нам ли с чёрной силой не маяться?
Нам ли с силой чёрной не маяться,
нам ли от набегов их каяться,
нам ли жизнь свою прожигать?
Нам бы в поле чистое, там лежать.
И пусть ковыль не шевелится,
моим сгнившим костям мерещится:
враг, враг, враг… Вот так.
Рапира мира
Рапира мира меня любила,
рапира мира была строга,
рапира мира жила без мира,
рапира мира – родитель зла.
Не свет тут клином сошёлся,
клинок великий нашёлся,
клинок воткнул кто-то в горы —
вот вам мировое горе.
Плоха ль такая картина,
она никому не претила,
она намазана маслом
на холст земли прямо красным.
И кого б ни любила рапира:
она погубила полмира,
полмира у нас недожило,
недоело, недолюбило.
А и какое нам дело,
что кому-то чего-то хотелось?
Просто так было и будет:
рапира мира про нас не забудет,
рапира мира по нам не заплачет,
она ни мать и ни мальчик.
Только глазам очень больно:
не вольно, не вольно, не вольно!
Целуют нас мёртвые люди;
так будет, так будет, так будет.
Боярина повязали
Боярина, что ли, взяли?
Схватили и повязали.
Никуда ж ему больше не деться
из вашего туретства!
Не выкупит его княжья община,
зачем им лишний мужчина
на пиру боярском?
А на орды турецки, татарски
и простолюдинов хватает.
Вот так. Лихо знает.
Готов княже к смерти.
Не впервой уж (верьте не верьте)
умирать роду барскому от безделья
на чужбине с похмелья.
Опричнина на вас, на нас и на морду вашу крестьянскую (Великий Новгород 1471 год и до Литовии предатели охочие)
Русь держалась за землю коромыслами,
пахла податью, зерном, дурными мыслями.
Неприкаянный народ, не охаянный,
размечтался о загадочной Дании,
о Польше да о Литовии:
– С Казимиром мы
давно не спорили! —
и ругая москвича,
собираться рать пошла.
Сороктысячная рать
идёт град оборонять
не от ворога чужого,
а от русича родного,
от великих князей
москви-москви-москвичей.
– Ненавидим царя,
Новгород – усё Литва! —
пело песни семя
позорное. Измена.
Год в годину:
тебе половину, мне половину.
– Предателя сдвину! —
подумал царь Иоанн,
и повёл войско сам.
А год стоял совсем нехороший —
урожайный! Намертво был уложен
последний ребёнок на пашне.
Знай, что ли, наших.
Не пожалев ни матери, ни отца,
складывал царь трупы без конца:
– Знай наших,
изменник каждый!
А во поле звёзды коромыслом.
Чёткое сеченье – злые мысли
самого Иоанна:
«Не оставлю камня на камне!»
Камень не железо,
долбанёшь и треснет.
Если Новгород в огне,
то к заснеженной зиме.
А снег валит, валит и валит,
он мысли наши развалит
плохие и хорошие.
Русь по капелькам сложена
маленьким да кровавым.
Кто нынче в ней правит?
Динь-дон динь-дон.
Кто в Литовию влюблён —
чёрт на твою душу!
Москва имеет уши.
Чужие земли кому-нибудь пригодятся
Чужие пустые земли так желанны!
На своих пахать некому,
свои пустые стоят.
Но манит душа короля куда-то
в чужие края неизведанные.
И собирается армия
да кликаются войска!
Так из века в век.
Слаб человек,
но силён войной.
– Кто тягаться со мой? —
говорит очередной король
и лезет в бой!
А падёт войско иль победит – неважно.
Ведь он король самый отважный!
Чужие пустые земли,
может быть, когда-нибудь
кому-нибудь пригодятся.
И новые воины наплодятся
из утроб матерей…
Но кто-то с неба кричит: «Смелей!»
И опять собирается армия,
и снова идут войска
в никуда, в никуда, в никуда.
Баба и бравада
Какой бабе
больше всего надо?
Самой отважной,
которой не важно,
что она недотрога,
она постоит немного,
прыг на коня
и в тёмны леса!
Вон её лошадь рыщет,
чего-то всё ищет:
врага или лешего
самого бешеного.
У копья остриё заточено,
а ясные очи
не дрогнут,
и на подмогу
ей никого не надо —
бравада, бравада, бравада!
Что ж ты, девушка,
от копья чужого упала:
своих женихов было мало?
Видимо, мало
на тебе их было повенчано.
Улетала душа твоя кречетом.
Сердце своё береги
Если нам объявили войну,
то я на неё пойду!
Если кругом враги,
то сердце своё береги,
до него тут много охочих!
И тёмной, тёмною ночью
не спи и не плачь сиротливо,
а за сердцем следи родимым,
самым красивым на свете,
от него ещё будут дети,
как закончится наша война.
Но нынче нам не до сна,
ведь нам объявили войну,
и я на неё иду:
я иду на фашистов смело,
