– Куда ты скачешь, енот?
– В поход, в поход, в поход!
– Кого везёшь ты на себе?
– Гном сказочник сидит на мне,
нам срочно нужен новый дом!
– А старый?
– Старый разорён!
– Кем разорён?
– Мышами,
прогрызли стены с полами,
украли всё, что можно,
жить стало невозможно!
– От мышей никуда не деться,
вам бы к людям приглядеться,
те заводят кота.
Посмотри, енот, сюда:
видишь дом людской
огромный такой,
а в доме кошка
на тебя похожа немножко,
вот она то и ест мышей.
Вам надо звать её скорей!
– Я сам енот-мышеед,
но от них не столько бед,
как от кошек домашних:
разорят коты всю заначку —
то им мяса давай, то котлет!
– Ну скачи, енот, долгих вам лет!
А сам почему мышей не поймал?
– Да что-то я их брезговать стал.
Подружилась коза с петухом,
и всё время вдвоём да вдвоём:
спят вместе в сарае,
по улице вместе гуляют.
Петух к козе никому подойти не даёт.
Козла, и того клюёт!
Нахмурила баба Мария лоб:
– Нет, так у нас не пойдёт!
Пошла, поскребла по карманам
и к вечеру дарит
своему Петюне цыплят.
– Зачем они мне? Я не мать!
Но баба Мария стара,
у неё умна голова:
– Ничего, ничего, подрастут,
тебя от козы отобьют!
И правда, не прошло и месяца,
как наш Петюня бесится,
когда к его курочкам
лапы тянут дурочки:
кошку ударит, козу отгонит.
Хозяин! Никто и не спорит.
– Любит курочку лисичка,
потому что она: птичка!
– Нет, просто она вкусная,
А для лисиц: арбузная!
– Почему арбузная?
– Потому что вкусная!
– Ты меня не путай,
ведь арбуз, он круглый!
– Просто я люблю арбуз,
а лисе куриный вкус,
как для меня арбузный —
самый, самый вкусный!
– Понятно, как же не понять?
Лучше курочку обнять!
Мы на медведя ходили с ложками,
кастрюлями, чашками, поварёшками,
заваливали медведя едою:
шишками, ягодой, черемшою!
Но косолапый стоял до последнего,
до обеда самого вредного:
бочки с квасом медовым.
Характером хвастал бойцовым —
жрал все, что ни подносили.
Мы пустыми домой уносили
сковородки, кастрюли и ложки.
А медведюшка рос. Не крошка
он через год оказался.
Я смотрел на него и маялся:
почему так вымахал медведище,
а я остался, как прыщик?
Ответьте на это мне, люди!
– А ты неси лохматому блюдо
одно, другое… Почаще!
Ответ через год и обрящешь.
В зоопарк ходил я с мамой,
видел пуму, видел ламу,
гладил ёжика, слона,
но когда добрался я
до огромного тигрища,
подружился с ним. Ты слышишь?
Но сказала мама мне,
стоя где-то в стороне:
– Тигр, он может разорвать
и тебя, и твою мать!
Не поверил я мамаше.
Нет в природе тигра краше!
Дома папе рассказал.
Отец подумал и сказал:
– Тигр, сынок, с тобой дружил,
потому что сытый был, —
и достал какой-то диск. —
«В мире животных» посмотри!
Насмотрелся я всего…
Зверью на воле хорошо!
– Вы куда, куда, ребята?
– На ярмарку!
– Вы куда, куда, козлята?
– Не знаем!
– А зачем вы идёте на ярмарку?
– Козлят продавать!
– Козлят продавать?
– Нас продавать?
Мы не желаем,
не желаем мы на продажу,
нам и так жилось неплохо:
дома кушалось,
спалось, и доилось.
Молоко давали,
деток поили.
Хорошо жили!
– Да, жили мы все неплохо,
хорошо даже жили.
Разворачивай колонну
в обратную сторону —
домой пойдём,
молоко родное попьём!
– Вы куда, куда, ребята?
– Домой!
– Вы куда, куда, Козлята?
– Домой!
– Ай да хорошая процессия какая!
Ты жабуля или глыба?
Ничего я не пойму!
Жаба – зверя или рыба?
Я у мамочки спрошу.
Мама долго думала,
лицо делая умное:
– Лягушка – земноводное,
похожа на животное.
Только вот загвоздка какая,
зверь – животное или нет?
Позвоню я деду, узнаю.
Ну да, ну да, что скажет дед?
– Лягушка, лягушка,
расскажи-ка правду:
как мне жить-поживать,
сколько деток нарожать?
Квакнула лягушка:
– И не мечтай, дурнушка!
Феи не рожают,
феи лишь порхают
с цветка на цветок,
они ростом с ноготок,
а ты что-то толстовата!
Барышня, беги к ребятам
да не пудри мне мозги.
И это … крылышки сними.
Сегодня считаем стрекоз
(я устала, пока ты рос).
Знаешь, когда ты станешь большим,
то будешь совсем непростым:
серьёзным таким и огромным,
к детским шалостям непреклонным,
у тебя взрослого не забалуешь!
А сегодня ты кошек рисуешь
и считаешь стрекоз.
Ну считай, пока не подрос.
Бабочки разные тут летают,
я эту и ту не знаю,
не знаю, как они называются.
Может, мама с задачей справится?
Мама разводит руками:
– Справочник есть, мы глянем.
Хорошо на коленках у мамы,
дома и с теплым чаем
рассматривать бабий словарик.
– Бабочкин! – исправляет мамик.
Божья коровка,
улетай на небко!
Там на синем небке
золотые ветки,
а на этих ветках
сидят твои детки,
кушают конфетки,
конфетки не простые,
конфеточки такие:
тлю и их личинки
с перчиком – тычинкой,
запивают молочком —
кипячёным ручейком.
Ай и раз, и два, и три,
моя деточка усни.
На собачью луну
я пойду, как Рекс, взгляну:
воется не воется,
какой секрет откроется
под луной такой большой?
– Вой, мой Рекс, ну милый, вой!
Собака ухмыляется,
лижет меня, играется.
Вою я, а пёс смеётся:
– Вокал тебе не удаётся!
– Ну давай же, научи!
– Слышишь, друг, ты не кричи,
на луну, как я, гляди:
на ней твои глаза и губы.
Вот теперь ты сам подумай:
не собачья на небе луна —
людская сегодня взошла.
А раз луна над нами ваша,
так сам и вой, товарищ Саша!
Собачье лето —
это море цвета!
Много-много ромашек,
бабочек и букашек.
А если оса в нос укусит,
то пёс обиду закусит
и будет помнить долго,
как было очень больно!
Собачье, собачье лето —
это море цвета,
это тепло и прохладно.
А если дождь? Ну и ладно!
Собачье лето наизнанку —
это вам не море в Ялте,
а дача, грядки и корыто.
Ну, господин Пёс, извините.
Собачья осень наступает.
И каждый пёс, конечно, знает,
что листья пахнут по-другому,
и солнце светит по-иному,
не грея шубу и кости.
Пёс старую шёрстку сбросит,
(и с человеком или без человека)
скоро зима, а это
белое одеяло,
что на землю упало,
и если спать на снегу, то зябко.
– Хозяйка, хозяйка, хозяйка! —
радостно гавкает пёс.
А волк в лесу, поджав свой хвост,
как-то хитро’ улыбается.
Побелевшим зайкам икается
на пока ещё серой земле.
Собачья осень – это к листве.
Вам такую собачку не вырастить,
а я выкормила!
Помню, принесли щеночка,
а теперь ему я – дочка,
или вернее – мама,
но не совсем родная.
Нет, давайте рассудим строго,
псу я всё-таки – мамка немного.
Он крохотный такой был,
молочко из мисочки пил.
А теперь мы будем считать:
ему год, а мне пять,
и пёс меня больше ростом.
Запуталась я, непросто
жить на нашей планете:
папы, мамы, собачки, дети.
А мочился на пол он долго.
Мы, может, выкормили волка?
– Наш Трезор
пошел в дозор,
службе он обучен
на границе скучной.
– Cкучной почему, сынок?
– Потому что на замок
повешена граница —
врагу и не пробиться!
Так папа говорит:
пограничник спит,
а служба идет.
– Нет, так дело не пойдет!
– Мам, а как Трезор будет служить,
если псам нельзя ходить
по пограничной полосе?
– Ой, сынок, Трезор во сне
как-нибудь послужит —
он живым нам нужен!
Друг устал тебя ждать,
и тебе пора гулять!
Выходи, дружок, во двор,
а этот «Модный приговор»
оставь для мамочки своей —
у ней нет совсем вещей,
ведь отец куда идёт,
её с собою не берёт.
А ты иди гулять, иди
и пса с собой всегда зови!
Не ходите в лес по грибы, по грибы;
там большие сидят псы, сидят псы,
и глазищами своими свербят,
хотят сглазить маленьких ребят!
– Ай пойдём мы по грибы, по грибы;
не страшны нам эти псы, эти псы.
– Да не псы, а волки!
– О волках кривотолки
ходят лишь и только:
толки, толки, слухи.
К слухам будем глухи!
Как сказали, так и сделали:
собрались и пошли.
Набрали грибов и отправились домой.
Вдруг откуда ни возьмись, волчий вой!
Ах-ах-ах,
наползает жуткий страх:
бегом, кувырком,
на четвереньках и ползком.
Побросали грибочки,
споткнулись о кочку.
Ах-ах-ах,
кто-то тявкает в кустах.
Тьфу-ты, ну-ты, ёлки гнуты!
Пети, Саши и Марфуты,
Говорили ж мамы вам,
чтоб сидели по домам
и не шлялись по грибы, по грибы,
там большие сидят псы, сидят псы
и глазищами злыми свербят —
защитить от вас хотят своих лисят!
У меня живёт верблюд,
он не ест фаст-фуд,
а лопает колючки.
И я предпочту лучше
молоко верблюжье,
оно для роста нужно!
Я свою лошадку
поцелую сладко,
потому что у лошадки
нос холодный, мокрый… Ладно,
всё равно её целую,
потому что так хочу я!
– Кто придумал молоко,
ко-ко, ко-ко, ко-ко?
– Молоко придумал тот,
кто его нам всем даёт!
– Так кто даёт нам молоко,
ко-ко, ко-ко, ко-ко?
– Молоко придумал кот!
– Нет, усатый его пьёт.
– Молоко даёт свинья!
– Не, для поросят приберегла.
– Ко-ко, ко-ко, ко-ко, даёт
Корова молоко!
– Правильно, она
потому что…
– Хороша!
Жили-были дед и баба.
Была у них курочка ряба.
Вот снесла она яйцо.
Да только… простое оно!
Дед бил, бил – разбил,
и разбил его на стол.
Растёкся белок и желток.
Пришла баба – ругается.
Прибежала мышка, сомневается —
со стола яичко кушать
или бабку сидеть слушать.
А курочка горько плачет.
Снесёт еще, не иначе!
Малый казачонок —
дикий жеребёнок,
ему в поле с отцом не пашется,
а на кобылках пляшется!
Понимать должен отец,
на войну пойдёт малец.
Ай да хлопец молодец!
Он же и по попе
получит от матери
за то, что пачкает скатерти,
когда ест
в один присест
ушат щей да каши.
Вот такие хлопцы наши!
Расти большой, казак,
всё будет так,
как пожелаешь.
А знаешь,
войн нам больше не надо.
Иди-ка лучше на гряды,
паши с папанькой земельку.
А мать усади за кудельку,
пусть прядёт
да песнь поёт:
– На куба-Кубани,
нашей родной маме,
счастье живёт да воля,
казачья степная доля!
Розовая кукла
на розовых подушках,
розовая кукла
прямо из Бруклина.
Привезли, поставили,
одну стоять оставили.
Подойду, положу.
Какая ж она сложная:
глазками хлоп, хлоп,
ножками топ, топ,
и рот большой.
Ешь хорошо!
А наряд на ней,
такой не сшить и за пять дней!
Я красавицу люблю,
пойду маме расскажу:
– Это моя доча,
не трожь её кто хочет!
Назову Элизабет.
Иностранка она, нет?
Кукла иностранная
у дочери маминой!
Пойдёт девочка гулять,
не смей куколку отнять!
Папина дочка гуляет с дочей.
Не подходи кто хочет!
– Где такую ты взяла?
– Мама с Бруклина везла!
– А где это?
– Америка!
– Со вражеского берега?
Насупилась дочь мамина,
домой гулять отправилась.
Лето тёплое стояло.
Кутай Лизу в одеяло,
в пятидесятые холодные —
вот такие модные.
Валя, Валя, Валентина,
я с тебя пишу картину,
не простую, а красиво разукрашенную.
Валя, Валя, Валентина,
с тебя мать бы не сводила
взгляда очень страшного.
Слишком, Валя, ты красива,
развита не по годам.
Ты б из дома не ходила,
не гуляла по дворам.
Валя, Валя, Валентина,
учебник в руки и зубри.
Я с тебя пишу картину.
А твой взгляд прекрасный, милый
расскажет, расскажет, расскажет
о том, как жизнь твоя ляжет
в самой прекрасной стране!
Ты верь, Валентина, мне.
Рыдала и я над картиной,
да сама себе говорила:
– Самым солнечным светом
светила страна Советов
когда-то, когда-то, когда-то!
Беги во двор, там ребята
заждались свою Валентину.
А я допишу картину,
брошу в банку кисти
и дурные мысли
твоей матери и поэта.
Добавлю побольше цвета.
Мы живём в самой прекрасной стране!
Ты верь, Валентина, мне.
– Азы, буки, веди. —
тяжело даётся Пете
эта азбука дурацка,
ему хочется подраться!
Дед подзатыльник даст и носом:
– Сейчас схожу за купоросом!
– Азы, буки, веди.
Дед, а есть на свете
буквы-человечки?
Дед вышел на крылечко,
затянул махорку:
– А вдруг живут на горке
буквы-человечки?
Так, плясать будем от печки.
Азы, буки, веди.
Есть, Петя, человечки!
Похватали пацаны,
(ой ли?) папкины штыки.
– Не штыки, а палки.
Всё равно не жалко!
Тёмну вражескую рать
не зазорно убивать.
– Убивать не зазорно?
Палки в боки больно!
Хохочут наши мужики:
– Ай потешные полки,
воюй не горюй
да медовый пряник жуй!
Пряник не жуётся,
Сёмочка дерётся,
он дерётся шибче всех!
В беляках его отец.
Семён докажет всем вокруг:
Красной Армии он друг!
Друг ты, Сёмочка, дружок,
больно палочкой в бочок!
Знаем, знаем, Сёмочка,
что ты весь, как ёлочка.
Но сегодня война
не на тятьку пошла.
А на немца дурака,
ой смешны его войска:
деды да калеки.
Разве это человеки?
Ха-ха-ха, ха-ха-ха,
германска армия плоха,
ну а русские полки —
крепки, сильны мужики.
Десять лет Семёну,
девять лет Егору,
восемь лет Степану,
а маленькому Ване
то ли три, то ли пять —
мать устала считать.
Пишу письмо маме
из армии изранен:
«Милая моя мать,
скоро ужин, вари жрать.
Я был в бою, убил Петлюру.
Ты за мной не ходи, сам приду я.
Письмо фронтовое передаю
с полевой почтой.
Целую, точка».
Письмо отдал Маше Парная,
и почта наша полевая
понеслась с крутой горки
к хате Петрова Егорки.
– Тук, тук, тук. Вам письмо,
ранен ваш сын ваш в плечо.
Говорит, что хочет кушать!
– А родню не желает он слушать?
Темень-темнотище.
Ах, Егорка, Егорище!
Беги-ка, Маша, домой,
пусть мать займётся тобой!
И крик понёсся: «По домам!»
А вокруг только бой, бой, бой, тарарам.
Я рисую открытку:
серп и молот, колосья видно.
Вот он герб, как печать.
Как вас звать-величать,
пятнадцать союзных республик?
Рисую и кушаю бублик,
он тоже похож на герб,
откусил и уже – на серп.
А мама говорит,
что она в Коммунистической партии,
нет лучше матери:
она на заводе самая главная,
не знаю кто, но очень заглавная.
А отца у меня нету,
убит в сорок третьем.
Шлепок помню от бабушки звонкий,
когда пришла похоронка.
И было мне – года четыре,
стал мужиком я отныне,
потому что мамочка знала:
один я в семье кормилец.
И бабка стала послушной.
Вот присядь и послушай:
пошёл я как-то гулять.
Искала по тёмным дворам меня мать,
а бабуля сказала:
– Вернётся, не малый!
*
Теперь мне одиннадцать лет,
и Победе целых пять лет.
Я герб рисую страны,
страны, где никто не хочет войны,
страны, одержавшей Победу!
Вот на танке папка мой едет —
рисую, рисую, рисую.
И отнесу в дом Культуры
эти портреты,
ради Победы!