bannerbannerbanner
Призрак с горы Мертвецов

Инна Балтийская
Призрак с горы Мертвецов

Полная версия

Глава 2

1987 год. Дмитрий Щеглов.

Он рано осиротел. Маму он помнил хорошо, она была такой ласковой, доброй. Она казалась ему похожей на фигурку небольшой куколки из немецкого фарфора – белолицей, с густым водопадом белокурых волос. Ему было 12 лет, когда мамы не стало. Что с ней случилось, он помнил плохо. Не понимал почему, ведь он был уже почти подростком. Но память услужливо стирала воспоминания последнего года жизни матери. Кажется, это была автокатастрофа. Наверное, его детская память вообще многое поменяла за эти годы, со старых фотографий на него глядела обычная женщина с усталым лицом и короткой стрижкой. Но в его памяти она осталась другой, белоснежно-фарфоровой, словно юная танцовщица. Та самая, что разбилась задолго до гибели его матери. Но Димка много лет пор помнил свои горькие слезы, когда вместо изящной статуэтки он увидел на грязном полу мелкие острые обломки. Горе от этой детской потери странным образом слилось с отчаянием от смерти матери, переплелось с ним и стало неотделимым.

Много лет он пытался отойти от ее внезапной гибели. Ушел из дома он в 16 лет, поступил в техникум, не успев его закончить, сам пришел в военкомат. Хотел поехать в горячую точку, но в то время никакой войнушки Союз не вел, и Димку отправили в обычную морскую пехоту. Демобилизовавшись, он закончил техникум, и, как отслуживший, без экзаменов поступил в Политех, заодно записавшись в секцию альпинизма, а потом и возглавив ее.

Экстрима ему всегда хватало. Он участвовал в нескольких сложных восхождениях, чуть не погиб на Эльбрусе при сходе лавины. В институте его уважали, и даже посвящали хвалебные заметки в студенческой стенгазете. Дружить с ним хотели не только однокурсники, но и парни постарше. Высоченный, широкоплечий, он пользовался успехом у девушек, которые буквально сражались за внимание неформального институтского лидера. Всегда на подъеме, вечно окруженный толпой приятелей, сыплющий прибаутками и армейскими байками, он казался вполне счастливым, но втайне мечтал о другом. Маленький сонный городок, где никогда ничего не происходило, сильно давил на психику. Димка Щеглов же мечтал об известности, о большом городе, где каждый узнавал бы его в лицо, где на него оглядывались бы девушки…

И казалось, что достичь всесоюзной славы будет так легко, стоит лишь приложить немного усилий. Время начиналось веселое. На волне внезапной гласности в газетах и на телевидении появились публикации про бегающего по квартирам барабашку, шумного духа, который поджигал мебель и бросался тяжелыми предметами в хозяев дома. Уцелевшие после барабашки люди лечились Кашпировским, с экрана телевизора кодирующим зубную пасту на исцеление геморроя, и заряжали воду возле радиоприемника, из которого упорно молчал экстрасенс-целитель Аллан Чумак.

Сообщения в газетах про полеты инопланетян и общение с ними, а также многочисленное похищение людей на опыты этими самыми инопланетянами, вообще уже никого не удивляло. На центральных телеканалах мелькали хитрые физиономии дам и джентльменов, которых инопланетяне запирали в своих тарелках, но они умудрялись сбегать, вероятно, с перепугу научившись летать. Одна из похищенных, могучая тетка, похожая на борца сумо, с рыданиями рассказывала на всю страну, что родила зеленым человечкам ребенка, но его отобрали и увезли на далекую планету. Теперь ей никогда не увидеть свою кровиночку. Но зато о ней писали все центральные газеты. Впрочем, каждому, выступающему по ТВ доставалась своя минута славы.

Небольшая заметка про йетти, живущего на горе девяти Мертвецов, промелькнула в одной из центральных газет и была бы благополучно забыта, если ей не заинтересовался бы студент третьего курса Дмитрий Щеглова.

Димка сразу понял – вот он, его единственный шанс. А вдруг Снежный человек в самом деле существует? И он, простой парень из маленького провинциального городка, сфотографирует его? Да с такими фотографиями столичные корреспонденты начнут охотиться за уже не за йетти, а ним, Димкой, чтобы взять интервью, а его невзрачная круглая физиономия украсит все модные журналы! Куда там тетке, родившей ребенка от инопланетянина! Он затмит этих мелких жуликов своим размахом. А дальше – Москва…

От громадья планов у него захватывало дух. Но студентами, посещающими вместе с ним местную группу альпинизма, он своими наполеоновскими планами не делился. А то мало ли, вдруг не окажется в горах никакого Снежного человека, смеяться будут всю оставшуюся жизнь. Поэтому про йетти Щеглов всегда говорил только в шутливом тоне, словно и сам не сильно-то верил в его существование. Он даже уверял, что собирается разоблачить местную легенду, поскольку много раз уже ходил в горы, и точно знает – нет там никаких людей, пусть даже и трижды снежных. Но на всякий случай, запасся дорогим импортным Никоном и кучей пленок, черно-белых и в цвете.

Восхождение обещало быть опасным. В той самой маленькой заметке, после которой Щеглов загорелся восхождением на гору девяти Мертвецов, говорилось о том, что Снежный человек стережет свой перевал, и убивает всех, кто попадается ему на глаза. Живущие под горой ханси уверяли, что так страшный отшельник мстит людям за свою несбывшуюся любовь. И даже приводился список жертв – больше двух десятков человек за последние десять лет. Причем, все это были не желторотые новички, а люди с неплохим опытом горных походов.

Погибших было много, слишком много для опытных альпинистов. Разумеется, в местные легенды Щеглов не слишком верил, но какая-то опасность на горе подстерегала, в этом он не сомневался. Вероятно, снежные пласты там были слишком нестойкие, и при малейшем сотрясении лавиной сходили вниз, погребая под собой любого, кто оказывался в неудачное время на склоне. Или там на самом деле окопался йетти? Последний вариант устроил бы его больше всего. А риск существует при любом восхождении, и Щеглов не собирался праздновать труса. Во что бы то ни стало он решил покорить опасную вершину. И он бросил в институте клич – кто рискнет пойти с ним в поход? После зимней сессии две недели у студентов были свободными, почему бы не использовать их для веселого приключения?

Не все молодые альпинисты из группы согласились на опасное восхождение. Всего семь парней и, к немалому удивлению Щеглова, три девушки. Девушек в такой поход брать не стоило, но… На красавицу Лилию, тонкокостную длинноволосую блондинку с нежно-фарфоровым личиком, он сам заглядывался, но понимал, что куда там ему, с его койко-местом в общаге и простецкой физиономией… Лиля никогда не смеялась его грубоватым шуточкам, даже не улыбалась на постоянные поддразнивания. Девушка напоминала ему ожившую фарфоровую куклу, которая когда-то стояла на серванте его родителей. Ту самую, которая была похожа на его погибшую мать. Теперь синеглазая кукла снова была рядом, но он с глубокой тоской думал, что скоро она навсегда исчезнет в серой пыльной дали. Навсегда разойдутся их дорожки…

Но если все получится, если фотографии йетти в обнимку со Щегловым полетят в центральные газеты, тогда Лиля, возможно, взглянет на него иначе. Он станет не просто шутником Димкой с третьего курса, он станет местной знаменитостью. Ореол славы меняет внешность, придает выразительность даже самому простому лицу, в этом он был свято уверен. Но если на горе он никого не найдет, если известность обойдет его стороной, то возможности заинтересовать белокурую красавицу у него не будет уже никогда… Нет, Лилю надо было брать с собой, невзирая на все опасности. В походе будет много возможностей проявить отвагу и смекалку, может, и без обрушившейся на голову славы удастся покорить девушку.

И Щеглов согласился взять в группу Лилю и двух ее закадычных подруг, Тамару и Зину. Девушки были далеко не такие роскошные, Зина так вообще была откровенно некрасивой – полной, низкого роста, с редкими серыми волосами, подстриженными, похоже, какой-то слепой бабкой – настолько они были неровными, с тяжелым, почти квадратным лицом и руками-лопатами. Тамара же была довольно симпатичной шатенкой, невысокой, с большой грудью и широкими бедрами, но на фоне длинноногой белокурой Лилии она точно терялась, уходила в тень.

Мальчики-студенты были совсем обыкновенными желторотыми юнцами, армии не нюхавшими, прямо от мамкиной юбки отправившиеся в институт, а оттуда – в достаточно сложный поход. Увы, опытные альпинисты в этот поход идти не желали, придумывали различные отговорки, а один так прямо заявил Щеглову:

– Димка, я тебя уважаю, что ты задумал самоубийство. Там не гора, а трясина какая-то, только и слышу о гибели альпинистов. Так что извини, не поеду.

Щеглов прекрасно понимал, что предстоящий поход относится к повышенной категории сложности, и поэтому никто не разрешит брать туда необтесанных в более легких походах новичков. Поэтому он просто не стал официально заявлять в местный туристический клуб о своем походе, не собирался он оповещать о нем и спасательные группы того города, где собирался совершать восхождения. Остановить студентов никто не мог, а то, что спасатели о них не знают, так, если повезет, никогда и не узнают. Они просто сходят на гору, через неделю сойдут с нее, и вернутся в родной городок. Дима верил в свою удачу.

Уже в поезде Щеглов с отчаянием понял, что Лиля поехала в поход вовсе не ради поисков йетти, и уж точно не ради него. Нет, ее внимание, как и внимание двух ее подружек, было целиком приковано к красивому худому пареньку с вычурным именем Эдуард. На взгляд Щеглова, ничего интересного в парне не было, кроме разве иностранного имени. У него даже мускулов не наблюдалось – худющий, с узким лицом и полными губами, он скорее был похож на красивую девчонку, чем на настоящего мужика. Обычный выпендрежник с длинными волосами, томными манерами и неприятной привычкой цедить слова словно через губу. Пижон в модных импортных джинсах, обклеенных лейблами, и в часто меняющихся бархатных кургузых пиджачках. К тому же, говорил Эдик Тарханов так тихо, что все должны были замолкать, чтобы услышать его не слишком содержательную речь.

 

Тарханов не ходил на занятия альпинистов, и Димка Щеглов сначала не поверил своим ушам, когда Эдик подошел к нему в институте и небрежно бросил, что готов пойти в поход на Гору. Димка попытался его отговорить, но Тарханов уперся рогом и никаких доводов слушать не пожелал. Напугать лавинами его тоже не удалось, и в конце концов Щеглов сдался. В конце концов, парень совершеннолетний, пусть идет, если уж так хочет. Но теперь, в поезде, он очень жалел, что не нашел нужных доводов.

Эдуард не травил анекдотов, не пытался ухаживать за девчонками, но их глаза неотрывно следовали за ним. И никакие старания Щеглова не действовали. Ни его армейские анекдоты, ни истории из опасных походов – ничто не могло перебороть очарование Эдика, когда тот доставал старую гитару и начинал негромко напевать романсы. Современных песен Эдик не признавал. А вот романсы исполнял так, что у девочек на глаза наворачивались слезы.

Димка тоже неплохо играл на гитаре, пел и блатной шансон, и песни Высоцкого, но успеха у девушек не имел. Однажды, разозлившись, он решил поддеть Эдика и, кривляясь и жестикулируя, начал орать строки из любимой песни:

 
Если парень в горах не ах,
Если сразу раскис и вниз,
Шаг ступил на ледник и сник
Оступился и в крик!
 

При этих строках он развернулся к Эдику и выразительно закивал в его сторону, помогая себе руками и гитарой. Эдик какое-то время сидел, словно не слыша, потом спокойно встал и вразвалочку вышел из купе. Следом за ним выбежали и девчонки.

Глава 3

Лариса Михеева.

Утро началось с телефонного звонка. Я не помнила, когда успела дать вчерашнему неприятному визитеру номер мобильника, между тем, звонил именно он.

– Лариса, простите, но меня могут арестовать. Прямо сегодня! Пожалуйста, дайте мне дневник! Там ведь могут быть какие-то зацепки!

– Юрий Валерьевич, но там нет ничего такого. – устало проговорила я, медленно приходя в себя от тяжелого сна. – Я всю ночь перечитывала дневник. Лиля закончила записывать в ночь накануне похода. Что вы там хотите найти?

– Следователь подозревает меня в чем-то. – он буквально всхлипывал в трубку. – Но ведь кто-то вернулся, кто-то, кто похитил и убил Тамару!

Мертвые не возвращаются, чуть не вырвалось у меня. Но я сдержалась. С мертвыми у меня были свои отношения.

Много лет я считала себя виноватой в гибели подруги. Меня ведь предупредили. Моя погибшая страшной смертью сестра, которую нашли на снежном перевале обнаженную, с пустыми глазницами и искаженном предсмертной мукой лицом, не дала мне умереть от руки маньяка. И я могла спасти Веру, могла позвать на помощь. Но я не поверила себе, и вот теперь жива, никому не нужная, с жутким чувством вины.

Несколько раз я была на грани самоубийства. Но как ни странно, меня удерживала мысль, что со смертью ничего не заканчивается. Моя сестра умерла, но и оттуда она сумела предупредить меня об опасности. Может быть, когда-нибудь она подаст еще знаки? И я узнаю, что произошло с ней на том роковом перевале? И возможно, моя пребывающая в постоянной депрессии мать тоже получит весточку от Лили, и через много лет полусна вернется к жизни – с нее спадет груз вины за то, что отпустила в тот последний поход.

Единственное, в чем я была уверена – о том, что произошло на перевале, я узнаю не из дневника сестры. Его я помнила уже наизусть.

– Хорошо. Я попрошу следователя самого к вам приехать. – доносился из мобильника квакающий голос. Вернувшись из своих мыслей, я лишь покачала головой и хотела что-то возразить, но тут позвонили уже в дверь квартиры. Положительно, сегодня я пользовалась большим спросом.

Бросив все еще квакающий телефон на подушку, я накинула шелковый халатик, подошла к двери и с некоторым недоверием поглядела в глазок. Что, если мой новый знакомец уже там, стоит под дверью, полный желания получить вожделенный дневник? Но на лестничной площадке стоял мой бывший муж.

Честно говоря, все четыре года брака я не уставала удивляться, что вообще вышла замуж. Я не умела не только флиртовать – даже простая улыбка давалась мне с трудом, и скорее пугала сильный пол, чем вызывала влечение. Училась я на библиотечном факультете, где на тридцать девочек затесался один-единственный мальчик, ботаник в огромных очках, который, похоже, боялся девочек примерно так же, как я заснеженных гор. За годы учебы я не перекинулась с ним не словом.

А после учебы я пошла работать в библиотеку, и поставила крест на своей личной жизни. Подруг у меня не было из-за странной мысли, что все, кто со мной рядом, обречены. Я и не пыталась ни с кем сблизиться. Но парень, который внезапно зачастил в мою маленькую библиотечку, постепенно вызвал интерес. Хотя бы тем, что он никогда не улыбался. Казалось, он недавно понес тяжелую утрату, и веселье навсегда покинуло его лицо. Даже углы губ у него опустились так, что красивое, четко вылепленное лицо казалось скорбной маской.

Сначала я думала, что его появление в библиотеке вызвано каким-то недоразумением. Молодые мужчины к нам обычно не заходили. Тем более, не брали по десять книг по психологии, криминалистике и оккультизму. Но через две недели парень появился снова, слегка подшофе, и потребовал заказать для него какие-то редкие книги, которых на месте не было. Я записала заказ, и, подняв на него глаза, посоветовала пару книжек, которые давно лежали в запасниках. Он посмотрел на меня в упор своими темными глазами, и внезапно спросил:

– У вас тоже была несчастная любовь?

Я почувствовала, как к щекам приливает краска, и быстро опустила голову. Любовь? Разве она существует? Я в своей жизни знала только страх и тоску.

Через неделю он появился вновь. Небрежно просмотрел прибывшие книги, и наклонился ко мне через длинный библиотечный стол, обдав запахом вчерашнего перегара:

– Ты никогда не улыбаешься?

Я отпрянула назад, но глаз не опустила. Мне внезапно надоело бояться, и я резко ответила, что нет, не улыбаюсь. Не вижу смысла.

– Я тоже. – криво усмехнулся он. Так начался наш роман.

Мы встречались с Игорем около месяца, пока он не затащил меня к себе в гости, не напоил и не лишил девственности. Меня удивило, что он тут же сделал мне предложение, хотя я ни на чем не настаивала. Более того, мне не очень хотелось за него замуж. Насколько я поняла, он болезненно переживал тяжелый разрыв с любимой девушкой, и пытался залечить раны то алкоголем, то книгами по психологии, то новым увлечением. А мне не хотелось быть всего лишь бальзамом на чужие раны.

Работал он в каком-то небольшом институте по разработке не то радиоприемников нового поколения, не то еще какой-то странной фигни. Получал немного, зато свободного времени было хоть отбавляй. И он так меня добивался! В конце концов я поддалась напору, и сходила в ЗАГС. У меня теплилась слабая надежда, что уж замужество вернет мне давно утраченный вкус к жизни. Кто-то заинтересовался мной, кто-то выслушает историю моих страхов, утешит, приласкает… Но довольно быстро стало ясно, что Игорь нуждается в том, чтобы выслушивали и утешали именно его. Он не желал вникать в мои отношения с матерью, в мои переживания по поводу гибели сестры и подруг.

Иногда мне казалось, что его мучает какой-то страх, природу которого я не понимала. Он словно скрывался от кого-то, хотя я готова была поклясться, что за ним никто не охотился. Игорь вроде бы спокойно выходил из дома, ходил на работу в какой-то офис, я в библиотеку, но все вечера в первый год брака мы просидели дома в моей небольшой квартирке, в гостиной со стенами в бледно-голубых, нелюбимых мной тонах. Впрочем эта гостиная служила нам и столовой, и спальней – небольшой складной диван по вечерам раскладывался и застилался унылым белым бельем. Противоположную окну стену занимал огромный платяной шкаф с зеркальными дверцами, которые увеличивали комнату, вытягивали ее, подобно вагону в поезде. Иногда мне казалось, что я и живу в поезде, который катится себе мимо настоящей жизни. Она проходит где-то там, за занавешенными окошками, пока мы сидим взаперти. Мы смотрели телевизор, играли на компе в какую-то довольно скучную стрелялку. Я пыталась хоть как-то разнообразить наш досуг, предлагала сходить в кино, в кафе, выбраться летом в пригородный лесопарк, где, по рассказам нашей заведующей, маленькое летнее кафе на деревянном причале, уходящем в большое озеро. Но, услышав мое робкое предложение сходить в это чудесное кафе, мой супруг почему-то взорвался и устроил мне настоящий скандал:

– Ларка, ты совсем офигела! – кричал он, а я, действительно офигевшая от такого взрыва эмоций, лишь таращила на него глаза. – Знаешь, какое это кафе дорогое? Ты за олигарха вышла, думаешь? Сама крыса лабораторная, не зарабатываешь ничего, а туда же, летние рестораны ей подавай!

Я в слезах выбежала из дома, Игорь вылете следом, поймал меня еще в подъезде и буквально силой затащил домой. Долго извинялся, обещал луну на небе и поездку в Италию осенью, и в конце концов мы помирились. А в Италию так и не поехали.

Наверное, вы подумали, что Игорь был жутким жмотом, но нет. Он не жалел денег на хороший коньяк, мог на всю зарплату купить копченую оленину, а потом мы неделю питали гречкой, купленной на мою зарплату. Но странностей у него было много, слишком много для меня. Например, лишь через год совместной жизни он обзавелся айфоном. До этого все время твердил, что это слишком дорогой гаджет, и понты его не привлекают. Впрочем, купить дешевый кнопочный телефон он тоже отказывался наотрез. Более того, когда изредка звонил мой домашний телефон, он вздрагивал и бледнел. И каждый раз шептал каким-то страшным театральным шепотом:

– Меня здесь нет! Я тут не живу!

Все попытки прояснить ситуацию заканчивались скандалами, и поднимать эту тему я перестала. Как перестала спрашивать, почему мы не можем вместе выходить на работу, почему я должна выходить первой, и, выйдя из подъезда, обязательно остановиться и помахать рукой занавешенному кружевными занавесками окну, за которым прятался мой дорогой муженек. И я покорно махала, чувствуя себя профессором Плейшнером из анекдотов про Штирлица, и невольно ожидала, что вот-вот на подоконнике появится большой колючий кактус, означающий – явка провалена!

Возвращаться домой мне разрешалось в любое время, благо из библиотеки я освобождалась довольно рано. Но перед окончанием своей работы Игорь обязательно звонил домой, убеждался, что я дома и дошла благополучно, и лишь тогда выезжал из офиса.

В конце концов я решила развлечься хоть как-то, и предложила ему поменять голубые обои в нашей квартирке. Все остальное в моей крохотной комнатке было розовым и оранжевым, но вот обои оставались моей головной болью. Он нехотя согласился, но все оттягивал это развлечение, и тогда я начала ему рассказывать про сестру, которая погибла в снегу, и про то, что именно снег, белый или голубоватый, для меня буквально символизирует страх. Но он не захотел даже дослушать мою историю.

На этот раз скандал устроила я, а Игорь быстро собрал чемодан и ушел из дома. Не было его больше недели. Наверное, я была не права, пытаясь вывалить на него все и сразу. Наверное, мне надо было быть более чуткой, вникнуть в его собственную трагедию. Но увы… Почти с самого начала брака мне показалось, что у меня есть соперница. И это убило едва зарождающееся доверие.

Была ли я права в своих подозрениях? Этого я не знала даже сейчас, на пороге развода. Игорь познакомил меня с родителями, но ни за что не знакомил с друзьями. Пока мы сидели взаперти дома, я об этом даже не задумывалась. Какие друзья, есть ли вообще они у моего затворника?

Но примерно через год, после покупки дорогого айфона, выяснилось, что друзья есть, и их не так уж мало. Игорю звонили постоянно, и в будни и в выходные, он сначала ограничивался телефонными разговорами, а затем начал потихоньку вылезать из своей скорлупы. Но увы, без меня. Мне больше не надо было махать по утрам рукой занавешенному окну, он не звонил по вечерам домой, чтобы убедиться, что я вернулась – он вообще практически перестал обращать на меня внимание. Ходил в бары, ездил на рыбалку и сплавлялся по реке на плотах – но меня с собой не брал ни разу. Что могло послужить объяснением такого недружелюбия? Мне не понадобилось читать массу книг по психологии, чтобы сделать вывод – в той компании есть девушка, которая ему очень нравится. Намного больше, чем я. Он не может ее получить, но не хочет, чтобы его лишали надежды. И карманная жена рядом вовсе не то, что ему нужно для счастья.

Наверное, эта девушка замужем, думала я. Была бы свободной, давно бы ответила на его чувства. Игорь был красив правильной мужской красотой, к тому же, легкая грусть придавала ему особый шарм.

Впрочем, после начала активных тусовок его депрессия довольно быстро прошла, вернулась обычная, как оказалось, жизнерадостность, вот только его улыбки предназначались отнюдь не мне. Я слышала его смех, когда он беседовал с кем-то по телефону или переговаривался по Скайпу, видела смайлики в его комментариях на фейсбуке. Со мной же он беседовал в основном о том, что приготовить на ужин, или обсуждал предстоящий визит к свекрам. К моей маме после первого же визита он отказался ездить наотрез. Впрочем, я его понимала. Ее потухший взгляд мог вогнать в депрессию самого отъявленного жизнелюбца.

 

С его друзьями я изредка беседовала по телефону, вскоре я узнавала их по голосам. Важный низкий басок – это Вадим, торопливый тенорок – Леха, резкий отрывистый баритон – Колян. Впрочем, все наши беседы сводились к вопросам – где Игорь, когда он проснется или скоро ли он выйдет из душа. Иногда мне даже казалось, что друзья моего мужа не знают, что он вообще женат, и думают, что женский голос, отвечающий им по домашнему телефону, а иногда и по мобильному Игоря – принадлежит его матери или тете.

Я не стала скандалить, выяснять отношения, просто снова погрузилась в обычную меланхолию. Постепенно Игорь начал проводить все больше времени в компании друзей, и все меньше – со мной. А полгода назад я спокойно сказала, что не вижу больше смысла жить под одной крышей с чужим мне человеком. Игорь, заглянувший домой на пару дней перед очередной рыбалкой, спорить не стал. Он собрал вещи, вернул мне ключ от квартиры и отбыл к родителям. И тех пор позвонил, наверное, всего пару раз. А вот теперь внезапно нарисовался за дверью.

Я стояла в некоторой задумчивости, размышляя, стоит ли открывать, или сделать вид, что меня нет дома. В конце концов, все вопросы можно решить по телефону. Даже о разводе договориться можно дистанционно. Но тут звонок в дверь раздался вновь, протяжным воем отозвавшийся в моей голове. Я вновь поглядела в глазок и испугалась. Такого искаженного болью лица я не видела у Игоря за все время нашего знакомства. Даже тогда, когда он в глубокой печали приходил в библиотеку, он выглядел куда спокойнее.

Тем временем, не дождавшись ответа, Игорь забарабанил по двери кулаком, а потом начал бить по ней ногами, левой рукой отчаянно нажимая на дверной звонок. Рывком распахнула дверь, и он буквально влетел внутрь, схватившись на лету за дверной косяк в качестве опоры. С некоторым изумлением я смотрела на его прикушенные словно в припадке эпилепсии губы с выступившей кровавой пеной, затем перевела взгляд на стиснутые в кулаки руки и только тогда заметила, как сильно они дрожат. Потеряв дар речи, я махнула рукой в сторону кухни, но он отчаянно замотал головой и тут же резко спросил:

– Лорка, ты следила за мной? Может, нанимала сыщика?

Я слышала его слова, но не воспринимала их смысл. Следить за ним? Зачем? Мы же договорились расстаться друзьями!

– Лора, не молчи! Мне это очень важно знать! – его голос дрожал все сильнее, в нем появились умоляющие нотки. – Скажи, это вопрос жизни и смерти! Ты ведь узнала о ней, правда? Значит, следила, да? Давно?

– Игорь, ты о чем? – я сама не узнала свой голос, настолько сдавленно он звучал. – Я не знаю, о ком ты говоришь.

– Но ты потребовала развода, значит, узнала! – он словно уговаривал сам себя.

– Я поняла, что ты меня не любишь. – как ни странно, я почувствовала не ревность или обиду, а облегчение. Оказывается, я вовсе не ревнивая дура, он на самом деле любил другую!

– Не ври! – теперь он почти визжал. – Ты узнала о Марго, я понял это! Да, я изменял тебе, довольна? Но ты ведь не могла бы сама нас поймать. Ты нанимала частного сыщика, да? Кто за мной следил?

Я постепенно обретала присутствие духа. Отлепилась от кухонной двери и подошла к нему поближе. Он задрожал еще сильнее, но его страх не был связан со мной, я это чувствовала.

– Игорь, послушай меня. – ласково, словно к больному, обратилась я. – Я никого не нанимала. Я не знала до сего момента ни про какую Марго. За тобой никто не следил.

– Ты врешь, врешь. – словно в полусне, бормотал он. – За мной следили, я чувствовал это. Я знаю, это ты… или по твоей просьбе.

– Нет, нет.

– Тогда кто? – его голос взвился вверх и сорвался на полуслове.

– Но какая разница? – машинально спросила я, невольно холодея. Он сначала помотал головой, словно не желая отвечать, но потом, опустив глаза, хрипло выдавил:

– Ночью Марго задушили. Моим полосатым шарфом.

Рейтинг@Mail.ru