– Для вас – везде. – хмыкнул Погодский. – Кустов полно вокруг. Обещаю. Я не буду подсматривать.
Я замялась. Организм конечно хотел облегчения, но лезть в темные кусты одной, вот как – то совсем не улыбалось. И он это заметил, гаденыш. Улыбочка такая на наглой морде зазмеилась.
– Потерплю, – вякнула я.
– Да, а я хотел предложить свои услуги. Поддержать, так сказать.
– Обрыбишься, – нет, ну каков подлец. Интересно, а сам он робот, что-ли. Я бы давно скопытилась от такой потери крови. Может вампир? А что, мне и не так может повезти. Я ж фартовая, как говорил папуля. Что – то часто я его сегодня вспоминаю.
Остаток пути проделали молча. Вот реально. Не проронив ни слова. Утро упало на землю тяжелым душным туманом. Казалось, что мы идем вечность. Ну, как идем? Я, лично уже не чувствовала ног, и переставляла их скорее по инерции. Синоптик дышал нехорошо, все чаще опирался мне на плечо, напоминая рюкзак, который вроде и нести тяжело. И бросить жалко. Теперь я сто процентно была уверена, туристы – дураки. Удовольствия от прогулки по лесу, с тяжелым мешком за плечами, никогда не казались мне пределом мечтаний. Ну какой кайф, переться по собственной воле в непроглядную глушь? Комары обгладывают до мослов, гитара по жопе бьет, за спиной чертова торба хабара. А, чуть не забыла про котелок, который то и дело отвязывается от гадского рюкзака, и постоянно приходится его искать в траве. Теперь я уверилась в своих предположениях. Лучше праздно валяться где-нибудь у моря. Да по фиг, даже у речки вонючки, чем вот это вот все. А вот Шмойлов любил мызгаться по лесам и с байдаркой сплавляться. И как я не догадалась еще тогда, что связываю жизнь с придурком. Все же предпосылки к этому были. Хотя бы его туристические изыскания. Странные мысли меня в общем одолевали.
– Эй. Ты чего замолчала? – встревоженно спросил Погодский. – Или у тебя плата в языке какая перегорела?
– Иди ты в пень, – беззлобно ответила я. Просто сил злиться уже не было. Идиотские тапки размокли и теперь шлепали по пяткам противными «дохлыми рыбами», спина превратилась в несгибающуюся доску. Где – то проорал петух. Реально, закукарекал. Я аж присела от неожиданности. Ну, откуда в лесу живому будильнику взяться?
– Пришли, – преддвосхищая мой вопрос прохрипел Синоптик.
– Правда? – спросила я и от радости пустилась в танец. Забыв о придурке, смотрящем на меня совершенно ошалевше. Я хотела станцевать зажигательную румбу. Тряся попой и жарко водя бедрами, как нас учили на уроках танцев. Но чертовы тапки выбрали танец за меня. Нижний брейк они выбрали. Потому что я свалилась к ногам раненого гада, словно спелая груша уже на втором антраша и забарахталась в жидкой грязи.
– Прекрасна. Как и всегда, – поморщился Антон. И сделал он это не из брезгливости. Я поняла – еще немного и он приляжет рядом, и совсем даже не из желания потанцевать. Цвет лица моего подопечного сравнялся с цветом тяжелого смурного неба. На лбу блестела испарина.
– Пошли уже, горе, – пробухтела я.
Я герой. Ну да. Пятнадцать оставшихся минут пути я перла Синоптика на себе. Но желание спастись и передохнуть манило, как морковка на удочке перед мордой глупого ослика.
– Далеко еще? – наконец спросила я, чувствуя, что еще немного и мы оба не дойдем.
– Пришли, – простонал красавец. Я огляделась по сторонам. Деревенька была небольшая. Домов десять, не больше. Судя по всему их использовали, но только в целях провести выходные. Что – то типа дач, может быть в некоторых постоянно жили какие-нибудь старики, доживающие свой век. Дом, на который указал Погодский произвел на меня удручающее впечатление. Покосившаяся хибара, похожая на домик Наф – Нафа, на которую дунь, она и развалится, впечатления неприступной крепости не производила, вот совсем. Крыльцо, вросшее в землю, меня убедило еще больше – если нас найдут, а нас найдут, мы сдохнем сразу. Я по крайней мере. От разрыва сердца. А этот самоуверенный идиот… А впрочем, какая мне уже будет разница?
– Да уж, хоромы то так себе.
– У тебя тоже не царские палаты, – нервно ответил Ангелочек, чтобы его черти драли. – Давай уже, не тормози.
Я повернула в двери ключ, который сунул мне в руку Синоптик, втолкнула его в темные сени и сама зашла следом. Странно, но пахло не старостью, как обычно воняет в подобных халабудах, а скорее свежим бризом. Погодский вдруг начал заваливаться на пол. Видимо силы все же покинули моего несгибаемого товарища по несчастью. Раздался грохот, значит все же упал дружочек. Это очень-очень не ко времени сейчас. Я защарила руками по гладким стенам в поисках выключателя, хотя по всем моим представлениям о сенях в деревенских избах, таких стен в них быть не должно. Свет вспыхнул сам. Видимо в своих изысканиях я коснулась какого то датчика. Я осмотрелась по сторонам и присвистнула.
– Да уж, котенок, ты полон неожиданностей.
Стараясь мыслить позитивно. А точнее, просто стараясь хоть немного соображать, я обвела ошалевшим взглядом небольшое помещение, придерживая при этом отвисающую челюсть. Интерьерчик убогой сельской избушки поражал мою фантазию стенами обшитыми дорогим деревом и напольной плиткой, сбеланной умелыми руками трудолюбивых итальянцев.
– Версальский дворец, мать его за ногу, – пробурчала я, пытаясь не сравнивать окружающую обстановку с квартирой моей бабули. Она явно проигрывала. – Да, кто ты такой, черт тебя побери? – пробухтела, склоняясь над Погодским. Он открыл глаза и попытался приподняться, но сил не хватило ему даже на такой не сложный маневр.
– Анфиса, как мартышка из мультфильма, – ухмыльнулся этот балбес, становясь похожим на мальчишку.
Бредит он что ли? Нашел время дразниться.
– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Хочешь меня придушить, доделать работу Дохлого, – никак не унимался этот балбесина.
– Нет, – вредно буркнула я, рассматривая сейфовую дверь оборудованную кодовым замком на табло которого светились четыре зеленых нуля. – Я думаю, что будет, если кенгуру на батуте начнет прыгать. А еще я думаю что ты круглый дурак. И как открыть чертову сейфовую дверь, которой ты оборудовал зачем – то халабуду. И хотя я подозревала, что ты полный имбецил и раньше, сейчас полностью уверилась в своем предположении.
– Да? И что-же тебя удостоверило в моей невменяемости, позволь спросить? – нет, он не злиться, в глазах усталость и… Ну, конечно же издвека, как всегда. У него на все ми вопросы есть ответы, которые мне не всегда нравятся.
– То, что в домишке, который можно превратить в рзвалины за пару минут, стоит чертова сейфовая дверь. То, что ты волок меня через лес целую ночь, чтобы спрятать в деревянной избе от убийц. То, что ты приперся именно ко мне. То, что ты такой вонючий козел. Вот… – выпалила я, но облегчения не почувствовала, почему – то.
– Дверь открывай и помоги мне подняться. Я не хочу ее пугать, – твердым голосом приказал Погодский. – И за козла ответишь, детка. Стены дома, кстати, укреплены, выдержат попадание снаряда земля – воздух. Но ты можешь валить, если хочешь. Никто не держит.
– Не боишься, что я так и сделаю? Последую твоему совету. Свалю, пойду к твоим приятелям и расскажу где ты скрываешься?
– Ты сначала выйди из леса, куколка, – криво ухмыльнулся Синоптик. Я уставилась на него, и поняла – влипла. Сейчас он был похож на дикого зверя: хитрого, умного и жутко опасного. – Открывай дверь. И бога ради, улыбайся. Если ты ее напугаешь, я тебя порешу. Прав был Аллесгут, дохлого затрахаешь.
– Думаю Дохлому это не грозит уже, – буркнула я себе под нос и полезла в трусы, в поисках карточки, которую мне дал этот мерзавец. Так вот для чего она предназначена. И о ком он, в конце концов постоянно бубнит? Бредит наверное. Шутка ли, крови потерял как кабан. Я бы уже давно с катушек слетела.
Погодский молча наблюдал за моими манипуляциями. Просто стоял смотрел, привалившись к стене, как я выуживаю из своих панталон сначала пачку денег, потом паспорт, пистолет, презентованный мне им же. Нет, ну а куда я должна была его сунуть? Лифчик то этот паразит угробил?
Карточку я нашла самой последней. Достала пластиковый прямоугольничек, без каких либо опознавательных знаков, как баран на новые ворота и затупила.
– Вставь его в паз, – простонал Синоптик. – Это электронный ключ, ты в тундре, что ли жила?
– Что сразу в тундре то? – обиделась я, – не все же Джеймсы Бонды вокруг, как некоторые.
– Ну-ну, – хмыкнул Антон. Дверь пискнула, и я услышала тихий щелчок. Погодский подобрался и расправил плечи. Словно не он тут валялся пять минут назад на полу и собирался помереть.
Он первым вошел в дом, я плелась за ним угрюмо думая о своем будущем. Перспектвы удручали. Но тяжелые мысли испарились в момент, я с любопытством завертела головой, рассматривая дом мечты Барби. Розовые стены, розовая мебель, розовое все. Мечта девочки подростка или чертова извращенца.
– Да уж, ничего у тебя фантазии, – хихикнула я, – так может мне тебя Кеном теперь звать, пупсеночек?
– Умри, – коротко приказал Синоптик, и остановился. Я проследила его взгляд и с трудом сдержала вопль, когда розовое компьютерное кресло, стоящее к нам спинкой, украшенной золотистой короной, друг начало само по себе разворачиваться.
Да уж. Я едва не сделала так, как мне приказал этот нестерпимый балбес. Чуть не умерла от липкого ужаса. Как в фильмах хоррорских, поворачивается к тебе вот такое крипово миленькое креслице, и ты видишь клоуна Пенивайза например, с ножом в когтистой ручонке. Нет, ну а что, от Ангелочка можно всего ожидать. Я даже уже мыслено приготовилась, что меня возможно сожрут живьем. Зачем – то же он меня тащил за собой. Сильно сомневаюсь, что я ему так уж нужна, а вот на корм чудовищу сгожусь. Хотя и там толку от меня мало будет. Я же тощая. Как обморочный глист. Все эти мысли пронеслись в моей голове буквально за пару секунд, во время которых поворачивалось в нашу сторону чертово «Барбячье» кресло. Тот кто находился в нем, явно любил спецэффекты.
Девочка. В кресле сидела маленькая, совершенно обалденная девочка, одетая в разноцветно – полосатые гетры, доходящие ей до самых колен, футболку, украшенную моим «любимым» Пеннивайзом, держащим в руке воздушный шарик и джинсовые шорты, тонкие ручки унизанные десятка мифенечек так и не выпустили джойстик. Все предметы туалета абсолютно не вязались друг с другом. Но выглядели на этой малышке так гармонично, что я позавидовала. У меня никогда не получалось так одеться. На меня с интересом уставились чистые васильковые глазища, обрамленные пушистыми ресницами. Девочка поморщилась, и я поняла – не такая уж она и малышка. Лет двенадцать наверное, просто меня сбила с толку ее хрупкость.
– Привет, – улыбнулась я, протягивая вперед руку, понимая, что выгляжу абсолютно по-идиотски. Ну не умею я общаться с детьми, а уж тем более с подростками. Вот и смешалась под не очень – то приветливым взглядом малышки. – Я Анфиса.
Синоптик хрюкнул рядом. Интересно, что так развеселило этого придурка? Мог бы и предупредить, что мне придется встретиться лицом к лицу с самым страшным моим кошмаром – ребенком. Ну да, не чадолюбива я. И Шмойлов меня вполне в этом отношении устраивал – он не любил, не хотел и не собирался иметь детей. Я даже подумывала в чайлд фри податься. Но врожденная лень с непреодолимым пофигизмом оттолкнули меня вступать в стройные ряды детоненавистников. Тем более, что я ничего не имею против размножения.
Девочка мою руку проигнорировала. Да и вообще просто потеряла ко мне интерес. Отвернулась к монитору, на котором чья – то мускулистая рука рубила в капусту каких – то несчастных, заливая кровью компьютерное пространство. Я почувствовала тошноту, подкатывающую к горлу.
– Знаешь. Я неудивлена, что ты воспитал невежу, – зло буркнула я, чувствуя себя так, будто меня оплевали. – А вы, юная леди, могли бы и поздороваться. Эй, я к тебе обращакюсь, между прочим, – гаркнула в сторону кресла.
– Соня тебя не слышит, – спокойно ответил Погодский, и медленно подойдя к креслу развернул его. Девчонка была очень недовольна этим. А точнее в ярости. – Детка, наша гостья обиделась, что ты ее не поприветствовала. Это некрасиво. Поздоровайся.
Тонкая ручка малышки сделала серию порхающих движений. Я не успела ничего сказать, кресло снова развернулось в сторону кровавой игрушки.
– Ты довольна? – поинтересовался Антон.
– Она что глухо-немая? – сказать, что меня ошарашило открытие, это не сказать ничего. – Бедная девочка, как же она живет?
– Соня может говорить, просто сейчас не в духе. Она не слышит. Перестала, когда увидела, как погибла ее мать, – в голосе ангела прозвучало что-то такое, от чего у меня по спине поползли мурашки. – Так, пойдем за мной. Ты шить умеешь?
– А вы с какой целью интересуетесь? – передо мной снова стоял акбсолютный мерзавец. Единственное, что я успела понять – теперь я знаю слабое место чертова Ангела.
– Так умеешь или нет? – разозлился Погодский. – Я же не спросил, любишь ли ты это дело.
– Я закончила курсы кройки и шитья, – похвалилась я. Хотя, было бы чем. Всю жизнь ненавидела нитки иглы и иже с ними. Но бабушка считала, что настоящая женщина обязана уметь шить, готовить и вести домашнее хозяйство, потому таскала меня по идиотским курсам. Готовить и вести хозяйство я, кстати, так и не научилась. Да и с шитьем у меня не срослось особо, трусы которые мы шили выходили кривобокими, а потом от меня отказались преподаватели. И все из – за того, что я пришила палец училки к приснопамятным «семейкам». Но об этом Синоптику знать не стоит. Пусть думает, что я «на все руки от скуки».
– В руки мне легла жестяная коробка, с нарисованными на ней катушками ниток. Я автоматически сжала пальцы. Погодский принес какие – то склянки, вату. Запахло спиртом, йодом и еще какой – то химией.
– Иди сюда, – приказал Синоптик, колдуя над кастрюлей, стящейна огне.
– Эй, ты нарик, что ли? Меня сюда не вмешиваяй. У меня активная гражданская позиция. Я против наркоты.
– Заткнись, дура. Я кипячу инструмент. Ты же хотела похвастаться мастерством белошвейки.
– Не поняла, – затупила я.
– Потерпи немного, я все обьясню, – улыбнулся Погодский. И вот эта его улыбочка мне совершенно не понравилось.
– Сдохни. Гнида. – донесся тонкий детский голосок со стороны компьютерного кресла. Я подскочила на месте. Добрый Боженька, за что ты так со мной. Где я так накосячило, что ты отправил меня в этот приют комедиантов?
– Ты что задумал, ирод? – вякнула я, рассматривая дымящиеся ножницы в руке Погодского? Мне страшно. А когда мне страшно, сам знаешь….
– Сейчас мне это даже надо. Твой поток сознания поможет мне не вырубиться, – совершенно спокойно сказал Синоптик. – Режь.
– Тебя?
– Футболку, мать твою. Я не представляю, как ты дожила до своих лет, учитывая идиотизм твой, – все же взревел мой раненый пациент.
– Я бы лучше тебя порезала, гад, – пробухтела я. – И так проблема на проблеме: жених сегодня женится, бабушку любимую похоронила, поминки похерились, саму чуть не убили. И все из-за кого, а? Дружки твои поганые по твою душу пришли, так-то, – молотила я языком стараясь не думать о том, что мне предстоит. – Сволочь ты Погодский, чтоб ты провалился.
– Слился женишок, значит? – хмыкнул бандюган, и мне реально захотелось всадить в него ножницы и провернуть пару раз. – Что ж, я понимаю парня. Удивлен только, что он вообще тебя терпел.
Из соседней комнаты послышался веселый смешок. Странно, девчонка же глухая. Или эта она своей игре так радуется?
– Словил, падла? – подтвердил мою догадку радостный голосок.
Я вздохнула и принялась за адский свой труд, борясь с подскочившей к горлу тошнотой. Ткань, пропитанная кровью, превратилась в жесткую, совершенно неподдающуюся моему инструменту, корку. Я увлеченно принялась кромсать ее ножницами, не обращая внимания на затихшего придурка. Что – то он кстати долго молчит. Да и пес с ним, даже хорошо. Что затих, не будет отвлекать.
Через пять минут «резни» у меня заболели пальцы, еще через три минуты примерно, я почувствовала себя взмыленным жеребцом на выездке. Чертов трикотаж. Казалось я режу лист железа маникюрными кусачками. Ножницы видимо затупились от кипячения. Закружилась голова, в воздухе витал аромат окислившейся крови, что тоже не прибавляло прелести происходящему.
– Шарик. Ты балбес, – натужно пробухтела я, борясь с непослушным инструментом, – какого черта ты их кипятил. Нужно было прокалить в духовке.
– Что? – голос Антона прозвучал глухо. Видно держится из последних сил, бедолага.
– Поздравляю тебя, Шарик. Ты балбес, – повторила я, прервав на минуту увлекательное занятие. Бледное лицо Погодского мне совсем не понравилось. Но больше всего возмутил взгляд, прикованный к моей… Черт, я же сейчас похожа на развратную девку. Мокрая от пота футболка, облепила мою грудь, открывая взору козлины все мои прелести. Сомнительные, надо сказать. Как нежно называл меня Шмойлов «доска два соска», но все равно это не дает никакого права этому мерзавцу так меня разглядывать. Я ему не девка с трассы.
– Чего уставился? – от моего рыка, Синоптик вздрогнул и перевел взгляд на мое лицо. Словно из анабиоза вышел. – Все вы мужики на одну колодку. Нет у меня груди. Убедился? Ты же лифчик мой волшебный уничтожил, а без него у меня одна альтернатива – зеленка. Ну, понимаешь, намазаться, чтоб за прыщи сошло?
Черт. Да что со мной такое? Я снова несу полный бред. И вот сейчас этот мерзавец смотрит на меня и на губах его опять змеится чертова улыбочка.
– Знаешь, мне в женщинах всегда больше нравились глаза, – снова этот ехидный тон. С подковырочкой. Боже, как же я его ненавижу.
– Согласна, женщина без глаз гораздо страшнее женщины без груди, – рявкнула я, отбрасывая в сторону чертовы ножницы. Схватила пальцами ткань и со всей силы дернула ее в стороны. Футболка затрещала, и распалась на два лоскута. Погодский всхрапнул, как орловский рысак и вырубился.
Рана на плече мне не понравилась. Воспалившаяся кожа, покрытая запекшейся кровяной коркой, горела, под моими пальцами. И самое страшное – пуля прошла на вылет, и теперь в плече красавчика зияла дыра. С одной стороны меня это порадовало – не придется ковыряться в распухшем мясе в поисках чертовой пули. С другой – я прекрасно осознавала – тут нужен врач и чем скорее, тем лучше.
– Эй, ты зашивай Тоху скорее, – я вздрогнула и выронила из пальцев ватный тампон. Черт возьми, эта малышка подкралась, как маленькая кошечка на мягких лапках и теперь стояла рядом, рассматривая рану на теле отца, словно это было что – то совсем обычное, сродни укусу комара. В руках девчонка держала бутылку дорогущего виски, которое я в жизни никогда не пробовала и не попробовала бы, потому что для того, чтобы его купить, мне пришлось бы продать почку.
– Антисептик нужен, антибиотики. Обколоть бы надо новокаином рану, – заблеяла я. Соня подошла к бесчувственному Синоптику и принялась откручивать крышку с бутылки. – Эй. Ты маленькая еще. Не смей пить.
Девочка не сводила с меня пытливого взгляда, явно читая по губам, то, что я ей говорю. Последний мой месседж ее явно повеселил. Соня улыбнулась, показав белые зубки, а потом резко сорвала пробку и перевернула бутыль на рану в плече отца. Крик, который издал Погодский, пришпилил меня к месту.
– Ну, давай, быстро, – приказала малявка и я подчинилась. Впервые подчинилась с первого раза, не споря, не думая ни о чем. Рванула вперед, зажав пальцами иглу.
Вы когда-нибудь пробовали шить человеческую кожу штопальной иглой. Тупой штопальной дурацкой иглой, истекая, заливающим глаза потом, и молясь при этом всем богам вселенной, под пристальным взглядом девочки – подростка, выдувающей пузыри из жевательной резинки. Нет?
Я вас умоляю, не пробуйте. Даже не думайте о таком занятии. Ни при каких обстоятельствах. Это неблагородно, не эстетично и отвратительно в конце концов.
– Эй. Ты куда? – крикнула мне в спину девчонка, когда я, сделав последний стежок, ломанулась в кухню, больше не в силах сдерживать рвотные позывы. Ну, да. Обычно люди при такой оказии бегут в туалет. Но где находится кухня я приблизительно знала, а вот уголок задумчивости в этой избушке, был для меня тайной за семью замками.
Распахнула шкафчик под мойкой и согнулась над мусорным ведром.
– Слабачка, – констатировала «мелкая». Интересно, как у нее получается так незаметно подкрадываться? – Ну, ты тут заканчивай, давай и возвращайся. Я Тоху на живот перевернула, с другой стороны тоже надо его заштопать. Антибиотики, кстати, я подготовила. Сделаешь инъекцию.
– Вот сама и делай, – буркнула я, вытирая тыльной стороной руки, губы. Малышка не обратила внимания на мои слова, не смогла прочесть по губам. Развернулась и пошла к холодильнику, из которого выудила рожок мороженого. Ну и нервы у ребенка. Ее что, снежная королева рожала? Хотя, с таким то отцом… Стоп, с чего я взяла, что Погодский является ей папашей. Просто априори. Потому что он с ней живет под одной крышей. Может просто брат, или опекун. Или как в фильме «Леон», она его ученица, желающая перемочить убийц своей матери к чертям собачьим. А Синоптик ее «сенсей». Черт, ну и мысли лезут в мой измученный мозг.
– Почему ты зовешь отца Тохой? – сдавленно спросила я, уставившись в лицо Сони, и стараясь, как можно медленнее произносить слова, чтобы ей было легче меня понять.
– Ты что, инвалид детства по развитию? – хихикнула Сонечка, лизнув розовым язычком пломбир? – И где только папуля вас находит таких?
– Не поняла, – икнула я в животе забурлило. Я вдруг поняла, что страшно голодна. Ну да, вот такой у меня организм.
– Ну, говоришь ты медленно, как имбецилка во втором поколении. Вопросы задаешь дурацкие, в то время, как у тебя в соседней комнате раненый скоро отдуплиться от потери крови и сепсиса, – начала перечислять эта маленькая нахалка. Да уж, от осинки не родятся апельсинки. Прав народ.
– Я для тебя старалась, между прочим, – зло рыкнула я.
– А не нужно было, – хмыкнула Соня, – я не собираюсь дружить с очередным Тохиным увлечением. Хотя, честно говоря, меня удивили спецэффекты с которыми вы появились. Раньше то красавчик сражал дешевых баб харизмой и обаянием. Дырка в плече – это что-то абсолютно новое и неизведанное. И ведро сама вынесешь. Не барыня.
– Соня, послушай, – начала было я, но девчонки и след простыл, спустя минуту я снова услышала стрельбу и звуки компьютерного боя. Да уж, занесло меня в какое-то королевство абсурда. Вздохнула и пошла в «операционную».
Антон лежал на животе, мелкая паразитка не обманула. По белоснежной простыне растеклось отвратительное кровавое пятно. Я задержала дыхание и стараясь не дышать взяла в руки бутылку с остатками виски. Подумала и сделала приличный глоток из нее. В голове зашумело, когда огненная вода камнем упала в пустой желудок. Стало весело и не так страшно. Я перевернула остатки пойла на рваную рану, ожидая очередного крика боли, но Погодский даже не шелохнулся. Вот тут мне стало страшно до одури. Прислушалась. Вроде дышит, правда слабо и хрипло, но тем не менее. Взяла ватный тампон, и начала очищать кожу возле раны. Под слоем запекшейся крови я обнаружила татуировки и хихикнула. Крыло ангела, пробитое пулей Аллесгута, прямо посредине. Жаль, слишком искусен был мастер. Татуировка словно сошла с полотен великого мастера. Тонко прописанные линии, жаль даже портить такую красоту. Но Соня права – мужика надо спасать. И придется идти на жертвы. Я вставила в игольное ушко капроновую нить, и принялась за шитье.
– Ты не носок же штопаешь, – хихикнули у меня за спиной. Да боже мой, я чуть в джинсы не наложила от испуга.
– Прекрати так подкрадываться, – гаркнула я, так, что аж синоптик зашевелился. – Меня удар хватит и тогда что?
Малышка не ответила. Не услышала она ничего, хотя подозрения стали закрадываться у меня лично, что Сонечка слышит, но только то, что ей выгодно.
– Антибиотик уколи не забудь, – приказало небесное создание, со знанием дела, рассматривая, дело рук моих. – А потом иди поешь. А то твой желудок слышно наверное даже в сельсовете.
– А что, сельсоветы еще существуют? – ошарашенно спросила я. Девчонка опять мой вопрос проигнорировала. Пошла в кухню. Напевая песенку «У девочки Сони теперь есть подружка. Она не котенок, она не игрушка. Она иностранка она интуристка. Она обезьянка по кличке «Анфиска».
Вот честно, я обожаю историю, написанную великим Эдуардом Успенским. И автор этот у меня вызывает уважение и пиетет. Но песню из мультика про обезьянку я ненавижу с детства. Ее мне не пел только ленивый, варьировалось лишь имя хозяйки милой мартышки. Даже Шмойлов постоянно напевал вариацию задорной мультяшной песни. Сейчас мне хотелось вскочить и надавать мелкой нахалке по шее.
– Анфискаааааа, Анфискааааа. Анфиииииска, – надрывалась в кухне девочка, пахло чем то очень аппетитным. Тушеными овощами, жареным мясом и кофе. Я принюхивалась, словно овчарка, делая последние стежки на моем пациенте и думала о своей незавидной участи.
– Мне тоже иногда хочется ее прибить, – услышала я слабый голос, который вывел меня из тяжелых мыслей. – Ты совсем не похожа на обезьянку.
– А ты умеешь успокоить и поддержать, просто настоящий джентльмен, – хмыкнула я, беря в руки шприц. Погодский побледнел еще больше. Надо же, а наш мачо боится уколов. Все мужики одинаковые. – Только вот я не нуждаюсь в твоих поощрениях. Уйду. Сразу как только ты сможешь ухаживать за ребенком. Не задержусь ни на минуту.
– Не глупи, Анфиса, – прохрипел Синоптик, – я тебе нужен.