Илья Сергеевич Елисеев
Конь ветра
Шоплен и Зойдль бодро выскочили из автомобиля, поежившись от холода, и закурили. Где-то простуженно завопил петух, лениво гавкнули собаки. По дворам не было видно ни единой души. Шоплен, потягиваясь, бодро взошел на крыльцо сельсовета и с удивлением обнаружил, что он работает. Через стекло в кабинете на первом этаже проглядывала включенная лампа. Как правило, по выходным в сельсоветах не было никого, кроме сторожа. Редко когда на дверь вешали бумажку с телефонами ответственных персонажей, которых можно было вызвонить по срочной надобности. Тут подал голос окончательно проснувшийся Зойдль.
– Смотрите, товарищ Шоплен, вы тут документы в машине забыли! – напитавшийся морозным духом молодой журналист выдал формулировку обращения к руководству многолетней давности, умудрившись даже скопировать характерную интонацию в слове “товарищ”.
Шоплен подошел и взял из рук Зойдля голубой конверт. Он точно помнил, что все бумаги остались в редакции, но неделя была тяжелой, так что кое-что могло завалиться. Это было плохо. Нахмуренный и немного озадаченный, Шоплен вскрыл документ. На бумаге с коронованными двухголовыми орлами по краям было напечатано следующее:
«Степан Михайлович Приданов. Приданов – днем глава администрации. Вечером и ночью – сторож. Днем ворует. Вечером, в районе шести часов, занавешивает свой деловой портрет, висящий у него на двери рабочего шкафа, единственным своим пиджаком, надевает тапочки и далее, шаркая вечером по коридорам, пристально сторожит то, что еще не было украдено административным органом, причем довольно бдительно: за сторожбу он получает хоть и немного, но – благодаря самой непосредственной связи с администрацией, всегда вовремя; в то время как, будучи чиновником, он испытывает задержку заработной платы уже десять месяцев. Примерно в семь является жена Приданова и приносит ему поесть. Достоверно известно, что жена Приданова любит сторожа Приданова и не любит чиновника Приданова: о том свидетельствуют ее неоднократные жалобы об этом сторожу Приданову, но что ему жаловаться, когда он и сам не любит чиновников. Таким образом, становится ясно, что чиновника Приданова не любит никто, и потому, когда он просыпается поутру и надевает пиджак, и – как человек, который не получал зарплату десять месяцев, – жадно сметает за крепким чаем типичные остатки ночных запасов сторожа Приданова – одно яичко вкрутую, одну половинку продукта полутвердого "Витязь Хакасский", полбуханки белого хлеба и полбуханки черного, половину луковицы и две жареные картофелины, – то не испытывает при этом совершенно никакого зазрения совести и начинает вместо этого думать, что еще он способен сегодня украсть.
Вам он не нужен, нужен сто второй кабинет.
18 ноября 2019 года. Печать, подпись, расшифровка.»
Дверь сельсовета открылась, выпуская на волю сумрачного человека в кепке-аэродроме и тапках на босу ногу. Повинуясь внезапному импульсу, Шоплен поднял глаза на проявление местной администрации и, немного нахмурившись, спросил.
–Вы Приданов?
–Что…кто…эээ…я? – человек был скорее озадачен, чем удивлен. Несколько мгновений он, казалось, выбирал выражение лица, но потерпел поражение. Его лицевые мускулы застыли посредине между отвращением и испугом, в то время как тело подобралось и приняло подтянутый солдатский вид. Через мгновение он сухо ответил. – Я. Заходите, заходите…
В коридоре было сухо и темно. Пахло пылью, углем и чем-то особенным, канцелярским. Ранее замеченного света внутри не наблюдалось, и, видимо, он был обманом зрения – Приданов отработанным движением включил фонарик, едва переступив порог.
– Оборону – держать? – неожиданно спросил Зойдль у Приданова. Глаза молодого журналиста остекленели и покраснели, будто он находился в глубоком сомнабулизме.
– От кого? – опешив, оглянулся Приданов. Фонарик моргнул, выхватив лучом света квадратное отверстие в стене коридора. Проем зарос слоями старой паутины.
– Нам в сто второй. – вклинился в разговор Шоплен. Он чувствовал себя немного не в своей тарелке, но отдать отчет в происходящем не мог. Его подхватило волной, и волна несла его в неизвестность.
– Пойдемте. Это на втором.
– Почему не на первом?
– Из экономии. Раньше он, как положено, на первом этаже располагался, и тогда мы перенесли его на второй: не все могут подниматься на второй, некоторые приходят, потопчутся, постоят, потопчутся и уходят. Некоторые записки передают. Одну записку передать – это десять рублей, это через бухгалтерию, а бухгалтерия у нас в двести первом, и мы ее, наоборот, на первый этаж перенесли для удобства.
– А лифт?
– А лифт – на третьем.
– У вас есть третий? – спросил удивленно Шоплен. Он ясно помнил, что находятся они в двухэтажном здании.
– По проекту есть, но он достраивается. Так вы будете записку передавать?
– Мы не можем, нам сказали лично приходить.
– Ну, лично, значит, лично. Тогда я должен буду вас сопроводить. Это бесплатно, долг у меня такой – сопровождать, чтобы вы тут не украли чего.
Приданов проводил гостей до двери и постучал. Зойдль и Шоплен стояли в молчании, ожидая ответа. Через несколько мгновений из кабинета донесся приглушенный женский голос.
– Да-да, Степан Михайлович, входи, – сказала им незнакомка, судя по тембру, обладавшая внушительными габаритами и склонностью к неумеренному потреблению табака.
Группа деловито проследовала внутрь. Утреннее солнце разгоняло тьму сельсовета, выхватывая лучами отдельные предметы обстановки. На шкафу примостился бюст Ленина, почти скрытый за банками с соленьями. Вождь пролетариата выглядел сильно постаревшим и неопрятным от пыли, посеребрившей его могучую лысину седым пробором. Справа от шкафа, на стене за массивным столом висели четыре портрета: президента и премьер-министра в парадных позолоченных рамах, Приданова и некоей полной дамы с грозным взглядом в рамах обычных, деревянных. Пол перед ними перекрестили свежие, недавние и древние дорожки следов, ведущих от двери к столу. За столом возвышался пустой стул.
