Илья Деревянко
Ухабы судьбы (сборник)
Глава 6
Иван Андреевич Костров за прошедшие годы мало изменился внешне. Под монашеским одеянием по-прежнему угадывались мощные эластичные мышцы.
Не посчастливится тем сатанистам, которые вздумают напасть на него, подумал Сорокин, вспомнив о ритуальных убийствах паломников и монахов в Оптиной пустыни.
– Проблемы? – лаконично поинтересовался Костров.
– Да!
– Выкладывай.
Алексей начал свой рассказ.
По мере его рассказа лицо Кострова все более мрачнело.
– Плохи дела! – хмуро сказал он, выслушав до конца Сорокина. – Белая магия ловушка для дураков, да простит меня господь за бранное слово, – Костров перекрестился. – Например, известный колдун Юрий Тарасов в одном из газетных интервью откровенно заявляет, что черная и белая магия имеют один и тот же источник. А вот для каких целей использует колдун свои возможности, зависит якобы исключительно от него самого. Чепуха! Лжет колдун! Духом Святым зла не сотворишь. Праведник, действительно наделенный силой божьей, просто не способен причинить людям вред. Другое дело сила дьявольская. Все виды магии от Сатаны, не способного творить добро. Если колдуны и исцеляют человека, то лишь на время, для отвода глаз, чтобы потом погубить окончательно и духовно, и телесно[38]. Госпожа Римма, к которой обратился Сергей, обыкновенная ведьма, замаскировавшаяся под целительницу.
Костров замолчал.
– Как же быть? – с отчаянием в голосе спросил Алексей.
– Попробуй его вразумить, может, еще не поздно. Хотя… Впрочем, попытка не пытка!
Сорокину удалось встретиться с Апраксиным только через две недели.
Дома Сергея застать никак не удавалось, а в их прежнем спортзале он не появлялся. Окольными путями, через общих знакомых Алексею удалось наконец выяснить, где теперь тренируется его приятель. Апраксин обосновался в отлично оборудованном помещении, в одном из известных Дворцов спорта, причем не только занимался сам, но и вел секцию карате. Сорокин тихонько остановился в дверях, наблюдая за тренировкой. Что-то ему здесь не нравилось, но он пока не понимал, что именно. Уровень техники Апраксина ничуть не уменьшился. Сергей, казалось, абсолютно забыл и про растяжение связки, и про ушибленную спину. Однако когда он, разложив учеников на полу для отдыха, завел пространную выспреннюю речь о космической энергии[39], а затем начал обучать азам медитации, Алексей брезгливо поморщился. «Бред сивой кобылы! Сплошной идиотизм, раздраженно, – подумал он. – Научил бы лучше ребят расслабляться, да и глубинный массаж[40] не помешал бы».
– Привет, – сказал Алексей, когда Апраксин с важностью павлина прошествовал в отдельную раздевалку. – Классный зальчик ты себе отхватил.
– А, это ты, – с видимым неудовольствием отозвался Сергей. – Чего надо?
– Поговорить.
– Ладно, проходи!.. Ну?! – холодно спросил он, когда Сорокин устроился на широкой полированной скамье. – Выкладывай.
– Ты по-прежнему ходишь к госпоже Римме?
– Не твое дело!
– Нет, мое!
Тут Сорокин начал торопливо пересказывать Апраксину все то, что узнал от Кострова…
– Заткнись! – не дослушав, грубо перебил Сергей.
Лицо его приобрело надменное выражение, а в глазах вспыхнули недобрые огоньки.
– Фанатик! Инквизитор недобитый! Именно такие, как ты, кретины в средние века тысячами жгли на кострах невинных людей!
– Так уж и невинных[41], – криво усмехнулся Алексей, начавший постепенно терять терпение.
– Убью! – прошипел Апраксин, сжимая кулаки.
– Попробуй, – весело ответил Сорокин, готовясь к отражению атаки.
Его ледяное насмешливое спокойствие несколько отрезвило Апраксина, прекрасно знавшего бойцовские качества Алексея.
– Успеется! Придет время! – после некоторого раздумья выдавил из себя он. – А пока убирайся. Здесь мой спортзал!
Алексей внимательно посмотрел в глаза бывшего приятеля, не прощаясь вышел и с грохотом захлопнул за собой дверь…
Костров прав, с горечью думал Сорокин, лавируя в автомобильном потоке, иссушила ведьма парню сердце! Переубеждать Серегу бессмысленно. Полностью изменился! Прямо не узнать! Инквизиция! Костры! А впрочем, колдунам на них самое место! Предки были мудрее нас!..
– Раздобудь мне его фотографию, – спустя три часа нашептывала Римма Апраксину. Она знала о срыве черной мессы стараниями какого-то бойца-профессионала, и чутье подсказывало[42] ей, что им мог оказаться именно Сорокин. Да и словесный портрет, заботливо распространенный шефом сатанистов среди своих рабов, вроде сходился. – Похоже, мы близки к раскрытию тайны.
– А?! – вяло переспросил одурманенный различными заклинаниями и запахом неведомых растений[43] Сергей. – Тайны!
– Кто наслал порчу, – терпеливо повторила ведьма.
– Ты… Вы…думаете, он?! – встрепенулся Сергей.
– Гм, вполне вероятно, – загадочно прищурилась ведьма. – Было у меня видение…
– Какое?
– После расскажу, а пока расслабься, вздремни…
Апраксин, уже полностью находившийся под властью Риммы, мгновенно отключился. Сны его, надо сказать, были не из приятных…
Вернувшись домой, Сорокин попил чая, включил телевизор, но, увидев там очередную рекламу женских прокладок с крылышками, тихо выругался, выключил и прилег на диван с сигаретой в зубах. Из головы не шел недавний разговор с Сергеем. «Проклятая колдунья! На костер бы ее или, на худой конец, пожизненно в подземную тюрьму инквизиции на хлеб да воду. Но нет теперь инквизиции. Колдунам с ведьмами полное раздолье!»
В надежде отвлечься Алексей взял с журнального столика первую попавшуюся газету и тут же наткнулся взглядом на объявление некой целительницы (белой якобы), специалиста с мировым именем. В левом углу помещался портрет ее самой. Голову женщины окружали всполохи адского пламени[44].
Сорокин яростно скомкал газету и зашвырнул в дальний угол комнаты.
– «На полных идиотов, что ли, рассчитано?! – возмущенно подумал он. – Или… бог шельму метит?!»
После посещения госпожи Риммы Апраксин подъехал к своему дому, припарковал машину и неожиданно решил пойти прогуляться по улицам. Было еще не поздно (около одиннадцати вечера). Снег, выпавший-таки накануне нового, 1997 года, тихонько поскрипывал под ногами. Щеки пощипывал мороз.
Мягко светились окна домов. Из некоторых квартир доносились звуки музыки и разудалые пьяные песни. (Кое-кто уже начал празднование, рассчитывая закончить его где-нибудь в десятых-двадцатых числах января.)
Апраксин, как и все последнее время, пребывал в мрачном настроении. Регулярные сеансы лечения у колдуньи оказывали свое пагубное воздействие.
Из-за поворота, заметно покачиваясь, появились два молодых парня. Сергей, в глубине души алчущий драки, мгновенно напрягся, подобно хищному зверю, учуявшему добычу.
– Слышь, мужик, угости сигаретой, – приблизившись к Апраксину, развязно попросил один из ребят. Этого оказалось достаточно.
Й-й-я! железный кулак каратиста врезался ему в печень.
Удар был настолько силен, что даже толстая дубленка не спасла своего хозяина. Скрюченным от боли комком он рухнул на тротуар.
– Ты чего, ты чего?! – сразу протрезвев, забормотал другой, с ужасом глядя в горящие дьявольским огнем глаза Сергея. В ответ тот нанес три коротких удара: ногой в голень, кулаком в солнечное сплетение и локтем в позвоночник. Затем злорадно захохотал и, не оборачиваясь, зашагал прочь…
– Этот мертв. Разрыв печени и обширное внутреннее кровоизлияние, – констатировал врач скорой помощи, вызванной примерно через час сердобольным прохожим, заметившим на мостовой двух бесчувственных молодых людей. – Другой, возможно, останется жив, но передвигаться сможет только на инвалидной коляске.
– Бедные мальчики! – всхлипнула пожилая медсестра.
– Пьянь поганая, – просипел, сморщив нос, дежуривший в приемном покое милиционер. – Бутылку не поделили! Разрыв печени! Да она у него небось и так от водки разваливалась!
– Они не похожи на законченных алкоголиков, – осторожно возразил врач.
– Мне виднее! – огрызнулся страж порядка…
Апраксина нисколько не беспокоила судьба его жертв. Дома он с аппетитом поужинал, со смаком выкурил сигарету, посмотрел по телевизору какую-то белиберду и с неотягощенной совестью улегся в постель.
– Хороший у нас сын! – сказал отец матери. – Не пьянствует, как другие! Спортсмен!
– Ты прав, дорогой! – с гордостью подтвердила она.
Глава 7
Тридцатого декабря тысяча девятьсот девяносто шестого года хозяева тотализатора решили порадовать клиентов последним в уходящем году зрелищем. Первоначально планировались аж пять боев: Сорокин-Малинин, Апраксин-Савельев, Шевчук-Горюнов, Синицын-Иванов и Гладков-Удалов. Однако осуществить на практике сей грандиозный замысел не удалось.
Сорокин подхватил грипп, как известно, свирепствовавший в Москве в конце 1996 начале 1997года. Удалов накануне так нахлестался водки, что с трудом передвигался по квартире и глухо стонал, держась трясущимися руками за разбухшую от похмелья голову. Гладков случайно повредил на тренировке кисть, у Иванова умерла мать, и ему было сейчас не до выступлений, а Малинин по каким-то неотложным делам срочно выехал в Петербург. В итоге остались Апраксин, Савельев, Шевчук, Горюнов и Синицын. Пять нечетное число, на два не делится, даже трех поединков не организовать. Хозяева тотализатора приуныли, поскольку подыскать и проверить новых гладиаторов не оставалось времени, но неожиданно им на выручку пришел Апраксин, вызвавшийся провести два боя за вечер.
– А справишься? – с сомнением спросили его.
– Обязательно! – горделиво ответил Сергей. – Я в прекрасной форме! Сперва уделаю Савельева это несложно, он полный щенок, затем Синицына. Ему до меня, как до луны. Так что не беспокойтесь! Все будет в лучшем виде!
– Парень прав, – после некоторого раздумья сказал один из совладельцев (он же по совместительству рефери). – Думаю, такой вариант пройдет!
– Ну и ладно! – с готовностью согласились трое остальных…
Сегодня по случаю грядущих праздников, которые, как известно, многие начинают отмечать заблаговременно, толпа у стойки бара была особенно густой. Страждущие с изрядно помятыми физиономиями жадно глотали спиртное. Однако по мере отступления похмельного синдрома клиенты тотализатора заметно оживились и приступили к обсуждению предстоящих поединков. «Апраксин выступает сразу в двух боях…» – «Интересно! Поставлю на него!..» – «Гм, помнится, не так давно он основательно получил от Малинина. Ногой дерг и тут же мордой в пол бряк! Гы-гы-гы…» – «Вы правы, но Малинин, говорят, в отъезде…» – «Н-да…» – «Кто первая пара?…» – «Шевчук с Горюновым…» – «Горюнова я видел. Человек-гора. С таким трудно совладать!..» – «Не забывайте, что Шевчук классно дерется…» – «Не скажите! Помню, как Сорокин его нокаутировал! Кстати, где он?…» – «Я слышал, заболел. Грипп! Проклятая зараза. У меня вся семья слегла!..» – «Тогда почему вы здоровы?…» – «А я накануне так проспиртовался, что у меня все бациллы в крови передохли…» – «Ха-ха-ха!.. Мудрое решение! Кстати, не вмазать ли нам еще по стаканчику для профилактики?…» – «Заметано! Эй, бармен, два виски без содовой!..»
Андрей Шевчук, расслабившись, сидел на табуретке в углу и, дожидаясь повторного гонга, возвещавшего начало боя, с интересом разглядывал противника. Игорь Горюнов полностью оправдывал прозвище Человек-гора. Груда мышц (правда, с заметным наслоением жира), мясистое лицо, крохотные заплывшие глазки. Вряд ли он отличается особой подвижностью, думал Шевчук. Но не дай бог попасть такому в объятия! Раздавит! Ладно, поглядим!
Ударил гонг. Горюнов вскочил с места и с невероятной для подобной туши быстротой ринулся на Шевчука. Андрей едва успел увернуться и, оказавшись у него за спиной, нанес два молниеносных удара: локтем по почкам и ребром ладони в затылок. Вопреки ожиданиям Горюнов не только не отключился, но даже не впал в состояние гроги[45], а только глухо зарычал, как злобный цепной пес, и, развернувшись, ответил сокрушительным свингом в голову. Шевчук проворно присел. Пудовый кулак со свистом пронесся над затылком.
– «Мощный кабан, – подумал он, уходя на дальнюю дистанцию. – Попробую стреножить[46]. Лай-кик справа… отскочил… Лай-кик слева… отскочил… Ага, действует!..»
Горюнов начал заметно прихрамывать.
– Давай, Шевчук, добивай жиртреста!.. Горюнов, придуши этого говнюка! – наперебой вопили хмельные зрители. Андрей сорвал дистанцию, присев, пропустил над головой тяжелый маваши и вогнал кулак в пах противника, но тот, прежде чем скорчиться от боли, успел рубануть выпрямляющегося Шевчука по ключице. Послышался отвратительный хруст ломающейся кости. Обезумевший от боли и от ярости Андрей мощным ударом колена в лицо послал согнувшегося и схватившегося за интимное место соперника в глубокий нокаут.
Зал взорвался аплодисментами.
Победу одержал Шевчук, провозгласил рефери и высоко поднял вверх неповрежденную руку Андрея. У Шевчука мутилось в глазах, подкашивались ноги, однако он все же подошел к поверженному Горюнову, убедился, что тот жив, и лишь после этого отправился в медпункт.
– «Нельзя терять голову от злобы, – корил себя Андрей. – А то угробишь кого ненароком. Впрочем, у Горюнова башка, слава богу, крепкая!..»
За день до описываемых событий Апраксин принес госпоже Римме фотографию Сорокина. Ведьма сделала вид, будто погрузилась в глубокий транс, а на самом деле внимательно вглядывалась в черты лица, запечатленного на полароидной карточке, мысленно сопоставляя их со словесным портретом, полученным от шефа. Все сходилось. Целительница затрепетала в кровожадном восторге. «Мои заслуги будут оценены по достоинству, – радостно подумала она. – И земными хозяевами, и потусторонними!»
Для пущего эффекта Римма произвела над карточкой несколько пассов руками.
– Этот! – закатив глаза, простонала ведьма. – Чую исходящее от него зло!
С того самого момента Апраксин твердо решил убить Сорокина. Перебирая в уме возможные варианты, он в конце концов вынужден был признать, что наиболее верным и безопасным (в смысле ответственности перед законом) будет убийство на ринге тотализатора. Влиятельные хозяева заведения всегда в подобных ситуациях старательно прятали концы в воду. Разумеется, убийства ими не поощрялись, однако никаких карательных мер к виновным не предпринималось. Несчастный случай! Ничего не поделаешь!
Сегодня Сергей собирался лично вызвать Алексея на бой, но, узнав, что тот отсутствует по причине болезни, пришел в неистовую ярость. «Косит, гад! Пронюхал небось о моих намерениях! Ну ничего, я до тебя доберусь», – с перекошенным от злобы лицом шипел он, расхаживая взад-вперед по раздевалке.
Когда Шевчук уложил Горюнова, а слегка одетые девицы совершили обычный ритуал (виляние задами и размахивание флажками), Апраксин вышел на ринг, синюшно-белый от ненависти.
Сергей презрительно оглядел стоящего в противоположном углу Савельева и по-волчьи оскалился. Вскоре ударил гонг…
Петр Савельев чувствовал себя неважно. У него начинался грипп. Болела голова, ломило ноги. Температура держалась примерно на уровне 38 градусов. Тем не менее Петр решил не отказываться от участия в состязаниях: уж очень были нужны деньги! Он фактически являлся единственным кормильцем семьи: родители, хотя и работали, но, как большинство граждан нашей страны, по нескольку месяцев не получали зарплаты, а жена ходила на шестом месяце беременности. «Продержусь как-нибудь, – думал Савельев. – Выиграть вряд ли удастся, но ведь и побежденному полагаются неплохие бабки. Праздники на носу. Дома же, как назло, ни копейки! Набьют морду не беда, заживет!» Однако перед самым боем, когда Петр увидел горящие адским пламенем глаза противника, сердце его сжалось в недобром предчувствии. Он почти физически ощутил волны темной, злой энергии, исходящие от Апраксина.
Натиск Сергея был молниеносен и сокрушителен обманный маваши в висок, прямой кулаком в живот, со срывом дистанции локтем в лицо. Последний удар сломал переносицу. Из носа обильно хлынула кровь. Савельев отчаянно защищался, пытался контратаковать, но противник значительно превосходил его по технике. Болезнь и повышенная температура также сыграли свою роль. Апраксин легко отразил все удары Савельева и, снова сблизившись, безжалостно врезал коленом в кишечник[47].
Петр сложился пополам. Следующий удар локтем сверху в склоненную шею стал смертельным. Савельев медленно осел на пол.
– Убедительную победу одержал Сергей Апраксин, – громко объявил рефери, с некоторой опаской поглядывая на искаженное гримасой дьявольской радости лицо победителя.
Между тем тело Савельева положили на носилки и вынесли с ринга.
– Мертв, – сказал врач в медпункте, быстро осмотрев поверженного гладиатора.
– Проклятие, – пробормотал присутствующий здесь один из хозяев тотализатора. – Не повезло парню…
Апраксин сразу понял, что убил противника, более того, он сделал это сознательно, однако не испытывал ни малейших угрызений совести. Сказывалось промывание мозгов, устроенное ему госпожой Риммой. Восторженный рев пьяной публики переполнял оболваненную душу Сергея бешеным восторгом.
Ожидая Синицына, он вальяжно развалился на табуретке в углу ринга, кидая время от времени по сторонам надменные взгляды.
– Савельев умер, – шепнул подошедший сзади рефери.
– Велика беда!
– В следующий раз будь поаккуратнее!
– Здесь не школа бальных танцев, – огрызнулся Апраксин, – смертельные случаи бывали и раньше, а что щенок сдох его проблемы! Я не виноват! Так уж получилось!
Предупреждение рефери сильно подпортило настроение Сергею.
– «Чистоплюи хреновы! Дерьмо собачье! Указывать мне посмели, засранцы! – метались в голове яростные мысли. – Поаккуратнее, вашу мать! Ладно, я вам устрою представление! Век не забудете!»
Валерий Синицын, симпатичный парень лет двадцати пяти, до удара гонга подошел к Апраксину, дружелюбно улыбнулся и протянул руку, как требовали того правила приличия, но в ответ услышал грязную ругань. Валерий изумленно приподнял брови. Конечно, бои без правил вещь жестокая, но откуда такая злоба?! Лютая и беспричинная?
Ведь они с Апраксиным даже незнакомы!
Пожав плечами, Синицын вернулся в свой угол…
Шевчук после медпункта не поехал домой, а, приняв две таблетки седалгина[48], решил дождаться конца состязаний. Он попал в зрительный зал как раз к началу поединка между Апраксиным и Синицыным. То, что он увидел, вызвало у Андрея сперва недоумение, потом возмущение и, наконец, негодование. Синицын был слабее противника примерно раза в два, и на ринге происходил не бой, а избиение, медленное, издевательски-садистское. Под конец (на шестой минуте) лицо Синицына превратилось в бесформенную кровавую маску, сломанная в локтевом суставе правая рука повисла плетью, а подкованные[49] ноги едва могли передвигаться. Тогда Апраксин жестоким ударом разбил ему пах, небрежно рубанул ребром ладони по шее и горделиво поставил ступню на голову потерявшего сознание человека.
– Мерзавец! – не удержавшись, выкрикнул с места Шевчук. – Садист проклятый!
– Я вызываю на смертный бой Алексея Сорокина не позднее ближайших состязаний, если, конечно, он не струсит, – с дьявольской надменностью объявил Сергей. – Затем, Шевчук, придет твой черед.
Публика замерла в удивлении и предвкушении необычного зрелища.
– Совсем как в американском боевике, – шепнул на ухо один из хозяев тотализатора другому.
– Не нравится мне это, – хмуро ответил тот.
– Перестань чушь пороть! Лучше представь, какие будут бабки! Взвинтим цены за билеты в два, нет, в три раза!
– Но…
– Я сказал, перестань! Бизнес есть бизнес!
Между тем Апраксин торжественно удалился в раздевалку.
– «Взбесившаяся сволочь», – подумал Шевчук и, не мешкая ни секунды, отправился домой к Сорокину…
Глава 8
Двадцать седьмого декабря тысяча девятьсот девяносто шестого года Алексей Сорокин подхватил разгулявшийся по Москве грипп, причем в самой тяжелой форме. Температура подскочила до сорока двух градусов[50]. Алексей механически глотал лекарства, подносимые перепуганными матерью и сестрой, временами проваливался в тяжелое забытье. Он не бредил и не терял ясности мысли, однако есть ничего не мог, только беспрестанно пил теплую воду.
– Успокойтесь, – хрипел Сорокин плачущим женщинам. – Все в порядке!
Но его осунувшееся пылающее лицо и ввалившиеся, подернутые мутной пленкой глаза убеждали в обратном. Сны Алексея были ужасны. Правда, очнувшись, он не мог вспомнить их содержание. Оставалось лишь ощущение чего-то вязкого, липкого, жуткого.
Наконец, после огромных доз жаропонижающего, температура упала до сорока, но опускаться ниже упорно не желала.
В ночь с двадцать девятого на тридцатое Сорокину, как обычно, снился кошмар, но на сей раз он запомнил увиденное вполне отчетливо. Бассейн, до краев наполненный дымящейся кровью. Посредине, дьявольски хохоча, плескался Апраксин. В лице Сергея не осталось ничего человеческого. Глаза пылали безумием, гнусная ухмылка кривила рот. Заострившиеся и удлинившиеся в три раза больше нормального зубы выпирали наружу. Заметив Алексея, Сергей гадко хихикнул: «У-тю-тю, мой хороший! Не стоило ругать госпожу Римму! Видишь, как мне теперь хорошо, а тебя все равно убью… убью… убью…» Апраксину вторил издевательский визгливый женский голос, беспрестанно повторявший: «Заколдую, заколдую. Погублю, погублю… Заколдую, заколдую… Погублю, погублю!» Алексей почему-то не испытывал ни капли страха, только глубокое отвращение.
– Посмотрим, кто кого! – спокойно сказал он. В ответ послышался злобный вой, видение заколебалось и исчезло. Алексей очутился на широкой равнине, покрытой зеленой травой. К нему подошел высокий старик с белоснежной бородой и ясными глазами. От него исходила могучая аура душевного тепла и доброты.
– Мужайся, мальчик, – улыбнулся старик. – Не страшись нечисти. Но не забывай о главном!
– О чем? – робко спросил Сорокин.
– О том, что ты получил при рождении…
Произнеся эти слова, старик пропал, а Алексей проснулся.
Часы показывали восемь утра. Сорокин с кряхтением уселся на кровати, разыскал на близстоящем журнальном столике сигареты, придвинул пепельницу и закурил, хотя врачи настоятельно рекомендовали воздерживаться от табака во время болезни. «Что же я получил при рождении? О чем говорил старик?! Это что-то очень важное, внушающее страх нечистой силе… О боже! Ну конечно!»
Накинув халат, Алексей вышел в коридор и постучал в дверь матери, которая спала в соседней комнате.
– Мам, ты не спишь?
– Нет, сынок, заходи!
– Мам, где мой нательный крест, ну тот, которым ты меня в детстве крестила?
– Слава тебе, господи! – умилилась женщина. – Вспомнил наконец. Вот, держи!
– Спасибо.
Сорокин бережно повесил на шею простой медный крестик на кожаном шнурке.
– Ты как себя чувствуешь, мама?
– Сегодня хорошо.
Мать Алексея давно страдала гипертонией.
– Тогда сходи, пожалуйста, в церковь и принеси святой воды или Маринку пошли…
– Нет, нет, Леша, я сама…
Святая вода оказала на Сорокина поистине волшебное воздействие.
После первых же глотков на теле выступили крупные капли пота, голова прояснилась. Сердце стало биться не судорожными рывками, как раньше, а спокойно, размеренно. Температура упала к вечеру до тридцати восьми. Для Алексея сущий пустяк! Впервые с начала болезни он смог немного поесть. Мать в своей комнате читала благодарственные молитвы. А в двенадцать ночи объявился возбужденный Шевчук…
Убив Савельева и искалечив Синицына, Апраксин пребывал на седьмом небе от счастья, ощущал себя героем, сверхчеловеком. Упоенный одержанными победами, Сергей не задумывался о том, что противники были гораздо слабее его, зато с наслаждением вспоминал хруст ломающихся костей, хлещущую фонтанами кровь…
Эйфория длилась около двух часов, затем при воспоминании о Сорокине сменилась лютой злобой.
К тому времени Апраксин успел добраться до дома.
– Гнида! Ублюдок! Ненавижу! – рычал он, пиная ногами мебель. – Уничтожу! С грязью смешаю!
– Сережа, у тебя все в порядке? – заглянула в комнату встревоженная шумом мать.
– Отстань! – грубо рявкнул сын, и женщина поспешила к мужу.
– Сережа сегодня какой-то психованный! – пожаловалась она.
– Ерунда, – добродушно махнул рукой слегка поддатый Апраксин-старший и налил себе очередную рюмку первосортного коньяка: – Нервный срыв, с молодежью бывает!
– Сущий зверь, я его абсолютно не узнаю, будто подменили! – завершив рассказ о сегодняшних событиях, горестно вздохнул Шевчук.
– Неудивительно, – мрачно заметил Сорокин.
– Ты о чем?
– Неважно.
– А все-таки?
– Он ходил на сеансы к некой госпоже Римме, белому магу якобы, а по сути просто ведьме, ведь никакой разницы между белой и черной магией не существует, и сразу же резко изменился. Был нормальный парень, а стал… И-эх… – Алексей устало опустился на подушку.
– Ты примешь вызов?
– Разумеется. Когда следующие состязания?
– Сразу после праздников. Как только публика проспится.
– Я обязательно приду!
– Алексей, но ты болен!
– Выздоровею… Ключица болит? – сменил Сорокин тему разговора.
– Ноет, гадина.
– Ничего, трубчатые[51] кости быстро срастаются. Недели через полторы можешь снимать гипс и разрабатывать руку…
– Успею ли?
– ???
– Вслед за тобой Апраксин вызвал на смертный бой меня!
– Не беспокойся, – грустно улыбнулся Алексей.
– Драться с тобой он будет не в состоянии.
После ухода Шевчука Сорокин до утра не сомкнул глаз. Старый приятель превратился в натурального вурдалака, сделался крайне опасен для окружающих и теперь его, Алексея, ни с того ни с сего публично вызывает на смертный бой! Если откажешься, во-первых, покроешь себя позором, во-вторых, все равно не остановишь зверюгу. С какой, спрашивается, стати нужно было убивать Савельева? Тот в любом случае не продержался бы против Апраксина дольше трех минут!
Вызов необходимо принять и раз и навсегда лишить Сергея возможности выступать на ринге. Но как? Убить?! Только если не будет иного выхода. Незачем на душу лишний грех брать да руки в крови пачкать… Вломить как следует, авось поумнеет? Не поумнеет! Он полностью во власти ведьмы! Что же остается? Сломать хребет, сделать паралитиком? Это даже хуже смерти…
Всю ночь Алексей метался по постели, вставал, ходил из угла в угол, часто курил, однако ничего подходящего не придумал.
В конце концов он решил положиться на волю божью, выпил большую дозу снотворного и с грехом пополам задремал. Снились ему перекошенное от злобы лицо Апраксина и залитый кровью ринг с мертвым Савельевым. В отдалении гнусно хихикала длиннолицая блондинка…
Получив от Апраксина фотографию Сорокина, госпожа Римма сперва решила наслать на Алексея порчу, несколько раз принималась за дело, но неизменно останавливалась на полпути. Чутье подсказывало ведьме, что это опасно[52], что есть у парня надежные защитники. Она помнила немало своих коллег, погибших лютой смертью во время подобных занятий. «Пускай уж лучше этот кусок мяса (так мысленно именовала Римма Сергея) сам прикончит приятеля, если же нет… Придется искать другие пути…» Тридцать первого декабря, выслушав хвастливый рассказ Апраксина об одержанных победах, целительница воспряла духом.
– С Сорокиным так же расправишься? – ведьма теперь не церемонилась, обходилась без вы.
Апраксин самодовольно выпятил грудь и раздулся от важности, как индюк.
– Раз плюнуть!
– Молодец!
Сергей поглядел на ведьму с собачьей преданностью, и если б имел хвост, то непременно бы им завилял.
– Пока он жив, от порчи тебе не избавиться, – на всякий случай напомнила Римма.
– З-з-наю! – процедил сквозь зубы Апраксин. Воображение незамедлительно нарисовало соблазнительную картину: Алексей в луже крови с лицом-месивом и со сломанной шеей. – На куски разорву гада! – с ненавистью добавил Сергей.
– Умница! – мурлыкнула ведьма…
Однако вечером того же дня разговор с шефом значительно поумерил ее восторги.
– Я навел справки, – подражая булгаковскому Воланду, низким, тяжелым голосом произнес шеф. – Последние победы твоего протеже гроша ломаного не стоят. Оба его противника были слабы и никуда не годились. Сорокин же боец высшей квалификации, гораздо лучше Апраксина!
– Что же делать? – проскулила Римма. – Может, вы как-нибудь по-другому от него избавитесь? Нанять киллера не так уж дорого…
– Не-ет! – яростно прохрипел шеф. – И дело тут не в деньгах! Нам нужно продемонстрировать свое могущество. Сорокин умрет на ринге, а мы пустим слух: Апраксин стал непобедимым благодаря магии! В общем, напускай порчу постепенную: несколько дней пускай потихоньку чахнет, а потом загнется прямо во время боя, или ты не справишься?
Пронзительные черные глаза, казалось, буравили Римму насквозь. Она, зная возможные последствия немилости главаря секты, мгновенно покрылась холодной испариной.
– Справлюсь! – с трудом выдавила целительница.
– Ладно, иди!..
