Ильгар Ахадов
Однажды в Карабахе
– Да, мертвого тащить обратно не так стыдно будет, – вернулся я к своей теме, уже поняв ход мыслей Балабекова, хотя путался в деталях. – Верно, все мы видели, как Джабраил храбро заслонил тебя от вражеской пули, отдал жизнь за любимого командира.
– Да, я это буду помнить до гроба, – пробубнил, как мне показалось, смутившись Балабеков. – Спи спокойно, брат. Мы отомстим за тебя и, в конце концов, освободим отцовские земли от подлого врага!
После, немного подумав, добавил:
– Я думаю, наш святой долг добиться для семьи погибшего товарища приличную пенсию, квартиру и прочие льготы, попытаться хоть как-то компенсировать для родных эту горестную утрату.
– Да-а, при смерти от вырванного зуба, покойному хрен что дали бы, – констатировал задумчиво Садык.
– Невосполнимая потеря для азербайджанской армии… – это я сказал уныло.
– Потеря для всех мусульман планеты, – наконец, поддержал нас и Садык, смиренно подняв руки, как при молитве.
До этого навостривший свои волосатые уши и внимательно слушающий нас Гюлахмед, не выдержав, опять разрыдался. Все-таки любил он своего закадычного друга.
Магомед напоминал раздувшийся шарик и в конце опять взорвался благим матом, плюнув на субординацию и прочие условности:
– Тьфу!.. Вы что, идиоты, или меня таковым считаете? Где пулевые ранения, можете показать? Я понимаю, что вы хотите спасти свои трусливые задницы и списать Джабраила армянам, но не думаете, что у нас в штабе одни дауны сидят!
Наступившая пауза на этот раз былаеще продолжительнее и тяжелее. Наконец Балабеков встал и медленно подошел к вконец озверевшему Магомеду, который вдруг схватился за автомат, но не успел поднять его, уловив у себя на лбу два прицела – моего и Садыка оружия.
– Вы что, ребята! Я… – он с ужасом в глазах, уставился на Балабекова, который медленно снял автомат с его плеча и передал мне.
–Наши задницы, Черный, наши задницы… Я приказал, лезгин нечаянно убил, – показал он на в ступоре глядевшего на нас Гюлахмеда, – а ты держал за руки и ноги. То есть являешься соучастником непредумышленного убийства, козел. Теперь тебе ясно?
Пот градом лился и насквозь промочил бедолагу. Он, тяжело проглотив слюну, пробормотал:
– П-понял… О Аллах!..
– А наши доблестные особисты, пронюхав про коровий долг, пришьют тебе еще и умышленное убийство. И нас за тобой потянут, – окончательно добил его и я.
– О Аллах!.. Пощади!.. – он весь позеленел и кажется, выглядел хуже, чем наш покойник.
– А семья его! О них ты подумал? – Садых уныло протянул. – Ведь ни копейки не дадут, если узнают, что в Карабахе во время войны умер от зубной боли. А дети? Их же в школе засмеют!
Магомед, набрав в легкие воздух, заорал:
– Проклятые армяне! Убийцы!
– Во-во!.. – похлопал по плечу озаренного Балабеков, – допетрил, наконец. Растешь на глазах! Только не ори. Щас они услышат и толпой прибегут извиняться.
– А все-таки командир, как насчет следов пуль, а? Ведь и вправду, покойник чистенький, как гладиолус. Ни одной царапины, – не вытерпев, спросил я.
– А-а, тоже проблема… – махнул рукой Балабеков. – Так застрелите! Какая ему разница! Он уже мертв. А нам надо задание выполнять.
Мы замолчали и поняли – Балабеков нарисовал готовую сцену выхода из опасного положения. Я лишь вздохнул:
– С заданием ничего не выйдет, группа деморализовалась. Один погиб, двое в шоковом состоянии.
– Пожалуй, ты прав, – немного подумав, согласился командир. После снял флягу, глотнул спиртного и скомандовал:
– Ладно, застрелите, надо возвращаться. Армянам повезло…
Мы посмотрели друг на друга, а после на покойника. Вроде действительно, какая ему разница?.. А нет, сердце у всех похолодело.
– А кто будет стрелять? – дрожащим голосом спросил Гюлахмед. Он, кажется, приходил в себя.
– Кто-нибудь из вас, – буркнул командир, – хоть жребий тяните.
– А почему не ты? – храбро возразил Садык.
– Я главный. Я приказываю, – просто ответил Балабеков.
– А я верующий. Мне вообще нельзя убивать, – уперся и Садык.
– Но ты же убивал в бою? – удивился я.
– Это другое дело, – “объяснил” слуга небес.
– А пусть застрелит тот, кто убил, – оригинально, но неосторожно предложил Магомед и посмотрел на Гюлахмеда.
Вы когда-нибудь видели, хоть по телевизору, выпущенного на арену дикого быка, который вдруг перед собой увидел матадора с красной тряпкой. Я даже при лунном свете заметил, как синие глаза горца медленно перекрасились в цвет спелого помидора, но не успел предотвратить его прыжок барса на своего обидчика. В следующий миг, придавив толстого Магомеда собой, он дико завопил:
– Чтоб я второй раз убил своего друга? Задушу, тварь!..
Мы смогли вырвать хрипящую глотку Магомеда из лапищ Гюлахмеда, лишь слегка стукнув того прикладом по башке. Мясник, еле отдышавшись, заорал:
– Клянусь, застрелю этого сукина сына, если еще раз дотронется до меня! Он уже достал…
– Да, еще одного трупа нам не хватает, – заворчал Садык. – Кто шел нам навстречу, когда на задание шли? У кого-то тяжелая нога.
– Вот у него, – указал на труп Джабраила Магомед, – 46 размер одевал. Детская могила.
– Может, ты застрелишь, – вдруг спросил у Магомеда Балабеков. – Как раз у тебя веская причина есть!
– У меня! Какая? – Магомед вновь затрясся.
– А коровий долг? – серьезно спросил Балабеков, подмигнув мне. – Подумать только, теперь ты свободен. Никаких долгов не надо отдавать! Неужели ты в последний раз не окажешь услугу покойному, заодно и всем нам?
– А-а… А лезгин сказал, что он наследник? – подозрительно спросил Магомед.
– Да он пошутил. Правда, дорогой? – спросил я у Гюлахмеда. – Ведь ты не будешь взымать в это тяжелое для нашего народа время какой-то долг у родного товарища?
Тот аж поперхнулся. Но потом, немного поразмыслив, гневно сверкнул глазами:
– Пусть подавится! Чтоб у коров твоих молоко высохло! Чтоб баранов твоих волки загрызли! – после гордо, в позе правоверного мусульманина, уселся рядом с трупом.
– Правда? – обрадовался Магомед и схватил у меня свой автомат. – Да я насквозь прошью этого гада! Еще на проценты пытался меня посадить. Отойдите в сторону!
– О Аллах! – промолвил Мулла Садык, подняв глаза на чернеющее небо. – Прости неразумным детям своим грехи их. Не ведают что творят…
– Да причем тут Аллах? – завопил на него Магомед. – Чистеньким хочешь остаться? А когда за деньги молитвы читаешь, небось, об Аллахе не думаешь?
Садых умно замолчал и не влез в неудобную для себя дискуссию.
Магомед же уже не мог остановиться и орал дальше.
– Подумаешь! Как же мы Аллаха боимся? Да не его боитесь вы, падлы, а прокурора! А мне все равно. Столько баранов разделывал, пришью еще одного. Вообще-то он свиньей был. С этим долгом все нервы вытрепал… Эй, отойди в сторону! – прицелившись, он крикнул Гюлахмеду. – А то и тебя грохну в придачу! Тоже мне, наследник хренов… Э-э… Что с тобой?
Вдруг мы заметили, что Гюлахмед, как-то странно выглядит. Он замер и округлившимися от ужаса глазами уставился на покойника. Его кудрявые редеющие волосы на глазах начали выпрямляться, подниматься и менять окраску, сливаясь с лунным светом. Эту жуткую картину дополнила медленно поднимающаяся рука лезгина, указывающая, как перст божий, на покрытое платком лицо покойника. Мы, присмотревшись в указанном направлении, замерли. Холодные мурашки проползли по нашим телам и душам…
Платочек в области рта еле заметно дрожал. Ветра не было…
– Аллах велик! – загробным голосом промолвил наконец Садык.
– Господи! – почему-то по-русски обратился к Всевышнему Балабеков и чуть не перекрестился.
– Мама!.. – вспомнил свое, видимо, счастливое детство Магомед.
Мои уста нечленораздельно что-то прошептали, кажется, матом. Все же мы, словно приклеенные друг к другу, дружно начали дрожать…
– Кошмар! – Аталай пользуясь страхом, опять пристроила свою грудь к Ганмурату. – Он что, воскрес? Мамочка родная!..
– Щас… – ухмыльнулся Бакинец. – Воскресают святые, а у нас… они давно изжились.
– Ты точно не святой. По тебе преисподняя плачет, – опять не удержалась Гюля, но Бакинец галантно промолчал.
– Может, дослушаем рассказчика? – подал идею и этим всех удивил Зопаев.
Арзуман глотнул из своего стакана, смачно понюхал кусочек баклажана и важно продолжил…
– Когда начали шевелиться пальцы трупа, нам показалось, что приближается конец света. Сейчас все мертвецы начнут оживать и пожирать людей. Как в кино, ей-богу! Поди тут после разберись, кто хачик, а кто азербайджанец…
– Мы-то не будем разбираться, – не удержался от реплики Бакинец, – если нам даже сейчас наплевать на всю эту туфту. А вот они даже в преисподней будут искать следы “древней” армянской цивилизации, и я не удивлюсь, если черти там окажутся потомками какого-то святого Вартапеда из Эчмиадзина.
– Слушай, ты сам хуже армянина! – разозлился на него Ветеран в тельняшке. – Дай человеку рассказать свою историю, да-а!..
Все зашипели на возмутителя спокойствия, и Арзуман продолжил:
– Когда труп несчастного Джабраила медленно начал подыматься, а платок спал и выявил дико вытаращенные глаза покойника, мы, бросив оружие, с гиком помчались в лес. Прежде чем нырнуть в ближайший куст, я услышал отчаянный вопль обезумевшего Магомеда, который даже не бежал, а от избыточного веса просто катился за нами:
– Вай мама!.. Он меня догоняет!..
В следующий миг, зацепившись за что-то, толстяк свалился навзничь, и мы стали свидетелями душераздирающей картины: прибавляющий все больше и больше скорость, оживший труп нашего товарища достиг, наконец, распростертого на поляне тела. Посмотрев сначала на восток, после на запад, он сломал увесистый сук у ближайшего дерева и начал методично обрабатывать выпирающую часть несчастного Магомеда. Отчаянные вопли незадачливого бойца откликнулись эхом по всему лесу и заставили затрепетать наши души, которые и так ушли куда-то в пятки. Вдруг труп обрел еще и голос и разразился таким благим матом, что мы окончательно уверовали в чудесное воскрешение нашего Джабраила.
– Помогите! – визжал и хрюкал истязаемый. – Убивают!..
– Он его действительно убьет, – прошептал рядом Гюлахмед. Оглянувшись, я увидел и других товарищей, которые со страхом наблюдали эту драму.
– Раз ругается, значит жив. Где вы видели дерущегося духа, – опять сделал трезвые выводы Садык. – Пошли, поможем ближнему во имя Аллаха. А то не успел воскреснуть один, отдаст душу другой…
Мы ринулись к Джабраилу, кое-как его обезоружили и вырвали из его лап Магомеда, который сжался в комок и затравленным взглядом смотрел на напавшего на него не то мстящего духа, не то ожившего товарища.
– Вы все хотели меня убить, – визжал Джабраил, – я все слышал! Вы все преступники! Вы хуже армян! – продолжал орать в бешенстве он, оплевывая нас брызгами слюны.
– Тише, тише, брат, – успокаивающе пробормотал Балабеков, – ты же и так скопытился. Мы все видели…
– Тебя что, на том свете не приняли? – вполне серьезно спросил Садык.
– Я столько плакал… – прошептал растерянно Гюлахмед. – Аллах услышал мои молитвы!.. – вновь заревел лезгин. – Я-то думал, своими руками…
– Ты тут единственный друг, – так же растрогался Джабраил. – Дайка обниму тебя… Пустите меня! – опять наорал на нас воскресший, так как мы продолжали его держать. – Не трону я его, – смачно плюнул он в сторону Магомеда, – нужен он мне…
Пока друзья обнимались и плакали, мы безуспешно пытались разгадать эту головоломку. Наконец Садык не выдержал:
– А все-таки, братец, – обратился он к Джабраилу, – объясни-ка нам, черт бы тебя побрал, как это случилось, что, отдав концы, ты опять приперся обратно. Поверьте, товарищи, я по долгу службы немало жмуриков упаковал на тот свет и у всех у них был билет в один конец. А этот, – развел руки в недоумении мулла, – как будто еще и помолодел!
– А-а, все равно, не поверите, – махнул рукой и, кажется, смутился Джабраил.
– А ты рассказывай, ромашку не устраивай – поверим, не поверим, – проворчал Балабеков, – может и поверим. Тут всего насмотришься.
– Ну, как скажете, – призадумался Джабраил. – Честно говоря, я сам уже не верю, что все это произошло на самом деле. Уж лучше поделюсь. А то лопну или чокнусь…
Он хлебнул тутовки из заботливо протянутой Гюлахмедом фляги, подождал, пока мы пристроились поудобнее, и начал…
– В общем, братцы мои, Садык прав. Я действительно, на какое-то время отдал душу…
– Дьяволу, – не удержался Магомед и быстро юркнул за дерево.
Мы зашикали на него. Джабраил недовольно буркнул:
– Надеюсь, все-таки Богу. Потому что там, куда я попал, на зеленой сочной поляне бегали приличные твари в лице овец, коров, верблюдов. Даже намека не было на таких ослов, как ты, Магомед, который из-за несколько коров готов был умертвить своего боевого товарища…
– Подожди, – нетерпеливо перебил его Мулла Садык, – ты хочешь сказать, что попал в рай?
– Если то, что я описал, соответствует, по твоему мнению раю, то я был в самом настоящем раю. Журчали речки, щебетали птицы, плоды вековых деревьев свисали до земли. На душе было так спокойно и радостно, что я прослезился…
– А гурии там были? – мечтательно разинул рот Гюлахмед.
– Ага… – ответил вновь неугомонный Магомед, который окончательно пришел в себя и мечтал расквитаться с Джабраилом. – 90-60-90. В бикини и без лифчиков…
– Представьте себе, – решил, видимо, не поддаваться на провокацию Джабраил, – не хотел говорить, но после замечания этого упыря, – кивнул он в сторону оппонента, – просто обязан сообщить об этом. Добавлю лишь то, что таких прекрасных существ на земле я еще не видел.
– Откуда увидишь, – все не успокаивался Магомед, – небось, у себя в деревне, кроме коров и ишаков, ни за кем не ухаживал…
Тут Балабеков так гаркнул на Магомеда, что тот чуть не уронил автомат, и впредь не мешал рассказу Джабраила. Тот, вздохнув, продолжил…
– Вдруг вижу пред собой высокого, с заметной горбинкой на носу старика, одетого сплошь в белое. Ветер играл его седыми длинными волосами и смешивал их с такой же длинной бородой. Старик, опершись на дубовую палку, в упор за мной наблюдал. Уловив взгляд, сердито спросил:
– Что приперся? Рано тебе.
– Тут так хорошо! – воскликнул я. – Не гони, Аллахом прошу…
Тот, кажется, еще больше разозлился и рявкнул на меня:
– Не смей своим поганым языком упоминать Его имя! И вообще, тут ошибочка произошла. Я лично доложу вышестоящей инстанции об этом, – старик ткнул палкой вверх. – Думаешь, мы не знаем, что ты людям в долг даешь на проценты? Думаешь, не знаем, что во время поста свинину жрешь с водкой?
Меня прошиб холодный пот. В последнее время, что греха таить, решил я так зарабатывать. Что делать? Работы нет, дети растут… Тут хоть какая-то копейка попадала. И на счет свинины верно было. Если сосед грузин тебя угощает шашлыком и чачей, как не пить и не есть? Тем более при такой голодухе. Но, чтобы из-за этого в вечную тюрьму на том свете сесть и жариться в геенне огненной…
– Я больше не буду! – заревел я и, упав на колени, обнял его ноги. – Не губи! Шайтан сбил с пути…
Старик противно покашлял и больно постучал палкой по моей голове.
– Брат Шайтан тут не причем. Он свою работу делает. А вот из-за таких, как ты, он скоро обанкротится. Сколько грешных душ можно забирать? Тут ни один бюджет не выдержит. Видишь, – обвел старик пространство палкой, – на сотни верст ни одной праведной души!.. Чтоб все деньги вернул! Нечестно заработанные!
– Верну, мамой клянусь, верну, – зарыдал я и опять припал к ногам Смотрящего. Но тот продолжал бушевать:
– Думаешь, я не вижу, как ты измеряешь глазами попочки и сисички наших гурий? Конечно, здесь захочешь остаться, если совесть потерял. А ты вспомни жену, ведь она еще молодая? Думаешь, тебя будет ждать – голодранца и нищего? Держи сердце в холодильнике! Мы ей покажем в видениях, как ты тут с гуриями развлекаешься, так она мигом тебе отомстит. Найдет себе применение. На, смотри, – обвел палкой по воздуху он…
Предо мной открылась следующая картина: наш сельский участковый, которого я терпеть не мог, в сумерках подкрадывается к моему дому. Около калитки воровато оглядывается. Торопливо вытаскивает расческу и приглаживает свою плешивую голову, после стучит в ворота. В руке у него какой-то кулек, видимо с гостинцами. Скоро моя жена Зарнигяр, прикрывая платком лицо, открывает калитку. Ее сопровождает верный Боздар – наш волкодав. Участковый отпрыгивает назад, опасливо глядя на ощетинившуюся собаку, что-то говорит, пытаясь протянуть кулечек жене, гад. Но та, решительно помотав головой, захлопывает дверь перед его носом.
– У-у, сука! Муж воюет, а эта сволочь к жене дорогу прокладывает. Вернусь, убью гада! – в гневе подумал я и такую тоску почувствовал вдруг по своей жене и детям, что навзрыд заревел.
А старик, внимательно наблюдавший за мной, ехидно спросил:
– Ну что? Теперь хочешь остаться здесь и развлекаться с нашими штатными гуриями?
– Не-ет! – заорал я и вскочил на ноги. – Ты меня хорошо проучил старик, я все понял! Спасибо тебе. Теперь я хочу только одного, отвоевать наши земли и вернуться в свое село, в свою бедную, но такую мне родную лачугу. И не нужна мне эта зеленая трава – у нас она не хуже. Не надо мне этих молочных рек – молоко моей старушки-коровы вкуснее. Не нужны мне сочные красотки – жена моя, гордая и непреклонная, люба мне больше всех твоих райских гурий. Лишь об одном прошу, верни меня назад к моей верной Зярнигяр. Не дай моим детям сиротскую долю!
– То-то… – довольно крякнул старичок, и упрямые складки на его челе чуть смягчились. – Ладно, уговорил. Пойду, настрочу наверх прошение за тебя. Хоть и не люблю я за вашу неблагодарную людскую братию челом бить, но ради твоих детишек… – старик, кажется, даже прослезился. – Старый стал, сентиментальный стал… – проворчал он, уходя.
– Подожди, – расхрабрился я и решил еще и похлопотать для своей Родины, – скажи мне, пожалуйста, отец, что станет с нашим Карабахом? Когда Всевышний и Всемилостивый вернет нам земли? Ведь ты же знаешь, что наши бессовестные соседи, именуемые армянами, оттяпали самый лакомый кусок нашей отчизны…
Старика как будто змей ужалил. Резко повернулся и с неожиданной проворностью прыгнул в мою сторону. Глаза его горели и метали гром и молнии. Тыча палкой мне в нос, он закричал:
– Ты что, мать твою, думаешь Господь, бросив все свои дела во Вселенной, спустится на вашу вшивую планету и будет за вас земли отвоевывать? Если вы такие оболтусы, что веками воюя друг с другом и истребляя своих же, открылись перед соседями, Господь тут причем? Если вы не способны защитить свои отцовские земли, зачем они вам? Открой свои длинные уши, хорошенько запоминай и передай всем своим ленивым и безмозглым собратьям: пока вы не научитесь жить в мире друг с другом, пока не научитесь воспринимать интересы веры и родины выше своих жалких амбиций, пока не объединитесь единым фронтом против недругов, Карабаха не видать вам, как своих ушей! Ясно?!
Последние слова прогремели в ушах артиллерийским залпом и оглушили меня. Изображение старика, как на экране, начало расплываться, рассасываться и менять контуры. Я со страхом наблюдал, как со всех сторон на меня двинулись разные верблюды, лошади, бараны и другая живность, с широко раскрывшимися пастями, из которых изрыгались то огонь, то оглушительный гик и рев. Гурии, сладкие и нежные, вдруг превратились в страшных фурий и, раскачивая удлинившимися грудями, начали отовсюду на меня наступать, пытаясь заключить в смертельные объятия. Кажется, и небо пыталось слиться с землей и раздавить меня в лепешку. Голова дико закружилась, и я почувствовал, что падаю в глубокую бездну…
Потерял сознание. Когда очнулся, услышал причитающего у своих ног Гюлахмеда. Слышал и все ваши разговоры. Но управлять телом и подать голос не мог. Лишь когда понял, что вы собираетесь меня во второй раз умертвить, разозлился не на шутку. Кое-как собрав волю в кулак и втиснув душу обратно в тело, смог пошевелить пальцами. Остальное вы знаете…
Может минут пять никто из нас не шевелился, затаив дыхание под впечатлением рассказанного. Наконец Садык, по ходу закрыв неестественно отвисшую челюсть Гюлахмеда, прочистил горло:
– Бррр!.. Это не рассказ, – пробурчал он, – это какой-то фильм ужасов. У меня до сих пор волосы дыбом стоят!
– Как они стоят, если их нет, – напомнил мулле сей нелицеприятный факт Балабеков.
Садык обиженно промолчал. Я предложил:
– Надо собираться обратно. С такими впечатлениями на задание идти опасно. Мы спутаем армян с чертями. И уже рассветает.
– А что в штабе скажем? – задумчиво спросил Садык.
– А-а… – махнул рукой Балабеков, – что-нибудь придумаем.
– Ага… – противно скривился в лице Магомед. – Придумывать наш командир мастак.
Все уважительно замолчали и посмотрели на Балабекова. В ту незабываемую ночь мы смогли выполнить только один единственный пункт поставленной перед нами задачи. Это устами нашего штабного гласило: “Непременно вернуться назад живыми и здоровыми…”
Что мы и сделали назло врагу.
Все! Я закончил…
Арзуман нагнулся под стол за очередной бутылкой. Друзья-ветераны дружно протянули стаканы, ибо они не только опустели, даже высохли. Радостно примкнул к нам Режиссер, которого за штаны тянул и пытался удержать Оператор. Тут нас удивил еще и Прилизанный, который вдруг встал и гордо приплыл к нашей братии со своей емкостью. Выпив залпом порядочно налитую порцию горючего, он не отказался и от предложенного ему кусочка соленого. За ним растерянно семенил Зопаев, прихватив с собой еще и Гюлин стакан. В общем…
– А вы, – прожевывая закуску, ехидно обратился ко мне Прилизанный, – выходит, еще на войне применяли свой талант выдумщика-писаки?
Я находился в прострации от выпитого алкоголя и от нахлынувших воспоминаний. Потому благодушно ответил:
– В точку попали. Только я не всегда придумываю. Иногда пишу и о повседневном: о наших чиновниках, которые вполне удачно могли бы выступать в цирке, настолько они виртуозно жонглируют бюджетными средствами, об их талантах по возведению роскошных вилл, при весьма умеренных зарплатах, о взятках, кумовстве…
– Лучше уж продолжайте фантазировать, голубчик, вот вам мой совет, – невозмутимо ответил Прилизанный, – у вас это прекрасно получается. И знаете, – добавил он, неторопливо вытирая стекла очков, – вполне безобидный жанр для таких талантливых и прозорливых журналистов вроде вас…
Я надеюсь, у вас хватит мозговых клеток не опубликовывать то, что вытворяли ваши товарищи. Знаете, – продолжил он после небольшой паузы, – это весьма любопытное обозрение для тех вышеуказанных чиновников, чьи виллы и автомобили вы так дотошно считаете…
Как легко все-таки можно испортить настроение человеку. Тут Ветеран в тельняшке, вскочив, храбро ринулся в бой:
– Слушай, ты что нам все угрожаешь? Мы что, твоих вшивых ментов боимся, или твоих гребаных прокуроров? Мы все тут войну прошли, понимаешь? Смерти в глаза смотрели. И тюрьму видели, и в психушке сидели в благодарность… – тут он стукнул себя в грудь. – Ты думаешь, все это мы для тебя рассказываем? Нахрен ты нам сдался со своей передачей! Нам приятно воспоминание. Это были трудные, но лучшие года нашей жизни…
Прилизанный невозмутимо выслушал всю эту тираду, зевнул и вновь развалился в своем кресле:
– Однако вернемся к нашим баранам. Вот вы, например, – обратился он вежливо к Ветерану в тельняшке, стоящему все еще в позе бойцовского петуха, – может, тоже расскажете о своих подвигах?.. Но чтоб никакого криминала! – вдруг закричал он в бешенстве, стукнув кулаком по столу. Мы все содрогнулись.
– Мне надоел, черт возьми, криминал в рассказах! Чтоб прилично было! Как в сказке!
Ветеран в тельняшке немного растерялся. Почесывая голову, он пытался что-то вспомнить, но ничего не получалось. Разозлившись, тоже зарычал:
– Где я те найду сказку на войне, мать твою! Иди тогда в детский садик!..
– Вся война – это сплошное преступление, – хмуро констатировал Ганмуратбек.
– Дяденьки хорошие, как хорошо, что я не мужчина, – воскликнула Аталай.
– Да, в наше время быть мужчиной – это роскошь, – прошептал Длинный ветеран.
– Да пусть расскажет, что хочет, устали уже, – заворчал Режиссер. – Нам пора обедать, у нас режим.
– Вам пора закусывать, – мстительно поправил Оператор. – От вас постоянно воняет, как из канализации.
– А ты не нюхай! – разозлился Режиссер. – Кто просит!
Прилизанный махнул рукой. Арзуман налил Ветерану в тельняшке еще граммов 50 водки и ласково предложил:
– Успокойся, дорогой. Расскажи чего-нибудь, только очень коротко. Тебе надо нервы беречь. Да и нам…
Тот недовольно глянул на скудно налитое, опрокинул емкость и, после небольшой паузы, начал:
