Игорь Зимин
Взрослый мир императорских резиденций. Вторая четверть XIX – начало XX в.

Полная версия

Характер и манера поведения

Многие черты в поведении Николая II обусловлены его детством. Несколько эпизодов времен детства и отрочества сыграли заметную роль в формировании личности царя. О них Николай II вспоминал, спустя много лет. Так, на маленького Николая глубочайшее впечатление произвел эпизод с шаровой молнией, которая влетела в дворцовую церковь во время службы. Он видел, что император Александр II оставался во время этого происшествия совершенно спокоен, и стремление подражать деду заставило его сознательно выработать необычайное самообладание⁷⁵. 1 марта 1881 г. 12-летний будущий Николай II смотрел на умирающего, залитого кровью деда – Александра II, угасающего в своем кабинете на втором этаже Зимнего дворца. Он, безусловно, был потрясен, и это зрелище также отложилось в глубинных слоях его личности. В октябре 1888 г. 19-летний цесаревич едва не погиб во время железнодорожной катастрофы близ станции Борки под Харьковом. В мае 1891 г. на Николая Александровича совершено покушение в Японии, оставившее «зарубку» на его голове.

Император Николай II. Э.К.Литарт. 1900 г.

Николай II не сразу обрел навык и привычку к бесчисленным публичным выступлениям и к появлению на людях в качестве первого лица государства. Поначалу от этого он испытывал настоящий стресс. Однако со временем навык был приобретен, но, тем не менее, несмотря на его внешнее спокойствие и «непрошибаемость», он, как и всякий человек, нервничал, и «внешним образом смущение государя выражалось, например, в столь известном постоянном поглаживании усов и почесывании левого глаза»⁷⁶. Эту сохранявшуюся внутреннюю неуверенность царя при внешнем «непрошибаемом» спокойствии отмечали многие внимательные мемуаристы, особенно те, кто мог наблюдать царя длительное время в его повседневной жизни. Так, один из генералов Ставки вспоминал, что «эти черты государя выявлялись и наружно нервным подергиванием плеч, потиранием рук и излишне частым покашливанием, сопровождавшимся затем безотчетным разглаживанием рукою бороды и усов»⁷⁷.

Постепенно Николай II выработал и определенную «защитную» манеру поведения, ставшую частью его делового стиля: «Все жесты и движения императора Николая II были очень размеренны, даже медленны. Эта особенность была ему присущей, и люди, близко знавшие его, говорили, что государь никогда не спешил, но никуда не опаздывал»⁷⁸.

Поскольку к каждому слову императора внимательно прислушивались, Николай II рано понял, что последствия самых, на его взгляд, безобидных реплик могут оказаться весьма серьезными. Поэтому он очень редко бывал откровенен со своими собеседниками, предпочитал слушать, держа свое мнение при себе. Спорить, доказывать то, что для него представлялось совершенно очевидным, он не желал. Молчание же императора многие ошибочно принимали за согласие с их мнением и после испытывали жестокое разочарование, когда император поступал так, как он считал необходимым. Тогда немедленно начинались разговоры о двуличии царя. Близко знавшие царя люди единодушно отмечали его «умение владеть собою и скрывать свои внутренние переживания. В самые драматические моменты жизни внешнее спокойствие не покидало его»⁷⁹.

Спокойствие и сдержанность царя в стрессовых ситуациях оставались загадкой для современников и порождали самые разнообразные толки. Сдержанность в поведении и оценках, в подражание деду, формировалась им сознательно с детства, а затем уже стала маской, настолько сросшейся с ним самим, что трудно было отделить развившийся фатализм его натуры и сознательно скрываемые эмоции. Флигель-адъютант А. Мордвинов (его тестем был англичанин К.И. Хис – воспитатель и преподаватель молодого цесаревича) также подчеркивал, что «даже мальчиком он почти никогда не горячился и не терял самообладания»⁸⁰.

Государственная деятельность неизбежно связана с решением сложных, конфликтных ситуаций. Общеизвестно, что царь старался избегать их. Объясняют это по-разному. Одни пишут о его воспитанности, мешавшей ему говорить неприятные вещи своим сановникам, другие видят в этом проявление некоего двоедушия и иезуитства. Например, С.Ю. Витте, не питавших особых симпатий к царю, отмечал, что «государь по натуре индифферент-оптимист. Такие лица ощущают чувство страха только тогда, когда гроза перед глазами, и, как только она отодвигается за ближайшую дверь, оно мигом проходит»⁸¹. Министр народного просвещения А.Н. Шварц писал, что «не сердился он, как будто, никогда. Ни сам я гнева его никогда не видел, и от других о проявлениях его никогда не слышал»⁸². Военный министр А. Редигер считал, что, «несмотря на выпавшие на его долю тяжелые дни, он никогда не терял самообладания, всегда оставался ровным и приветливым, одинаково усердным работником. Он мне говорил, что он оптимист»⁸³.

Особенно примечательно поведение царя в стрессовых ситуациях. За время его царствования их возникало весьма достаточно. Но войны – это события, потрясающие любую державу до основания. В день начала Русско-японской войны военный министр А.Н. Куропаткин записал в дневнике: «28 января 1904 г. На докладе 27 числа государь был бледен, но спокоен»⁸⁴. Посол Германской империи граф Пурталес, сообщивший царю об объявлении войны в 1914 г., также отмечал это необычайное самообладание, оно даже вызывало у него впечатление некой психической аномалии: «31 июля 1914 г. Царь спокойно выслушал меня, не выдавая ни малейшим движением мускула, что происходит в его душе….У меня получилось впечатление, что мой высокий собеседник либо в необычайной манере одарен самообладанием, либо еще не успел, несмотря на мои весьма серьезные заявления, постигнуть всю грозность создавшегося положения»⁸⁵.

Особенно много толков вызвало поведение царя во время отречения. Наиболее часто цитируется фраза официального историографа Ставки генерала Д.Н. Дубенского, произнесенная во время допроса в августе 1917 г.: «Это такой фаталист, что я не могу себе представить… он отказался от Российского престола, как сдал эскадрон»⁸⁶. Это показное спокойствие глубоко оскорбило многих и, в свою очередь, заставило спокойно отнестись к смерти самого царя и его семьи летом 1918 г. Но, вместе с тем, генерал, сталкивавшийся с царем только с 1914 г., счел нужным добавить: «Я думаю, будут писать об этом многие психологи, и им трудно будет узнать; а вывести, что это равнодушный человек, будет неверно».

Впечатление о чрезмерном спокойствии царя глубоко поразило и принимавшего текст отречения А.И. Гучкова^[13]. Во время допроса в Чрезвычайной следственной комиссии, учрежденной Временным правительством, 2 августа 1917 г. он поделился своими наблюдениями: «Вообще я должен сказать, что вся эта сцена произвела в одном отношении очень тяжелое впечатление, …что мне прямо пришло в голову: да имеем ли мы дело с нормальным человеком? У меня и раньше всегда было сомнение в этом отношении, но эта сцена; она меня еще глубже убедила в том, что человек этот просто, до последнего момента, не отдавал себе полного отчета в положении, в том акте, который он совершал, …мне казалось, что эти люди должны были понять, что они имеют дело с человеком, который не может считаться во всех отношениях нормальным»⁸⁷.

Не все разделяли это мнение. О том, что это «непрошибаемое» спокойствие только маска, писали те, кто хорошо знал царя на протяжении многих лет. Они подчеркивали, что для сохранения этой привычной маски царю иногда требовались серьезные волевые усилия. Хорошо знавшая его баронесса С.К. Буксгевден вспоминала, что «сдержанность была второй его натурой. Многие спрашивали: отдавал ли он полностью себе отчет в трагичности некоторых событий? – настолько спокойно было его отношение, настолько скрытно было выражение его лица. На самом деле это была маска»⁸⁸. А. Блок приводит слова генерала Д.Н. Дубенского: «Когда он говорил с Фредериксом об Алексее Николаевиче, один на один, я знаю, он все-таки заплакал»⁸⁹.

Свои настоящие переживания царь позволял видеть только самым близким людям. Младшая сестра царя Ксения в дневнике писала, что после приема в Зимнем дворце в апреле 1906 г. по случаю открытия заседаний I Государственной думы: «Многие плакали! Мама и Алике плакали, и бедный Ники стоял весь в слезах, самообладание его, наконец, покинуло, и он не мог удержаться от слез!» Очень характерное замечание сестры – «наконец». Видимо, чрезмерное спокойствие государя угнетало даже самых близких к нему людей⁹⁰. Анна Вырубова в воспоминаниях упоминает, что когда царь вернулся в Царское Село после отречения 9 марта 1917 г., он «как ребенок рыдал перед своей женой»⁹¹. Она же передает слова царя: «Видите ли, это все меня очень взволновало, так что все последующие дни я не мог даже вести своего дневника»⁹². Один из биографов царя, Е.Е. Алферьев, в самом названии своей книги выразил мысль о его необычайной воле. Он писал, что «постоянной упорной работой над собой он развил в себе сверхчеловеческое самообладание и никогда не выражал сколько-нибудь явно своих переживаний. По своей природе Государь был очень замкнут… Незнание порождало непонимание»⁹³.

Такая внешняя и эмоциональная «закрытость» царя имела и объективные причины: слишком многие люди в беседах с ним искали малейших проявлений каких-либо эмоций, на основании которых они могли бы судить об отношении Николая II к их словам. Царь же желал сохранить полную приватность своих мыслей и настроений по поводу взглядов и аргументов очередного собеседника, дабы избежать каких-либо толков и сохранить за собой определенную свободу маневра. И для этого необычайно хорошо подходила маска непроницаемого спокойствия. В целом подобное поведение было нетипично для российских монархов, ведь в силу своего положения они могли себе позволить не сдерживать эмоции, а «царский гнев» – вообще неотъемлемая часть их «царской профессии». Поэтому у П.А. Столыпина и вырвалось однажды: «Да рассердитесь же хоть раз, Ваше Величество!»

Советские историки 1920-х гг., занимавшиеся этим вопросом, сошлись во мнении, что это спокойствие есть результат особого психоэмоционального склада царя. Например, П.Е. Щеголев утверждал: «Чувствительность Николая была понижена чрезвычайно, она была ниже уровня, обязательного для нормального человека»⁹⁴.

Нам представляется, что нет никаких оснований говорить о какой бы то ни было психической аномалии. Столь сдержанное поведение – результат многолетних волевых усилий, вошедших в привычку, ставших вторым лицом. Кроме этого, религиозность царя, граничившая с фатализмом, также способствовала некоему отстраненному взгляду на происходящие события, а образ спокойного, держащего себя в руках царя импонировал окружающим. Но импонировал только в условиях стабильности. В ситуации надвигающегося краха, отчетливо ощущаемого многими современниками, это чрезмерное спокойствие воспринималось как безволие, как психическая аномалия, что в свою очередь подрывало престиж императорской власти.

О патологическом впечатлении от «непробиваемого» спокойствия царя пишет протопресвитер русской армии и флота Г.П. Шавельский. В своих воспоминаниях он приводит весьма любопытную фразу Николая II, произнесенную в июле 1916 г. в беседе с министром иностранных дел С.Д. Сазоновым: «Я, Сергей Дмитриевич, стараюсь ни над чем не задумываться и нахожу, что только так и можно править Россией. Иначе я давно был бы в гробу»⁹⁵.

Очень важным является степень воздействия монарха на ближайших сотрудников. То, что Николай I и Александр III обладали отчетливо выраженной харизмой власти, общеизвестно. Эта харизма основывалась как на их характере, так и на «профессионально-должностной» способности подчинять. Что касается Николая II, то внутренняя убежденность в божественности своей власти у него была, но интеллигентный царь считал излишним кого-то убеждать в этом. Поэтому на все попытки спорить с ним он отвечал молчанием, а затем, через некоторое время, «убирал» спорщика с политической арены. Те, кто работал с царем непосредственно, были убеждены в том, что царь «слаб». По мнению В.И. Гурко, с одной стороны, Николай II «не умел внушить свою волю сотрудникам», но с другой – и «сотрудники его не были в состоянии переубедить в чем-либо царя и навязать ему свой образ мыслей»⁹⁶. Трагичным для судеб России стало то, что во главе огромной империи «на переломе» оказался человек, не имевший «той внутренней мощи, которая покоряет людей, заставляя их беспрекословно повиноваться»⁹⁷.

Заканчивая разговор об особенностях характера царя, хотелось бы привести один малоизвестный факт, вновь порождающий непростые вопросы. Николай II, как и его дед, и отец, был страстным охотником. По принятому в Министерстве Двора порядку в конце каждого охотничьего сезона составлялся итоговый список царских охотничьих трофеев. Так, в этом списке у Николая II наряду с традиционными медведями, зубрами, оленями, волками постоянно присутствовали вороны, бродячие кошки и собаки. Причем в огромных количествах. Так, по подсчетам автора, только за шесть лет (1896, 1899, 1900, 1902, 1908, 1911 гг.) царь застрелил 3786 «бродячих» собак, 6176 «бродячих» кошек и 20 547 ворон⁹⁸. Трудно понять, зачем были нужны эти несчастные собаки и кошки царю, где и как он их отстреливал. Не было ли это своеобразным выходом для глубоко скрытой агрессивности внешне кроткого царя?

Императрица Александра Федоровна

Императрицу Александру Федоровну в России не любили. А к 1917 г. уже ненавидели. Это отношение к императрице проявилось и в описаниях ее внешности: «Нельзя сказать, чтобы внешнее впечатление, производимое ею, было благоприятно. Несмотря на ее чудные волосы, тяжелой короной лежавшие на ее голове, и большие темно-синие глаза под длинными ресницами, в ее наружности было что-то холодное и даже отталкивающее. Горделивая поза сменялась неловким подгибанием ног, похожим на книксен при приветствии или прощании. Лицо при разговоре или усталости покрывалось красными пятнами, руки были мясисты и красны»⁹⁹. При этом никого не интересовало, что у императрицы больные ноги, и «неловкое подгибание ног» связанно именно с этим. Однако характер ее действительно был, что называется, сложный.

Своей внешности императрица, как и всякая женщина «с положением и возможностями», уделяла большое внимание. При этом имелись и нюансы. Так, императрица практически не использовала косметику и не завивала свои прекрасные волосы. Только накануне больших дворцовых выходов парикмахер с ее позволения использовал завивочные щипцы. Императрица не делала маникюр, «поскольку Его Величество терпеть не мог наманикюренные ногти»¹⁰⁰. Из духов императрица предпочитала «Белую розу» парфюмерной фирмы «Аткинсон». Они, по ее словам, прозрачны, без всякой примеси и бесконечно ароматны. В качестве туалетной воды она использовала «Вербену»¹⁰¹.

Свои парфюмерные предпочтения появились и у великих княжон, когда те подросли. Девочки, как и положено в их возрасте, экспериментировали, но со временем остановились на парфюмерии французской фирмы «Коти». При этом Татьяна предпочитала «Jasmin de Corse» («Корсиканский жасмин»), Ольга – «Rose Тее» («Чайная роза»), Мария то и дело меняла духи, но, в конечном счете, остановилась на «Сирени», а постоянными духами Анастасии стала «Фиалка»¹⁰².

Начавшееся в октябре 1894 г. царствование Николая II немедленно пополнило Список поставщиков Высочайшего двора новыми портными. Из иностранцев появились только два новичка: фирма «Дэвис и сын» (с 1895 г., Лондон) и фирма портного Редферна (с 1895 г., Париж). При этом следует учесть, что все остальные иностранные портные, вошедшие в Список с начала 1860-х гг., продолжали выполнять заказы российского Императорского двора.

Особенностью этого периода стало появление «собственных» Списков поставщиков у вдовствующей и у царствующей императриц. Так, в Списке вдовствующей императрицы Марии Федоровны к 1915 г. насчитывалось четыре портных: Радферн (с 1895 г., Лондон; видимо, у этого мастера были мастерские в Лондоне и Париже); дамский портной Павел Китаев (с 1903 г.) и Рене Бризак, как «преемник французского гражданина Альберта Бризак» (с 1914 г., Петроград).

Императрица Александра Федоровна. Н.К. Бондаревский. 1907 г.

Хотелось бы подчеркнуть, что, говоря о женских платьях в контексте повседневной жизни Императорского двора, привычно затянутого в мундиры, следует иметь в виду, что даже «неформенные» платья имели значение «Табели о рангах». Другими словами, даже «обычное» платье великой княгини или императрицы должно наглядно демонстрировать ее статус. И первенство в «Табели…» оставалось за императрицами. Если же это правило нарушалось, то окружающие так или иначе ставили нарушительницу на место. Подобный случай описан мемуаристом в ноябре 1887 г. После торжественного обеда императрица Мария Федоровна «выразила намерение переменить нарядное и вырезное платье на более скромный костюм, причем великая княгиня Мария Павловна объявила, что наряда не переменит и поедет в театр (там должно было состояться первое представление оперы Верди «Отелло». – И. 3.) в том же вырезном платье и бриллиантовой диадеме. Государь подошел к Марии Павловне и полушутя-полусерьезно велел ей одеться в одинаковое с императрицей по степени нарядности одеяние»¹⁰³.

Надо заметить, что мужчины-мемуаристы не только весьма внимательно отслеживали уровень женских парадных одеяний, но и квалифицированно описывали их: «…У императрицы было белое атласное платье, спереди оно раздваивалось и открывало серебряное глазетовое, серебром шитое треугольное поле, точно так же по бокам были разрезы, в коих виднелись из атласа же сделанные, смятые, в несколько рядов расположенные пучки, на рукавах пониже плеч были весьма художественно исполнены перевязки. Все платье было оторочено мелкими шелковыми шариками, напоминавшими жемчуг. На шее у императрицы было превосходное в один ряд ожерелье из крупного жемчуга. На великой княгине Марии Павловне было тоже белое атласное платье, тоже с переднею частью, вышитою серебром. На великой княгине Елизавете Федоровне розовое, обшитое собольим мехом, имевшее форму, которую в конце прошлого века столетия называли «польский фасон»»¹⁰⁴.

В Списке царствующей императрицы Александры Федоровны упомянуто пять портных. Первой «своей» петербургской портнихой Александры Федоровны стала в 1902 г. некая Морэн-Блосье. В 1907 г. дамский портной Михайлов пополнил личный Список императрицы. Примечательно, что у двух императриц некоторые портные «пересекались». Так, Павел Китаев, «автоматически»¹⁰⁵ унаследовавший звание придворного поставщика от своего учителя Ильи Крылова (поставщик с 1878 г.), одновременно вошел в Списки обеих императриц в 1903 г. Его мастерская располагалась на Невском пр., 68/40, около Аничкова моста.

В мае 1896 г. в Москве состоялась коронация Николая II. В Успенском соборе Московского Кремля на помосте установили три трона. Два из них предназначались для вдовствующей и действующей императриц. Для них важной частью подготовки торжеств было шитье парадных платьев для церемонии коронации. Окружение императриц ревниво следило за подготовкой торжественных одеяний императриц.

Платье вдовствующей императрицы Марии Федоровны обошлось в 4040 руб. Эта сумма включала в себя покупку материала из «серебряной грани», изготовленного на ткацкой фабрике поставщиков Императорского двора Сапожниковых (855 руб.). Основную сумму уплатили за художественную вышивку этой ткани, сделанную в мастерской м-м Залеман (3000 руб.). Шитье самого платья стало самой дешевой позицией в общей сумме стоимости платьев (185 руб.). Платье сшила «мастерица Иванова».

Коронационное платье императрицы Александры Федоровны обошлось в 5857 руб. Примечательно, что эскизы коронационного платья для императрицы готовили и признанные модельеры, и дилетанты. Отвечала за этот «участок работы» фрейлина М.Н. Ермолова, она представила Александре Федоровне на выбор четыре проекта рисунка платья. Николай II и Александра Федоровна выбрали проект самой фрейлины Ермоловой, составленный по мотивам тем, почерпнутым в древней ризнице Новоспасского Московского монастыря. Фрейлине-дилетантке за удачный эскиз заплатили 300 руб. Окончательной прорисовкой эскиза, шитьем на бумаге и материи занималась госпожа (г-жа) Тейхарт (200 руб.). Материал купили на московской фабрике Сапожниковых (747 руб.). По традиции ткань была с «серебряной гранью» и очень тяжелая. С учетом того, что церемония коронации была очень продолжительной в переполненном Успенском соборе, а у Александры Федоровны болели ноги, то перед фабрикантами Сапожниковыми поставили задачу изготовить специальную «облегченную» ткань. Они успешно справились с задачей, но заказчикам это стоило денег. Вышивку ткани делали монахини Ивановского монастыря в Москве (4000 руб.). Платье шила самая известная мастерица, специализировавшаяся по парадным платьям, г-жа Бульбенкова (фирма «М-me Olga»). Шитье обошлось в 610 руб.¹⁰⁶ После коронации мундир Николая II и платье Александры Федоровны сдали в Оружейную палату Московского Кремля.

Со временем у императрицы Александры Федоровны сложился круг модельеров, которые шили на нее. Из них императрица Александра Федоровна предпочитала вещи «от Бризака». Модный дом, основанный французским гражданином Бризаком, также значился в Списках обеих императриц. В 1914 г. Торговый дом возглавил Рене Бризак, подтвердив звание придворного поставщика.

Имя Альбера Бризака, или, как его называли в России, Августа Лазаревича, широко известно в конце XIX – начале XX вв. В своих воспоминаниях последний хозяин фирмы Рене Бризак упоминает, что он родился в 1885 г. в Петербурге. За несколько лет до этого его «дедушка и бабушка основали в этом городе крупный Дом моделей». К 1885 г. у руля фирмы стояли уже родители Рене – Альбер Бризак и его жена. Уже в 1880-х гг. среди клиентов Торгового дома «Альбер Бризак» были «Ее Императорское Величество императрица Мария Федоровна, супруга царя Александра III, и вся императорская семья. Позднее клиенткой Дома стала Ее Императорское Величество императрица Александра Федоровна, супруга царя Николая II, а также их четыре дочери, Великие Княжны: Мария, Ольга, Татьяна и Анастасия….Вся одежда, начиная от матросок, которые носили маленькие Великие Княжны, до платьев и манто, которые они носили, будучи молодыми девушками, выпускались Домом А. Бризак»¹⁰⁷.

Следует отметить, что не только Альбер Бризак выполнял обязанности главного дизайнера-модельера фирмы. Судя по воспоминаниям А.А. Вырубовой, в семейной фирме активно работала и его жена. Более того, Вырубова прямо упомянула, что у женской половины семьи Николая II портнихой была именно «М-me Brizaak». Талантливая женщина-модельер создавала такие фасоны, которые позже дали основания мемуаристам упомянуть, что женская половина семьи Николая II одевалась просто, но со вкусом¹⁰⁸. Рене Бризак также пишет, что «императрица очень любила мою мать, она относилась к ней с большим доверием и часто советовалась с ней относительно своих детей»¹⁰⁹.

Это действительно было так. Императрица Александра Федоровна внимательно следила за внешним видом своих дочерей, и костюмы им шили те же портные, что и самой императрице. Как правило, костюмы заказывались одного и того же покроя для всех четырех дочерей. Или два парных костюма для «старших» – Ольги и Татьяны и два одинаковых для «младших» – Марии и Анастасии. Девочки по-разному относились к бесконечным примеркам. Например, великая княжна Татьяна очень любила наряды, и любое платье, даже самое простое, смотрелось на ней великолепно¹¹⁰.

Если посмотреть счета императрицы только за один год (1914 г.), то по счетам «V. Brisac», шившей «на девочек», выплатили очень приличные суммы¹¹¹.

Если посчитать, то только в 1914 г. по счетам «V. Brisac» уплатили 19 423 руб. По тем временам это огромные деньги, вполне сопоставимые с ювелирными счетами.

Мадам Бризак обшивала, кроме императриц, значительную часть состоятельных дам Петербурга. Так, в 1907 г., когда

Лили Ден первый раз представлялась императрице Александре Федоровне, то на ней было «простое белое платье от Брессак (написание оригинала. – И. 3.) и шляпка, украшенная розами». Императрице наряд молодой девушки пришелся по вкусу¹¹².

Надо признать, что мадам Бризак прекрасно учитывала особенности психологии своих заказчиц, эксплуатируя их тщеславие. Поскольку хорошо было известно, что она одевает всех дам фамилии Романовых, то она откровенно «задирала» цены. Одна из мемуаристок приводит следующий эпизод, описывая методы работы мадам Бризак: «Это была высокая смуглая женщина. Всякий раз, как она появлялась, чтобы проследить за примеркой, я указывала ей на дороговизну ее услуг. Бриссак сначала смотрела на меня с обиженным выражением лица, затем с заговорщицким видом шептала: «Прошу Ваше Императорское Высочество не кому не говорить об этом в Царском Селе, но для вас я сделаю скидку». Позднее Алики рассказывала мне о том, как она посетовала на чересчур высокие цены, на что мадам Бриссак ответила: «Прошу Вас, Ваше Императорское Величество, никому об этом не сообщать, но я всегда делаю скидку для Вашего Величества». Мы с Алики от души расхохотались! Вот старая пройдоха! Она так хорошо на нас заработала, что могла жить на широкую ногу в собственном особняке в Петербурге»¹¹³.

Следует отметить, что при заказе каждого нового платья Александра Федоровна действительно всегда интересовалась его ценой и сетовала на дороговизну. Это не было крохоборством, это привычка, впитанная со времен небогатого детства и закрепленная при английском пуританском дворе королевы Виктории. Ближайшая подруга императрицы писала, что «воспитанная при небольшом дворе, Государыня знала цену деньгам и потому была бережлива. Платья и обувь переходили от старших великих княжон к младшим»¹¹⁴. Удивительно, но царские дочери в буквальном смысле донашивали одежду друг за другом. Это мемуарное свидетельство подтверждают и счета портным-поставщикам, которые перешивали детскую одежду.

Магазин Торгового дома «А. Бризак» входил в неофициальный список «статусных» магазинов, которые могли лично посещать родственники императорской семьи. Однако хозяева магазина должны были неукоснительно выполнять определенные требования, связанные с тем, что их покупатели входили в число охраняемых лиц. Например, предприниматели должны были заблаговременно оповещать полицию о намерении царственных покупателей посетить магазин. В связи с этим Р. Бризак писал: «Я очень хорошо помню о штрафе, который был наложен на моего бедного отца полицией в тот день, когда великая княжна Ольга, сестра императора, неожиданно приехала в магазин, застав врасплох мою бедную мать, чтобы посмотреть новые модели, прибывшие накануне из Парижа. Мой бедный отец просто забыл проинформировать полицейский пост квартала. И только благодаря вмешательству великой княжны Ольги этот штраф никогда не был оплачен»¹¹⁵.

В 1901 г. Рене Бризак, окончив школу, занялся делами, далекими от семейного бизнеса: работал подмастерьем в фирме «Центральные электросети», индустриальным дизайнером на металлургическом заводе Лесснера, который одним из первых в России начал изготавливать автомобильные шасси.

В 1906 г. в Шато де Вилар в местечке Сен-Марселин во Франции скончался дедушка Рене, заложивший в Петербурге фундамент семейного бизнеса. К началу 1914 г. в Торговом доме сменилось руководство. Альбер Бризак и его жена передали семейное дело сыну Рене, в 1914 г. тот включен в «Список» как поставщик обеих императриц. Затем Альбер Бризак с женой уехали из России, но когда они оказались в Германии, началась Первая мировая война. Бросив все вещи, они бежали из Германии в Швейцарию. Французский гражданин Рене Бризак после начала войны отправился во Францию, где принял участие в боевых действиях. Рене Бризак, уезжая в августе 1914 г. на родину, оставил «у руля» Торгового дома «А. Бризак» свою жену. Осенью 1914 г. с большим трудом хозяева фирмы – чета Бризак – через Англию, Норвегию, Швецию и Финляндию вернулись в Россию. Старые Бризаки были вынуждены вновь возглавить семейное дело. В конце 1914 г. «госпожа В. Бризак» пожертвовала 400 руб. на Склад вещей, организованный императрицей Александрой Федоровной в Зимнем дворце¹¹⁶.

В декабре 1916 г. Рене Бризак получил телеграмму от матери из Петрограда о том, что скончался его отец – знаменитый модельер Альбер Бризак. Рене немедленно отправился из Франции в Россию. Надо отметить, что семейство Бризаков было известно не только в России, но и во Франции. Так, в 1916 г. кузен Рене Марк Бризак являлся главой правительства и министром авиации Франции. Другой кузен, Жюль Бризак, руководил органами общественной благотворительности.

Платье вечернее. Мастерская А. Бризака. Санкт-Петербург. Начало XX в.

Вернувшегося в Петроград Рене Бризака в феврале 1917 г. приняла императрица Александра Федоровна. Принимала она его не как главу Дома моды «А. Бризак», а как представителя союзной Франции¹¹⁷. После того как Рене Бризак прибыл во дворец, его проводили в маленький зал на первом этаже Александровского дворца. В этот день Бризак был единственным, кого принимала императрица. Императрица встретила Рене Бризака очень тепло, благословив и поцеловав в лоб. Но разговор между собеседниками так и не коснулся актуальных тенденций женской моды. Заботы были иные. После расспросов о семье императрица начала расспрашивать Бризака о настроении во французской армии, спрашивала его мнение о сроках окончания войны. Видимо, это был один из последних приемов Александры Федоровны накануне Февральской революции 1917 г.

После Февральской революции 1917 г. Бризаки начали постепенно сворачивать семейный бизнес в Петрограде. Они не видели перспектив для развития бизнеса в новой России, где проработали более 40 лет три поколения их семьи. Для такого пессимизма появились весомые основания. Весной 1917 г. Торговый дом «А. Бризак» возглавил уполномоченный Петросовета, их лучший закройщик, работавший в фирме с 1899 г. Все счета фирмы заблокировали, и распоряжаться ими Р. Бризак мог только с санкции бывшего закройщика. Бризакам категорически запрещалось переводить деньги за границу и отправлять туда свой товар. Таким образом, уже весной 1917 г. Бризаки перестали быть хозяевами своего дела. Фактически это стало концом одного из известнейших домов мод в России.

В этой ситуации мать и сын Бризаки приняли решение об отъезде из России во Францию. Они попытались «отбить» часть своего имущества и добились своего! Р. Бризак подчеркивает, что это удалось только благодаря «доброжелательному содействию наших бывших служащих, преданного персонала, большинство которых видело меня еще с моего рождения». Условия сделки с новой властью были следующими: Бризаки оставляли персоналу Торгового дома всю недвижимость, нажитую Бризаками за 40 лет жизни в России, включая все товары Дома моделей. В распоряжение служащих передавался склад с прекрасными мехами – шиншиллы, соболи и горностаи.