Игорь Владимирович Марков
Требуются плотники
Не зря всё-таки мама маленького Ёсика мечтала, чтобы сынок выучился на священника, для чего и определила на учёбу в Горийское духовное училище, а затем в Тифлисскую семинарию. Сердце матери чуяло тягу ребёнка к постижению высших смыслов. К сожалению, веру в бородатого бога молодой семинарист довольно быстро откинул и всей душой потянулся к новомодному марксизму. Похожий на научную теорию с математической формулой про «товар, деньги и деньги-штрих», марксизм тем не менее обладал всеми признаками хорошей религии: пророки – Карл Маркс и Фридрих Энгельс, толстая мало понятная книга – «Капитал», апостолы – члены Центрального комитета партии большевиков и многочисленная паства из малограмотного пролетариата. Был уже начертан главный культовый символ – серп и молот. Не хватало только главной святыни – частицы высшего божества, и не был назначен верховный жрец, говорящий от его имени. На роль божества очень кстати подошёл безвременно усопший Владимир Ильич – его телу надлежало стать нетленными мощами, а на роль верховного жреца товарищ Сталин назначил себя сам.
Как издревле заведено у настоящих демократов, провели голосование. Ради удовлетворения просьбы «некоторых товарищей из провинции» единогласно постановили – бальзамированию Ленина быть.
Благую весть о сохранении тела вождя и выставлении его для всеобщего обозрения провозгласил народу всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин на II Съезде Советов Союза ССР, который как нарочно в эти дни проходил в Москве.
Несколько странно, но в точности не известно, когда место упокоения Ленина стали называть «мавзолеем». В первых официальных сообщениях это слово не использовалось. Новая святыня именовалась привычным кладбищенским термином «склеп». Например, в редакционной статье газеты «Известия» помимо прочего сообщалось: «… академику Щусеву дано задание расположить помост внутри склепа на такой высоте, чтобы входящие в склеп могли видеть через стеклянные прорезы в крышке гроба лицо Владимира Ильича. Таким образом, паломники к гробу Владимира Ильича и после погребения его в склепе будут видеть лицо мирового вождя трудящихся».
Новая религия ещё только формировалась, а ритуал следования «паломников» к святым мощам уже был задокументирован.
Академик архитектуры Алексей Викторович Щусев построил множество прекрасных зданий, но самым известным его творением является, безусловно, Мавзолей Ленина на Красной площади. Щусев построил даже не один, а три Мавзолея. Первый – временный походил на большой деревянный ящик. Он простоял на площади до весны 1924 года, после чего был заменён на более достойное, но всё ещё деревянное сооружение. А уже в 1930 году площадь украсилась всемирно известным гранитным зиккуратом.
По непроверенным слухам настоящим автором Мавзолея был не Щусев, а сотрудник его архитектурной мастерской Исидор Аронович с необычной фамилией Француз, который участвовал во всех крупных проектах своего шефа, и, якобы, именно он, будучи по происхождению одесским евреем, предложил такую странную для русской архитектурной традиции форму. По другой версии, на оперативное совещание Политбюро, где решался вопрос о захоронении Ленина, был вызван персонально Щусев, которому поставили конкретную задачу – выполнить проект за одну ночь и с утра начать строительство. Времени для творческих поисков не было, и академик архитектуры предложил первое, что пришло ему в голову и понравилось заказчикам: «Ленин вечен, а в архитектуре есть только одна вечная форма – это куб». На том и порешили. Проект был выполнен вовремя, и усыпальница сдана в эксплуатацию точно к намеченному сроку – крайне редкий в строительстве случай.
Москву сковал жуткий мороз, почти тридцать градусов с ветром. Земля сопротивлялась, отказывалась принимать нетленные мощи вождя мирового пролетариата. Грунт промёрз настолько, что не поддавался лопатам, и котлован приходилось разрабатывать при помощи динамита.
Когда Алексей по Ильинке подходил к площади, взрывы уже прекратились. Несколько землекопов с тачками и носилками растаскивали мёрзлые глыбы. Справа от дымящейся ямы у подножья кремлёвской стены громоздился штабель цельных брёвен. Мужчина в чёрном морском бушлате стоял сверху и, тюкая топором, подчищал остатки смолистой коры. Четверо грузчиков в засаленных овчинных тулупах разгружали доски из саней ломового извозчика. Громадная серая в яблоках лошадь стояла спокойно, обречённо вздыхала и подёргивала мохнатыми ушами, из её больших ноздрей при каждом выдохе поднимались облачка белого пара.
– Стой! Куда прёшь!
Красноармеец с винтовкой подобно булгаковскому Фаготу неожиданно соткался перед Кругловым из морозного московского воздуха и перегородил дорогу. Длинный трёхгранный штык едва не воткнулся Алексею в глаз.
На вид часовому было лет восемнадцать. Худенький, невысокого роста он больше походил на сказочного гнома, чем на бойца Красной армии. Застёгнутая на две пуговицы по случаю холодной погоды будёновка обросла снизу белой колючей бородой – инеем. Толстый суконный козырёк нависал утиным клювом над круглой картофелиной носа и парой чёрных мышиных глазок. Длинные полы шинели, выданной не по росту, болтались у самой земли, закрывая ободранные армейские ботинки второго, а может быть и третьего, срока носки. Строгий голос и угрожающая стойка выдавали в нём новобранца, для которого этот пост, возможно, был первым серьёзным заданием.
Алексей остановился и рукой медленно отвёл опасный штык в сторону.
– Куда идёте? – охранник смягчил тон, вероятно сообразив, что не знает с кем разговаривает и следует на всякий случай быть повежливее.
– На работу, куда же ещё, – ответил Круглов недовольно, сделал решительный шаг вперёд, как будто торопится и удивлён неожиданным препятствием.
Но красноармеец не дрогнул. Он крепче перехватил оружие, зажал деревянный приклад подмышкой и вытянул руки вперёд. Длинные рукава шинели собрались складками, сделав его похожим на злобную птицу. «Деревня», – презрительно подумал Алексей, но для безопасности шагнул в сторону, уклоняясь от стального жала, снова нацелившегося в его глаз.
– Осторожней, служба, – сказал он и по-черепашьи втянул голову в поднятый воротник пальто. – Не ровен час, насквозь проткнёшь своим шилом.
– Пропуск, – потребовал часовой, добавляя в голос побольше строгости, как это делал комвзвода товарищ Сидорчук, но ожидаемого эффекта не получилось. Вместо грозного командирского окрика слабенькое горло деревенского пастушка, прихваченное морозом, произвело звонкий неприлично высокий девчачий писк. От неожиданности боец смутился и покраснел. Как это часто бывает с рыжими от природы людьми, он краснел очень сильно. На носу и щеках, ещё не знакомых с бритвой, густо высыпали смешные веснушки. Героический образ, не успев сформироваться, полностью разрушился.
– Пропуск – у бригадира, – уверенно перехватывая инициативу, сказал Алексей и снова шагнул вперёд.
Испугавшись, что нарушитель и в самом деле напорется на штык, часовой поднял винтовку вертикально перед собой, как бы выполняя команду «на караул», – Алексей одобрительно кивнул.
– Какого ещё бригадира? – сбитый с толку растерянно спросил красноармеец. Он уже и сам был не рад, что остановил этого молодого наглого парня: тот явно хорошо знал, что делает и куда идёт. В отличие от него – рядового необученного новобранца, которого разводящий выдернул вне очереди из тёплой караулки на подмену, ничего толком не объяснив. Сказал только, чтобы не пускал на объект посторонних пока идут взрывные работы и требовал пропуск. Хоть бы показал, какой он этот пропуск… Вот всегда у них так… ничего толком не объяснят и командуют…
– Я ж тебе русским языком говорю, – продолжал Алексей напирать, развивая наступление, – мой пропуск у бригадира плотников, Степана Петровича, на объекте. Иди сам и спроси у него, у Степана Петровича. Спроси: Круглов Алексей Сергеевич здесь работает? Он тебе ответит: здесь. Ты, надеюсь, Степана Петровича-то знаешь? Или ты и его на объект не пустил? Может быть, ты вообще никого сюда не пускаешь? Может быть, ты тут самый главный? Сам решаешь: кому приходить на работу, а кому нет. А? Чего молчишь?
Часовой не знал никакого Степана Петровича, он кроме своего комвзвода товарища Сидорчука и одного паренька – Петра Никишкина, с которым вместе мобилизовался, в этой Москве и узнать-то ещё никого не успел. И что ответить этому городскому парню он тоже не знал, смотрел с опаской, как тот от холода уже начал агрессивно притоптывать и подпрыгивать на месте.
