Игорь Викторович Лопарев
В поисках врат Стылой Тени
Глава 3
– Разрешите? – в дверном проеме показался полноватый невысокий человек с круглым загорелым лицом и обширными залысинами на лбу.
– Да, Гугу, проходи, не стой в дверях,– Симба поднял глаза на вошедшего и слегка улыбнулся. Приглашающим жестом показал на кресло, стоявшее с противоположной от него стороны письменного стола. Стол, кстати, размерами своими мало чем отличавшегося от полноценной посадочной площадки для одноместного мини-геликоптера,– никак, оторвал я тебя от послеобеденного отдыха?
– Да какой тут отдых, – старший помощник немного замялся, – Уоссва намекнул, что завтра опять в дорогу. Так ведь?
– Ага, в дорогу, причем дорогу дальнюю, – капитан оперся локтями о стол и перевел взгляд на карту, немного небрежно расстеленную на необъятной столешнице, – твоей первоочередной задачей сейчас является прокладка курса до вот этой бухточки на восточном побережье острова Холодных слез.
– Это, если не ошибаюсь, самый северный из островов архипелага Полярной каракатицы… А дальше только ледовые поля, а на карте так и вовсе белое пятно,– Алакви заёрзал в кресле, как будто пытаясь вернуть себе только что покинувшее его ощущение комфорта, – мы полезем туда?
– Деваться некуда, полезем, – Симба устремил взгляд внутрь себя, видимо, пытаясь поймать только что возникшую, невнятную, но потенциально важную мысль. Мгновением позже, он, вернулся к разговору, – и знаешь, наверное, следует маршрут наш проложить так, что бы о том, кто мы и куда мы путь держим, как можно меньше народу знало.
– Что, никаких промежуточных остановок, – начал уточнять старпом, – и над становищами олча лучше не появляться?
– Никаких остановок. И этих рыбоедов давай беспокоить понапрасну не будем, – подтвердил руководитель экспедиции, – запасы того, что может нам потребоваться в походе, погрузим перед стартом с наших складов. Все необходимое должно быть в наличии.
– Ну навскидку да, все должно быть, – согласился с капитаном Гугу, задумчиво теребя мочку правого уха, – кассеты нагревательных элементов получили позавчера, а сегодня, вон, и газ иланга привезли – Пегий уже баллоны, наверное, заполнил.
– Это замечательно. А что можешь сказать о наших недавних усовершенствованиях? – крайний вылет дирижаблем командовал старпом, а капитан как раз и занимался заказом и оплатой дорогостоящих расходников, попутно улаживая свои таинственные дела.
– Гироскопы, полученные из Меридиана, оправдали наши ожидания – энергопотребление мизерное, точность показаний навигационных систем заметно возросла, – воодушевленно начал докладывать старпом, – так что тут мы не прогадали. А вот дополнительная термостойкая внутренняя обшивка баллонов с интегрированной электронагревательной сеткой, на мой взгляд – это уже лишнее. Эффект малозаметен.
– Ну, это как раз и не удивительно, – Симба отнюдь не казался расстроенным, – ты же высоко не поднимался, да и летал только в наших широтах – тут температура воздуха, даже на наших рабочих высотах, скажем так, не экстремальная. А вот при сильно отрицательных забортных температурах это может повысить на десять – пятнадцать процентов подъемную силу газа иланга в баллонах дирижабля. Но продолжай – мне интересно, как себя показали эти разрекламированные экспериментальные системы гиростабилизации поля зрения орудийных прицелов.
– По поводу гиростабилизаторов вооружения,– старпом зачастил, стараясь поскорее донести приятные новости до командира. Словно он пытался уподобиться тем самым пулеметам, о качестве стрельбы которых зашла речь, – после крайних стрельб я обработал их результаты, сравнил с результатами предыдущих, и пришел к выводу, что эффективность огня электропулеметов повысилась на тридцать – тридцать пять процентов, а главной курсовой орудийной спарки – чуть ли не на 50 процентов.
– Значит средства, все-таки, не зря потрачены – удовлетворенно прокомментировал слова старпома капитан, – ну ладно, ты знаешь, что делать…
– Так точно! – Гугу вскочил, как подброшенный мощной пружиной, и комично попытался вытянуться во фрунт, – Оставайтесь здоровым, капитан!
– Иди хорошо, – улыбнулся Симба Ситоле и откинулся на спинку кресла.
Глубокий вечер. Старший помощник Гугу Алакви ушел уже давно, дабы незамедлительно приступить к исполнению полученных указаний. Под толстым чечевичным стеклом мерно тикает висящий на стене механический хронометр, заключенный в круглый медный корпус. Он бесстрастно отмеряет, как капля за каплей истекает время дня сегодняшнего и неминуемо надвигается день завтрашний со всеми его заботами и неизбежными неожиданностями. Настольная лампа создает приятный полумрак, который охватывает все пространство кабинета, за исключением небольшого освещенного пятна на потолке и яркой круглой лужицы электрического света на полированной столешнице, непосредственно под бахромой, свисающей с нижнего края плотного тканевого абажура. В круге света лежит несколько листков пожелтевшей бумаги с какими-то корявыми записями и новомодный самопишущий прибор, стилизованный под хвостовое перо птицы тауси16. В правом дальнем углу стола поблескивает полированной бронзой угловатого корпуса электрорасчетчик, созданный на островных мануфактурах королевства Меридиана. Прибор, безусловно, полезный, но чрезмерно дорогой.
Вдоль боковых стен помещения, теряющихся в этих искусственных сумерках, едва угадываются, благодаря размытым неверным бликам, стёкла массивных книжных шкафов. За ними притаились шеренги разнокалиберных томов, выдающие себя только едва заметным мерцанием тусклой позолоты на кожаных корешках.
Дым ароматной курительной смеси висит в замкнутом пространстве кабинета чуть ли не осязаемыми пластами. Причудливые формы, порожденные движениями воздуха, неспешно сменяют друг друга, плавно клубясь и перетекая из одной в другую. На какие-то ничтожные мгновения в струях дыма угадываются хищные образы фантастических зверей, тут же сменяемые призрачными деревьями, находящимися в процессе трансформации в столь же призрачные и зыбкие силуэты устремленных ввысь башен, на месте которых уже угадывается что-то еще…
Глава рода Ситоле устало развалился в глубоком тяжелом кресле, покрытом велюровым чехлом темно-вишневого цвета. Глаза прикрыты. Правая рука периодически подносит к губам мундштук трубки с длинным, слегка изогнутым чубуком и чашей из дерева мзейтуни17, украшенной мастерски вырезанной на ней физиономией криво ухмыляющегося чёрта-исихого. И когда мундштук касается губ, грудная клетка медленно поднимается, вдыхая терпкий, с цветочно-ягодными нотками дым. С выдохом он устремляется вон из легких, что бы тут же вплестись в плавающие по кабинету косматые дымные жгуты и добавить свой аромат к запахам дорогой кожи и мореного дерева стенных панелей.
Пальцы левой руки, покоящейся на подлокотнике, без приложения избыточных усилий, но надежно, держат бокал, форма которого напоминает нераспустившийся цветок шиповника. Бокал до половины заполнен жидкостью красно-коричневого цвета. Это выдержанный на протяжении двух десятилетий в дубовых бочках спирт, полученный путем двойной перегонки перебродившего сока плодов и-апула18.
Капитан приоткрыл глаза, приподнял бокал и поднес к лицу. Слегка качнул хрустальный бутон – и его содержимое омыло тонкие стенки сосуда. Аромат фруктового сада поплыл по кабинету, смешиваясь с запахом курительной смеси…
Вдохнуть этот бесподобный букет, пригубить напиток, неспешно покатать по ротовой полости. Ещё и ещё. Насладиться процессом впитывания волшебной жидкости прямо в слизистую оболочку. Поймать ускользающее послевкусие. Затянуться. Выпустить дым, закрыть глаза и откинуться на спинку кресла.
Завтра предстоит суетный день…
По мере того, как тяжёлые капли срывались вниз и разбивались о поверхность артефакта, стенки его приобретали все большую и большую прозрачность, А внутри этой каменной таблички начал проявляться светящийся молочно-белый сгусток. Пространство света вскоре заняло весь объем артефакта, а когда о поверхность камня ударилась очередная капля крови, в потолок помещения уперся сияющий столб физически ощутимого света.
И пространство каюты, размылось, поплыло клочьями и лоскутами оболочек поврежденной реальности. За вихрем этих мельтешащих обрывков все более четко обрисовывались стены. Ограниченная стенами площадь представляла собой октагон диаметром около двадцати метров. Стены были сложены из кубических блоков темного плотного камня, с гранью около восьми метров. Они поднимались ввысь, теряясь вверху во мраке. Внизу же, в самом центре зала лежал бронзовый поднос, на котором покоилась эта самая табличка. Как раз благодаря свету, которым она сейчас была наполнена и различались стены и каменный пол. Реальность стабилизировалась.
Нтанда, как была в комбинезоне и тапочках, так и стояла перед этим подносом, сжимая в правой руке стилет. Кровь из пореза на левой руке более не капала. Мало того, порез закрылся. Да и не до него было.
Взгляд девушки прикипел к артефакту. А с ним продолжались какие-то неспешные метаморфозы. Световой столб исчез, но на смену ему появился более сфокусированный луч – однако, не успев появиться, он тут же трансформировался в плоскость, подобную экрану, размерами примерно 2 метра на метр с небольшим. Повис этот экран прямо перед глазами незадачливой любительницы экспериментов с непрогнозируемыми последствиями. На экране начали появляться изображения. Они мгновенно сменяли друг друга, как будто кто-то очень быстро и небрежно листал огромный альбом с цветными иллюстрациями. Сознание девушки даже не успевало выхватить что-либо осмысленное из этого калейдоскопического мелькания цветных пятен и размытых силуэтов. Трудно сказать, насколько долго это продолжалось. Нтанда уже не совсем уверенно себя ощущала. Она погрузилась в какой-то странный транс, в котором была только она и эти мелькающие невнятные образы.
И вдруг все мгновенно прекратилось. Опять проявилось пространство каюты, И деревянная обшивка её стен заменила собой громадные камни из недавнего виденья. На столе стоял поднос, где в небольшой лужице крови отмокал артефакт. Голова просто раскалывалась от внезапно нахлынувшей боли.
Нтанда положила на стол стилет, который она так и сжимала в правой руке и бросила взгляд на хронометр, стоящий на столе. С момента, как она приступила к этому эксперименту, прошло чуть меньше, чем шесть часов. И тут, после всех этих чудес и странностей, у неё вдруг возникла мысль, потрясающая своей обыденностью и приземленностью – а не осталось ли на камбузе после обеда, который она таки пропустила, еще чего-нибудь, что можно было бы укусить? Ибо есть, вдруг захотелось, как перед смертью.
Прибрав следы своего эксперимента, она вызвала стюарда, попросила принести что-нибудь съедобное. Съедобное было доставлено оперативно и в достаточных количествах. Праздник желудка начался. Так, что там у нас, под этой крышечкой? Ага, острый мясной супчик. Так, копчёности, колбаска, что там еще плавает? Все? Так быстро? Ладно, а под этой крышечкой что? Ага, стейк с тушёными овощами. Хочу-хочу-хочу. Ну вот. Теперь очередь вот этих вот маленьких эклерчиков. Ну, какие ж они действительно маленькие то оказались, одно расстройство. Да и не много их было, если честно. Эх, как же все приятное и хорошее быстро заканчивается то.
Вот, не заметила сама, как и этот маленький праздник закончился. Только приятное чувство сытости осталось. Но оно тоже пройдет. А вообще, если по большому счёту, то всё пройдет, да. Кстати, и головная боль, которая мучила ее перед едой, тоже как-то незаметно рассосалась.
Поднялась на палубу, огляделась. Отец, как обычно, стоял у фальшборта и смотрел на струи забортной воды.
– Отец, кажется, у меня что-то начало получаться, – несмело сказала она, – дело с мёртвой точки сдвинулось.
– Замечательно, молодца, – Афолабе Молефе обернулся и задал вполне ожидаемый вопрос,– и что же тебе удалось сделать с этим булыжником? – и из формы вопроса следовало, что артефакт, на который первоначально возлагалось столько надежд, сильно утратил популярность и председатель правления гильдии «Черное золото» стал гораздо скромнее в своих желаниях.
– Я провела обряд активации этого, как ты выразился, булыжника, – она решила пока не акцентировать внимание на подробностях произошедшего, – в результате артефакт, как мне кажется, произвел загрузку какой-то информации в мое сознание. Какой именно, пока не поняла. Надо разбираться.
– А как ты поняла, что он загружал информацию? – он про себя сделал пометку, что ничего, собственно, пока не выяснено, и конкретный результат пока не достигнут, – и как ты думаешь извлекать эти данные уже теперь уже из своей головы?
–Как поняла? В процессе активации, у меня перед глазами мелькали какие-то картинки и образы. Мелькали с такой скоростью, что осознать ничего конкретного я не успевала. И продолжалось это почти шесть часов, – и, вспомнив о головной боли, она добавила – да, сразу после этого голова стала болеть невыносимо. Скорее всего, из-за того, что в нее теперь впрессованы большие объёмы не пойми чего. Притом без моего согласия, – выдав эту тираду, она даже губки надула, выражая тем самым свою обиду незнамо на кого, за такое не куртуазное с собой обращение.
– А что касается извлечения этих знаний, – она посмотрела на небо и на скользящие по нему облачка, – буду медитировать, ну и пытаться разобраться вообще, – она опять замялась, но мысль всё-таки завершила, – по-всякому.
– Картинки, говоришь, мелькали, – Афолабе задумался на секунду, потом, глянул на дочь и скомандовал, – а пойдем-ка ко мне, посмотрим кой на что.
Они спустились в его каюту, треть площади которой занимал письменный стол. Пока Нтанда стояла в дверях, ожидая того момента, когда её глаза адаптируются к полумраку каюты после солнечной палубы, отец извлек из одного из шкафов полотнище плотной бумаги, видимо для прочности и износостойкости ещё и наклеенной на ткань. Это была карта северных областей материка Бара.
Расстелив ее на столе, он подозвал Нтанду.
– А вот эти картинки ничего не напоминают тебе?
Нтанда сначала непонимающе смотрела на карту, потом в ее глазах мелькнула тень узнавания.
– Что-то подобное я, скорее всего, видела, вот только это была не карта, я видела все эти острова, как бы с большой, очень большой высоты. Сейчас так высоко, наверное, ни один аэростат не рискует подниматься. Только тут у тебя, мне кажется, не все, – она начала уже более осмысленно вглядываться на территории, изображенные на карте.
– Это самая точная карта, которая на сегодняшний день нам доступна,– сказал Афолабе, – покажи-ка, а лучше вот тебе карандаш, дорисуй недостающее. Сможешь?
– А давай, – Нтанда потянула руку за предлагаемым карандашом, – рисовать нас тоже, вроде как, учили.
И она деловито приступила к совершению географических открытий, то есть к изображению недостающего на карте, к северу от острова Холодных слез в архипелаге Полярной каракатицы, небольшого клочка суши. И гораздо севернее отметки, стоявшей на карте на восточном берегу этого острова.
Отец внимательно следил за движениями карандаша в руках дочери. И когда она закончила, наклонился над картой и задал вопрос, ответ на который и так был очевиден.
– Так там севернее еще остров?
–Да. И нам, как следует из информации, предоставленной мне артефактом, именно туда, – сказала она уверенно.
– Это дальше, чем я рассчитывал – отец нахмурился, – наши аналитики предполагали, что нам не надо будет продвигаться дальше вот этой отметки, – он указал на восточное побережье острова Холодных слез.
Нтанда долго стояла у карты, но смотрела не на нее, а как бы внутрь себя. Потом вытащила из пальцев отца карандаш, который тот задумчиво вертел, и уверенным движением нарисовала крестик в центре нарисованного ею же острова.
– Тут. Нам надо идти сюда. Нас ждут Врата Стылой Тени и то, что за ними, – она приложила к вискам ладони и охнула, как от боли,– Только не спрашивай, что это за Врата такие. Не знаю я. Знаю только, что они есть и нам их не миновать. Пап, я к себе пойду, надо отлежаться. И голова опять, как будто по затылку дали чем-то тяжёлым.
– Иди. Отдыхай, конечно, – сочувственно произнес отец, – но если вдруг что-нибудь станет проясняться, постарайся сразу меня извещать об этом, – он запнулся, но почти сразу продолжил, – и никому ни слова о том, что ты смогла сделать. Это действительно важно. Критически важно.
До каюты своей она едва доковыляла.
Голова опять раскалывается. И безумно хочется спать. И в голове, как будто что-то ворочается, стучится изнутри о кости черепа, порождая эту самую мигрень.
– Теперь ждать, пока и это пройдет. Но какие её годы, дождется, – мелкие беспорядочные мысли порхали в сознании Нтанды, опасаясь что-нибудь задеть своими крылышками, что бы не вызвать очередной всплеск чудовищной боли,– и не поздно ведь ещё, едва стемнело. А ноги уже не держат. Но ладно, еще набегаемся. А сейчас спать.
Девушка бросила взгляд, в котором содержалась целая гамма эмоций, на пластинку зелёного камня с черными прожилками, заботливо оттертую ею от её же собственной крови. Лежит себе на прикроватной тумбочке, каменюка. Как будто бы ничего и не было.
– Ладно. С камнями потом, всё потом,– сказала она сама себе, забираясь под одеяло,– отвлечься надо, поспать надо,– и, бросив ещё один взгляд на артефакт, продолжила, убедительно так, но непонятно, к кому обращаясь,– и снов не-на-до. Ни-ка-ких.
Проснулась ночью. Всё вроде бы нормально. Удалось всё-таки чутка спокойно поспать, без мистики, хоррора и прочих остросюжетных кошмаров. Через несколько секунд после того, как глаза открылись, сообразила – пить. На столе должен был стоять графин с водой. И тут она ощутила какую-то неправильность, что-то было не так. Ну конечно, в каюте не темно, хотя должно было бы быть. Причина – вот она, на тумбочке, распространяет слабое свечение, с лёгкими, травянистого цвета, нотками. Лежит себе, камушек, светится. Ну, дело то житейское. Хотя, если камушек светиться начал, то от греха его надо положить так, что бы видно его не было, всем тем, кто мог войти в каюту. А лучше, что бы вообще никто не видел, так оно понадежнее будет. Во избежание, так сказать, ненужного ажиотажа. И для профилактики от возникновения глупых вопросов у излишне любознательных индивидуумов.
Она вылезла из-под одеяла. Не утруждая себя поиском тапок, прошлепала к столу. Долго и с наслаждением пила из горлышка графина. Приличным девушкам оно, конечно, не пристало так вульгарно себя вести. Так никто же не видит, можно и расслабиться. На обратном пути прибрала светящийся камушек в тумбочку и забралась обратно в кровать.
Закрыла глаза, успокоила дыхание, начала погружаться в сон. И тут началось то, чего она опасалась. Засыпание обернулось погружением в сердце вьюги. Вокруг нее вращались струи воздуха, несущие какую-то ледяную крошку. Холода, правда, не чувствовалось. Это хоть и странно, но возражать против отсутствия неприятных ощущений было бы глупо. Когда горсть этих снежинок проносилась мимо лица, обострившееся внимание выхватило интересные детали. То, что крутилось в воздухе, было очень похоже на снежинки, но таковыми не являлось. Это были те самые серебристые знаки. Странные, надо сказать, знаки. Нечто среднее между угловатыми символами, которые оставались на древних камнях покинутых храмов Милеле Нжиа и иероглифами многочисленного и древнего народа Чжоужэнь с восточного материка.
Но вот метель стала утихать, и серебристые знаки осыпались на серебристую же поверхность равнины, по которой теперь шла Нтанда. Воздух был наполнен влагой до предела. Клочья белой дымки проявлялись уже на расстоянии метра, а метрах в пятнадцати-двадцати стояла уже плотная стена морозного тумана, непроницаемая для взгляда. Девушке казалось, что она заключена в полусферу из грязно-белой ваты. И полусфера эта двигалась вместе с ней. Где то, на границе восприятия, послышался далекий детский плач. Прямо перед девушкой, на высоте около трёх метров от земли, белая стена начала колебаться, обрывки дымки отделялись от нее и отлетали прочь от эпицентра возмущения. А спустя секунду из этого места, совершенно бесшумно и странно медленно, мерно взмахивая широкими крыльями, вылетела огромная полярная сова, как будто материализовавшись из клочьев тумана. Её янтарные глаза буквально на мгновение скользнули по лицу девушки. Этот взгляд вызвал массовый забег мурашек по ее спине. Причем по габаритам своим, мурашки эти, судя по ощущениям, сильно превосходили размерами даже тропических муравьев-людоедов. Пока Нтанда стояла на месте, сражаясь с внезапно нахлынувшим безотчётным страхом, сова, все так же мерно взмахивая крыльями, исчезла в противоположной туманной стене, оставив после себя только призрачные звуки удаляющегося детского плача.
Во сне время течет по своим законам, а потому, как много его утекло до той поры, когда перед девушкой показалась все более расширяющаяся прогалина в туманной стене, она вряд ли сказала бы. И в открывшемся пространстве было видно, что снежно-серебристая поверхность равнины резко заканчивается, и дальше – скудная желтовато-зеленая щетина редкой травы, на которой скупо разбросаны уродливо перекрученные карликовые деревья. Прямо впереди, на границе, разделявшей серебристо-белую и желто-зеленую поверхности, на расстоянии двух метров друг от друга стояли два трехметровой высоты обелиска. В основании своём каждый из обелисков имел квадратное сечение, примерно метр на метр, и плавно сужался, переходя в конус заострённой вершины. Материалом, из которого были вырезаны эти столбы, был плотный темно-серый камень с черными прожилками. Она окинула взглядом пространство, которое уже не было скрыто в тумане. Желто-зеленая поверхность имела форму круга диаметром около четырех километров. На границах этого круга, с интервалом примерно километр стояли пары каменных обелисков – братья-близнецы тех, что Нтанда видела перед собой.
На противоположной стороне круга находилась скала, чьи склоны почти отвесно уходили ввысь, теряясь в низких грязно-серых облаках. На передней грани скалы на уровне земли зиял широкий чёрный провал, по бокам которого так же стояли уже описанные обелиски.
Она вдруг поняла, что цель их путешествия находится во тьме этого провала. Попробовала пройти между обелисками и приблизиться к провалу. Но продвинуться не смогла. Воздух стал материально-вязким, и пройти сквозь него никаких бы сил не хватило бы. Она попробовала обойти обелиски. Результат тот же. Тут она бросила взгляд на поверхность сначала правого, а потом и левого обелиска. И только сейчас, приглядевшись, увидела на поверхности стоявшего слева от нее каменного столба углубление, по габаритам своим идеально подходившее для того, что бы туда можно было уложить заподлицо один вредный камушек, который сейчас освещал внутритумбочное пространство в её каюте.
Информация усвоена. Решение задачи, которая еще даже не была надлежащим образом сформулирована, найдено. Камень нужно брать с собой. Без него нечего и пытаться.
Девушка снова ощутила себя падающим листом, а это значило, что наконец-то можно отдохнуть по настоящему, вплоть до того момента, когда утро даст старт очередному этапу большого забега, называемого, по какому-то недоразумению, жизнью.
Утром все было, как обычно. То есть умывание со всеми сопутствующими процедурами, легкая утренняя зарядка. И обязательная медитация, прочистка энергетических каналов, нормализация тока в них энергии. В общем, все те действия, которые способствуют окончательному пробуждению организма. Затем стюард принес маленькую чашку крепко заваренного напитка из прожаренных зёрен буна и стакан холодной воды, такой холодной, что аж зубы ломило. Буна был горьковатый, как она и просила. Горький она и любила, и если и с кислинкой – то с очень слабой, символической. Горечь напитка бодрила, обостряла чувства и заставляла глаза раскрываться шире. И для того, что бы вкус напитка не ослабевал, после каждого глотка его следовало запивать водой. Вода смывала все вкусовые ощущения с языка. Тогда вкус последующего глотка был таким же объемным и интенсивным, как и предыдущий.
За завтраком в кают-компании собирались все, кроме вахтенных. Народу за столами рассаживалось много. Она негромко сказала рядом сидящему отцу, что появились некоторые новые данные. Он одобрительно хмыкнул, и так же негромко сказал, что минут через пятнадцать после окончания завтрака ждёт ее на палубе.
Перед выходом на палубу она все-таки накинула бушлат. Ветер, по сравнению со вчерашним днём, заметно усилился, да и похолодало. Волны за бортом обзавелись пенными шапками и увеличились в размерах. Экспедиционное судно приближалось к цели.
Когда она поднялась на палубу, отец уже стоял у фальшборта, как обычно. Нтанда подошла к нему и начала излагать то, что увидела в своем сегодняшнем сне. После того, как она рассказала о поле с пожухлой травой, обрамлённом обелисками серого камня, отец согласно кивнул.
– Да, в процессе изучения архивных записей мы пришли к выводу, что там существует какая-то климатическая аномалия. Значит, так оно, скорее всего, и есть. Так как сны твои, это не что иное, как часть всплывающей в твоем сознании информации, переданной тебе артефактом,– а потом он задал вопрос, который предвосхитил, в какой-то мере, продолжение ее рассказа, – а что-нибудь по поводу трудностей доступа в твоем сне не просматривалось? А то в изученных нашими аналитиками записях были какие-то невнятные намеки на вероятность возникновения проблем.
– Ты знаешь, да. Когда я во сне попыталась ступить на траву – меня что-то не пускало, воздух сгущался, уплотнялся и, как бы, выталкивал меня.
– Плохо. Я надеялся, что это всё-таки будет не так,– он был явно расстроен, причем серьёзно так расстроен, и, словно разговаривая сам с собою, спросил, – и как бы нам теперь с этим справиться то?
Нтанда, почему-то понизив голос, выдала следующую порцию информации, которая прибавила отцу оптимизма.
– Я почти уверена, что наш артефакт и есть ключ, открывающий проход к Вратам, которые расположены на этом заросшем травою пятачке посреди снежных полей.
– Почему почти?– тут же спросил мгновенно пришедший в себя председатель правления гильдии.
– На поверхности обелиска была ниша, как раз по его размерам. То есть я предполагаю, что эта ниша и есть своеобразная замочная скважина, а сам артефакт – подходящий к этому замку ключ. Во сне этого камня со мною не было,– она виновато опустила глаза, – и поэтому проверить это своё предположение экспериментально я не могла. Но то, что артефакт с самого начала выдаёт информацию именно по этому месту, косвенно доказывает, что он и является ключом для прохода туда.
– Понятно, ну, у нас все равно нет больше ничего, что могло бы нам помочь, задумчиво сказал Афолабе, – и, наверное, так оно и есть. Если учесть, что экспедиция, отправленная гильдией Бережливых, не вернулась, а артефакт пылился в архиве…
– Значит, они так и не проникли за обелиски, даже если туда и добрались, закончила за отца эту мысль девушка,– а настойчивые попытки проникнуть туда без ключа могли привести к активации каких-то защитных механизмов или магических конструктов.
– Вот они и не вернулись, – резюмировал Афолабе.
–И, отец, во сне была полярная сова, большая такая, она пролетела мимо меня, в это же время я слышала плач ребенка. И очень не по себе мне было. Очень. Что бы это могло быть?
– Не знаю, дочь, не знаю, – нахмурился отец,– но в таком деле мелочей быть не должно. После выгрузки спросим у местных, у олча. Все равно стартовать будем от их становища. Они там сейчас должны уфаву заготавливать. Про полярных сов они, наверное, больше нас с тобой знают.
Вторая неделя плавания подходила к концу. Корабль приближался острову Холодных слёз. И, по всей видимости, нужно будет бросать якорь в одной из бухт восточного побережья острова. И надолго, поскольку уже сейчас приходилось уворачиваться от совсем не маленьких льдин, то и дело пытающихся попробовать корпус «Инсиндизо» на прочность. Пока удавалось избегать столкновений, но уже однозначно становилось ясно, что дальнейшее продвижение на север осуществимо только по суше, ну или по льду. Так что, достигнув подходящей бухты, корабль встанет на якорь, и будет ждать возвращения сухопутной экспедиции.
После того, как Нтанда увидела сон с совой, она получила передышку. То есть с того дня не было никаких снов, связанных с предстоящим переходом. Возможно, пока у неё не возникало вопросов, информация, поселившаяся в её мозгу, и не пыталась пробиться к её сознанию. Это её вполне устраивало, так как позволяло высыпаться.
Надо отметить, что с момента пробуждения артефакта тот продолжал испускать мягкое свечение, так что из тумбочки девушка его не извлекала. Во избежание. Кроме того, она отметила небольшое, но неуклонное повышение качественного эффекта традиционных медитаций. Она стала лучше ощущать свои основные энергетические каналы и получила возможность, правда, пока слабую, ощущать «чудесные» энергетические каналы, концентрируя свое внимание на некоторых узловых точках, находящихся на этих каналах. Из теории она знала, что лекари могли поправлять состояние здоровья своих пациентов, воздействуя на эти точки. Воздействие на эти точки практиковалось, так же, и в боевых искусствах, и даже некоторые заплечных дел мастера использовали эти точки в своем нелегком труде.
Что же касается Нтанды, то она, как артефактор, должна неуклонно развивать свою энергетическую структуру для взаимодействия с артефактами. Надо сказать, что взаимодействие с артефактами, как правило, сводилось к их зарядке. В современном мире секреты изготовления и тонкой настройки артефактов были утеряны. Потому так ценились артефакты древних в рабочем состоянии, которые, как правило, попадали на рынок благодаря археологическим изысканиям. Отдельная проблема состояла в распознании функционала найденных артефактов и механизма приведения их в действие. Единой методики не существовало, но и тут развитая энергетическая структура организма давала дополнительный шанс на успех. Хоть и небольшой совсем.
Корабль углубился в бухту и, расталкивая корпусом мелкие льдины, двинулся по направлению к северному пляжу, усеянному поверх галечника более крупными округлыми камнями. На южном пляже бухты находилось лежбище уфаву. Корабль к ним не приближался, а потому ластоногие и не обращали на него никакого внимания. Видимо, вид пароэлектрохода никаких опасений у них не вызывал. Непуганые совсем.
За каменистым пляжем начиналась плавно повышающаяся снежная равнина. На расстоянии примерно двух с половиной километров от бухты равнина заканчивалась. Далее громоздились базальтовые скалы, на склонах которых устраивали свои гнезда многочисленные чайки. Недалеко от скал дымились костры охотничьего становища кочевого народа охотников и рыболовов, народа олча.
