Игорь Унин
Стать нижней
«Здравствуйте», – сказала она. Мужчина ничего не ответил и даже не повернул в её сторону голову. Молча затянулся сигаретой. «Здравствуйте, это я. Не узнаёте? Два дня всего прошло».
Мужчина посмотрел тяжёлым взглядом. Она его рассмотрела. Нет, не Хворостовский. Крупный нос, поджатые губы. А лицо очень живое, в особенности глаза. Точно больше сорока. Может, и больше пятидесяти. Нет, очень интересный мужик, а ремень, которым он её лупил, от «Армани». По пряжке видно. Очень стильный. Волосы лежат ухоженно. Волосок к волоску.
Опять затянулся и спросил: «Что, ещё получить хочешь?»
«Хочу!» – нагло сказала она. И чуть не рассмеялась, ощутив себя на волне. Потому что на вопрос «Чего надо?» планировала ответить «Ещё хочу!» А тут даже проще получилось. И она решительно вперилась в мужчину, чуть расставила ноги, упёрла руки в бока и стала раскачивать бёдрами. Из какого века такой перформанс?
Мужчина посмотрел с большим интересом, но даже не улыбнулся. Вообще лицо каменное. На то и мент. Почему она так решила? Потому, что сказал, что сам из полиции? Не факт ведь.
Он спокойно смерил её фигуру, задержал взгляд на бёдрах. Потом сделал ещё затяжку. «Ну, пошли».
…Седьмой этаж, самая дешёвая металлическая дверь. Комната чистая, мебель старая. Как-то не вяжутся с ней дорогие костюмы, развешанные на ручках шкафов родом из семидесятых годов. Обои давно выцвели. Серый диванчик и неизменный красный ковёр на стенке. Роскошный кожаный чемодан на старом кресле, которому давно место на свалке. А вот ещё один контраст: постельное бельё в спальне абсолютно новое. Что-то потустороннее, такой мужик и в такой обстановке Совка семидесятых. Снимает, наверное.
А вот сейчас надо быть предельно наглой. Она без команды начинает прямо сразу раздеваться. «Трусы сразу снять или потом снимете вы?» Я согласна, понятно?
Ура! Он снимает брюки, прямо сразу. Красивые, покрытые седыми волосами ноги. Сильные тренированные ляжки.
Она без спросу схватила подушку и легла животом прямо на неё. Тоже домашняя заготовка. Так делают в фильмах, которые она видела. Так её африканский козырь заметнее. А ещё развела ноги, хотя команды не было. «Тебя часто лупят?» – насмешливо спросил Хворостовский. «Нет. Совсем нет».
У него чёрные боксеры. Вау, есть реакция. А то бы она оскорбилась. Значит, всё будет. А там у него много. Пожалуй, столько она разве что в порнухе видела, вживую нет.
Может, не надо её так сильно? Может, лучше сразу, без этого? Но надежды напрасны. Её африканский зад опять ощутил удар. Терпеть можно, но как-то всё равно диковато. Но у таких, как этот дядька, так ведь принято, главное, что потом. Вообще-то главное, чтобы «потом» хотя бы вообще было. А то ведь есть такие, что и без продолжения. Тут совсем не понять. Ей, по крайней мере.
Щелчки ремня и запах «Брита». Боль ожога, импульс вдоль всего тела. Ну всё же, может, пока хватит? Она повернулась с обидой ребёнка: я тебе уже дала, дай и ты мне. Он понял. Он ведь на себя роль папика взял, а не анимешного садиста. Дал кнута, дай и пряник.
Когда подвинулся к её голове, она улучила момент и постаралась ртом перехватить через ткань приблизившийся к её лицу… ну, в общем, то, что может увеличиваться. И получила сочную оплеуху.
Понятненько. Там всё так запущено, у предков. Значит, анала не будет тоже. Дядя честных правил. Он такое отвергает. А вот порка незнакомых девушек в подъезде для него – норма.
А потом… Он, конечно, правильный дядечка и надел презерватив. Однако она успела увидеть, что он обрезан, и это красиво. Обалденный рельеф.
Всё было суперправильно. Чтобы не писать пошлости, скажем: в двух самых часто встречающихся позах. И предложим интерактивному читателю их себе представить. Но так смотрелось со стороны. А Капитолина ощутила внутри себя что-то типа гармонии завершённости. То есть не надо никуда дальше: предел. Дальше – избыточно.
А ещё какой-то очень правильный ритм, который она раньше себе даже не представляла. Вот так, правильно, до миллиметра вглубь, до доли секунды выверено. Наверное, так и должно быть. Лучше быть уже не может.
В первый раз он зажал ей рот рукой. Потом всё же вставил – ау, фетишисты, для вас подробность! – её собственные трусы. Ей не хватало воздуха, и в этом был какой-то прежде неизвестный ей кайф. А в целом ощущения были… ну, вот как раз какие себе и представил интерактивный читатель.
А дальше ей даже не предложили воды. Ну и пусть. Она всё равно в восторге. Но показывать нельзя. Потупить взор и молча одеться. Он оделся тоже.
«Вас как зовут?»
«Зачем? По-моему, всё ясно».
Что ей должно ясно быть? Что он это для неё сделал, а не для себя? Но ведь она о таком и не думала никогда. Он ведь не интересуется, понравилось ли ей. Просто уверен, что иначе и не может быть. Какая-то другая, более совершенная разновидность секса: не так, как с парнем. И дело тут не в размерах и даже не в движениях, а в атмосфере психологического контакта. На правах подчинённой и ведомой. Тогда всё к месту.
А хорошо он приложил её оплеухой! Что-то иное, не те оплеухи от малолетних адептов АУЕ, которые её иногда били, пока она ещё не была девушкой Блича: так бьют чужую, а не свою. Её били сверстники. Самоутверждение не до конца уверенных в себе и чуждых самых основ гендерного воспитания сопляков.
«Когда ещё прийти?»
Мужчина впервые чуть улыбнулся, его глаза перестали быть жёсткими. «Послезавтра. В это же время».
Она придёт. Она никому не расскажет и ни с кем не захочет советоваться. Ещё думала, что прежде чем получать разнообразие от юнцов, хорошо узнать, как это делают опытные. Классика даже без разнообразия даёт такое, что разнообразие без классики дать не может.
Прошло ещё несколько встреч. Капитолина пребывала в состоянии постоянного возбуждения – и днём и ночью. Но это не любовь, выражаясь словами Цоя. Какое-то странное чувство. Есть чувство любви к мужу, детям, родителям. А есть любовь к этому. Что это? Неясно. Оно на правах самостоятельного понятия. Гармонию мира в сознании не портит, а дополняет. Можно встречаться с парнем и параллельно ходить к мужику с ремнём. Бывает. Где-то есть другие допуски…
Недели через три всё прекратилось.
«Хворостовский» сказал, что его до конца недели не будет, а потом, когда она позвонила в дверь, то увидела дворового алкаша Аркадьича. Примерно того же возраста, что и её неожиданный партнёр. Но где там элегантность и тонкий запах «Брита»! Майки-алкоголички нет, зато рейтузы с пузырями на месте.
«А где… он?»
«Тот, что у меня снимал? Так уехал. Он откуда-то с границы с Казахстаном. Его жена в Москве в больнице была, операцию делали. Вот он и снимал. Ну а я к сестре ездил, копал, сажал, забор поправлял».
«А как его звать?»
«Он тебе не сказал, что ли? Значит, никак и не звать. Он там начальник где-то».
«Полиция?»
«Нет. Что-то военное, скорее всего. Так что, девочка, ничем не помогу».
Вот оно и всё.
«И опять же, есть дуры, которые будут в три ручья реветь. И я даже их и здесь могу понять. Ну, пореву я для себя, ну я-то не дура, понимаю, что могло быть только так. Да а как ещё? Он же – папик. А надо иметь и папика, и парня».
Тут мы из скромности не будем проводить никаких параллелей насчёт эпигенетической памяти о периоде снохачества. Договоримся с интерактивным читателем: не думать об этом, и всё тут! Как не думаем о белой обезьяне.
Прошла ещё неделя, и тут вдруг задумал Блич её простить, сообщением по вотсапу на разговор вызвал. Думала, как ответить, и решила радость изобразить. Ответила: «Оаоа -)))» Стояла, слушала, потупив глаза. А он смартфон проконтролировал: удалила Бибера? А она не дура – знала, что проверит. Бибера сохранила в скрытой папке.
Ну и трёпка была. Правда, немного. Но вот как смотреть после всего классного, что удалось получить от взрослого папика, на пацанский кривенький, невзрачненький и немытый? Приходится в себя брать, а того, что реально хотелось, и след простыл. Ну не скотство ли?
Короче, дальше было: интернет-поиск, объявление, встречи. Так я познакомился с ней. Мы друг другу подошли. А что? Отработать сюжет того папика можно и чисто под классический вариант, без ущерба для своих ощущений, а исключительно с целью их разнообразия. Можно ведь и так.
Не буду касаться физиологических особенностей её попки, которые расписал настоящий Юрик, поскольку для меня это уже за гранью пошлости. Но таких пороть интереснее. Не пошлость, просто факт. Любой тематик печально подтвердит. А всё остальное вроде и не стоит больше описывать.
Нижняя она «по телу», если можно так выразиться. А по психике так ведь и не скажешь. Даже можно сказать: разбитная девка. В случае чего за словом в карман не полезет. Не толстая, но её как бы достаточно много. Можно легко предположить её сорокалетней грузной дамочкой с гонором, которая ещё и мужа поколачивать будет.
Есть такие любительницы и среди дам с более высокой душевной организацией, которые чего-то такого хотят именно телом. Чтобы не в душу, а рядом. Чтоб без напряга и по-быстрому.
Как жалко, что у неё только одна история. Она мне её уже пересказывала раз пять. Лучше бы до знакомства со мной ещё одного папика нашла, чтобы подраздвинул ей горизонты.
* * *
Прежде чем перейти к следующему рассказу Юрика, считаю своевременным сделать уже сейчас одну оговорку. Я буду своими рассказами преследовать две цели: чтобы мой читатель, зависимый от эротического образа в мозгу, рождаемого строчкой, получил соразмерное посильное удовлетворение, и – чтобы он задумался. Эротическая обёртка – приманка, чтобы пропихнуть контрабандой свои мысли совсем не об этом.
«Наглый ты, аффтар. На собачку Павлова берёшь, что ли?» – заметит интерактивный читатель.
Может, и так. Просто в условиях наркотизации восприятия самой «хищной вещью века» – информацией её надо подать максимально эпатированной. Иначе она затеряется в повседневном потоке, который сознание и так переваривает на пределе своего биологического ресурса. Если распылить свои идеи по форумам, они растворятся. Даже не перейдут в коллективное бессознательное, просто потеряются. Старые страницы форумов редко кто листает. Мысли надо систематизировать. Меня учили, что одна диссертация лучше, чем десяток статей.
Но и те, кто читает по диагонали в поисках только «моментов», тоже заслуживают внимания и заботы. Им необходим интерактив внутри чужого рассказа. Для них важно, чтобы автор дал канву, подстегнул мысль, навеял образ, а они уже могут сами достроить этот каркас по своему вкусу кирпичиками из своего опыта, своих мыслей, непосредственно не ясных даже самим производных подсознания. И – стать на самом деле соавторами. Увидеть в ролях описываемых персонажей отражение реальных людей из своего окружения.
Будем стараться быть в русле современных веяний и подавать рассказы в форме, предусматривающей ещё и вербальный интерактив с читателем.
Таня
У Тани, назовём её так, сексуальность проснулась в самом невинном детском возрасте. Ещё в детском саду она в три годика норовила потрогать себя между ног. Делала это и сидя, и лёжа, и даже стоя. Особенно часто, когда в детском саду начинался тихий час. Её волновало, что дети раздеваются до трусиков. Её интересовали как мальчики, так и девочки. И, не понимая, что нельзя публично, теребила себя, стоя в трусиках около кровати. Воспитательницы отводили её в сторону, говорили, что так неприлично. Били по рукам. Била по рукам и мать, а отец смотрел и только ухмылялся: «Ну, мать, ещё лет двенадцать, тогда держись!»
Когда ей исполнилось четыре с половиной, она всё поняла и публичные действия прекратила. Стала их тщательно скрывать, оставаясь одна в ванной и ложась в постель перед сном. Когда, уже девятилетняя, была в лагере, это заметила другая девочка и намылилась к ней в «подружки». Показала несколько движений, рассказала, как можно ещё. Потом у неё было с одноклассницей. Они делали уроки, когда родителей не было дома. Почти каждый день.
Вообще, женщины очень не любят рассказывать про своё самоудовлетворение мужчинам. По крайней мере почти все, с кем я общался.
Танин первый сексуальный опыт в институте был неудачным. Родители у однокурсника уехали. Ей позвонили, пообещав, что позвали в компанию просто так, «вписки» не будет. Один парень ей понравился, и она ему тоже. Алкоголь, покурить. Женский смех, скабрёзные шуточки. Танцы в темноте, где без пары был только один тот, который и понравился. Сжимания, прижимания. Разве надо подробно описывать? В ванной, куда он её завёл, она дала ему возможность жадно поцеловать, но не позволила расстегнуть джинсы. Но потом…
Наверняка ей что-то подмешали. Она так считает. Всё поплыло, захотелось свернуться калачиком на кухонном диване. Её там и оставили все, потушили свет. Таня поняла, что пришёл он, но не оказала никакого сопротивления, когда ей расстегнули и стащили вниз джинсы. Не сопротивлялась совсем и когда сняли трусы и раздвинули ноги. В голове была мысль, что всё равно это должно произойти когда-то, и, по её меркам, девятнадцать лет – уже даже несколько поздновато.
Что значит – быть девственной? Иметь пресловутый кусочек плоти? Но в нём тоже дырочки – куда-то должна выливаться вся эта ежемесячная гадость (слово, употреблённое ею и переданное Юриком). Дырочки-то разные. Бывает, иногда их несколько, только тоненький карандашик лезет. А у неё что есть девственность, что нет. Прямо посерёдке большое отверстие было, палец влезал. А может, сама и подрастянула, потихоньку.
Когда тот самый первый мальчик с именем Толя в неё вошёл, она не испытала боли разрыва. Только неясная, едва уловимая боль растяжения. Но и никакого удовольствия не испытала тоже. Что-то просто двигалось в ней, чувство было скорее странным. И – неприятным. Её никто не возбудил, она была сухой. Но Толик, видимо, был человек опытный. Зная, что будет сухо, смазал свою письку каким-то кремом, найденным в ванной. Она лениво думала, что надо бы ему как образованному человеку резинку надеть. Но. Хотелось ощутить именно голую кожу в своём влагалище. Настоящую кожу письки мальчика. Только вот трахался он как-то неумело и быстро. Меньше, чем через десять минут резко из неё вышел и налил лужицу на дерматине кухонного дивана. Дурачок, у неё день был незалётный. Дал бы хоть понаслаждаться этой жидкостью внутри.
Удивительно, но произошедшее не только её не шокировало, не только не возбудило, но вообще не оказало никакого влияния – что было, что нет. Так она считает.
На формирование Тани как личности сильное влияние оказала её внешность, а точнее – лицо. Фигура была не просто неплохая, а очень даже ничего, что впоследствии она поймёт и станет её подчёркивать. Лицо Тани было не то что бы очень некрасивым – оно было абсолютно неярким и незапоминающимся. Всё сглажено, ресницы и губы белёсые, губы тонкие и бледные, глаза невыразительные. Родители категорически не разрешали макияж в школу. Видимо, напрасно. Справедливости ради отметим: времена, когда на лицо для придания выразительности наносился слой штукатурки, безвозвратно ушли; в настоящее время – «перманентная косметика», небольшие операции, подтяжки. Руки виртуоза могут творить с лицом чудеса.
Таня с детства привыкла к тому, что она неяркая. Учителя не могли запомнить её фамилию, сверстники смотрели мимо. Когда стала девушкой, на ней никто не задерживал взгляд. Но Таню это почему-то не особенно задевало. Какими именно были её родители, можно только догадываться, но она всегда чётко выполняла все установки. Раз сказали, что в школу не краситься, она не красилась; даже толком и не умела.
Таня была застенчивой. Когда в школе задавали стихотворение, она никогда не могла прочесть его без запинок, как бы хорошо ни знала. Сама поза у доски, когда на неё смотрели тридцать человек, была для неё невыносимой; она сбивалась и частила, стараясь, чтобы всё поскорее закончилось – неважно, с каким результатом. Вся её гиперсексуальность никому в глаза не бросалась. Всё было тихо и скрытно. Она была серой мышкой. Между прочим, именно мышам вменяется в привычку есть кактусы, плача и страдая от их иголок.
Где-то в старшем школьном возрасте увлеклась порнографией; установить «Тор» помогла подружка. Она же поделилась ссылками «на то, что интересно». Но Таня не интересовалась «неистовой любовью лесбиянок», если перефразировать Мигеля Отеро Сильву, и быстро перешла к совершенно другим категориям на рекомендованных сайтах. Ей нравились грубые гетеросексуальные сцены.
Она рассматривала тела брутальных самцов, которые совершенно плевали на партнёрш по ремеслу и всячески жёстко удовлетворяли с ними свою похоть. Она возбуждалась, только когда видела такой «хард». Чем безжалостнее действовал мужчина, тем большее впечатление на Таню производил порноролик. Ей нравились те, кто совершенно не пытался ни ласкать, ни возбуждать. Сцены, в которых самцы тупо удовлетворяли своё желание, приводили её в восхищение.
Вид ритмично работающих ягодиц порноактёра завораживал, она сидела в кресле, сжавшись, с переплетёнными ногами, все её мышцы были напряжены, дыхание прерывисто. Она фиксировала взглядом какую-нибудь одну мышцу тела (но не ту, о которой интерактивный читатель, возможно, подумал) и наблюдала за её движением.
Тане было практически безралично, как выглядят лица порноактёров. Если она не видела правильно работающих тел, тут же искала другой клип. Чем энергозатратнее работали мышцы бёдер, спины, плеч – тем это больше завораживало Таню. Она полностью отдавалась процессу созерцания. Особенно ей нравилось, когда мужики от усердия потели и их влажная кожа начинала бликовать при подсветке. Игра света на потных телах вызывала восторг. Чернокожие модели потели более явственно. Девушек, которых так безжалостно использовали, она никогда не рассматривала.
У них во дворе жил негр-студент, учился в «Лумумбарии». Он часто выходил на балкон, летом любил погреться на солнышке. Тане было отлично видно, но она всё равно брала папин бинокль и рассматривала украдкой его между ног, поскольку сидел он в трусах. А один раз вышел – даже не верится! – в набедренной повязке. Нет, она против межрасового секса. Она хотела поймать его эрекцию. И поймала! Он, видимо, говорил по телефону со своей подружкой. И не только возбудился, но даже и обозначал через ткань действие.
Ещё подростком она где-то вычитала, что с древних времён для граничащего с болью сексуального разогрева использовали очищенный имбирь. Выбрала в магазине самый крупный корень и выстругала из него нечто фаллической формы. Но сунуть в вагину по понятной причине тогда не могла и поэтому запихнула в анус. Выдержала не больше минуты, а потом, чуть ли не визжа, побежала в ванную. Никогда эту глупость больше не повторяла, но почему-то воспоминание об ужасном эксперименте возбуждало. Иногда для тектонических сдвигов в сознании не нужен собственный опыт, вполне достаточно шокирующей картины опыта чужого.
Студенткой она подрабатывала летом в одной компании быстрого питания. Она показала расторопность и аккуратность, постигла все нехитрые наборы повторяющихся каденций для персонала как в кухне, так и на кассе – и довела их до автоматизма. Умение отключать голову от посторонних мыслей существенно влияет на производительность. Таня была образцом полной рациональности движений. На успехи Тани в освоении нехитрой профессии обратили внимание, выдвинули на внутрифирменный конкурс мастерства, хотя она не была штатным сотрудником. Несмотря на то что призового места не заняла, ей предложили сразу же после института пройти обучение на тренера. Обещали бурный карьерный рост.
Родители не возражали: опыт тренера в самом начале карьеры может понадобиться и для более приличных, по их мнению, мест. Но Таня на работе задержалась. Текучка в компании фастфуда была постоянной, мало кто воспринимал работу в общепите как призвание, и тренеры были востребованы. Из-за природной зажатости Таня при общении старалась держать дистанцию со своими учениками, тем более что многие были старше неё. Она одевалась строго, старалась говорить без эмоций в голосе и максимально формализовать общение с учениками.
Таня сама не может объяснить, почему одна из девушек привлекла её внимание, что-то было у девушки во взгляде. Чаще всего взгляды у слушателей тупо-равнодушные, сытые и ленивые. Они в большинстве своём уже натерпелись на школьной скамье и теперь испытывали лёгкое раздражение при обучении, как им казалось, достаточно простому ремеслу. А у той девушки в глазах был смысл. Она с таким рвением пыталась всё запомнить, так ловила каждое слово, что Таня как-то незаметно познакомилась с ней поближе.
У девушки, как оказалось, была печальная история. Она была родом из одной южной области. Отец бросил семью, и мать с ребёнком на руках по житейской неопытности оказалась в крайне сложных жилищных условиях и без денег. Тогда она нанялась с проживанием к фермеру, который имел в аренде довольно большие сельскохозяйственные угодья и сам искал таких работниц, которых можно из-за безвыходности их положения нещадно эксплуатировать. Фермер занимался овощеводством и выращиванием свиней; работа в хлеву и на полях требовалась постоянная.
Хозяин эксплуатировал своих рабынь не только по прямому назначению, но и сексуально. Сразу безоговорочно давал это понять. Тех, кто не соглашался, не брал. Подходил к работающим несколько раз в день и говорил кому-нибудь: «Пошли». И те шли. Получасовой, а то и больше, перерыв в работе да ещё и угощенье. У него был оборудован угол в гараже; вести работниц в свой дом он брезговал.
Однажды настала очередь и этой девушки, фермер долго к ней приглядывался и размышлял, но, видимо, убедился, что безопасно. То, чему она подверглась в гараже, было не просто изнасилованием в обычной или извращённой форме, но сопровождалось также «иными действиями сексуального характера». А именно простейшими садистскими элементами, оставляющими следы, в частности, на мягком месте, и не имеющими характера дозированной игры.
Она не только рассказала Тане все подробности того, что с ней произошло, но и весьма убедительно передала свои ощущения от насилия. Таня пришла в ужас от рассказа: одно дело – смотреть постановочные сцены, где всё если не столь желаемо, то по крайней мере добровольно плюс соответствующим образом оплачивается, и совсем другое – столкнуться с человеком, которому в реальности пришлось жить в подобном кошмаре. Таня хотела помочь, у неё был родственник в правоохранительных органах, но девушка сказала: освободят рабынь, и они станут нищими или пойдут в рабство куда-то ещё. И даже высказала неожиданную мысль: а может, женщин даже устраивает насилие со стороны хозяина? Они ведь совсем не красавицы, а их работодатель совсем не разборчив и недалеко ушёл от племенного бычка. Типа, баба – она и есть баба, любая хороша. Ну а к побоям привыкаешь. Некоторым и привыкать не надо – все женщины трудной судьбы.
Жестоко изнасилованная девушка всё рассказала матери. И мать, хотя всю жизнь была забитой и к собственной судьбе равнодушной, решилась помочь. Она позвонила дальней родственнице в Подмосковье, та дала телеграмму о смерти отца девочки, и женщина упросила их хозяина отпустить юную рабыню на похороны. А дочка уехала и не вернулась. Родственники оставили у себя жить.
Беглянка очень хотела учиться и чего-то достигнуть, чтобы забрать мать к себе. Таня отдавала себе отчёт, что при работе в фастфуде такое нереально. Только если с замужеством повезёт, девочка довольно симпатичная. Но шоком для Тани стало неожиданное заявление той девушки: «А вы знаете, мне не то что бы понравилось, категорически не хочу повторения, но воспоминания меня возбуждают. Вот если найти себе в Москве парня, чтобы вполовину моложе, чем тот фермер, который согласится, чтоб было что-то похожее, но не так жестоко, я бы согласилась».
При словах «воспоминания возбуждают» Таня вспомнила дурацкий опыт с имбирём. Она сочла возможным купить себе примитивный искусственный фаллос, раз больше не девственна. Но представляла себе не какого-то абстрактного и единственного, а совсем другие картинки. Ей захотелось насилия и грубости. Просто захотелось – и всё. В её фантазиях были и киноартисты, и прыщавые подростки, и голодные до женского тела солдаты. Хотела сразу нескольких, чтобы никто с ней не считался. Она была готова к насилию.
А тут вдруг её изнасиловали реально. Двое парней, примерно чуть за тридцать. Не Кавказ, но, по её мнению, не москвичи.
…Таня возвращалась от подруги, у которой сильно напилась. В автобусе стало тошнить. Было поздно, холодно – октябрь. Она вышла и осталась сидеть одна на незнакомой остановке, ожидая, что станет легче. Недалеко была железная дорога, слышались проходящие поезда. Она сидела около четверти часа, и никто на остановку за это время не пришёл.
Причина изнасилования (если только речь идёт не о маньяке) не столько аморальные и криминальные наклонности, которые, конечно, тоже должны присутствовать, а неожиданно возникшие благоприятные обстоятельства. Ощущение, что риск в данном конкретном случае минимален. Плюс какой-то триггер. Чаще всего – деталь в облике будущей жертвы. Облегающие леггинсы, беговые шорты, короткая юбка. Мы знаем теперь о преступниках, которые насиловали своих жертв за бантик в косе или цоканье каблучков по асфальту. Смотрите «Следствие вели…» с Леонидом Каневским.
Есть сексуальные атрибуты, признаваемые большинством. Черные кожаные штаны, к примеру. На Тане как раз были такие. А сверху – короткая чёрная куртка на свитер. Она покупала узкие кожаные лосины без всякой задней мысли, но фигуру они облегали на ура. Снизу – застёжки на молнии вдоль голени. Таня тогда надела лосины исключительно по погоде.
Те двое – единственные подошедшие на остановку минут за пятнадцать Таниного пребывания – расценили иначе. Видимо, их привлекли блики света от уличного фонаря на кожаных штанах. И они, скорее всего, подумали, что столкнулись с девушкой ну если не с низкой социальной ответственностью, то по крайней мере достаточно лёгкого поведения.
«Смотри, тёлка совсем плохая».
«Я так не нажрусь!»
«Эй, как себя чувствуешь?»
«Не тряси её, с лавочки пизданётся».
«Слышь, тебе в таком виде ехать никуда не надо».
«Ладно, давай поможем. Пойдём-ка, пройдёмся». За остановкой – гаражи.
«Не на-а-адо. Отстаньте!» – Таня сопротивлялась, но достаточно вяло.
«Да ты не брыкайся! А ну, встала! Ну!»
«Слышь, оставь её. Она сейчас блеванёт».
Но он не отстал. Почти волоком повёл в сторону гаражей. Второй был более ссыкунявый.
«Перестань, Паша. Увидит кто. Она ж сейчас заорёт!»
Но пьяная Таня почему-то не орала и дала оттащить себя за гаражи. Только здесь ей пришла мысль о возможных последствиях, и она стала осознанно вырываться. Но тот, кто её решительно волок, показал нож-выкидушку. Рана от ножа хуже венерических болезней, особенно если на лице. Можно крикнуть в надежде, что на остановку придут люди. Или выйдут из автобуса. До остановки метров пятьдесят.
Уже поздний вечер. По эту сторону – гаражи, насыпь и железнодорожные пути. Но по ту сторону – дома. Там жизнь. Если истошно заорать, то, возможно, её насиловать и не станут; ссыкунявый сразу сбежит. Пырнут ли ножом? Неизвестно. Скорее всего, нет. Ведь опасно. Если кто услышит и за неё впишется, хотя это маловероятно в нашей жизни, даже царапина может привести к заяве в органы. А так опасения, что она заявит, минимальны. Вообще ничтожны. Кроме того, если она заорёт, изнасиловать вряд ли удастся. Так что демонстрация ножа – больше стимул, чтоб замолчала, а не прямая угроза. Но вероятность того, что они ненормальные и порежут, всё же есть.
Поэтому она стала сразу смирной. Успокоилась. И тут же сквозь пелену опьянения неожиданно проявилась похоть. «А пусть бы даже и так. Кто узнает?» И она сама поразилась своей циничной покорности. Тело взвилось. Оно захотело. «Лишь бы не СПИД. Всё остальное лечится».
Её поставили около просвета между гаражами и заставили наклониться, просунув голову между двумя железными стенками. В просвет только голова и входила. Чтобы туда блевала, если приспичит, их не забрызгала. Видимо, по той же причине мысль о минете им тоже в голову не пришла. Но, очевидно, была ещё одна причина туда её поставить: наблюдать в процессе через щель, не идёт ли кто от остановки. Мой домысел: Юрику это и в голову не пришло.
Хорошо, что у неё руки в перчатках. Держаться голыми руками за холодное железо двух соседних гаражей она б не выдержала. Ей расстёгивали кожаные штаны. И тут она собрала в кулак свой разум, тем более что начала трезветь. «Ребят, а можно штаны до конца не снимать? А то ведь холодно!»
«Смотри ты! Заговорила. А что нам за это хорошего будет?» – поинтересовался тот, который Паша. Он же её и раздевал. Товарищ, который пожиже, просто стоял на стрёме.
«А что вы хотите?»
«Стоять смирно. Ни звука чтоб! Не трепыхаться. И подмахивать со всех сил», – заржал Паша.
«Хорошо, – быстро ответила Таня. Кожаные штаны уже были спущены до колен. – И ещё просьба. У тебя же есть нож? Разрежь, пожалуйста, колготки вместе с трусами, чтоб удобно было вам. Но просто чтоб отверстие было, не снимай».
«Тебе не жалко колготок?»
«Мне жалко себя. Холод на улице, боюсь простудить почки и придатки. Вы же быстро не закончите».
«Ха-ха. Быстро не собираемся. По два разика минимум. Хорошо, только усвой: второй раз – в очко. Так чтоб знала и готовилась».
Таня внутренне содрогнулась. Её бил озноб, стало по-настоящему плохо. Насчёт анала был шок. Всё возбуждение сразу ушло. Попка-то реально девственная. Но теперь куда уж деться! Штаны спущены, трусы с колготками разрезаны. «И зачем пожидилась на такси», – отпечаталось в сознании.
Однако трахать её начали не сразу. Выяснилось, что она значительно ниже их, а Паша не пожелал сильно сгибать ноги. В итоге второй нашёл за гаражами короткие широкие доски, на которые Таня встала, чтобы насильнику было удобно.
С первых толчков Паши её зацепило. Непонятно, что раскрепостило – то ли алкоголь, то ли экстремальность ситуации. Фрикции вызвали удар в мозг – и похоти, и радости. Вот уж действительно неожиданность. Что у того Паши был за член? Ведь даже лица не рассмотрела, да и скрывал он, как мог, своё лицо в темноте. Она кусала губы, подавляя крик, но не могла не стонать. И – «подмахивала», стараясь поймать ритм. С одной стороны, хотела, чтобы это продолжилось подольше, а с другой – понимала, что в её положении – пьяная, стоящая упёршись руками, с откляченной задницей – она долго не выдержит. А впереди ведь ещё и второй, а потом ещё минимум два анала.
Паша трахал минут двадцать. Зато его товарищ, торопливо овладевший её разогретым лоном и заскользивший по смазке из спермы, кончил минуты за четыре. Он, видимо, все двадцать минут ожидания себя подготавливал. Таня даже не успела понять, трахает он или нет. Это добавило оптимизма.