– Места, в которых погас огонь? – спросила Элизабет, продолжая эту причудливую игру.
Алиса кивнула, кровь, прилившая к щекам, окрасила белую кожу пунцем.
– Но вы другая, ваша темнота гуще, глубже, не желает ждать своего места. Тень за вашей спиной она звенит и требует, она грохочет мелкой монетой о жестяное дно.
Элизабет похолодела.
– Я говорю с вами, потому что всю свою жизнь, от её начала и до момента, когда из мириада вспышек мне явлен был Волк, я боялась этой тьмы. Боялась и пряталась. – Алиса села на своей кроватке и прижалась разгорячённой щекой к мягкой стене. – В его запахе, в его смысле, и в его сказках…
– Только больше я не стану прятаться. – голос Алисы Родхельм вдруг изменился стал выше и холоднее.
– Обречённый на убой волк прыгнул за мной в чёрную бездну, и когда он вскрыл горло моему отцу на волчий язык хлынула та же меланхолия что струится сейчас в ваших жилах доктор Лиза.
Элизабет дрожала. Наполовину от ярости. Зажимая в побелевших пальцах блокнот. То, что начиналось невинной шалостью, стало теперь чем-то очень неправильным.
– Надо полагать что я наконец-то услышала тебя? Никта?
– Ты всегда слышала, но никогда не слушала… Ты гасила ночник, который оставляла себе сестра чтобы услышать мои песни.
Лиза рассмеялась. Серебряным злым смехом.
– Послушай Алиса, ты больна, голос в твоей голове лишь реакция, защитный механизм на раздражитель, твоя защита от кошмара, в котором ты пребывала слишком долго. Никта – часть тебя и чем скорее ты это признаешь, тем быстрее вернёшься в большой мир. Ты удивительная девочка, и у тебя огромный нерастраченный потенциал. Я верю в это и приложу все усилия чтобы тебе помочь.
– Шапка… – Вещал этот голос из глубин хилой груди – Вязаная крупной вязью на его всклокоченной воняющей сырой падалью голове. Шапка напомнила тебе об Аспене, и о том, как вы лежали в темноте наслаждаясь теплом и необъятной неописуемой общностью, что тогда казалась вам обоим прочной как скала Кидемоноса2.
Лиза побледнела и отпрянула.
Маленькая ладошка Алисы поползла по белому одеялу, медленно и с какой-то кошачьей ленцой её догнала вторая, которая в неверном свете палаты показалась Элизабет больше и грубее, ладони сцепились, в отчётливом безумно взрослом жесте.
– Я была рядом с тобой всю твою жизнь Лизи, я могу вспомнить то, что ты давным-давно позабыла. И всё же видеть во что ты превратилась дитя, без содрогания я не в силах.
Ладони безвольно расцепились и плетьми повисли лишённые всякой жизни.
– Это вы больны, ваш мир болен. Я его единственный лекарь. Я всё что у вас осталось. Я и мои кошмары.
Элизабет Эр Кейн, психотерапевт высшей категории, выскочила из палаты под номером девять громко лязгнув затвором. Строгая блузка на крепких загорелых плечах была липкой и вонючей от пота.
– Ало, Элизабет? Я слушаю?
– Да Маркус, завтра я не смогу прийти, я кажется… Заболела…
– О боги – это серьёзно?
– Нет не думаю, ничего такого, простудилась, наверное. Мне нужно несколько дней.
– Да, конечно, Лиз… Нет проблем… Выздоравливай.
– И Маркус?
– Да?
– Сделаешь мне небольшое одолжение?