Игорь Смольников
Эхо далекой войны
Год 1943-й
31.1.43
Завтра нужно быть в погонах. Сегодня я их вижу впервые. Сколько разговору вокруг них. Погоны получили, какая дрянь, какая пища для врагов! Интендантство явно провалило это важное в Кр. Армии мероприятие. Я переживаю стыд за себя и больше всего за армию перед своим народом. Стыдно будет. Надевать их, видимо, нужно. Приказано – наденем. Но надо же приказ выполнять не формально. Тошно. Погоны и кирзовые сапоги, с голенищами, как водосточная труба. Погоны и шинель, имеющая вид хламья. Погоны и «мундир», напоминающий жалкий вид забитого солдатика. Все приказано донашивать. Какая херовина! Не стоит портить нервы. Много дел. Надо работать. Чёртова бездна дел.
* * *
У отца всегда было пристрастное отношение к внешнему виду офицера. Он ревниво следил за тем, чтобы у него самого всё было отлично сшито, пригнано, аккуратно ит. д. Я это заметил ещё с довоенного времени. Но, возможно, в условиях войны он в этом проявлял излишний максимализм. В дневнике есть немало сердитых записей по поводу формирования и отправки на фронт нового соединения, истребительного авиакорпуса, в котором ему предстояло служить. Возможно, кое-кого из современных читателей это будетраздражать, но за всем этим кроется его неравнодушное отношение ко всему, что так или иначе помогало или мешало хорошо воевать.
10.2.43. 20.30. Борисоглебск
Мы не готовы, но нас послали на фронт. Меня удивляет эта спешка.
Тушино – Рязань – Борисоглебск летели 2 ч. 25 м. -610 клм. В Рязани сели вынужденно – било масло. В 24-м часу неожиданно получили приказ и в 9.00 утра опер, группа вылетела. С собой я взял 3-х морзистов-девушек и 2-х красноармейцев. Все они в воздухе первый раз. Держали себя прекрасно, осознавая всю опасность нашего рейса. Немчура очень «любит» наши «Дугласы» – это большая братская могила. Ночью спал 1 ч. 20 м., дремалось, надоело бороться, лёг на лавку и спал добрых 30 м., проснулся от холода. Мы подходили к Рязани. Фактически Рязань должна была проходить где-то слева от нас. Било масло, надо было спешить вернуться на землю.
Аэродром Рязани бил интенсивной лётной жизнью. Училась молодёжь на ИЛах и «ишаках» – И-16. Никого не встретил. Ремонт мотора занял 40 м. На земле мы ещё больше окоченели, особенно те, кто летел в шинелях.
«Дуглас» это корабль. В него можно вместить 40 ч. пассажиров и всех выбросить в тылу противника. По кабине (фюзеляжу) можно ходить, не сгибаясь, самому высокому человеку. По бокам откидные стулья вдоль всего фюзеляжа. Посредине стол с двумя высокими ступенями. Стол накрыт резиновой «скатертью». Это подножие стрелка. Всю дорогу он должен смотреть за воздухом, в нужную минуту открыть огонь из ШКАСа.
В хвосте тоже установлен ШКАС. В боку ближе к хвосту в дыру кустарным способом тоже был втиснут ШКАС. У штурмана в гондоле[61] тоже ШКАС, но это был единственный пулемёт, кот. был в руках пулемётчика. Остальные были беспризорные. За воздухом наблюдал (из средней кабины, что стоял посередине фюзеляжа) красноармеец-связист. Между его ног играли в азики, но холод хватал пальцы и игра была быстро остановлена.
«Отоспавшись», я пробовал читать Эренбурга «Падение Парижа», но тоже скоро бросил, не читалось. Мысли были направлены к конечной точке маршрута. Летели над степями, лесов давно уже не было, они остались там, у Москвы.
Завтра пойду в город, очень хочется посмотреть семью Гюппенина и, может быть, вообще витебских.
11.2. 15.05
Сегодня в городе быть не придётся. Лечу в Миллерово на «Дугласе». Там встречу Морозова и его пом. Топчина.
Спим на соломе, разложенной в 4 ряда большого клуба, здесь же в уголке наши девчата; играет гитара. День ясный, солнечный, тёплый, утренний мороз растопился. Трёпки нервов и сил будет в достатке. Помощников у меня нет, а будет только один.
Не могу примириться с некоторыми] должностями. До чего же они легки, а положение неизмеримо выше и ответственности неизмеримо меньше. Все наши директивы требуют очень жёстко обеспечения управления, а прав не дают. В директивах порой слышишь вопли, но всё это ведь на бумаге. Надо н/связи подчинить непосредственно ком-ру части, дать ему широкие и большие права, это требует жизнь. Этого нет.
После «отдыха» я чувствую прежнюю быструю утомляемость. Скорее бы приехали помощники, иначе я быстро выдохнусь; но это никто не должен знать.
12.2. 13.25
Ночью в 2-м часу Москва вызывала к аппарату, я знал зачем, сам просил генерала Гвоздкова. Ночью на ВТС[62] вышел не сразу, наткнулся на ангары, часовой без предупреждения открыл по мне стрельбу; перепуганный, трусливый идиот, чуть не похоронил меня в Борисоглебске.
К аппарату никто не подошёл. Чиновники изволили спать.
Сегодня с утра собираемся лететь к своей точке, и всё Бог часу не даёт. Уже есть варианты.
14.2.43. 10.30
Все ещё сидим. Есть высота и видимость, но обледенение мешает. Может быть, после обеда. Полки ещё не прилетели, они рассыпались по городам, оставляя по 1-2-3 самолёта в пути. В общем на фронт придут в «полном» составе. Все между собой говорят, что мы не готовы, сорвали нас, кому-то надо было доложить т. Сталину, кто-то побоялся сказать не готовы, кому-то надо было спихнуть нас.
Одна из моих рот (294) не имеет ни одной автомашины. Не обучены работать на рации РАФ (302, 294–298, 279 орс). Полков мы не знаем, комкора нет, управление не сколочено. Сидим 4-е сутки, бездельничаем. Второй раз застрял в Рязани во главе с полковником Бегуновым, третий ещё сидит в Т. Таскал собачку, вспомнил, как любит животных Игорёк; как же тоскливо по семье. Надо вложить в работу всю ярость, всем, и тогда будет неизбежный скорый конец ему.
Должен встретиться с Аладинским[63] и его начальником связи.
13.2. 14.20
Сидим, привязанные к земле погодой. Вчера был у Гюппениных, в бане. Сегодня идём в театр смотреть «Машеньку»[64].
Бытовые условия – клуб, солома на полу рядами. Каждое утро проход прометается вправо и влево – т. е. вся грязь метётся, где спим и днями лежим. Кормят сносно, но тоже грязно. Скука и тоска по семье. Злоба на немца. Под Сталинградом, говорят, они дохнут сотнями, а некот. из них раздеваются догола и ложатся на снег с тем, чтобы скорее подохнуть. Рассказывают такие эпизоды: подходит к ним крестьянин и бьёт по морде со злобой и остервенением. Может быть, завтра вылетим, чтобы бить их по морде и насмерть.
15.2
Вчера смотрел «Машеньку». Хорошая вещица, неплохо играли, за исключением доктора, молодого верзилы, играющего пожилого, кот. играл отвратительно и бездарно.
16.2.43. 1235. Старобелъск
Вчера прилетели из Борисоглебска в Старобельск. Шесть дней бездельничали в Б-ке. Три раза садились в самолёт и опять разгружались. Всё не было погоды. В клм 10 от Староб-ка захватила пурга, лётчик, по природе своей нерешительный, долго ходил над аэродромом, давали ракеты всех цветов, посадочное «Т» было выложено, виражил очень низко. «Держись, Смольников, сейчас начнёт ломать дрова», – говорит мне инспектор техники пилотирования. Лётчик продолжал ходить на большой скорости с креном, едва не задевая крылом землю. Не хватало ещё сломить голову, думалось мне, при таких обстоятельствах.
Маршрут был: Новохопёрск – Воробьёвка – Нов. Калитва – Старобельск.
16.2. 20.15. д. Лиман
Я уже на новой квартире. На Украине это будет 2-я кв-pa. Квартирую у солдатки Марии Тимофеевны, 30 лет. Муж пропал без вести по излечении в г. Сочи. Отца (55 л.) итальянцы угнали с собой. Хата малюсенькая, в три окна, размером 3 х 4 м., где половину занимает кровать и почти вторую половину моя кровать. Не разрешила пользоваться своим полотенцем, повесила своё, домотканое, натопила печь, разговорчивая, гостеприимная.
1943
Нас здесь в Лимане трое, всё остальное управление где-то позади – в четырёх местах – Борисоглебск – Рязань – Тушино и ещё где-то. Всё идёт как по расписанию – бар-да-ком.
17.2.43. 22.00
Продолжаю жить в Лимане. В перспективе, может быть, поменяю курс на 180°, попутной машиной (310 клм) или пешком, ибо железная дорога ещё не работает – немец её перешил[65]. Возможный вариант – на запад. Наш аэродром киснет, ещё такой день и наших ЯКов принять будет нельзя. Здешнему БАО[66] поставлена совсем другая задача. Обслуживать нас он не готовился и не готов. Наши бат[альон]ы ушли дальше на запад в район ст[анции] Лозовая. В общем все карты спутаны.
20.2.43
В 16-м часу прилетел пол[ковник] Бегунов, начальник] полит. отдела, зам. ком[андира] – в общем 16 чел[овек]. От них узнал, что штаб 6 а[виа]полка и руководящий] технический] состав (21 человек) не дошли до Борисоглебска, врезались в землю и все погибли. Штурман дивизии вылетел на катастрофу.
23.2.43. 00.25
Только что кончили праздновать годовщину Кр [асной] Армии, 25 л-е-т. Нас было четверо и все майоры – два Фёдора, Михаил Коротков, Сергей Стражов. На квартире Ф. Олейникова была только одна дивчина Халина (Ганя), она имеет два класса ветеринарного техникума. Милая приятная дивчина. Все четверо как-то подтянулись и вели себя исключительно корректно. Хозяйка изготовила к празднику, как своему сыну (Олейникову). Да, украинцы гостеприимный народ.
В 24-м часу разошлись по домам. Михась, Сергей и я пошли ко мне. У меня горел свет, дома никого нет. Мария (хозяйка), скучая, пошла искать меня к Олейникову, скучая, не вечеряла (не ужинала)…
В месте, где должны быть, многое не готово. Неужели опять рванём туда? Дикая поспешность, несущая за собой дрова, бестолочь и потоки крови.
В общем, я хочу спати, а пишу в свой дневник неинтересные подробности.
27.2.43. 21.30
Подгорный[67] производит впечатление спокойного умного и дальновидного командира, но и барина, доводов, не токмо возражений, не терпит.
Спешка, всё кувырком, начинают выправлять. К нам части не летят. Они будут в Б. работать и готовиться.
Ск[олько] затрачено напрасно времени, сил и средств! И только потому, что кто-то боялся доложить, что мы не готовы. А мы что будем здесь делать? Б-о-л-т-а-т-ь-с-я, бездельничать.
28.2.43
К. есть такой инженер. Хитрая и чванливая фигура. И всё-таки, несмотря на свою «гордость» и «высокое» звание, он нашёл необходимым вдруг прощаться с нами. Мы все подумали, что он вообще уезжает от нас. Всего-то только в части г. Б[орисоглебска], где будет вести свою работу. Я видел в эти минуты его нутро. Здесь находиться небезопасно, фронт не так далёк и прорыва танков и мотопехоты надо ждать всегда. Можно было видеть его радость… (300 клм на восток).
1.3.43. 18.00
Сенсация! Наш ж.д. эшелон ещё стоит в Москве, пришла телеграмма от Судакова. Мои связисты в валенках по дурости командира роты. Лозовая опять у немцев. В Донбассе мы опять застряли. Кое-где здесь немец просочился и угрожает нашим тылам. Тылы наши по всему ю. з. фронту растянулись на 300 клм. Идут ожесточённые бои на нашем участке фронта. Можно наблюдать, кто соображает обстановку, как лица командиров нашего штаба в некоторые времена суток напряжены. Можно наблюдать настороженность, когда с севера или с юга по дороге громыхает, и смотрят «между прочим» в окно до тех пор, пока не убедятся, что это не т-а-н-к-и и не мотопехота противника.
Подняться нам нечем, у нас нет автотранспорта, нас высадили с самолёта, а теперь мы никому не нужны. Вообще-то странно, что сидим здесь и (неразб.} дивизий, ибо наши части от нас в 300 клм. Они там учатся, а мы их «учим» отсюда, не имея с ними связи, а так спустили туда один приказ и одну бумажку.
Почему армия Рокоссовского ушла отсюда, куда она ушла, противник, наверное, знает, не повторил прошлогоднего факта, он за Донбасс держится зубами и бросает туда всё новые и новые силы.
«Последнего часа» нет, потому что ни хера не выходит здесь. Здесь тоже не железо, солдат устал. ИЛы Аладинского не летали эти дни, зная о скоплении автомашин до 200–300 единиц. Нечем летать (!). Т-ы-л-ы. А ж. д. ещё не работает. Н/ш[68] Бегунов, деланно смеясь, говорит «мать… мать… перемать, опять будет, что в прошлом году. Пешком пойдём, за плечи сумку».
6.3.43
Моя хозяйка делала уборку квартиры, сняла занавеску с иконы. В углу у неё было сделано нечто вроде алтарика, где вверху икона Девы Марии, а внизу на треугольном столике всевозможные фото. Столик стал открытым.
«Что смотритэ?» Да стало лучше. Да вот только икона не на месте, её или вместе с фото, или убрать. В Бога ведь ты не веруешь. «То так, а сняты страшно».
8.3.43. 18.00
Наконец разрешили вопрос, где нам быть. Нам быть там… где наши части. Туго, лениво и толстодумно решали. Перебросить нас надо самолётом. Вчера все и всё было готово. Прождали день, самолёты не прибыли. Сегодня ждали день, самолёты не прибыли. Н-е-т горючего.
На наш аэродром сел полк У-2. Вызвали ком-pa полка (из штаба 17 ВА), дали задание, о-с-о-б-о-е: порядите лучших лётчиков, помощь окружённым. «Не могу – лётчики есть, горючего нет».
Нам утром ещё сказали, договоритесь с Аладинским, чтобы он прикрыл вас при взлёте, уходе с аэродрома. Почему «договоритесь»? Почему не отдать им приказание Алад-му? А Аладинский скажет нам: пошли вы… у меня горючего только-только увести материальную] часть из-под удара.
Немец жмёт на нашем участке. По нашей дороге эвакуируют раненых и ещё кое-что.
Месяц думаем, где нам быть, и вот только теперь решили. Аэродром киснет, ещё пару дней и наши полосы будут не годны. Не вывезет ли нас наш ж. д. эшелон, который только (кажется) отъехал из Москвы? Не он ли вызволит нас?
Мы продолжаем сутками спать и днями бездельничать. «Готовится» наша мощь. Кто-то за эту организацию (наше соединение) получил ордена и чины (ушли на фронт).
10.3. 14.25
Получен приказ перебазироваться на Воронежский фронт. Опять началась горячка. А мы здесь собирались подготовиться, части и самим. Наш ж.д. эшелон ещё в Москве и, наверное, едет в Борис-к. Что же будет? Так и будем впятером воевать за весь штаб и за всю роту[69] в 125 (!) человек.
12.3.43. 13.05
Вчера вылетели в ст. Уразово. Дальше лететь командир корабля отказался без прикрытия. В р[айо]не Белый Колодезь рыщут вражеские истребители, специально охотясь за «Дугласами». Такую машину сбить, зажечь очень легко.
Ночевали где-то в пути, в деревне, название кот. не записал.
Бел. Колодезь. Уже видны многострадальные харьковчане, они опять уходят из Харькова. Там дела у нас неважны. Немец жмёт, его силы больше, чем наши.
13.3. 8.45. д. Юрченко
Ночевал в с[ель]совете, холод волчий. Два раза просыпался и грелся гимнастикой. Подошвы ног вспухли – обмен, хожу хромаю.
Утром уборщица отвела меня в одну хату – старушка 70 лет, – Сильвестровна и дочь Таня. Их приём удивил меня и растрогал. Сготовили великолепный завтрак, денег ни за что не хотят брать, обижаются.
Советские наши люди.
14.3.43. 14.15
Немец занял ½ Харькова. В Харьков осталась одна дорога, он зажимает наши войска. По неофициальным данным наши заняли Полтаву. Мы всё ещё собираемся… (!?!), а Харьков ждёт прикрытия[70].
21.50
Наконец приехали и мои и Юдина люди. Авиация наша явно провалила дела под Харьковом. Немец безнаказанно бомбит Харьков – он имеет угрожающий для нас успех. Как мы неповоротливы, в этом весь секрет наших неудач.
Сегодня накормил 5 бойцов, они идут из Харькова, выздоравливали после ранения. Три из них в валенках (!), таких можно видеть немало, идущих на фронт (!).
Мои хозяева исключительные люди. Они ухаживают за мной, как за своим сыном.
Организация – штаты р/с[71] не соответствует войне. Она по-прежнему ещё в глубоком тылу. Я воюю без них, воюю маленькой ячейкой, только проводными средствами. Радио у меня нет. Радиостанцию обещают и дают (ВА), но горючим я должен обеспечить (!!!)> его нет у них и тем более у меня.
Воздух бороздят немец, самолёты, они пока нас не трогают, хотя мы стоим на большой дороге.
Ложусь спать, устал. Как хочется знать, что дома и получают ли они мои письма. Хотя бы мои.
* * *
Письма мы получали, отец писал нам, в общем, часто, он умудрялся выкраивать время и для писем, и для дневника. Даже в тот злосчастный март, когда под Харьковом наши войска попали в трудное положение. Немцам удалось создать временный перевес и в авиации (трёхкратный), и в танках (семикратный), нанести нам сильный удар и вновь захватить отбитый у них за месяц до этого Харьков. Но их победа оказалась и временной, и непрочной, и добытой слишком дорогой для них ценой. Гитлер хотел взять реванш за Сталинград и окружить в Харькове наши войска. Ничего из этого не получилось.
15.3. Утро
Наши оставили Харьков. Авиация играла решающую роль. Единственная дорога в Харьков была у них под контролем, а мы не могли снять этот контроль. Наша авиация ещё не сосредоточилась. Мы ещё собираемся[72].
16.3. 10.25
Вчера вечером приехал Подгорный. Его отношение к своим командирам мне крайне не понравилось, больше того, у него отношение к нам барское, едва уловимое, но всё-таки уловимое пренебрежение. В своих указаниях он умный, а все остальные глупенькие.
18.3. 15.30
На телефонах висят все – от ком-pa до любого чина штаба, все говорят длинно, «умно», никаких позывных не употребляется, все называются по званию и должностям. Все задачи ставятся открыто, с упоминанием пунктов, с буквой к примеру «Б» и даже ориентируются, где находится эта буква «Б», от пунктов, которые называются полностью.
Н/ш хриплым голосом кричит матерно и вообще открыто. Подгорный весь день сидит за телефонами, управляет и, конечно, многое говорит открыто. Оперработники ссылаются на армию, мол-де, она сама «чешет» открыто, а мы люди маленькие.
Сегодня я должен получить роту связи до подхода моей. Она вот уже 6-й час едет ко мне, находясь от меня в 15 клм.
Немец жмёт. Мы должны перебазироваться на восток. Всё решала авиация. Мы позорно, преступно опоздали.
Здесь проходит много военных из Харькова. Некоторые] подразделения немцев заходили в город на авто, а наш милиционер стоял на посту и ничего не подозревал до тех пор, пока они не открывали огонь. У нас много трофейных авто, легко спутать, но, имея информацию справа и слева, этого не должно быть.
19.3.43. 15.00
Мы перебазировались в д. Посредное. Связь с Б. Колодезь была после сумасшедшей работы ночью установлена и вдруг включилась в наш провод 3 ТА[73] и всё стало вверх ногами. Сколько крику, ругани, нервозности и обещаний (всем) арест, суд и даже расстрел.
Спать хочется как из пушки. Машины нет, чтобы выехать на участки и навести порядок. Люди разуты, замучились. Мне придали «роту», так значится в распоряжении генерала, а на самом деле это комендатура, «балласт». Она своё имущество возит одной калекой машиной двумя рейсами. Убогую связь по проводам усугубляет радио, где никто не отвечает. Чёртова работа только у связистов, остальные слоняются и спят на ходу, им нечего делать. Помещения для жилья нет, люди спят на соломе, сене, на улице, жрать ещё не привезли – завтрак и обед.
Без 3-х, минимум, авто мы задач не выполним, а их нет и в помине. Положение идиотское. Противник жмёт и, наверное, нам придётся перебазироваться ещё раз. Мы терпим большой урон. Хотя бы 2 ч. поспать и опять буду бодрым.
Наш ж. д. эшелон всё ещё где-то в пути[74]. Так, видимо, ещё будет долго, ибо он, приехав на фронт, нас найдёт не скоро.
20.3. 18.00. Сех. Подсередное
Мы опять пе-ре-ба-зи-ру-ем-ся – > на восток.
Это уже 6-е наше перебазирование и все они бардаком. В 4–5 и 6-м можно было наблюдать людей – их «храбрость». Некоторые] улетали уже в большой спешке, смотреть на них было тошно.
Сегодня бомбил немец (6 пар Ю-87) наш аэродром или колонну, не поймёшь. Смотреть было трудно, они ходили как на полигоне. А вчера 51 шт[ука] – Ю-87 три раза прошли над нами и не бомбили. Проходили над нами, как на параде. Бросали листовки за подписью не то председателя, не то ещё какого-то комитета России генерал-лейт-та Власова (!). Листовки не читал. Принесли их заму, последний не дал, спрятал. Глупо их прятать от старого командира, кот. никогда не будет делать даже выбора, куда идти. Что бы там ни было, я за Россию-матушку – Советскую Россию, без какого-либо Союза, тем более союза с проклятым гитлеризмом.
Тяжело отступать. А всё-таки придёт наш час, когда всех оккупантов изгоним из России.
По проводам у нас страшно опасно говорят, говорят много военных тайн. Аллилуйщики говорят о СУ В[75] и они же треплются по телефону. Наши полковники и генералы ещё больше. Ничему не учит нас война. Возмутительно! Кому бы можно сказать, так боятся.
Едем в Уразово.
27.3.43. 21.00
Д. Герасимовка (г. Уразово). Живём здесь вот уже 4-е сутки. Наш корпус теряет свою мощь с каждым днём. Вчера были «гости», бросали нахально, дерзко пикировали, зажгли три самолёта, есть убитые и раненые. Их работа умелая.
Смешно и противно рассказывают о Воронце, как он догонял Подгорного и поздравил первым его с генеральским чином. С Бегуновым[76] тоже умеет ладить, у него он тоже на хорошем счету. Его перестали уважать те, кто к нему был расположен[77].
1.4.43
Я вызвал 3-х безлошадных лёт[чик]ов 302 ад к 10.00. Пришли в 15.00. Все мокрые от пота. «Почему в комбинезонах и унтах?» «А нет у нас, товарищ майор, другой одежды и обуви». Означенное обмундирование имело ветхий вид. Лётчики сумрачные. Всё молодёжь, сержанты. Н-е п-о-н-и-м-а-ю, в чём дело?
8.4.43. 20.35
На Украине нет бань, украинцы моются дома (!). Моя рота сделала баню. Хорошо помылись, хотя и холодно.
Опять приходил немец, хотел повторить своё посещение. Сегодня утром он вынырнул из облаков, пикнул и сжёг на наших глазах 5 цистерн с горючим. Много дыма, огня, огорчения и мало дела на противодействие. Он каждый день по несколько раз ходит к нам. Как он надоел! А мы ещё ни разу его не проучили.
Сохнут дороги. Обе стороны хотят сделать удар раньше. Будут бои страшные, кровопролитные.
10.4.43
Пришли за коровой и телком моих хозяев, их сожрёт война. Мясо нужно Кр[асной] А[рмии]. Корова трофейная.
Постановление райкома. Хозяин бросил неосторожную фразу: «Немцы душили и наши душат». Сказал с сердцем. Я слышу в окно: отец моего хозяина: «На что отдали теляти? Корову будут резать, а теляти? Теляти не надо было отдавать». А хозяйка ведь имеет медаль серебряную по СХ выставке.
Дети притихли. Ванюша притих, вот так бы притих и мой Игорь. Антоновна плачет.
А в самом деле, много ли мяса у телка? Перегнули, перестарались.
Телёнка Зорьку привязали к хвосту матери и повели. И когда увели, вдруг стала тишина. Все молчали. Молча возится отец моего хозяина. Молча Антоновна возится на кухне. Притихли ребята. Нехорошо. Поджав хвост, молчит злая собака. В орущего петуха бросил палку Ванюша. Этого он никогда не делал.
На трофейной корове они строили планы. Им нужно внести, и они уже вносят мясо-налог – 20 кгр в год или 2000 руб.
12.4.43. 08.25
Вчера ночью в 24-м часу стоял долго посредине деревни и слушал тишину украинской деревни. И вдруг тишину разорвала гармошка. Гармошка шла ко мне и грустно, тихо играла. Как давно я не слышал её звуки! Как попал на этот фронт, я не слышал музыки.
Долго слушал я, боясь, а вдруг она перестанет играть. И слушал её, пока расстояние не сгасило звуки. Автор музыки импровизировал, ему было тоже невесело на сердце. Кто он?
Скучаю и тоскую по семье.
Сегодня утром «ганс» налетел на нашу деревню и обстрелял её. Его налёт я слышал сквозь сон. А на днях один Ю-88 был подбит нашим пулемётчиком. Лётчик, видимо, был ранен, он долго вилял на бреющем, ушёл на Валуйки и там грохнулся в землю.
12.4.43. 23.45
Тяжёлый день и страшный день. Ганс бомбил нас. Есть битые самолёты, люди и в частности мои связисты. Пост оповещения по радио ничего не передал. А когда проверили, оказывается командир ав. див. снял оттуда выделенного туда человека ещё 9 апреля. Кому было передавать? А виноват оказался я (!). Кто-то пойдёт под суд. Идти под суд за преступления других? А на войне подлость людская особенно ярко кричит.
Тускло светит луна, ветер с востока в 7–8 баллов. Устал, много писал в сумасшедшем темпе серьёзные бумаги. Подчинённые осаждают вопросами «разрешите?». Как мухи. Подавляющее большинство ещё на фронте не было. Мало знаний и ещё меньше опыта. Ужасно трудно с такой ротой[78].
14.4.43. 18.00
Я думаю сейчас об одном генерале. У него много барства, г-е-н-е-р-а-л-ь-с-т-в-а, он в своих действиях не систематичен. В сколачивании соединения не последователен. Мелочен и выходит так, что он влез в масштаб полка и там погряз. Штабу своему или не верит или хочет штаб унизить: «Я вот знаю, а вы, лоботрясы, не способные, не знаете».
Вчера я стоял по его вызову у него минут 20. Эти 20 минут он говорил с Сухорябовым и брал без всякой маскировки сведения о всей м/ч[79] ав. дивизии. Задавал вопросы, последний отвечал, и он заносил в свою записную книжку. Мне было страшно – боевой состав одного соединения открытым текстом передавали по телефону – по проводам, на кот. висят шпионы.
Кончилась моя аудиенция. Я вошёл в комнату опер, деж., там сидел пом. нач. опер. отд. майор Коротков и по тому же проводу с той же точкой говорил по тому же вопросу, только (!) по своему коду (ура!! ура! какие мы хитрецы!)[80].
Курская дуга.
1943
* * *
На этом кончается блокнот в обложке из карты. В следующем блокноте утрачены страницы за четыре месяца – Курская битва, в которой принимал участие авиакорпус отца.
Сохранилось два отрывка из письма отца той поры (адресата установить не удалось) – от 8 и 10 июля.
8.7.43
Потерян счёт дням. Забыты личные настроения. Личное, это только сон и тот урывками, в каких-то клочках.
С первых же дней наступления немца воздушные поединки разрослись в воздушные сражения. II-й район немец прикрывал сотней истребителей. Совершенно очевидно было, что там… в этом районе… скрыть было невозможно. Наземная разведка доносила: в трёх направлениях ползут танки, 350, 200 и 300 танков. Ещё до подхода к нашему переднему краю надо было если не разгромить эти три стада «тигров», то во всяком случае потрепать, деморализовать. Но как это сделать? Сотня истребителей прикрывала эти три стада.
С первых же дней наступления немца было введено с обеих сторон столько техники, сколько ещё не было ни в одном сражении Отечественной. Наверное, найдутся историки, кот. опишут эти танковые и воздушные сражения. Наверное, найдутся или найдётся честный и кропотливый летописец, кот. соберёт факты, схемы расположения, приказы – весь труд связистов, кот. обеспечивали управление этими гигантскими сражениями. Труд, без кот. невозможно даже себе представить, не только сказать – как без связи возможно осуществить такие операции.
И всё-таки есть такие невежды, не говоря больше, кот. замечают труд этих бойцов только тогда, когда эта самая связь прекратилась. Причём прекращение сопровождалось пролитием крови, жизни, сумасшедшей ломкой аппаратуры, в общем всем, что бывает на войне. И вот без учёта пространства и времени и физической возможности отдаётся распоряжение (обязательно глядя на часы), чтобы через 10 минут (!) всё было, чтобы всё работало.
Такие «стратеги», конечно, не воодушевляют.
10.7.43
Здесь нет лесов. Здесь есть дубовые рощи, и некоторые из них вытянулись длинными языками, они непреодолимой стеной заградили дорогу такому зверю как «тигр» – этим стадам, именуемым «Мёртвая голова»[81].
* * *
После войны отец составил что-то вроде календаря-графика боевых действий авиакорпуса. Там эти решающие дни Великой Отечественной обозначены так:
5.7 – 18.7.43
5.7. Противник перешёл в наступление на Обоянь, Короча. Было 15 дней ожесточённых боёв.
3 гв иак[82] базировался Васильев Дол.
18.7.43 вошли в 2 ВА[83] Степного фронта. Вели подготовку к наступлению Белгород. – Харьков, наступательной операции.
3.8.43. Решительно перешли в наступление.
5.8.43. Овладели Белгородом.
23.8. Овладели Харьковом.
В середине сентября 43 г. форсировали Днепр южнее Кременчуга.
Бои на Кировоградском направлении на правом берегу Днепра с 1.11. – 31.12.43.
* * *
В послевоенном письме отец вспоминал об одной памятной ему дубовой роще на Курской дуге[84].
Было это в 1943 году в душном до потери сознания июле месяце. На Курской земле то было, в дуге Курской. Не жить бы твоему отцу с того дня. Немецкие «Тигры» и «Фердинанды» решили взять эту рощицу с ходу. Как мы ни маскировались, а его разведка конечно, узнала, что эта роща, как и все другие, забита техникой, а стало быть нет заминирования.
Слышим мы, как они там молотят натужно. Сколько там? Ну, почитай, с километр, не более. А пехота (десант) и техника тоже назад ушли. А я приказа не имею. Уйти легко, а как мой командир, что ушёл на КП командующего армии, придёт и нет меня? Найди в этой мельнице, что крутится в водовороте войны.
Все мы всё ещё дышали гарью немецких авиабомб. Обрабатывал немец все такие рощи очень усердно. Но не только дышали. Наши сердца всё ещё учащённо бились от пережитого напряжения. Не впервой то было, а всегда сердце бьётся. Ну, ладно. Не об этом я хотел рассказать.
Грызёт немец дубовую рощу, рычат «Тигры», а я стою, и когда мой генерал приедет. Прибежал адъютант и на меня насыпался: «Чего стоите! Столбняк? Вон куда надо!» И он показал рукой, а точнее – ткнул рукой на восток. Смотал я свои антенны, развернул машины и тихонько попятился, сказал адъютанту: вот где я буду, поставив крестик на западной окраине пункта Н… Убедившись, что адъютант понял и сделал то же на карте, влез в машину и прибавил ходу.
Всё это я вспоминал в Рядовке, в роще молодых дубков, коим так безжалостно ободрали кору.
Не будь той рощи, что на Курской земле стояла, не жить бы твоему отцу с того дня.
* * *
А о Рядовке, прелестном месте на краю Смоленска, где после войны был расквартирован штаб армии дальней авиации, вы прочитаете во второй части этой книги.
12.9.43. 23.30. д. Циркуны
11 сентября перебазировались в д. Циркуны. «Король» проводов Пархомовский не выполнил своих обещаний дать провода на Давыдова и на Аракеляна. Спутал все карты. Связь составил только сегодня к 20.00 вместо 12.00 11 сентября.
Петров[85] хвалил мою работу, дав оценку на протяжении всего времени. Хорошо. Обещал… если добьюсь отлично. Это очень трудно. Надо добиться.
20.9.43. Зел[ёный] Гай, под Харьковом
Я нахожусь в домике старинном и потому уютном. Картина: собака сенбернар спасла девочку, девочка, видимо, играла на берегу набережной размытой и скользкой. Это картина глубокая и сильная. Это дружба и любовь человека и собаки.
А где хозяин этой квартиры? Я вижу портрет хозяйки – это старушка, похожа на мою мать. Остатки мебели – мягкие диваны, умирающие комнатные цветы. Но никто не обращает внимания, здесь узел связи, шум, много народу, каждый отвечает за своё дело. Мы наступаем, гоним немца. Разве есть время заметить этот уют, остатки уюта времён дореволюционных?
