Игорь Смольников
Эхо далекой войны
Нет времени описать этот бой.
Но нужно признать, работают эти асы хорошо. Сбили на наших глазах ЯК-1. Лётчик выпрыгнул из самолёта, охваченного пламенем, но парашют не раскрылся. До конца смотрел его падение. Смотрел эту жертву. Видимо, был ранен в воздухе. Следствием чего не выдернул кольцо.
Вчерашний день стоит оценить и взвесить, начиная от КП: кот. стоит посередь аэродрома в виде шалаша. Штаб весь нервничает. К чему это бравирование?
25.8 Серпухов
Здесь немец не был, но здесь всё эвакуировано. Маленький кремль напоминает Москву. Был хороший город с широкими, благоустроенными улицами. Ходит трамвай, машины, граждане, дети. Несут кочаны капусты. В магазинах пусто, страшно.
25.8
Между Серпуховом и Подольском ночевал в деревне Молоди. Гостеприимная хозяйка, некрасивая, рыжая, но очень живая, силой заставила отдыхать на кровати дочки, а дочку положила в хату на пол. Живут неплохо. Надеются на лучшее, но вера в К. А. поколеблена.
26.8. Москва
Подольск проспал, сидя в машине.
Москва грандиозный город. Всюду наблюдается глубокий след войны: пустые магазины, население несёт пайковый хлеб и отоваривают июльские карточки.
Трудно, очень трудно стране. Немец лезет всё дальше и дальше на юг. Болит сердце за Родину. Плохо воевали прошлый год. Знамёна Дмитрия Донского, Александра Невского, Суворова, Кутузова надо было вносить в среду солдат Крас. Армии 24 года назад. Поздненько взялись. Родина была у нас долгие годы какой-то абстракцией – весь земной шарик. Платимся сейчас кровью и какой ещё кровью.
Ржевская операция (август м-ц) не закончена, не хватило пороху что ли?
На южном крыле нашего фронта операция имела ещё худший успех. Там ещё меньше сделали. Меньше потому, что надо больше, надо больше бить эту двуногую саранчу.
30.8
Вызывают немедленно домой. Обязанности председателя передать члену комиссии кап[итану] Александрову. Зачем вызывают? Догадываюсь.
Успенское – это дача Горького. Сколько много прекрасного построено! Все эти дачи, дома отдыха горько напоминают наше чудесное прошлое.
8.9.42
В силу нашей «мощи» работы для нас нет. Приказано заняться командирской учёбой – 4 ежед[нев]но. Какая тоска и сердце рвётся. Льётся кровь, а у нас учёба. Надо формироваться, сколачивать полки и в бой!
9.9.42
Каждый день будет 4 часа ком[андирской] учёбы. Сегодня 2 ч. метео и 2 ч. разбор наших операций. Сидим, скучаем на метео. На разборе будем тоже веселиться. Все недовольны этой мутью. Уж если нечем сейчас бить немца, так учись стрелять, вырабатывай выносливость. Заросли мышцы жиром у некоторых], а у других ослабли.
На юге битва за то, чтобы быть нам или не быть, за жизнь, а мы здесь занимаемся ком[андирской] учёбой[42]. Эта учёба ничем не отличается от ком[андирской] учёбы в мирное время, когда тоже тошнило и возмущало. Занимались не тем, что пришлось хлебнуть нам воевать.
Странно. Меня переводят к Птицыну. Я даже не радуюсь этому. Сейчас нетерпеливо жду скорей убежать от этой команд, учёбы… Всё это мелочь, но вкупе на сердце тоска за наши дела и на юге – главное, и здесь.
Эти занятия убивают «плоть» командира, но не питают его духом Суворова и Кутузова и т. д. Сами руководители ленивы, только администрируют. Любят поспать, не менее любят женщин, а проще баб, и сами мало занимаются (вовсе не занимаются) над своим развитием.
На книгу Суворова[43] обратили внимание только тогда, когда Полит. Управление] прислало оную с указанием: «надо прочесть и сделать реферат». Никто раньше не читал.
11.9.42. 16.30
В поезде из Можайска в Москву.
Еду к новому месту службы помощ[ником] к Птицыну. Сборы были недолги, но барахла у меня противно много и всё надо. Погода облачная. Настроение тоже, а дела? Ориентировочно знаю, что буду делать, мало импонирует, я хотел остаться на своём старом месте. Считают, что пора работать на большем масштабе. Буду работать так же, как и работал, это мой принцип. А теперь особенно этого требует Родина[44].
16.9.42. 01.20
Живу 3-й день на новом месте. В землянке пол деревянный и стены тоже. Денно и нощно палим дрова. Тепло. Сухо. Электросвет. Свет точками везде виден. Все говорят о светомаскировке и все её нарушают.
Рассейская расхлябанность всюду говорит за себя. Нас, русских, учит только кровь и то ненадолго. Был генерал Куцевалов, так, говорят, он очень крепко гонял всех за малейшую светящуюся точку. Но мне кажется, это оттого, что он здесь жил с женой и ради жены наводил «железную» светомаскировку. Его быстро убрали за неудачу операции.
Хейнкеля[45] ходят над нами, они ищут всё, подходящее для бомбежки.
Н/штаба полковник Сычёв в названной операции влип: было нападение автоматчиков. Он много знал. У него были секрет, документы, его долго искали, целая рота. Так и не нашли. Его могут заставить сказать многое. И всё-таки мы сидим на прежнем месте. Многие проговариваются о своих думах.
Охрана штаба сплошная липа. Стоит часовой у входа в лес. Место штаба «ограждено» проволокой, через которую я каждое утро, делая физо, прыгаю, а прыгаю я теперь невысоко. А шофера всех законсервированных машин бездельничают. Их можно было бы заставить ходить в секрет, патруль. Видимо, перекрестимся после грома.
Когда хоронили зам. командующего 1 ВА[46] полковника Кулдина, то почётная делегация к жене была ошарашена. Жена Кулдина 21-летняя (!) женщина выразила свое горе: попробовала упасть в обморок, не вышло. «А ведь у него осталась золотая коронка» (!!!). Когда хоронили, она сквозь слёзы причитала: «Я говорила, я говорила, не гонись за орденами, на кой чёрт они тебе нужны?» Боже! Каких жён имеют у нас некоторые полковники – командующие!
Я не забываю работу в дивизии. Здесь меня ещё ничего не привлекает и не увлекает. Хотя и много что сделал.
Из центра прибывает много хороших книг, инструкций, брошюр, указаний. По ним надо только одно короткое приказание: кто не знает ещё что там написано, посмотреть, что пишут, и-з-у-ч-и как приказ. Нет, мы делаем иначе. К этим книгам исчерпывающие, предельно ясно для чего пишем д-и-р-е-к-т-и-в-ы. Ск[олько] мы пишем, боже ск. портим бумаги! Свою страсть к митингам словесным мы перенесли на митинги на бумаге.
К плану развёрнутый план, к развёрнутому плану детализация вопросов, после чего однодневный сбор нач. связи дивизий – накачка и после 3-х дневный сбор нач. связи полков и наконец после – учить лётчиков. Да ко всему оному два здоровенных приказа с категорическим требованием изучить, изучить, уметь, уметь! Это после неоднократных приказов Ставки Верх, командования.
Знамя Суворова мы поднимаем только в эту войну. До войны мы о Суворове не вспоминали. Наш солдат его не знал[47]. Мы горько расплачиваемся за это и многое другое.
1.10.42
Скоро месяц, как живу и работаю в штабе 1 В А. Живём в лесу, в землянках. Мне не нравится работа в большом штабе – много бумаг, разговоров и далеко от строевых частей. Я потерял былую самостоятельность.
Сейчас я ушёл, живя в лесу, в лес подальше от шума этих землянок. Здесь так много «стратегов». Смешные люди, чинуши, воображающие себя оперативными работниками. Я был свидетель, когда командующий давал указания командиру авиадивизии по выполнению задания до самолёта включительно (!). Что же остаётся делать ком[андиру] полка, если командир дивизии получил такие указания? Ком[андир] авиаполка, не ком[андир], выполняющий инициативно волю вышестоящего, а просто солдат авиации. Это не случай, это общее и постоянное явление.
Я ушёл в лес, живя в лесу. Погода расчудесная. Хорошо в лесу вдали от штаба. Предстоит операция. Будем бить «сконцентрированными» силами и опять будем топтаться на месте.
Немец взял Новороссийск за 4 дня, а мы 2 месяца топчемся под Ржевом. Ржев и Новороссийск. Тошно, стыдно, горько, страшно. Что дальше будет?
Тыл – герой. Мы, вояки, не научились, кажется, ничему за 1,5 года войны. Или нечем, что ли?
В командирах 2-го эшелона я видел одноглазых, призванных в Действующую армию. От невесёлых дум я с удовольствием сейчас выпил 200 гр. спирта.
2.10.42
Безумно хочу повидать семью. Это состояние особенно стало резким и только потому, что на новой работе я совершенно не удовлетворён. Быть помощником] у помощника самая отвратительная работа. Её не только не видно, самое главное нет ни капли инициативы. Я не знаю, что буду делать завтра, не знаю, что буду делать после обеда. Я получаю урывками, на ходу, случайно или попался на глаза. Что делаю? Составляю бумажки, напрягая свои мозги не на то, как её написать, а как бы написал мой нач[альни]к.
5.10.42. д. Поливанова
Прилетел сюда «из дому». Было промозгло. Долетев до Оки, пошёл по ней искать нужное мне направление. В берёзовой роще, сбросившей с себя листву, нашёл самолёты. Проверял металлизацию, экранизацию и радио в воздухе.
Встретил, как и ждал, своих старых друзей до войны и во время войны: Василевского Вик. Мих., Козлова Анд. Лавр., Елизавету Фёдоровну Маркову, Романченко Дим. Карп., Плотника. Вот и все старики 12 авиадивизии, Вит[ебской] дивизии.
В прекрасной роще берёзовой сидели два старика Василев[ский] и Козлов. Сел и я. Вокруг шумела листва сухим скучным звуком. Рябило в глазах от берёз. Толковали обо всём и главное о войне.
11.10.42
В ожидании бани. Она расположена в низине на берегу маленькой речушки. С запада и севера густой смешанный лес, с востока длинный гребень горы и с юга опять лес. Осень на дворе. Деревья давно сбросили с себя листву. Из леса надо уходить, он плохо нас теперь прикрывает. Разведчики летают каждый день. Я лично думаю о семье.
Мы продолжаем топтаться под Ржевом. Собираемся делать очередной укол. За Ржев он держится зубами. Ржев это ворота по меньшей мере до берегов Зап[адной] Двины. Мы не умеем наращивать удар. Это главное, что мешает нам развить успех. Взяв Зубцов, Погорелое Городище, почти половину Ржева, мы не сумели взять Ржев. Немец лучше нас развивает успех прорыва.
14.10. 23.15
Ничего особенного не делал, а устал изрядно. Сейчас я один в землянке, все помощники разлетелись и разъехались. Мучительно долго выжимал доклад-отчёт Москве о выполнении нами инструкции о ВНОС[48] по радио. Нудно именно то, что бумагу составляешь за кого-то – как если бы он писал-докладывал. А чёрт его знает, как он хочет докладывать! Кроме того, много не сделано, а надо «доказать», что сделано. Надоели эти бумаги за других. Тошно и никакого удовлетворения.
Жду газет и писем. Топится печь, дверцы в трубе нет, топим улицу, но тепло, накалив кирпич. Навёл порядок и чистоту. Электросвет, уютно, тихо. Хочется спать. Жду писем, да и лечь не совсем удобно, а вдруг позвонит начальник, я же помощник.
Что-то скажут газеты о Сталинграде? Там относительное затишье. Я определённо жду, что там дадут немчуре предварительно.
С моим званием дело возмутительное, безобразное. Стыдно товарищей и обидно за семью[49].
С награждением ещё того хуже. Нач. от. кадров выходит спьяну что ли трепанулся? А мой ныне прямой начальник эхом поздравил меня и так пошла писать губерния. Отовсюду идут поздравления, а синица в облаках. До чего же у меня карьера нудная. Удивительно у других, всё легко и быстро. Хотелось бы уйти от всего этого и работать без этих чинов и медалей.
20.10.42. 18.45
Лёт[чик] Кауров. Добрались до д. Берцево. Неужели влип? Ещё там, на месте не знали, где это то самое. Птицын отнёсся к этому формально. А в результате кончиться может тем, что сорву задание. Положение просто отчаянное. Просил у капитана Корнилова лошадь. Нет – получил ответ. А в 5.30 их на месте уже не будет. Они уйдут дальше. Как догнать, если с трудом хожу – болит крестец. Решил ночевать у начальника] сигнальной площадки ст[аршего] серж[анта] Петрекова. С рассветом двинусь в погоню за ними для того, чтобы только спросить, а где то самое.
Очень возможно, что они не скажут…[50]
В избе жарко, но сна нет, хотя и устал зверски, точно весь день пилил и колол дрова. Продрог, замёрз, летать без спец, одежды холодно.
У хозяйки избы туберкулез горла, жутко харкает; много детей – 6 дочерей. Нине 19 лет.
Петреков: «Вы видели, товарищ майор, у неё (Нины) пупок растёт?» Да, я заметил, живот у неё явно беременный. «Тов. майор, от нашего солдата не может быть. Это от немца, потому что мы всего как месяц освободили эту деревню».
Немцев здесь не ругают и не хвалят.
Обстановка услож[няет]ся.
9.00
Прибыл (вдруг) Латышев. Он передал мне пакет для Винокурова, а его всё нет. Он в Москве ещё. Видимо, придётся играть самому. Идти 15 клм по непролазной грязи. Рюкзак получился увесистый, надо было взять необходимое. Уходим в прорыв переднего края.
9.30
Прибыл вместо Винокурова май[ор] Власов. Пока всё в порядке. Пускаемся в поиски своего адреса. С[амолёт] имеет горючего на 1 час. Где заряжаться, ещё не знаем.
Наша артиллерия трудилась ночью как бы нехотя. Утром несколько оживилась. Где-то лают пулемёты. Грязища, временами идёт мелкий снег.
22.10. 11.30
Ночевал в хвойной палатке, матрас – хвоя и покрылся почти хвоей. Я ещё не получил рацию, и это меня нервирует. Мне должны дать рацию на танке и с ней я ухожу в тыл врага. Меня заботит, как мой «лимузин» пойдёт за конями. Дороги жутко развезло.
КВ и Т-34 проходят пузом 300 м земли, если есть под гусеницами средний грунт. А мой «лимузин»?[51]
Видимо, мои близкие будут беспокоиться, не скоро смогу написать им. Вернусь, напишу много интересного.
23.10.42. 12.20
Ещё ночь в этом великолепном шалаше под роскошным одеялом. Уходил далеко в кусты, там искал блондинок, проклятые, они быстро плодятся.
Вчера слушал гармонь и песни гвардейцев. Они хорошо держатся. Все они выглядят очень неплохо. Вчерашним совещанием генерал определил наши задачи: «Вперёд! Вперёд!! И никаких чертей. Разведка, разведка и ещё раз разведка. Не отставать, что бы ни стоило, почётную задачу выполнить. Весь путь по этапам в срок, иначе от нас останется блин. Мы должны Родине к Октябрю сделать подарок. Вспомним, товарищи, скоро годовщина Доватора – эту годовщину мы должны отметить подвигами, делами, чтобы немцы долго помнили. Дела свои решайте инициативно. Будет много встречных боёв. Не идите в лоб, никогда не идите в лоб. Обходом, обходом, во фланг, ищите дыру и в неё лезьте. Не давайте опомниться.
Питание. Продуктов берите на 5 дней. 5 дней нам никто ничего не даст. Экономьте, сделайте это ответственно, под расписку, чтобы знали. Светомаскировка, костры запретить. Будет холодно, будем мокрые и грязные, но, как говорится, война. Потерпим, мы гвардейцы».
Ночью просыпался два раза. Стучали машинки. Грохотала наша артиллерия. Лаяли остервенело пулемёты. Под буркой я видел свет лампы. Под ней работал шифровальщик.
Говорил по Морзе с Кояндером. Общие фразы. А главное моей рации ещё нет. А без оной мне и делать здесь нечего. Генерал Псурцев[52] приказал выделить такую. Приказ повис в воздухе, он оказался невыполним.
20.50
Шумит столетний лес. Горят костры (!), поют осторожно гвардейцы – слов не разберёшь, но мотив старой солдатской песни. Ночую в большой палатке. На хвое с тем же эшелоном.
От многих слышишь: кровью расплатимся за костры. Деж[урный] приказывает гасить через посыльного, а его командиры гонят.
Грохочет артиллерия. Проходят одиночные бомбардировщики (Р-5). Приказано заниматься командирской учёбой. Инспектору готовят карты. Предусматриваются возможные фугасы, завалы и минные поля. Кони пойдут по бездорожью, а повозки и, главное, артиллерия как? Всё это неизбежно отстанет, но война не ждёт, когда замерзнут дороги.
23.10. 9.10
Меня начинает злить моё бездействующее состояние. Всё ещё не ясно, что же мне дадут. Все деятельно готовятся, а мой вопрос? Опять, и здесь, тоже как-нибудь.
Мне нравятся гвардейцы! Они производят впечатление деловых и лихих людей.
24.10
Мой нач-к сидит в деревне, сюда не едет. Докладывал ему: нет рации. Обещал обязательно быть у нас во дворце. И ещё обещал 25.10 быть у Кудинова, где и этот вопрос поставить. Рассейская медлительность.
21.40
Прибыл старший, «привёл» 23 человека пополнения, одного оставил в д. А., лежит в грязи, не идёт дальше без сапог. А сапоги где? В руках. Почему? Худые сапоги, развалились. Мы его тащим, не идёт, опять ложится в грязь. Так и не могли втащить в избу. Остался лежать в грязи. А где остальные 22 ч.? Да вот направил их сюда в лес, а они где-то заблудились.
В общем, привёл.
25.10. 9.35
Здесь я очень много сплю – часов 10–11. Сплю крепко. Аппетит хороший. Набираюсь сил для п-о-х-о-д-а.
27.10.42. 21.15
Тоска зелёная, я бездельничаю, да здесь и делать-то нечего. То, что придётся делать, с успехом могут и будут делать и без меня. Кому-то нужны слова, что с КК была и ВА[53]. Невысоко ценит Птицын своих помощников. Я здесь как трутень, а между тем в дивизии я бы работал с воодушевлением и пользой.
Был у К., но там воображают, что дела творят. Затянулось задуманное, теряем внезапность, а с ней и успех.
Бойко ругался по телефону матом. Пом[ощник] на-ч[альника] разведки вслух выразил порицание. Разгорелся спор, нужна ли мать… Безработный подхалим полка поддержал Бойко, доказывая, что в таких случаях наш брат солдатик понимает, что это относится именно к нему. Так уж мы воспитаны.
Большая палатка разделилась на клетушки. Шифровальный] отдел, связь, дежурный разгородились плащ-палатками. Стало тесно.
Бьются в азы[54] – дурацкая игра. Дежурный, пом[ощник] начальника] развед. отдела читает Дим[итрия] Донского. Я неожиданно сейчас достал Эренбурга «Падение Парижа». Обе книги были у «Иван-торга» (Военторг). Лежали, сырели и были товаром, кот[орый] никак не шёл в ход. «А кто знал? А я считал, что никому не надо». Находкой очень доволен. У меня теперь будет проходить время с пользой. Играет радио, мешает слушать дурацкий стук «азов» и в такт музыке неуместный барабан по столу рукой одного из играющих.
Часовой [влез] в нишу палатки, слушает музыку, оставив пост. Никто не обращает внимания. «Но я ведь только послушать радио». Горят костры, электросвет, штабные палатки не маскируются. Гремит артиллерия, наша и немца. В палатке жара и табачный дым – дохнуть нельзя. Беспечность и расхлябанность висит, как дым, густо и в каждом элементе.
Отправил домой письмо и открытку.
28.10.42. 10.00
Получил приказание: «Явиться на площадку и ждать».
Обстановка сложилась в наших приготовлениях так, что немец, видимо, всё узнал. Оставили. «Р-а-з-г-р-у-з-и-л-и-с-ь!» Растяпы русские. Такие вопросы решаются быстро, с марша. Ск[олько] костров, табунов лошадей, шуму от танков и всё на носу у немца. Немец бросил листовки: «Мы знаем ваши приготовления».
* * *
После смерти Доватора гвардейским кавкорпусом командовал генерал И. А. Плиев. С казаками Плиева будет впоследствии взаимодействовать авиакорпус, куда переведут отца. Так что он ещё раз встретится с этими гвардейцами, и довольно надолго, и не будет томиться в бездействии. А тогда рейд в тыл врага был отменён.
30.10. 22.00. д. Алабино
Где только не приходится жить, ночевать. Сейчас я прибыл на место.
Птицын… забыл своих старых связистов, зажимает и даёт неправильные сведения в Москву: «Нет у меня на продвижение», «все на своих местах». Меня проектируют опять на дивизию (вниз), имея в виду моё нежелание работать помощником]. А вверх не пускает, ему выгодно иметь на дивизии таких, как я.
Птицын всегда упоминает честное, добросовестное отношение к делу. Не это ли качество заставило его взять меня к себе в помощники? Так где же его глаза?
С начала войны работаю с воодушевлением, яростно, кажется, всего себя отдаёшь… Он, видимо, давно это слышал и ни слова мне не говорил. Таил и вот вчера, будучи под мухой, выпалил Р.: «Мне не нравится, что ты якшаешься со Смольниковым. Он обсуждает приказания, командующего и мои». Я жду, чтобы он сам со мной заговорил об этом. Иначе можно будет понять, будто я хочу оправдаться. Скорее бы уехать опять в 2 ГКК[55]. Там себя буду чувствовать лучше.
Сегодня полечу к Василевскому и Козлову. Там истинно отдохну от этих дрязг.
4.11.42. 19.40
В гостях у витебских товарищей и друзей. Д. Слобцово.
В воздухе был всего 55 мин., а устал, как загнанный. Болит крестец. Идёт совещание. Проводит п/п[56] Николашвили. Сидят Козлов, Василевский, Преображенский, Фейгин, Томанченко, Шукулин. П/п говорит, что зимнее обмундирование едет, будет, хотя и с опозданием. Праздник 25 лет Велик. Окт. Рев. Повысить бдительность. Усилить охрану, деж. самолёты от рассвета до темна. Фронт от нас 12 клм.
Из этой деревни всех граждан выселили.
11.11
Праздник встретил и проводил очень хорошо. Мне понравился Худяков[57] (командующий), остроумный, весёлый.
Уже 5-й день морозы 17–19°.
Р. феноменальный трус и свою карьеру строит только на том, где не будет немец бомбить. К. воображает себя незаменимым. Г. дипломат от дьявола, втёршийся в доверие всех, а по сути дела карьерист. Подбирают кадры, угодные себе, но не делу.
17.11. 20.30
В поезде. Кузнецк остался позади. Скоро Сызрань, а за ней Куйбышев. Скоро, скоро буду в семье. 16 месяцев войны! Сколько было смертей и все мимо проходили. Воспоминания, думы нахлынули ярко, остро. Не спится. Дорогие мои, нет слов. Скоро увижу вас живыми, а не в мечтах. Фонарь еле дышит. Поезд во тьме. Ложусь и думаю о вас. Всё захлёстывает близость встречи. А война будет ещё, ещё будут битвы. Кто кого? Мы? Немец? Мы. У нас есть неистощимость духа, за что биться. У нас есть неистощимость духа, и этот дух даёт нам и необходимую материю. А у него нет мощи духа. У него истощается материя. Победим мы. Фрицы не будут жить. Жить будем мы. Жить будет Россия, народы Советского Союза.
18.11.42
В Куйбышев прибыл с опозданием на 4 часа. Никто не встречал. Нагруженный 7-ю местами («солдат ехал с фронта»), собирался ночевать на перроне. Спасли две «бабочки», кот., согнувшись, тащили мой фронтовой «багажик» в камеру хранения. В камере старик 65–70 лет нанялся отвезти мои вещички. Вёз бодро, я порой рысцой бежал за ним. Завидный старик в своей бодрости и силе. Уплатил ему кило хлеба и банку консервов. Это было уже утро, 6-й час. Встретил Игорёк и Инуська. Бог мой! Mein Gott! Mein Gott! Какие они стали! Большие дети у меня стали. Игорёк вытянулся, рос точно на дрожжах. А Инночка эти 16 м-цев росла не на дрожжах, «а так, как хотела мама» (слова Инуськи).
24.11. 9.20
Ну вот, сегодня уезжаю обратно на фронт. Твёрдо верю в скорое возвращение домой – скорое по отношению к тому, что пройдено.
Тебе, Игорёк, и тебе, Инночка, один наказ: берегите мать, это значит слушать её, оберегать от раздражений и слёз, до которых вы можете довести. Будет мать здорова, будет и у вас вполне сносная жизнь как минимум. Будет мать здорова, будете учиться, будете образованными людьми, а это значит жить вам будет легче, чем неучёным. Обещайте мне каждый отдельно и свято выполнять это обещание. Помните, отца может не быть скорее, чем матери, и поэтому ещё надо беречь мать. В этой книге я беру с вас это обещание и знайте, если наша мама будет такая же похудевшая, как вот теперь, это будет и вашей виной.
Уберечь себя от всяких невзгод, это значит слушать свою мать. Я тоже обещаю беречь себя и живота не жалеть ради семьи нашей, ради России нашей и обязательно буду дома. Кто знает, может, уже насовсем и тогда спрошу с вас, как вы выполнили своё обещание. Итак, дети мои, обещайте.
Ваш всегда отец Фёдор.
Р. S. А я и тогда спрошу с вас, как вы выполнили своё обещание[58].
* * *
Как отец и предполагал, вернувшись на фронт, он получил новое назначение. Но не «ниже» (как ему почему-то казалось), а «выше». Его назначили начальником связи 4-го истребительного авиационного корпуса, переименованного позже в 3-й гвардейский авиакорпус. В этой должности он воевал до конца Великой Отечественной.
На новом месте начат и новый дневник, т. е. новый блокнот. Я упоминаю об этом только потому, что у нового обложка была изготовлена из карты. Старая военная, очень подробная карта, которой отец, видимо, пользовался в самом начале войны. На ней – часть Лепельского района Витебской области, хорошо знакомые отцу места – здесь он служил до войны, здесь воевал: речки Выня и Лота, посёлки Корзуны, Старица, Свинка… Сюда он больше не вернулся. Дороги 3-го гвардейского на запад пролегли южнее, там, где двигался Степной, а затем 2-й Украинский фронт.
7.12.42. 9.00. Дятлово
На службе ждал перемены для себя. Она была. Теперь я знаю, где буду. Но если выйдет так, как я хочу, будет прекрасно. Я уйду отсюда в новые места, к новым людям, где меня не знают и где я должен буду доказать умение своей работой и знанием. Здесь давно меня эксплуатируют, используют как старейшего работника, имеющего немалый опыт и некоторую сумму знаний. В этом большом штабе я ещё раз убедился, как надо уметь щёлкать каблуками, чтобы сделать карьеру.
Проклятая немчура держится на нашем фронте зубами и руками. Развития нашего наступления нет такого, как ждали. Ст[анция] Осуга[59] был прорыв. В эти ворота ушли танки и кавалерия. Известно, где кавалерия – она гуляет по тылам, а вот где эти две бригады танков? Какая их участь? Фронт замкнулся.
Ржев – Сычёвка – Вязьма для него вопрос жизни этого фронта. Он всё ещё держит Москву за горло. Свалить его, угнать на Днепр, вот тогда Москва будет дышать свободно.
10.12. Киевский вокзал. 19.00
Моя карьера (чёрт возьми, как не подходит ко мне это слово!) пошла вверх и главное – работа, которую я хотел – почти. Но я не об этом, это решённое…
13.12
Одним разом три события в моей жизни. На ю/з, на среднем Дону…[60]
