Игорь Рыжков
Воспоминания о настоящем
– Охти мне… – Я не мог бежать за конной лавой. Закованные в броню лошади сомнут меня в одно мгновение. Мне нужно было идти с копейщиками. Это был лучший из способов выжить, и суметь сделать то, что нужно. Я посмотрел на кольчужный обвес на бедрах. Бесполезно. Они прикрывали всего лишь их треть.
Оставалось последнее – уйти в зверя и сработать на волчке. Волчок это круговой бой. Это когда угроза жизни идет отовсюду. Стрелы были тем же самым. Только сектор обороны перемещался вверх. Степняки не имели пеших лучников, и запас стрел был не велик. Всего один колчан из тридцати стрел у каждого. Выстрелы из седла на дальние расстояния не давали большого эффекта, потому, что нужна была, прежде всего, не точность стрельбы, а высокая плотность залпа. Высокую плотность могли дать только пешие лучники, стоящие плечом к плечу. Это несколько увеличивало мои шансы на выживание.
В уши пробился тягучий, похожий на звук множества струн звук. Это запели тетивы тысяч луков. Пора. У меня оставалось всего несколько секунд. Я наклонился немного вперед. Поднял скрещенные мечи и глубоко грудью, до самого живота зарычал. Ковыльное поле расплылось пятнами и вместо того, чтобы видеть и слышать я стал чувствовать. Каждую былинку в поле. Каждое кольцо в броне латников. Каждую стрелу над головой. На землю упала, исчерканная дробными штрихами, тень. Звук обгоняет стрелы, и я услышал их тонкий свист. Каждой в отдельности, и их было много. Кисти рук развернули клинки плашмя и раскрутили лезвия в сияющие на солнце диски.
Волчок отнимал много энергии, но мне нужно было продержаться всего несколько секунд. У степняков длинные стрелы, и клинок в любом случае разрубит ее, если она падает мне на голову плечи или в ноги. Даже полностью разрубать древко было не обязательно. Нужно было хотя бы боковым ударом погасить ее скорость, или изменить направление полета.
Стрелы падали как ливень. Так обычно их пускают степняки. Они выпускают весь колчан без команды своих начальников, на залп и прицеливание, подряд – одну за другой. Без уплотнения пятна попадания, поэтому большая часть стрел не достигала цели.
Князь воевал иначе. Поэтому и победил. Но победить нужно было сейчас мне. Я крутил клинки над головой, и уже чувствовал, как солнце набирает былую белесую яркость. Скоро смертельный дождь закончится, и я смогу вернуть себе разум. Он был нужен мне, именно сейчас, но я поторопился. Среагировав на остывший от тонкого свиста воздух, я вышел в ментальность мечника и пропустил стрелу.
Она летела, как это обычно бывает, издалека, и никому бы не нанесла ни малейшего урона, если бы на ее пути не оказался я.
Пытаясь сообразить, как ее отбить, или убраться с траектории полета, я потратил именно то время, которое понадобилось закаленному наконечнику, для того, чтобы пробив кольчужный обвес панциря вонзиться, затрепетав красным оперением, мне в бедро.
Я знал, что вначале я не почувствую ни боли ни неудобств. Тело среагирует на рану, выбросив в кровь защищающие от боли вещества. Но, этого времени будет немного. Я знал, сколько его будет, поэтому спешил.
Конная лава Дмитрия легко смяла первые шеренги конницы Мамая ушла далеко вглубь его построений. Мне нужны были павшие. Челубей и Пересвет пронзили щиты друг друга в отчаянном и страшном встречном ударе копьями.
Обычно, в таком поединке никто не выживал. Я быстрым скользящим шагом пошел через ковыльное поле к поединщикам.
Меня обгоняли копейщики, вылавливали прорвавших оборону всадников, и валили их на землю. Рубщики шли следом. Где то вспыхивали стычки. Визжали степняки. Раскручивали над головами кривые узкие мечи. Русичи бились молча. Было слышно только густое дыхание, словно от тяжелой и изнурительной работы.
Меня не интересовала сеча. Она шла настолько далеко на юге, что будь я даже первородным богом, я вряд ли смог бы повлиять на ее исход.
– Урусса улечек!!! – Завопил, кто-то истошно справа, и я скосил взгляд.
– Русский умрет!!! – Здесь, за первыми лавами тяжелой конницы было совершенно глупым обнаруживать себя, и тем более кому то противостоять. Правильным было бы пробиться к ближайшему бунчуку, тем более, с тыла это было не слишком трудно. Но, возможно, воин был слишком молод и этого не понимал. Ну, что же. У Дианы всегда было много работы.
Я сложил клинки в один. Крутанул им, со свистом, рассекая морозный осенний воздух, и встал наизготовку.
Пеший воин – мечник вполне мог справится с конным бойцом. Степняк был правшой, и это означало, то, что слева от его лошади его оружие, меня просто недостанет. Тем более что для нанесения удара, ему нужно было высоко поднять или отвести щит. Путь он и не велик, но он достаточно тяжел, тем более что сеча длилась уже более часа и конь и всадник изрядно устали.
Конечно же, и я своим оружием не смогу ему нанести тяжких ран, пока он в седле. Выбить из седла я его тоже не смогу, и это было совсем ненужным. Самым уязвимым объектом пусть и до зубов вооруженного всадника, разумеется, была его лошадь. А именно передние ноги и именно бабки.
Те, кто был умнее, и опытнее всегда бронировали их. Или, хотя бы, оборачивали пропитанным в масле многослойным войлоком.
В этом случае повредить их было сложно. Но, было похоже на то, что эта сеча у степняка была первой. Я упруго качнулся на ногах и процедил сквозь зубы
– И будет последней.
Степняк поднял свою лошадь передо мной на дыбы, по всей видимости, предлагая ей растоптать меня копытами, но он ошибся. Я сделал быстрый шаг вправо и с выдохом отсек ей левую ногу.
Конь дико заржал, сдал назад, и убиваемый тяжкой болью грузно осел на бок, подмял под себя всадника. Да. Мне хватило всего одного точного взмаха мечом, для того, чтобы выиграть бой. Я подошел к всаднику, корчившемуся от стыда и боли, потому что тяжелая лошадь придавила ему ногу и грубое седло, зажав ее в тиски, делало смертельно уязвимым. Я подошел совсем близко, и посмотрел ему в лицо. Лицо совсем непохожее на лицо человека. Да. У него было все, что нужно человеку, но самого человека в нем уже не было, и похоже было на то, что не было давно.
– Ниге сез безге килдез? – Зачем вы пришли к нам?
– Коллар артында!!! – Он бешено вращал глазами. В уголке пересохших истрескавшихся губ скопилась зеленоватая пена. Сквозь редкие испорченные зубы пробивалось дурное дыхание. Шлем с конским хвостом на шишаке откатился в сторону, и на лысой голове с желтой грязной кожей блестели бисерины пота.
– За рабами… – Я грустно улыбнулся. За рабами в Хартленд ходили все, кто воевал с ним, только никто и никогда не смог сделать мечника Хартленда рабом. Ни деву, ни ребенка. Хартленд не умел сдаваться. Может быть, поэтому он еще и жив. Тысячу лет как жив.
– Мине уте! Син жинден!!! – Он задрал голову вверх, подставляя горло для последнего удара.
– Убей меня! Ты победил! – послушно отозвалось в голове. Я понимал, что ему вскроют артерии на горле его же военачальники, когда увидят, что я убил его лошадь и он беспомощно корчится под ее тяжестью. Может быть, русичи отдадут его хану, и он станет рабом у своего же бея. Рабов у русичей не было, и он был им не нужен в любом качестве.
Я качнул головой. Русичи не убивают пленных и не добивают раненых. Я тоже не стану убивать его. На моем клинке без того достаточно крови, и я уже давно перестал понимать, в каких из поединков и был я был прав в каких – виноват.
– Юк. Сине жерзалап утерсинер. – Нет. Пусть тебя казнят свои. – У меня не возникло ни чувства жалости, ни чувства уважения к поверженному противнику. Я смотрел в его лицо и видел дурную болезнь. Болезнь, которая пожирает разум. Беспощадно, быстро и неумолимо. Весь. Без остатка.
Сотни битв, в которых я выжил, сыграли со мной злую шутку. Мне на миг показалось, что я неуязвим. Ким всегда говорил о трех «нельзя». Вколачивал в наши неразумные головы эти жесткие правила и одно из них я нарушил. Нельзя – опускать взгляд. Нельзя опускать клинок. Нельзя поворачиваться к врагу спиной, потому, что даже поверженный враг, быть врагом не перестает.
Каким-то шестым чувством. По запаху. По движению воздуха. По шелесту травы или звону доспехов, я понял, что меня атакуют, и успел сделать полшага вправо. Кольчужный обвес на затылке моего шлема мог остановить стрелу или скользящий удар меча, но против прямого удара тонким кинжалом в шею он был бессилен.
Если бы я не среагировал, то желтолицый воин пробил бы мне позвоночник и я бы пал как многие в этой сече. Но, среагировав на атаку, я остался жив. Мгновенно, снизу вверх. Ускоряя широким разворотом движение своего клинка, я разрубил голову нападавшего от уха до уха. Его ощеренный в диком оскале рот отделился от бешеных раскосых глаз и что-то прошептал.
– Сез улемсез? – Вы бессмертны? – Я зажал левой ладонью бьющую из раны на шее кровь и криво усмехнулся.
– Это не сложно, сугушчи, если знать как…
Припадая на пробитую стрелой ногу, я все-таки добрался до Пересвета. Он лежал рядом с опустившей голову лошадью. Его лицо было покойным и умиротворенным. Он пал. Он знал, как это будет и за, что он отдаст свою жизнь. Так как ему везло не многим. Повезет ли мне? Я с трепетом снял с его груди образок с поломанным краем. Вытер с него кровь, и положил в свою походную сумку. Вытащил пергамент и развернул его перед собой. Вдохнул дымный след оставленного на тропе к Маат пламени и, матеря, всех богов каких знал, с трудом протиснулся в исчерченную отблесками костра ночь.
Астрелла
От метро до холостяцкой «однушки» было ровно пятнадцать минут ходу. Я всегда использовал это время для того чтобы закрыть прошлый день и подготовить себя к следующему.
Мерно топал по хрупкому снегу, зарывшись носом в колючий шерстяной мамин шарф.
Мерзли уши, но шапок я не люблю и не ношу принципиально. Не знаю, почему так, но не нравится мне сооружение, на голове подбитое мехом или связанной из пестрой пряжи.
– Топ-топ-топ. Хруп-хруп-хруп.
Зам директора все-таки – скотина. Врать в глаза. Использовать как раба, а потом с такой же невинностью говорить о финансовых потерях и что я как организатор работ не сумел устроить хорошую погоду, и в результате чего компания потерпела убытки. Убытки, которые вызвали срыв сроков сдачи объекта. За срыв сроков были начислены штрафы и на премию денег просто нет.
Меня все-таки поимели.
Поимели в извращенной форме, причем настолько нежно, ласково и исподволь, что целых два месяца я этого даже не замечал.
Хотелось поиграть в Павку Корчагина. Построить узкоколейку, обдирая ногти и зарабатывая пневмонию. Орать давай и вперед! А кому давать, и в какой перед?
– Короче все… Завтра увольняюсь.
Я остановился у двери и всунул ключ в замочную скважину, из приоткрытой двери вылетел ошарашенный Матроскин, и с диким воплем, полетел по лестницам во двор.
Мне стало интересно. Я приоткрыл дверь пошире и просунул голову внутрь.
Зима и было уже темно. Фонари, ломаясь в старом тюле, причудливо фиолетово легли на стены. В квартире, почему то было холодно. Холодно и тихо. Тихо настолько, насколько тихо в пустых квартирах никогда не бывает. Всегда кто-то ругается сверху. Бренчит проезжающий рядом трамвай. Шумит вода в трубах.
Я вошел в прихожую. Тщательно вытер ботинки о коврик и включил свет. Ничего такого, чтобы могло испугать Матроскина до степени полуинфаркта, я не увидел. Все было на своих местах. Никто не рылся в шкафах или ящиках. Не вспарывал мебель в поисках наркотиков или оружия.
Только вот на диване то ли лежало скрученное одеяло, которое я забыл утром убрать. То ли под ним кто -то спал. И холодно. Я прошел в единственную жилую комнату, Повертел головой. Холодно. Надо же. Просто холодно не бывает. Я коснулся батареи и сразу отдернул пальцы. Истопники старались вовсю. Но холодно.
Я подошел к единственному окну в комнате и со вздохом отдернул тюль, так красиво оформивший мою стену в старых выцветших обоях.
Так и есть. Кто-то запулил камнем в стекло. Причем не рукой.
Стекло было пробито словно пулей. Отверстие имело размер около сантиметра и от него бежали в разные стороны тонкие змеистые трещины.
Стеклопакет я поставил всего три дня назад и был вовсе не первым, кто сделал это в нашем доме. Интересно кому успел насолить простой инженерный работник, который и соседей то по именам не знает, поскольку появляется не так уж часто.
Даже Матроскин не всегда узнает. На период длительных командировок приходится сдавать ее тете Глаше. Единственной соседке, которую я знаю и которая по счастью от кошек без ума. Мне с ней повезло.
Я подошел к окну и засунул в дырку указательный палец. В принципе через такое отверстие может уходить какое-то количество тепла, но оно гораздо меньше форточки.
–Что за черт?!
Я проследил траекторию стрельбы. Получалось, что палили, откуда – то сверху. Причем с очень большой силой. Что-то я не припомню высотки рядом. А мысль о том, что кто-то выстрелил из рогатки шариком от подшипника с самолета – казалась еще более дикой.
Я развернулся и встал затылком к отверстию.
Пробита фанерная спинка старого стула. Пустой литровый аквариум на стопке из книг.
Сразу в голову полезли нехорошие мысли. Это могло быть снайперской пулей, потому что след упирался в кучу тряпья на диване. Могли подумать, что я спал.
Но… Я лихорадочно стал перебирать в памяти всех тех, кому мог так сильно насолить. Получалось, что мотив убийства был только у Матроскина потому, что однажды уезжая, я забыл оставить ключи тете Глаше и ему еды.
Он жрал лук в ящике, стоявшем под кухонным столом. Плакал, но жрал. Я застал его за этим занятием, и выражение его морды мне тогда не понравилось.
Был бы он человеком. Да. Мог бы, и «садануть» из винтореза с парашютной вышки. Про нее-то я как раз и забыл. Стоит уже лет тридцать – никому до нее дела нет кроме любителей – скалолазов. Старая ржавая. Осталась еще со времен ГТО. Тогда все хотели стать летчиками и как Чкалов перелететь через северный полюс на фанерном самолете. Я тоже хотел. Только на реактивном. Но это уже другая история.
Я присел на диван и осторожно приподнял край старого лоскутного одеяла. Тоже произведение мамы, внезапно оказавшееся последним писком моды постельного белья.
Под ним, обняв себя за плечи, словно ей некого было больше любить, лежала полупрозрачная девушка с голубоватым оттенком кожи. Красивая словно Мэрилин Монро и холодная как Снежная Королева из сказки. Она спала.
Грудь мерно поднималась и опускалась. Изо рта шел парок. Длинные фиолетовые ресницы закрывали почти половину щек.
Я приподнял одеяло повыше. Она была совсем голой. Меня это скорее озадачило, чем возбудило. Ей должно быть холодно. Я положил ладонь на плечо и сразу отдернул. Мне показалось, что я прикоснулся к промерзшей железной трубе, а не к человеку из плоти и крови. Одеяло, которым она укрылась, было жестким, словно висело на морозе несколько часов.
Получалось, что она под ним не грелась, а спасала Матроскина от полного замерзания. Она поглощала тепло из воздуха квартиры. Высасывала его словно пылесос. Я полез пятерней в волосы. Чем и кем бы она ни была. Роботом. Пришельцем с другой планеты. Похоже, ей просто не хватало энергии, и если совсем отрешиться от диалектического материализма, то она проникла в квартиру именно через это отверстие в стекле или пробила его сама. Своим….. Телом?
– Была маленькой-маленькой а потом стала большой-большой?
– Дур-дом. – Произнес я членораздельно. В чудеса я уже давно не верил и все пытался найти достойное объяснение происходящему.
Кто-то из детворы мог спереть у деда охотничий карабин, залезть на вышку и пульнуть оттуда, а потом сигануть со страху в какую ни, будь щель, из которой его не выковырять уже никакими силами.
Но девушка!
У нее должны были быть как минимум ключи. Или она умеет проходить сквозь стены? Или она инопланетянка?
Я вздрогнул. Столь ненормального вторжения я себе не мог даже представить? Где автоматы, лучеметы, огромные космические корабли, солдаты со щупальцами и одним глазом под колпаком космического шлема? Что пошло не так? У них осталась только она? Я скосил глаза на диван. И все? И это все на что они способны?
Я испытал усталое разочарование. Все выглядело уже не невозможным, а просто странным.
Я прошел на кухню и включил газовую плиту. Все четыре конфорки и духовку. От плиты пахнуло жаром синего пламени, и я торопливо выбрался из кухни. Прошел к дивану и положил ломкое одеяло на спинку дивана.
Если девушке не хватало тепла, то одеяло только мешало ей его получать.
В принципе, если верить фантастическому бреду – она могла поглощать энергию прямо из пространства, останавливая молекулы, т.е. снижая интенсивность Броуновского движения.
Температуру то есть. Я поднял палец вверх. Надо же. Я еще не забыл что такое Броуновское движение.
– Кошмар!
Я посмотрел на диван, девушка перевернулась на спину, и стала из почти похожей на обыкновенного человека.
Кожа приобрела молочный оттенок и перестала быть прозрачной. Ресницы, правда, остались фиолетовыми и волосы не хотели менять цвет. Остались иссинябелыми. Седыми. Какими они бывают у глубоких стариков. Но, как ни странно признаков глубокой старости в ней не наблюдалось.
По земным меркам ей было лет двадцать пять. Грудь торчала неприлично вверх и вызывала жгучее желание ее потрогать. Холостяцкая жизнь имеет свои недостатки. Я стянул с себя свитер и прикрыл голую грудь девушки.
Прошел на жаркую кухню и поставил облупленный эмалированный чайник на огонь. Из напитков был только зеленый чай – старый дракон в таблетках и растворимый кофе. Полкоробки сахара. И заскорузлый батон в хлебнице. Мне бы этого для ужина вполне хватило. Но на званый ужин походило с большой натяжкой.
Гостя чем-то надо было кормить. Я полез в холодильник и, о чудо. Там осталось три яйца и три скрюченных и промороженных сардельки, одиноко схоронившиеся в глубине морозилки.
Я с трудом отодрал их от снежной шубы морозильника и положил на клеенчатый стол.
Однако. Даже тарелок было катастрофически мало. Но тем не менее. Через сорок минут я соорудил, что-то похожее на французский завтрак. Правда кофе был не натуральным, но тосты были на самом деле жаренными и яйца вареными всмятку. Сардельки шли отдельным блюдом. И на него я рассчитывал вообще – то сам.
Две вилки. Один охотничий нож с ручкой в виде лапы волка. В общем. Все что имеем. Я установил приборы на широкую шаткую табуретку и, балансируя, пошел в гостиную. Аккуратно поставил импровизированный столик перед постелью, и за неимением прочей мебели сел прямо на коробку из-под телевизора.
Осталось ждать, когда девушка проснется и все мне объяснит.
В дверь осторожно поскреблись и жалобный голос Матроскина доказал что это не взвод инопланетных захватчиков.
Я глубоко вздохнул. Купить, что ни будь, ему поесть я забыл. Придется делить с братом меньшим то, что буду, есть сам.
Одна сарделька ему. Я сморщил нос, представляя габариты Матроскина и сардельки.
– Ничего! – Вдруг разозлился я.
– Сутки проживет.
Сарделек было три. Две я ему решил не отдавать даже под страхом смертной казни. Встал и открыл входную дверь.
Матроскин вел себя удивительно покладисто. Правда вздыбленные усы и подрагивающий хвост выдавали настороженность и жгучее желание удрать, но голод не тетка. Я сбросил ему с тарелки сардельку. Тот с укоризной посмотрел мне в глаза. Перехватил ее зубами поперек, словно мышь и протиснулся под шкаф. Там видимо ему было спокойней. Перечить ему я не стал. Он и без того испытал сегодня сильнейший стресс. Пусть отдыхает.
– А как же я? – Я посмотрел на «Голубую леди», как я ее мысленно уже окрестил и несколько грубовато потряс за плечо.
– Девушка! Вам пора просыпаться! Вы так и не сказали, откуда вы и где живете. Может быть, мне вызвать милицию и они отвезут вас домой?
Леди словно не спала вовсе, распахнула глаза и уставилась, не мигая прямо мне в лицо. Я смутился. Так на меня давно не смотрели. С интересом вызовом и желанием убить одновременно.
– Я не причиню вам зла. – Устало проговорил я. И снова сел на коробку.
– Вот то, что удалось собрать из еды. Вам надо подкрепиться. Похоже, что вы издалека.
Она живо натянула свитер, взяла чашку и кусок жареного хлеба. Быстро и аккуратно съела хлеб, выпила кофе, оставив мне вожделенные сардельки. Вздохнула и протянула мне руку в мужском жесте дружбы.
– Астрелла.
– Кирилл – улыбнулся я и пожал узкую, но крепкую ладонь. Голос ее был несколько необычным, словно говорило сразу несколько человек в огромном зале, но неприятным назвать его было нельзя.
Я почти успокоился.
Контакт третьего рода между разными разумными мирами был установлен, и мы начали общаться. Несколько не хватало фотографов и вспышек блистеров, но я это компенсировал нажатой кнопкой видео на своем мобильнике.
Для истории будет все запечатлено. Не иначе.
– Как вы здесь оказались? – Задал я вопрос искренне меня мучивший.
– Упала – Хмыкнула Астрелла, похрустывая остатками жареного хлеба. – Я передернул плечами.
– Упала. Надо же. Откуда упала? – Я невольно посмотрел вверх.
– С неба – улыбнулась Астрелла. Там дорожки узкие, можно оступиться.
– И вы оступились … – Хмыкнул я. – С этой узкой небесной дорожки. – Я оправил клетчатую рубашку, которую обычно надевал под свитер. Она была из толстой фланели. В ней было тепло, и свитер переставал быть колючим. Правда рубашка выглядела не очень презентабельно и это меня несколько смущало.
Хотя Астрелла вообще была одета только в свитер. Я склонил голову на бок. В общем, то мы не на приеме в колонном зале.
В голове крутились странные мысли. Рука тянулась к телефону для того чтобы вызвать сразу медиков, полицию и журналистов. Правда я так и не мог определиться, кого вызывать в первую очередь. Я отвел руку от телефона и показал на дырку в аквариуме.
– Это след от вашего… Падения?
– Ну да… – улыбнулась Астрелла. – и мне показалось, что зубов у нее гораздо больше, чем у обычного человека.
– И как вы падали. Просто свернулись клубочком? – Астрелла взяла меня за руку и с пониманием произнесла.
– Есть многое, что обычный человек понять не в силах. Только поверить. Вам остается поверить. Понять вы все равно не сможете. – Я выдернул руку из ее ладони. Сунул, почему то в карман и обиженно произнес.
– Вообще-то у меня кандидатский минимум по астрофизике.
– И что? – Многоголосо засмеялась Астрелла. – Вам это только мешает. Есть же огромное количество вселенных. Вы одна вселенная. Я другая. Ваш…. – Она наморщила лоб.
– Ваше животное – еще одна вселенная. Они проходят друг сквозь друга, смешиваются, оставляют, что-то каждая друг в друге. Воспоминания, любовь, ласку, энергию, вещи. Я вот, например, оставлю в вашей вселенной свой обломанный ноготь.
Она улыбнулась, но не мне, а Матроскину. Позвала его – Мурлыкнув, что -то на его кошачьем языке. Тот вылез из-под дивана. Важно прошествовал по старому ковру и потеревшись о ноги Астреллы улегся клубком, словно она прожила в этой квартире всю его кошачью жизнь.
– Вот, например, взять вашего Эйнштейна. – Она смотрела на обломанный ноготь и недовольно морщилась. Я рванулся было, предложить ей что ни будь, поправить поломку, но вовремя вспомнил, что инструмент у меня только слесарный, и править свои ногти тяжелым напильником для металла она вряд ли станет.
– Он замечательный ученый и его заключения для вашей вселенной верны. Но – Она посмотрела на меня в упор, словно я был тем самым Эйнштейном и сдавал физику в университете.
– Что случится с материальным предметом, если его разогнать до скорости света? Максимально возможной скорости для вашей вселенной, как он утверждал.
– Масса должна возрасти до бесконечности. – Хмуро отозвался, вспомнив ломаные линии на зеленой преподавательской доске.
– Масса должна стать бесконечной. А линейные размеры? – Она посмотрела на меня, улыбаясь, словно на первоклашку.
– Нулевыми. – Буркнул я в ответ. Мое время терзаний не соответствий законов физики химии математики и механики реальному положению вещей давно перестали меня интересовать.
Когда то я бы орал на студенческой конференции, что все неправда и вся наша вселенная состоит из кусочков криво нарезанной бумаги.
– То, есть. Он исчезнет из вашей вселенной, причем оставив в пространстве точку с бесконечной массой. Ваши физики сошлись на том, этого просто не может быть. Не может быть бесконечной скорости и бесконечной массы. Просто потому, что не может быть и все. Так же как не может быть обратного течения времени. И индивидуальных вселенных.
Под ее многоголосую лекцию я мирно и с удовольствием сжевал сардельки, слегка припорошенные жареным луком. Запил растворимым кофе с медом, потому что сахар пришлось отдать гостье весь, и, остался этим вполне доволен.
Астрелла могла говорить что угодно. И каким угодно голосом. Мне было уже все равно. Жизнь со своими законами вселенскими или житейскими все равно заставит меня завтра взять газету, телефон и искать новую работу.
Потом когда я получу из рук очередного пройдохи-начальника свою заработную плату, я пойду в магазин куплю что ни будь поесть и постараюсь не забыть сдернуть с полки пакетик Вискаса, в противном случае Матроскин меня просто предаст. Уйдет к тете Глаше на постоянное поселение.
– Вы меня совсем не слушаете – Обиженным голосом произнесла девушка с неба.
– Надо же. Она может обижаться. – Я глубоко вздохнул.
– Простите Астрелла. Но жизнь человека слишком коротка и он не успевает застать те короткие периоды чудес, которые иногда происходят на белом свете. – Я прикрыл рот ладонью. Столько патетики в моих речах было и грусти, что впору было заплакать. Обычно я так не говорил.
Астрелла засмеялась.
– Значит, вам повезло Кирилл.
– В чем же? В том, что я попал на пятьсот долларов и мне придется менять стекла? Аквариум… Ну с ним да… Его давно пора выбросить. Золотая рыбка, которая в нем жила давно умерла с тоски. Так в чем мне повезло? В том, что я увидел инопланетное существо? Прекрасное и недостижимое?
– За прекрасное спасибо. – Откинулась на спинку дивана Астрелла и вытянула длинные стройные ноги.
