Игорь Рейф
СТАРАЛСЯ ПИСАТЬ ТОЛЬКО ИЗ СЕРДЦА. Писательская книга, или Загадка художественного мышления
© ООО Издательство «Питер», 2022
* * *
Посвящается Виталию Рейфу, моему сыну и единомышленнику
От автора
Почему писательская? Вероятно, потому что поле, которое вспахивают писатели, принадлежит сфере художественного мышления, так что здесь задействован и чисто профессиональный интерес. И хотя литературная одаренность никак не сопрягается со знанием или незнанием психологии творчества, все же понимание ее природы для людей пишущих может оказаться небесполезным. Но особенно это актуально для начинающих авторов, делающих первые шаги на литературном поприще или только мечтающих о нем, для которых умение распорядиться своим талантом, если он, конечно, есть, представляет жизненную задачу. Но если научить писать, как известно, невозможно – к этому человек может прийти только сам, то попытаться понять природу этой способности – это ведь тоже немало.
Однажды Лев Толстой, сравнивая берущую за душу прозу с грудным пением – «горловой голос гораздо гибче грудного, но зато он не действует на душу», – так сформулировал свое писательское кредо: «Можно писать из головы и из сердца… Я всегда останавливал себя, когда начинал писать из головы, и старался писать только из сердца…» Совет, конечно, из самых ценных, но как его реализовать? И первое, что приходит на ум, так сказать, от противного, – писать не из головы или, грубо говоря, не выдумывая. Хотя как не выдумывать, если сам процесс создания литературного произведения называется сочинительством, а «сочинитель» и «выдумщик» в русском языке почти синонимы. И тем не менее – и любой писатель знает это не понаслышке – настоящие удачи посещают его не тогда, когда он, сидя за письменным столом или за компьютером, напрягает свою фантазию, а когда они приходят к нему сами. Или когда он, покоряясь внутреннему наитию, прозревает логику развития характеров или логику развертывания сюжета. Но эта писательская зоркость менее всего «головного» происхождения, и ее питают совсем другие ключи. Хрестоматийный пример – «Отцы и дети» Тургенева. Ведь изначально смерть Базарова вовсе не входила в планы их создателя, пока однажды писательская интуиция не подсказала ему, что только так может по-настоящему раскрыться характер его героя.
Впрочем, все сказанное ничуть не умаляет той роли, которую играет в сочинительстве сознательный, волевой фактор. И чем крупнее, масштабнее писатель, тем больше места занимает он в его творчестве. Думаю даже, что не покинь Лев Толстой военной карьеры, из него вышел бы выдающийся военачальник, которому и командование армией было бы вполне по силам. И тем не менее художественное мышление у писателя должно идти впереди, беда, если наоборот. Обо всем этом и пойдет речь в настоящей книге, причем ведущее место в ней занимает такое понимание художественного мышления, которое пришло к нам сравнительно недавно – с открытием функциональной асимметрии полушарий головного мозга, каждое из которых, как выяснилось, имеет свою «узкую» специализацию.
Два слова о содержании и структуре книги. В первой главе изложены современные представления о функциональной межполушарной асимметрии и двух типах нашего мышления – образном и логическом. Во второй и третьей главах, центральных в книге, речь идет о художественном мышлении и природе писательского творчества. В четвертой главе рассматривается прикладной аспект художественного мышления – гипногенный эффект звучащего художественного слова, который, по мнению автора, мог бы найти применение в психотерапевтической практике. Завершают книгу два очерка: «Писатель на все времена», посвященный эталонному творчеству Юрия Трифонова, и «„Золотой теленок”, „Мастер и Маргарита”: типология линейного мышления в тоталитарном обществе». Созвучные основным положениям книги, они могут служить своего рода художественной к ней иллюстрацией.
Напоследок не могу не высказать сердечной благодарности Ирине Ильичевой, чье сочувственно-понимающее отношение сыграло не последнюю роль в судьбе этой книги, без чего она, возможно, не увидела бы свет.
Глава 1
«Левый» – «правый» мозг и две стратегии нашего мышления
Доводилось ли вам слышать такое выражение: «однополушарный человек»? Слишком прямолинейный, не знающий полутонов, все красящий одной краской и не понимающий шутки и юмора. Такой человек труден в общении, но зато как исполнитель он безупречен: все порученное выполнит в точности, не отступая ни на шаг от данного ему задания. Но значит ли это, что он на самом деле думает одним полушарием и что у него, как говорят, одна извилина?
Нобелевская премия за исследование расщепленного мозга
О том, что большие полушария коры головного мозга функционально не идентичны, было известно еще с середины XIX столетия. Например, что афазия (потеря речи) возникает у людей с повреждениями или опухолью в области задней части нижней лобной извилины именно левого полушария (так называемая зона Брока). А при поражении задней части его нижней височной извилины теряется способность к пониманию чужой речи. Но настоящий прорыв в этой области произошел лишь в 60–70-х годах XX века. Этот прорыв, ознаменованный Нобелевской премией (1981), связан прежде всего с работами американского невролога Роджера Сперри, изучавшего больных с так называемым расщепленным мозгом. Что это означает?
В норме левое и правое полушария головного мозга функционируют как единое целое благодаря соединяющим их нейронным путям, проходящим через мозолистое тело – образование, расположенное непосредственно под корой головного мозга, как раз посередине. Поэтому любой сигнал, поступающий в левое полушарие, сразу же становится достоянием правого полушария, и наоборот. Именно это свойство мозга – широкая иррадиация возбуждения – навело на мысль американских медиков лечить особо тяжелые случаи эпилепсии оперативным путем – рассечением мозолистого тела.
И действительно, операция эта, называемая комиссуротомией, избавляла большинство пациентов от изнуряющих судорожных приступов, причем это никак не отражалось на их поведении. И лишь в ходе специальных исследований удалось выявить более тонкие возникающие при этом нарушения.
Так, больные с рассеченным мозолистым телом не могли назвать предмет, изображение которого появлялось на несколько секунд в их левом поле зрения (например, яблоко) и, вследствие перекреста зрительных путей, проецировалось в правое полушарие, так что создавалось впечатление, что они его вообще не видели. Однако в ответ на просьбу найти этот предмет среди им предъявленных они выбирали именно яблоко, а значит, изображение было воспринято ими правильно. Так было показано, что деятельность правого полушария позволяет человеку узнавать предмет, хотя он не может выразить это словами. И наоборот, изображение яблока, предъявленное правому полю зрения, то есть левому полушарию, сразу же идентифицировалось испытуемыми, которые на вопрос экспериментатора уверенно отвечали: «Это яблоко».
Эта способность левого полушария понимать и продуцировать речь, в принципе, была известна и раньше, а потому, учитывая ее роль в жизни человека, оно традиционно считалось доминирующим. Правое же полушарие до поры до времени находилось в его тени, а его специфика представлялась довольно туманной. Но все изменилось после работ Роджера Сперри.
Прежде всего выяснилось, что пациентам с рассеченным мозолистым телом недоступно многое из того, что не составляет труда для человека с целостным мозгом. Так, правая рука, руководимая левым полушарием, на которую большинство из нас привыкло полагаться, подводила их при выполнении, казалось бы, самых простых задач. Она не могла перерисовать несложные геометрические фигуры, не могла сложить незамысловатые конструкции из кубиков или найти на ощупь знакомые предметы – все те операции, с которыми прекрасно справлялась левая рука. То есть управляющее левой рукой правое полушарие во всех описанных выше случаях превосходило левое полушарие. И только в письме последнее было действительно незаменимым[1].
Не менее интересными получились результаты при сравнении лингвистических способностей левого и правого полушарий. При этом исследователей особенно интересовали языковые возможности правого мозга. Выяснилось, что испытуемый демонстрировал хорошее понимание речи, если мог ответить не словами – например, найти предмет, соответствующий произнесенному слову. Проблемы начинались с предъявлением глаголов. Более сложные в лингвистическом отношении, они оказались для правого полушария слишком крепким орешком и обнаруживали ограниченность его возможностей при оперировании такого рода вербальным материалом, с которым легко справлялось левое полушарие.
Как «думают» левое и правое полушария
Работы Сперри дали начало широкому фронту научных исследований. При этом ученых особенно занимал вопрос, как «думает» левый и правый мозг и существуют ли между ними какие-либо принципиальные различия. Одна медицинская технология, позволяющая избирательно «выключать» левое или правое мозговые полушария без рассечения мозолистого тела, пришлась здесь как нельзя кстати.
Данный метод, связанный с электросудорожной терапией, предполагает избирательное угнетение коры больших полушарий. И когда по окончании сеанса к пациенту возвращается способность понимать и отвечать на обращенные к нему вопросы, одно из его полушарий на какое-то время остается более угнетенным, чем другое. Таким образом, ученые получили возможность исследовать мышление «однополушарного человека»[2].
Одним из тестов, которые в этой ситуации предлагали испытуемым, были логические задачи типа: «Все обезьяны могут лазать по деревьям. Барсук – обезьяна. Может ли барсук лазать по деревьям?» Те, у кого активным было левое полушарие, отвечали на этот вопрос утвердительно. При этом они прекрасно отдавали себе отчет, что барсук лазать по деревьям не может, и на коротко поставленный вопрос отвечали «нет». Но когда этот же вопрос звучал в упомянутой выше связке, они шли на поводу у коварной логической посылки «барсук – обезьяна», которая оказывалась для них важнее реального положения вещей.
Таким образом, в ходе этого и ряда других подобных ему экспериментов было показано, что левое полушарие больше ориентировано на логические конструкции, нежели на живую реальность, и лучше приспособлено для оперирования причинно-следственными связями, то есть «работает как планирующий, аналитический, последовательный процессор»[3]. Стихией же правого полушария, как показали исследования, является не столько анализ, сколько синтез, причем доступная ему информация не раскладывается по полочкам, а обрабатывается практически одновременно и схватывает, так сказать, на лету. Поэтому правое полушарие лучше ориентируется в сложных взаимосвязях и пространственных отношениях, успешнее распознает зрительные и звуковые образы и их оттенки (выражение лица, голос, интонацию), «понимает» музыку и т. д.
В то же время ахиллесовой пятой правого полушария является неосознаваемость порождаемых им поведенческих реакций, хотя они могут быть вполне адекватными. Но дать им внятное объяснение «правополушарный» человек не может. Равно как ничего не может сказать и о движущих мотивах своего поведения – для этого ему просто недостает «словесной оснастки». А если учесть, что процесс обработки информации осуществляется правым полушарием быстрее, чем левым, то сама собой напрашивается версия «разумного» поведения людей в экстремальных ситуациях, когда у них просто нет времени для принятия взвешенных решений. Не успевая даже подумать, они интуитивно совершают порою единственно верные действия и поступки, после чего и сами не могут понять, как это у них получилось. И этому можно найти только одно удовлетворительное объяснение – что «дирижером» этого на первый взгляд спонтанного поведения является именно правое полушарие, хотя оно и неспособно дать отчет в том, что им же было инициировано.
