Алексей Попов
Олимпийский переполох: забытая советская модернизация

Полная версия

Что касается собственно спортивной составляющей культурной дипломатии, то, например, в исследовании Энн Мари Кордас продемонстрировано активное использование женщин-гимнасток в пропаганде периода холодной войны¹⁰⁵. В советское время зародилась такая форма спортивной дипломатии, как послы доброй воли. В 1972 г. две советские гимнастки, олимпийские чемпионки Ольга Корбут и Людмила Турищева, совершили турне по США, которое способствовало заключению между СССР и США в этом же году соглашения о контактах, обменах и сотрудничестве (в том числе в спортивной сфере)¹⁰⁶.

В современной литературе выделяются следующие основные формы спортивной дипломатии: международные спортивные соревнования; обмен спортсменами, тренерами, специалистами, информацией, литературой и другими материалами в области спорта; заключение соглашений по вопросам сотрудничества в сфере физкультуры и спорта; спортивные конгрессы и спортивные фестивали. Специфическим проявлением спортивной дипломатии также стали различные формы политического протеста: демонстративные акции во время соревнований; бойкоты; отказ от соблюдения норм и правил проведения спортивных мероприятий, от участия в отдельных соревнованиях, церемониях открытия, закрытия или награждения; использование характерной символики в одежде, символических жестов и других демонстративных форм поведения¹⁰⁷.

Случаи бойкота спортивных соревнований по политическим мотивам на протяжении второй половины ХХ в. не были единичными. При этом зимние Олимпийские игры значительно реже страдали от бойкотов, чем летние. От участия в Олимпиаде‐56 в Мельбурне ряд стран (среди которых были Нидерланды, Испания и Швейцария) отказались в знак протеста против подавления советскими войсками массовых выступлений в Венгрии, а поводом для бойкота со стороны Египта, Ирака, Ливана и Камбоджи стал Суэцкий кризис. Не приехала на Олимпиаду и делегация Китая из‐за приглашения на Игры олимпийской сборной Тайваня. В 1976 г. 29 африканских стран бойкотировали Олимпиаду в Монреале, протестуя против состоявшегося незадолго до этого официального матча по регби между сборными Новой Зеландии и ЮАР¹⁰⁸.

Спортивная дипломатия фактически является своеобразным симбиозом внешней политики и спорта. С одной стороны, спорт целенаправленно используется властями в качестве инструмента дипломатии, а с другой – спорт сам по себе может быть дипломатией, когда речь идет о взаимодействии негосударственных акторов, связанных с организацией какого-либо спортивного мероприятия, оказывающего влияние на международные отношения¹⁰⁹. Способность провести у себя крупное международное спортивное мероприятие (прежде всего Олимпийские игры и чемпионаты мира) способствуют позитивному восприятию страны в мире, и в частности – укреплению ее статуса и имиджа¹¹⁰. Применительно к советской спортивной дипломатии зафиксируем некую иерархию целей, на первом месте в которой находится характерная для народной дипломатии задача сплочения населения своей страны и государств-союзников вокруг международных соревнований. Одновременно спортивная дипломатия преследует цель улучшения имиджа и престижа государства и лишь в последнюю очередь рассматривается как гуманитарный проект. Тем не менее изучение относительной внешнеполитической открытости Советского Союза после смерти Сталина позволяет понять причины и механизмы стабилизации социализма в СССР и Восточной Европе¹¹¹.

Выделению спортивной дипломатии в самостоятельный вид дипломатической деятельности способствовал ряд обстоятельств, и прежде всего рост заинтересованности государств в усилении роли негосударственных акторов международных отношений и появление «новой публичной дипломатии» с характерной для нее диверсификацией дипломатических каналов и методов горизонтально структурированных взаимодействий¹¹².

Таким образом, можно зафиксировать наличие как минимум трех способов использования спортивной дипломатии как инструмента «мягкой силы»: для улучшения имиджа и престижа государства и оказания давления на другие страны (публичная дипломатия); средства сплочения людей вокруг международных соревнований (народная дипломатия); в качестве инструмента объединения людей вокруг проектов гуманитарного, социального и культурного характера (культурная дипломатия).

Рассмотрим подробнее эти подходы. Профессор Гарвардского университета политолог Джозеф Най ввел в научный оборот категорию «мягкая сила» в качестве нового принципа и механизма выстраивания отношений между государствами¹¹³. В отличие от традиционных механизмов международных отношений (включая экономическое и военное могущество), названных им «жесткой силой», новая форма внешнеполитической стратегии, использующая культурные, образовательные и аналогичные ресурсы, предполагала способность добиваться результатов путем добровольного участия и привлекательности взаимодействия¹¹⁴. Ряд западных авторов считают, что истинная сила государства проявляется в его способности добиваться собственных целей без применения силы по отношению к сопернику или с ее минимальным использованием¹¹⁵.

Впрочем, сложившееся противопоставление может быть подвергнуто сомнению не только с позиции критики самой концепции¹¹⁶, но и с учетом особенностей «мягкой силы» как механизма реализации внешнеполитических задач. Во‐первых, число акторов в сферах, характерных для «мягкой силы», значительно больше, чем число государств. В нашем случае это касается спортивных союзов, олимпийских организаций и туристских компаний. Во‐вторых, нормативный аспект «мягкой силы» не исключает политической воли государства для реализации сотрудничества в гуманитарной сфере. В‐третьих, опыт показывает, что в обычных условиях к широкому применению «мягкой силы» часто прибегают государства, не способные строить отношения с мировым сообществом на основе экономической или военной мощи¹¹⁷.

В силу вышесказанного понимание этой политики как стратегии несиловых действий, сходных с гуманитарным сотрудничеством, является несколько односторонним. Именно поэтому Дж. Най предложил категорию «разумной силы», подразумевающую баланс между «мягкими» и «жесткими» компонентами. Похожие идеи содержит принятая в Китае концепция комплексной мощи государства, включающая гуманитарное и культурное влияние, привлекательность экономической модели, степень развития науки и техники, состояние окружающей среды и демографической ситуации, а также вопросы обороноспособности и энергетической безопасности¹¹⁸. Олимпиада‐80, особенно в контексте ее бойкота, стала наглядным примером использования инструментария «мягкой силы» как Советским Союзом, так и его оппонентами.

Однако существует также тенденция разграничения понятий публичной и культурной дипломатии. Под первой некоторые современные авторы понимают целенаправленную международную деятельность по формированию долгосрочных отношений между государствами и продвижению национальных интересов путем развития культурных, образовательных, информационных и иных международных контактов¹¹⁹. При этом публичная дипломатия основывается на предположении о значительном влиянии общественного мнения на правительство, политические режимы и системы (что в целом отвечает реалиям именно демократического общества)¹²⁰. Британский политолог Марк Леонард выделил главные цели публичной дипломатии, тесно связанные с развитием культурной политики: повышение осведомленности о стране; формирование позитивных представлений о стране и ее ценностях; привлечение людей в страну для туризма и учебы; продвижение за рубежом ее товаров; привлечение иностранных инвестиций и политических союзников¹²¹.

В то же время культурная дипломатия¹²² может рассматриваться как обмен разными компонентами культуры между государствами и народами с целью углубления взаимоотношений и одновременно продвижения собственных национальных интересов. Культурная дипломатия стремится использовать элементы культуры для формирования позитивного взгляда иностранцев на население страны, ее культуру и политику. Она призвана стимулировать расширение международного сотрудничества, защищать национальные интересы, предотвращать и смягчать последствия конфликтов между странами¹²³. Культурная дипломатия может использовать все аспекты национальной культуры: искусство (включая кино, музыку и живопись); выставки; образовательные программы; обмен научными, образовательными и иными достижениями; литературу (перевод популярных произведений); трансляцию новостных и культурных программ; религию (включая межрелигиозный диалог); пропаганду достижений социальной политики¹²⁴.

Зарубежные исследователи проделали большую работу по реконструкции специфических черт советской культурной политики. Например, Софи Кёре и Рейчел Мазюи, анализируя поездки французской интеллигенции в СССР, обратили внимание читателей на тщательную регламентацию подготовки их путешествий по Советскому Союзу¹²⁵. Майкл Дэвид-Фокс на материалах Всесоюзного общества культурных связей с зарубежными странами (далее также – ВОКС), Отдела пропаганды Коминтерна, Иностранной комиссии Союза писателей СССР, Комиссии внешних сношений ВЦСПС и других организаций среднего уровня раскрыл особую систему приема иностранцев и способов влияния на них и на западное общественное мнение через различных акторов культурной дипломатии – гидов-переводчиков и работающих за границей специалистов, периодическую печать и советские издания, туристские маршруты и образцовые объекты показа¹²⁶. По мнению автора, в основу советской культурной дипломатии было положено деление аудитории по классовой принадлежности и политическим взглядам. В силу этого целевая установка советской культурной дипломатии включала стремление изменить не просто взгляды гостей СССР, а их мировоззрение в целом (обращение в коммунистическую веру), для чего формировалось умение подогнать идеологическое послание под воззрения множества различных аудиторий и отдельных туристов. При этом советские чаяния не ограничивались сферой внешней политики, а были составной частью борьбы за построение социализма. Сфера культуры тесно связывалась с западной интеллигенцией, которая, наряду с иностранными коммунистами и рабочими делегациями, составляла основной объект культурной дипломатии. Но ее центральным звеном выступал, прежде всего, прием зарубежных гостей. Разрыв между традиционной дипломатией и подготовкой мировой революции, с одной стороны, выводил советскую культурную дипломатию за сферу влияния Народного комиссариата иностранных дел, а с другой – делал ее шире и культуры, и дипломатии, представляя собой целый комплекс задач по воздействию на иностранцев и на территории СССР, и за рубежом. Впрочем, автор корректирует представление об «искусном макиавеллизме коммунистов» оценкой масштаба советских просчетов, в основе которых лежало неверное толкование настроений иностранной аудитории и проецирование советских представлений на культурную и политическую ситуацию в других странах¹²⁷.

Жан-Франсуа Файе на примере биографии Карла Радека не только реконструировал процесс возникновения культурной дипломатии в Советском Союзе, но и показал ее специфические формы, включая посреднические сети, экономическую составляющую культурного экспорта и острую конкуренцию между внешнеполитическими ведомствами¹²⁸. В свою очередь, Людмила Штерн, анализируя разработанный Коминтерном механизм международной культурной пропаганды и вовлечения в нее иностранных интеллектуалов, показала, как в середине 1920‐х годов к политической пропаганде добавлялись «культурные методы» в целях завоевания симпатий (соблазнения) западной интеллигенции. Таким образом, идет о программе «советского политического влияния под прикрытием культурных связей» и создания «сети западной интеллектуальной поддержки», для чего использовались такие организации, как Международное объединение революционных писателей, ВОКС и Иностранная комиссия Союза писателей СССР. Штерн расширяет круг акторов культурной дипломатии, включая в них, помимо институтов, гидов-переводчиков, еще и полномочных представителей этих организаций за рубежом и членов обществ дружбы с СССР. Она доказывает, что и после Второй мировой войны, несмотря на «железный занавес», культура оставалась «мощным советским оружием в холодной войне»¹²⁹. Рассуждая о специфике советско-французских культурных обменов межвоенного периода, Софи Кёре обратила внимание на советский централизованный аппарат культуры, отказ от идеи политического нейтралитета культуры и лингвистический экспансионизм в отношении Запада. Именно после провала польской кампании 1920 г. Советская Россия перешла к политике мирного сосуществования, которая опиралась на гуманитарную, культурную и политическую дипломатию «мягкой силы», которую автор разделяет на дипломатию вмешательства, сосуществования и влияния. По ее мнению, 1960‐е годы стали периодом окончательного совмещения советского политического и русского культурного пространства¹³⁰.

Если суммировать особенности советской культурной (народной) дипломатии, отличающие ее от культурной дипломатии западных стран, то в сухом остатке выделяется: минимальное влияние общественного мнения на содержание культурной и спортивной политики; приоритет идеологического и политического воздействия перед культурным взаимодействием, и цели сплочения населения стран социалистического содружества перед общегуманитарными задачами; расценивание спортивной (в том числе олимпийской) дипломатии как одной из технологий ведения холодной войны; острая конкуренция между внешнеполитическими ведомствами; особая система приема иностранцев, включающая специальные туристские маршруты и образцовые объекты показа.

Как уже отмечалось, особым случаем использования инструментов публичной, культурной и спортивной дипломатии является мегасобытие. Применительно к сфере международного спорта, наряду с чемпионатами мира по футболу, наиболее ярким мегасобытием второй половины XX столетия были Олимпийские игры. Считается, что инвестированные в проведение мегасобытий средства способны значительно повысить международный статус страны и повлиять на позиционирование государства на международной арене, поскольку дают возможность продемонстрировать организационную эффективность, управляемость и компетентность руководителей страны¹³¹. Но одновременно с этим мегасобытия – широкомасштабные культурные мероприятия, обладающие международным значением. Здесь, помимо внутренних признаков мегасобытия (продолжительность, число участников и зрителей, уровень организационной сложности), важную роль играют внешние факторы (привлекательность для журналистов и туристов, влияние на развитие пространства и инфраструктуры города-организатора)¹³². Исходя из этих критериев, Олимпийские игры вообще и Олимпиада‐80 в частности, несомненно, относятся к числу мегасобытий второй половины ХХ столетия.

Несмотря на то что изучение феномена «мягкой силы» превратилось в динамично развивающееся исследовательское направление, открытым остается вопрос о соотношении и эффективности различных инструментов «мягкой силы». Инструментарий «мягкой силы» может быть уточнен путем обращения к опыту организации мегасобытий (подготовка и проведение которых приобретает форму мегапроектов), настоятельно требующих привлечения всего набора «дипломатий» (публичной, культурной, спортивной и проч.). Кроме того, уточнение взаимосвязи разных видов «дипломатий» на примере Олимпиады‐80 с одновременным экскурсом в историю советской культурной дипломатии позволит уловить специфические черты народной дипломатии на всем протяжении олимпийского цикла.

Исторические этапы советского олимпийского мегапроекта

Для того чтобы выявить сложную конфигурацию каналов и инструментов «мягкой силы», предлагается рассмотреть советский олимпийский мегапроект в исторической динамике, разделив его на основные этапы. Применительно к Олимпийским играм вообще и Олимпиаде‐80 в частности в литературе традиционно выделяются три этапа: предолимпийский, проведение Олимпийских игр и постолимпийский. В свою очередь, предолимпийский этап делят на два подэтапа: борьбы за право принять у себя Игры XXII Олимпиады и непосредственной подготовки к проведению Игр¹³³. Однако авторам представляется целесообразным для решения поставленной выше задачи выделить не три, а четыре этапа, имеющих свои особенности с точки зрения культурной и спортивной дипломатии, особенно в их советском варианте.

Первый этап (борьба за право проведения Олимпиады от начала подачи заявки до положительного решения Международного олимпийского комитета). Советский Союз стал полноправным членом олимпийского движения весной 1951 г., а с 1952 г. советские спортсмены стали регулярно принимать участие в летних и зимних Олимпийских играх¹³⁴. Советское руководство всерьез задумалось о проведении олимпиады в Москве еще в 1950‐е годы. В апреле 1956 г. Спорткомитет обратился в ЦК партии с просьбой дать разрешение на переговоры с МОК об организации в Москве Олимпиады 1964 г. Записку одобрил секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев, но затем выяснилось, что необходимо соблюсти ряд условий, выполнение которых СССР не мог гарантировать. Речь шла не только об уровне сервиса, но и о свободном доступе иностранной прессы к советским гражданам. И самое главное: Советский Союз должен был принять на себя обязательство пригласить спортивные делегации всех государств вне зависимости от того, поддерживаются ли с ними дипломатические отношения. Вопрос был отложен на два года, однако в декабре 1958 г. Секретариат ЦК КПСС принял решение «о нецелесообразности направлять» в МОК обращение о проведении летних Олимпийских игр 1964 г. в Москве. Советское руководство решило поддержать кандидатуру Токио, ожидая положительную реакцию спортсменов и спортивных деятелей стран Азии и Африки, где Игры еще ни разу не проводились. СССР рассчитывал также использовать избрание Токио как своеобразный плацдарм для успешного продвижения своей заявки на Игры 1968 г. СССР добился проведения сессии МОК 1962 г., где должна была определяться столица Олимпиады 1968 г., в Москве, выиграв конкурс у столицы Кении Найроби. Перенос выбора столицы руководством МОК на 1963 г. заставил Москву предложить на 1962 г. вместо себя Найроби при условии, что сессия 1963 г. будет проходить в Москве. Однако МОК категорически отказался что-либо менять: сессия 1962 г., как и было решено ранее, прошла в Москве, а сессия 1963 г. – в Баден-Бадене. А затем и Н.С. Хрущев изменил свое мнение, отказавшись от идеи проведения Игр в Москве¹³⁵.

Только в период нахождения Л.И. Брежнева во главе государства Советский Союз подал заявку на проведение Олимпийских игр. Но путь СССР на Олимпиаду оказался тернистым. В конце 1965 г. Спорткомитет в очередной раз выступил с предложением подать заявку на Игры 1972 г. Но этот вопрос был передан в ЦК КПСС на дополнительное рассмотрение, и до 1 января 1966 г. СССР не успел подать заявку. В очередной раз идея проведения Игр в Москве возникла у председателя Спорткомитета СССР С.П. Павлова в апреле 1969 г. Поскольку Брежнев был сторонником проведения Игр в Москве, то уже в сентябре было принято соответствующее постановление Секретариата ЦК КПСС об официальном выдвижении кандидатуры Москвы на проведение летней Олимпиады 1976 г.

Олимпийский проект органично вписывался в масштабные планы советского руководства, поэтому развернулась мощная пропагандистская кампания в зарубежных СМИ, подконтрольных советской стороне, а многочисленные делегации были направлены в различные страны мира для переговоров о поддержке кандидатуры Москвы. К заседанию 69‐й сессии МОК в Амстердаме, где решалась судьба столицы очередных Игр, была подготовлена соответствующая рекламно-информационная продукция – кинофильм, стендовая выставка, макеты спортивных сооружений, книга и альбом «Москва – 1976». Однако этого оказалось недостаточно. В Москве, видимо, считали, что Олимпиада «почти в кармане», поэтому лишь в марте 1970 г., за два месяца до сессии в Амстердаме, Секретариатом ЦК КПСС был утвержден План информационно-пропагандистских мероприятий в связи с выдвижением г. Москвы на проведение XXI летних Олимпийских игр. Понятно, что на реализацию этого плана просто не хватило времени. Кроме того, накануне сессии МОК в западных СМИ развернулась кампания критики советской цензуры, уровня обслуживания иностранных туристов, серьезных недостатков в техническом оснащении спорткомплексов и т.п.¹³⁶ Несмотря на то что Москва выиграла первый тур у Монреаля и Лос-Анджелеса, во втором туре столицей Олимпиады‐76 все же был выбран Монреаль, забравший голоса выбывшего Лос-Анджелеса¹³⁷. Скорее всего, МОК в условиях холодной войны не захотел вставать на сторону одной из двух конкурировавших мировых сверхдержав, выбрав компромиссный канадский вариант. Тем не менее поражение было достаточно болезненно воспринято Москвой: советское руководство выступило с предложением реорганизовать МОК, в состав которого входили 22 титулованные особы, на более демократической основе. Кроме того, в противовес МОК был взят курс на усиление поддержки генеральных ассамблей национальных олимпийских комитетов и международных спортивных федераций.

9 сентября 1971 г. Политбюро ЦК КПСС приняло окончательное решение о выдвижении кандидатуры Москвы на проведение Игр 1980 г. Советские делегации в поисках поддержки совершали поездки во многие страны мира, а с руководством МОК, новый президент которого лорд Майкл Моррис Килланин своим выдвижением во многом был обязан Москве¹³⁸, регулярно проводились консультации и переговоры. Несмотря на озвученные ранее советской стороной призывы к демократизации МОК, в Москву были приглашены лорд Килланин, президент Международной федерации конного спорта (далее также – ФЕИ) герцог Эдинбургский, член МОК, правящий принц Лихтенштейна Франц Иосиф II и другие знатные персоны. Свидетельством готовности советской столицы к проведению Игр стала организация в Москве летом 1973 г. Всемирных студенческих игр, которые оставили у участников и гостей благоприятное впечатление. Это право Москва завоевала со второго раза, так как заявка на Игры в 1969 г. была отвергнута МОК из‐за отказа принять команды Южной Кореи, Тайваня и Израиля. Но в заявке на 1973 г. это требование было снято, и тем самым СССР прошел испытание на «спортивно-политическую толерантность». Кроме того, в этом же году по советской инициативе в болгарской Варне состоялся не собиравшийся 43 года Олимпийский конгресс (десятый по счету), поддержавший идею укрепления сотрудничества МОК с правительствами стран и государственными спортивными организациями. Члены конгресса осудили и так называемый гигантизм игр – предложение ряда членов МОК проводить Олимпийские игры одновременно в нескольких городах и даже странах. В свою очередь, советская сторона добилась разрешения рядом с выставками предстоявших Игр 1976 г. в Монреале и Инсбруке развернуть экспозицию «Москва приглашает Олимпиаду‐80», что позволило набрать дополнительные очки при последующем голосовании¹³⁹.

Благодаря авторитету С.П. Павлова на международной спортивной арене, возросшему интересу к советской стране и дружеским контактам с членами МОК (особенно с русским эмигрантом и президентом НОК Лихтенштейна бароном Эдуардом фон Фальц-Фейном¹⁴⁰ и президентом НОК ФРГ Вилли Дауме), а также поддержке лорда Килланина, ставшего «большим другом Советского Союза», на этот раз удалось добиться успеха. 23 октября 1974 г. на 75-й сессии МОК в Вене члены Комитета 39 голосами против 20 отдали первенство Москве, опередившей в очередной раз Лос-Анджелес.

В 1970‐е годы одной из задач советской внешней политики было расширение советского влияния в исламском мире. Наибольший интерес с этой точки зрения представляли Ливан, Египет, Сирия, Ирак и Алжир, а одной из основных форм сотрудничества с ними стали двусторонние спортивные встречи, спортивные недели или недели дружбы с включением в их программу спортивных мероприятий. Например, в 1970 г. советская спортивная неделя прошла в Египте, а в следующем году египетские спортсмены прибыли с ответным визитом в СССР. Аналогичные спортивные недели в течение 1972–1973 гг. были проведены в Сирии, Алжире, Нигерии, Судане, Ираке и Ливане. К середине десятилетия у Советского Союза сложились тесные спортивные контакты с 37 государствами Азии и Африки (в частности, Среднего Востока)¹⁴¹.

В первой половине 1970‐х годов советская дипломатия вынуждена была демонстрировать «спортивно-политическую толерантность», сняв, как уже указывалось, ради проведения Всемирных студенческих игр 1973 г. запрет на прием команд Южной Кореи, Тайваня и Израиля. Но тайваньская проблема в очередной раз обострилась для СССР в начале 1974 г., в связи с проведением под Минском Чемпионата мира по биатлону. Когда в 1971 г. принималось решение о проведении чемпионата в СССР, никто не предполагал, что спустя год Международный союз современного пятиборья и биатлона примет в свои ряды Тайвань. Через несколько месяцев предстояли выборы столицы Олимпиады 1980 г., и отказ от проведения чемпионата имел бы катастрофические последствия. Поэтому в 1974 г. сборную Тайваня все же допустили к выступлениям на Чемпионате мира по биатлону в белорусских Раубичах, хотя и исключили возможность поездок делегации по стране и контактов с советскими гражданами за пределами мест соревнований. Кроме того, тайваньским спортсменам и тренерам выдали въездные визы на специальных вкладышах, изъяв их при выезде из СССР. Однако прибывший в декабре 1976 г. в Москву с официальным визитом лорд Килланин¹⁴² в беседе с Н.В. Подгорным снова поднял тему Тайваня, добиваясь от советских лидеров гарантий приглашения спортсменов из этой страны на московскую Олимпиаду. В Кремле подтвердили данное ранее обещание, но указали на жесткость в этом вопросе позиции КНР. Впрочем, за год до Олимпиады‐80, благодаря прагматичной позиции нового китайского руководства, пришедшего к власти после смерти Мао Цзэдуна, на прошедшей в Монтевидео 81‐й сессии МОК НОК Тайваня стал именоваться Олимпийским комитетом Китайского Тайбэя, и МОК вновь признал НОК КНР¹⁴³.

В 1970‐е годы руководителям советского спорта все труднее было отказывать спортсменам из Южной Кореи в приглашениях на соревнования в Москву. Советская сторона не прислушалась к требованиям КНДР бойкотировать Универсиаду 1977 г. в Софии из‐за выступления там студентов из Южной Кореи. Было проигнорировано и официальное заявление Пхеньяна о разработке совместной тактики по недопущению Южной Кореи на Олимпиаду‐80. Дело в том, что северокорейская сторона постоянно бойкотировала все соревнования в соцстранах, если там присутствовали спортсмены из Южной Кореи, при этом соревнуясь с ними на территории капиталистических стран. В 1975 г. южнокорейские команды приняли участие в проходивших в Советском Союзе чемпионатах мира по борьбе и тяжелой атлетике, а руководство Северной Кореи было просто поставлено об этом в известность как о свершившемся факте¹⁴⁴.

Накануне выборов олимпийской столицы был организован визит в Москву большой группы иностранных журналистов, включая представителей Израиля. «Три недели назад я в этой газете выразил сомнения по поводу того, что местом проведения Олимпийских игр 1980 года станет Москва. Вернувшись из десятидневной поездки в Москву, Ленинград и Баку, я должен заявить, что у русских спортивные объекты гораздо лучше, чем у Лос-Анджелеса», – заявил британский корреспондент The Daily Telegraph Джеймс Кут, которому хватило всего 10 дней, чтобы изменить свою точку зрения по этому вопросу¹⁴⁵.

На выбор советской столицы работало и общее потепление политического климата: подписание в 1970 г. Московского договора с ФРГ о нерушимости западногерманских границ с Польшей и ГДР; Четырехстороннего соглашения по Западному Берлину (1971 г.), урегулировавшего международный статус города; посещение в 1972 г. президентом США Ричардом Никсоном СССР и ответный визит Л.И. Брежнева в следующем году.

Второй этап: организационно-подготовительный (с принятия положительного решения и до открытия Игр) . В феврале 1975 г. Постановлением ЦК КПСС «О подготовке к XXII летним Олимпийским играм 1980 г. в г. Москве» был утвержден состав Оргкомитета «Олимпиада‐80» под руководством Игнатия Трофимовича Новикова¹⁴⁶, и началась крупномасштабная подготовка к первому в советской истории спортивному мегасобытию такого уровня. В функции Оргкомитета входила координация деятельности министерств и ведомств, общественных и спортивных организаций страны, а также осуществление связей с МОК, международными спортивными федерациями (далее также – МСФ), национальными олимпийскими комитетами и другими зарубежными объединениями и организациями¹⁴⁷.

19 февраля 1976 г. И.Т. Новиков направил в ЦК КПСС записку (отчет) об участии делегации Оргкомитета в работе 77‐й сессии МОК в Инсбруке, где с 4 по 15 февраля проходили XII зимние Олимпийские игры. По дороге советская делегация посетила ФРГ для ознакомления с олимпийскими спортивными сооружениями, а в Инсбруке осмотрела олимпийские объекты (прежде всего Олимпийскую деревню) и находившееся в них техническое и спортивное оборудование. Главное, что по итогам отчета Оргкомитета «Олимпиада‐80» 77‐я сессия МОК не только утвердила сроки проведения Игр в Москве, но и в основном одобрила программу Олимпиады и поддержала решение об организации международного молодежного лагеря¹⁴⁸.

В июне 1976 г. представители Оргкомитета «Олимпиада‐80» приняли участие в работе 78‐й сессии МОК, в том числе с целью ознакомления с опытом организации и проведения Игр XXI Олимпиады в Монреале. Делегацию СССР принимали на самом высоком уровне (премьер-министр П. Трюдо, министры федерального правительства, генерал-губернатор Канады Ж. Леже и премьер-министр провинции Квебек Р. Бурасса). На этом приеме присутствовала и королева Великобритании Елизавета II, что свидетельствовало о значении, которое придавалось развитию отношений с СССР. В это же время в Монреале проходила международная выставка «Человек и мир», организованная муниципалитетом города, на которой большой популярностью пользовался советский павильон «Спорт и культура на службе человечества». Более того, мэр Монреаля Ж. Драпо предложил продлить участие СССР в этой выставке до 1980 г. Впрочем, несмотря на благожелательное в целом отношение канадской общественности к советским спортсменам, имели место «отдельные антисоветские выступления» со стороны групп украинских националистов. Возникли и иные проблемы. Поскольку команда США заняла только третье место в Монреале (пропустив вперед СССР и ГДР), американская пресса в ходе Игр и после их окончания подняла вопрос о рассмотрении МОК «проблемы распространения политического влияния со стороны некоторых государств, пытающихся использовать Олимпийские игры для получения преимуществ над своими политическими соперниками». В частности, западные СМИ выступили против использования национальных гимнов и подъема государственных флагов, а также против подсчета медалей и очков¹⁴⁹. Таким образом, первые признаки информационной войны были налицо. Более того, наметились и признаки спортивного противостояния. В 1976 г. Генеральная ассамблея международных федераций, объединяющая федерации и олимпийских, и неолимпийских видов спорта, приняла решение о проведении в 1978 г. в США Всемирных игр по видам спорта, которые не входили в программу Олимпийских игр¹⁵⁰.