Игорь Карпов
«Всё возможно, но так не бывает…» 300 стихотворений
Тут есть замысел, связанный тесно
С изначальной целью Вселенной.
Метеориты врезаются в Землю,
Но людей оставляют в живых.
Видно, высшие силы не дремлют
И отводят опасность от них.
Гибнут мамонты и динозавры,
Или просто оленей стадо.
На животных обрушится кара,
И тогда людей трогать не надо.
Это жертва за их грехи,
Искупили, и снова в поиск.
Можно страсти свои расчехлить,
О последствиях не беспокоясь.
Ведь итог изыскательских смут
Очевиден вселенскому Богу:
Звери сами собой не умрут,
Люди сами, в гордыне, могут.
Их потом не найдёшь нигде,
И ни в ком не создашь их разум.
Есть другая жизнь, не людей,
Человеку враждебная сразу.
Вот Тунгусский метеорит
(И какой ему сменой будет)
Прилетал (и опять прилетит)
Для легенд о спасительном чуде…
56. «Другое время требует других стихов…» (гражданская лирика)
Другое время требует других стихов -
Не пафосных, циничных, даже злых.
Когда идея будет, станет жить легко,
Вернётся в строй и о прекрасном стих.
Но, если слово злое режет слух,
Своей любимой строки посвящай.
Из них однажды, словно чудо, вдруг
Во тьме заблудшим возгорит свеча…
57. СЮР (ироничное)
Сижу на подоконнике.
Ногами вниз свесился весь.
За стеной елбасыпоклонники
Поют казахскую песнь.
В ней воспеваютcя степи,
Снежные пики Тянь-Шаня.
Казаха где мама ни слепит,
Всегда на родину тянет.
Я на слух понимаю тюркский,
Я немного в киргизском подкован.
Песню слушаю, читая по-русски
Том «Войны-мира» Льва Толстого.
И всё вижу другими красками,
Как Толстой нас с казахами близит.
Словно Долохов с бутылкой шампанского,
Своей попой сижу на карнизе.
Я, как он, не подвластен страхам,
И упасть не боюсь нисколечко:
Враз Толстому внимать и казахам
Лучше, свесившись с подоконничка…
58. «В листке календаря инфа про фазу лунную…» (ироничное)
В листке календаря
Инфа про фазу лунную.
Много дней подряд
О тебе я думаю.
Думаю и думаю,
Результата нет.
Не страшит уж суммою
В жизнь твою билет.
Хочется приехать
И тебя обнять.
Да одна помеха
Колется опять.
Не поеду, ибо
Одолела грусть.
Надо делать выбор
С тобой. А я боюсь…
59. «Я в Тарусу приду из Москвы…» (лирика)
Я в Тарусу приду из Москвы,
Ты приедешь туда из Калуги.
Наивысшая точка росы
Установится сразу в округе.
Потеряет Цветаева медь,
Бирюзовой покроется плесенью.
Мы не будем об этом жалеть,
Ведь жива она памятью песенной.
Разомлевший народ по домам
Разбредётся. Ока за туманами
Испарится. Ты станешь томна,
А мы оба с тобой окаянными.
И не время вглубь чувств проникать,
Но одно мне узнать очень важно:
Какова твоего родника
При моём появлении влажность…
60. НА 100-ЛЕТИЕ УБИЙСТВА ЦАРСКОЙ СЕМЬИ
Не становись царём – тебя убьют.
А стал, держись за трон смертями многих.
Отрёкся если, у чужих ищи приют,
Власть потерявших презирают боги.
И мстят отступнику убийством всей семьи
Руками тех, кого слеза не тронет.
Желаешь жизни ей, иль не ходи в цари,
Или умри, как Государь, на троне…
61. НА ПЯТНИЦУ ТРИНАДЦАТОЕ (лирика)
Я Цербер твой, а ты – мой ад.
Я трёхголов, ты – одноглава.
Но так глаза твои горят,
Что суть моя безглавой стала.
Потрижды пепел мой на дню
Развеиваешь ты по ветру.
За грешников я всех горю,
Иных в твоём аду и нету.
И каждая из глав моих
Тебе лизать готова руки.
Ты глянешь грозно, и я тих:
Кобель, зависящий от суки.
А ты мечтаешь в рай, на юг,
Сбежать в году на две недели,
Где б в море ад со мной потух,
И головешки просто тлели.
Беги-беги! Тебе видней!
Но рай увидишь ты не скоро.
Я сам в костёр твоих страстей
С лихвой подбрасываю хворост…
62. «Захочешь напасть на прошлое…» (гражданская лирика)
Захочешь напасть на прошлое,
Будущее тебе ответит:
Настоящее порубит в крошево,
Ведь у будущего в прошлом дети.
Но былое трогать не станет,
И настоящее будет мирным:
Не тащи ты из прошлого камни
В своё будущее на сувениры…
63. «Что в тебе такого, что глаза горят…» (лирика)
Что в тебе такого,
Что глаза горят,
И к тебе прикован
Отчего мой взгляд?
Есть и нос, и уши,
Руки-ноги есть.
Но таких имущих
Выше крыши здесь.
Ты красива очень,
Но красивых – рать.
И на них не вскочит
То, чему вставать.
Значит, чует сердце
Что-то и саднит.
В яблоко как въестся
Червячок-бандит.
Я, когда ты ближе,
Словно режу лук:
Сквозь слезу не вижу
Никого вокруг…
64. «Из Ничего придёт Ничто…» (философская лирика)
Из Ничего придёт Ничто.
Из Ничего Всё не приходит.
Пусть старый носовой платок
Забудется в пустом комоде.
И можно из него начать
Создание миров безбрежных,
В спирали закрутить опять
Галактик звёздных центробежность.
И проявить в твореньи прыть:
В семь дней и до седьмого пота.
Вселенной новой можно быть
Там, где от прежней будет что-то…
65. ТВОРЧЕСКИЙ КРИЗИС (ироничное)
Когда не пишется ни строчки,
Не подбираются слова,
Жизнь состоит из многоточий,
Где мыслей тьма, а слова – два.
Днём места нет, не спится ночью,
Как будто с милой впал в разлуку.
За строчку я бы продал почку,
Отнял не пишущую руку.
И кажется, что песня спета
И на простор уже не выйти,
Не вспыхнуть даже квантом света,
За горизонт уйдя событий…
66. «Друзья предают. Враги убивают…» (гражданская лирика)
Друзья предают. Враги убивают.
Любимые лгут в глаза.
Кривду в тебя забивают, как сваю,
Чтоб правду не смог узнать.
И друг не подставит. И враг не осилит.
И любовь вернёшь на круги,
Поступишь коль первым по принципу с ними:
Не предай, не убей и не лги…
67. ТРОПИЧЕСКИЙ УЖАСТИК (ироничное)
Протянулась вдаль полоска пляжа.
Вдоль неё – кокосовая роща.
Солнце на краю земли возляжет,
В океане диск свой ополощет.
А затем исчезнет, между прочим,
Словно ветром с бельевой верёвки сдуло.
Мы пошли купаться этой ночью.
Мы с тобой. И белая акула…
68. «Я о тебе помню…» (лирика)
Я о тебе помню
И вспоминаю чаще.
Мысли потоком по склону
Превращаются в сель гремящий.
Мои случайные встречи
Волной накрывает зловещей,
Нещадно забвеньем увеча
Лица попутных женщин.
Ты молча стоишь на вершине,
Откуда несётся лавина.
Гадаю, что сделать решила
С моей головою повинной.
А ты взираешь надменно
На спутниц моих кончину,
И ждёшь, как я им на смену
Приду. И за ними сгину…
69. «На что поменять Россию…» (гражданская лирика)
На что поменять Россию,
На какую иную страну,
Куда, однажды спросили,
За лучшей долей рвану?
И я не нашёл, что ответить,
России замену назвать,
Когда в ней родились дети,
Отец мой отсюда, и мать.
Когда ты живёшь в ней просто,
А рядом любимая есть.
Россия – мой чудный остров,
И замок воздушный здесь…
70. ПИРИТА (лирика)
В Финском заливе так принято:
Хоть один, но видать пароход.
С тобой мы гуляем по Пирита
Полтора часа напролёт.
Ветер ерошит волосы,
Заставляет жмурить глаза.
Ты со мною расстанешься вскорости,
Ничего обо мне не узнав.
Нас небо стращает ливнями,
Море прельщает далями,
Берег манит зазывными
Башнями Старого Таллина.
Мы неспешно бредём по Пирита,
Но конец не сулит нам хорошего.
Ты со мной, как эстонка вылитая,
Говоришь, будто бы из прошлого.
Мы и ходим с тобою не в лад -
Я тебя обгоняю в шаге,
А потом, отступив назад,
Извиняюсь: «Прости! Вабандагэ!»
И стараюсь идти не быстро,
Придавая тягучесть словам,
Только острый шпиль Олевисте
По слогам приближается к нам.
Ещё максимум час, и наступит
Расставания краткая драма.
Продолжаю толочь воду в ступе -
Мы идём уж по Уус Садама.
Дальше порт и Квартал Ротерманни,
Утопающий в мрачной тени,
Где домов модерновых грани
Режут кожу мою на ремни.
Вот и наших шагов шум затих
И причина знакомства забыта.
Распрощаемся на улице Пикк
У башни Толстая Маргарита.
Лишь на миг приоткроется бездна
От вскользь брошенной фразы простой:
«Старый город, мне тут интересно
Побродить и побыть одной».
Есть на Пирита одинокая ива,
А напротив – единственный камень.
Я не вспомню, как ты красива,
И чего не случилось с нами…
Примечания:
1. Пирита – район, набережная и пляж в Таллине
2. Вабандагэ – Извиняюсь! (эст.)
3. Олевисте – церковь Св. Олафа, самое высокое строение Старого Таллина со смотровой площадкой
4. Уус Садама – улица в Таллине, соединяющая порт с Пирита
5. Квартал Ротерманни – исторический квартал в центре Таллина, где старые промышленные здания из бурого кирпича вперемешку с новыми угловатыми из стекла и бетона в чёрно-белых тонах создают мистическую мрачноватую атмосферу
6. Пикк (Длинная улица) – одна из самых длинных улиц в Старом Таллине, начинается от башни Толстая Маргарита. На полпути фасадом к ней примыкает Олевисте
71. «Твои глаза – ключи от Рая…» (лирика)
Твои глаза – ключи от Рая,
Ничья душа где не была.
Дрожат ресницы и порхают,
Как ангелочка два крыла.
Слова твои нещадны, скоры,
И губы алы неспроста:
Они читают приговоры,
Чистилище – твои уста.
А где же Ад в тебе, где пекло,
Раз видел я твой Рай и Суд?
Пока меня ты не отвергла,
Меня в Ад черти не снесут…
72. ПОЗДНИЙ СЕНТЯБРЬ 1982-ГО (ироничное)
Болтаемся у Лофотенских островов
В Норвежском море.
В виду далёких берегов и вне портов,
Домой не скоро.
Корабль наш зовётся, как газета –
«Московский Комсомолец».
Газета хороша для туалета -
Эскадренный здесь миноносец.
Мы не мечтаем о красотках юных,
А думаем о субмаринах.
Болезнь морскую не доносим до гальюнов,
Подлодки ищем на больших глубинах.
Шторм девять баллов шквалит ежедневно,
И реже – восемь.
Сентябрь мы мерим градусами крена -
Тут это осень.
Ещё земель я южных не видал,
В кокосах пальмы.
Зато читаю, как их видел Хейердал,
Кумир мой давний.
Его две книги: «Аку-аку» и «Кон-тики»
Лежат в каюте.
Я отдаюсь открытиям великих
Хоть по минуте.
Бояться океана нет причин,
И он прекрасен -
Норвежец Хейердал тому учил,
И Фритьоф Нансен.
И Амундсен Руаль сидел в мозгу,
И Эйрик Рыжий.
И каждый в бурю уходил и в згу,
И каждый выжил.
Теперь Норвегия на карте у меня -
Набор квадратов,
Где я ищу, норвежцев всех кляня,
Подлодки НАТО.
Но возвращусь когда в Североморск,
Сойду на берег,
Переключу на Хейердала снова мозг,
Чтоб в пальмы верить…
ПРИМЕЧАНИЯ.
Тур Хейердал – известный норвежский учёный и исследователь, первым пересёк Тихий океан на бальсовом плоту "Кон-Тики" в 1947 году из Перу в Полинезию (архипелаг Туамоту (Россиян)), чем доказал возможность межконтинентальных плаваний и миграций в глубокой древности.
Фритьоф Нансен – великий норвежский полярный исследователь, первым совершил дрейф во льдах Северного Ледовитого океана
Руаль Амундсен – великий норвежский полярный исследователь, первым достиг Южного полюса. Погиб в 1928 году, участвуя в спасательной операции по поиску экспедиции Умберто Нобиле в Северном Ледовитом океане.
Эйрик Рыжий – норвежский викинг, первым основал поселение в Гренландии, а его сыновья Лейф и Торвальд открыли Америку и основали там первые поселения за 500 лет до Колумба
"Аку-Аку" и "Кон-Тики" – книги Тура Хейердала об экспедиции на остров Пасхи и о плавании на бальсовом плоту через Тихий океан соответственно.
73. «Говоря «Ухожу!», ты совсем не уходишь…» (лирика)
Говоря «Ухожу!», ты совсем не уходишь.
Ты отходишь в сторонку и там тихо ждёшь.
А я верю, что ты меня бросила вроде,
И твоё «Ухожу!» не похоже на ложь.
Этим словом твоим я расстроен донельзя,
Даже больше, чем действом ухода самим.
Оно видится мне, как запутанный вензель,
Начертавший слова «А давай, повторим!»
И я сделаю вид, что мне больно и горько,
Ты вернёшься на час, чтоб меня пожалеть.
Я спрошу у тебя: «Уходить будешь сколько?»
Ты ответишь: «Спроси, возвращусь сколько впредь?..»
74. «С помадно-сливочной начинкой…» (ироничное)
С помадно-сливочной начинкой
Конфета у меня во рту
Жжёт нёбо приторностью липкой.
И я пойму – люблю не ту.
Возьму другую, дорогую,
Внутри – орех и пралине.
Съем не одну ещё такую,
Пока не станет плохо мне.
И дальше до скончанья века
На них я больше не взгляну.
Ну, где же ты, моя конфетка,
Та, что любил бы, как жену!?
Со сладким не найду я слада.
И только кислым перебив,
Смекну, чего мне в сладком надо:
Под шоколадом чернослив!.
75. ТРОИЦА (лирика)
Солнце за деревом скроется,
Как Ева за фиговый лист.
Со звёздами спустится Троица
К любому, кто не атеист.
Ты у меня очень набожная,
А я без Христа в голове.
Я сам удивляюсь: «Ну, надо же,
C тобой половинки мы две!»
Такое оно, наше целое,
Где Бог, а напротив – Небог.
Со мною ты многое делала,
Чтоб я верить в Господа мог.
А я, оставаясь безбожником,
Твои наставленья любил.
Ругалась ты: «Зря мной положено
На нехристя столько сил!»
Но, милая, полно тревожиться,
С началом каждого дня
В лице твоём видится Троица
И Дух Святый входит в меня…
76. «Неважно, сколько ты написал…» (ироничное)
Неважно, сколько ты написал:
Книжицу или сто томов.
Художник всегда у Бога вассал,
Что Он скажет, к тому и готов.
Пускай современники не прочтут,
Потомки увидят труд.
И будет слава не пять минут,
А покуда все не умрут.
Даже не пыжься, придёт успех
И рьяных поклонников рать.
История не забывает тех,
Кому есть, что рассказать…
77. «Дамы без мужей…» (ироничное)
Дамы без мужей
Бессмертные уже.
А если дама с мужем,
Её срок жизни сужен.
Одним побыть на деле
Пользительно для дам:
Свой жизни срок не делят
С мужьями пополам…
78. «Гению законы не надобны…» (ироничное)
Гению законы не надобны
С юридической в них интригою.
Закон нужен бездарю слабому
Защититься от бездаря сильного.
Есть у гения во зле индульгенция
И лицензия на убийство.
На закон может он опереться
Для потехи на публику чисто.
Властен над ним без сомнений
Один лишь закон исконный:
Гений поэтому гений,
Что он нарушает законы.
И Дантес, застреливший Пушкина,
И Лермонтова убивший Мартынов
Будут разных злодеев пуще
И во все времена постылыми.
Ну, а станут судом оправданы,
Значит свет захватили серости.
И мир духа с богатыми кладами
Растворится во тьме неизвестности.
Посему, не тревожьте гениев -
Герострата не снищете славы.
И спокойно живите в тени их,
И своим довольствуйтесь малым…
79. «Долгий разговор – многие слова…» (лирика)
Долгий разговор – многие слова.
Продолжать его не видим смысла.
Всё, что надо, сказано сперва,
В трубке недосказанность повисла.
И чем дальше, тем трудней прервать,
Батарея и баланс пока не скисли,
Оправданий и упрёков гвалт,
Выраженья подбирать и мысли.
Безлимитно можно помолчать
По беспроводному интернету,
Наложить на рот себе печать,
Прикусить язык и кануть в лету.
Только в бездне снова мир возник,
И покуда в нём не стёрся в пыль я,
Задрожит от голоса кадык,
Брызнет речь из рога изобилья.
Станут тыкаться слова, как в темноте
Ищут руки в доме выключатель,
Чтобы свет зажечь, найти постель,
И тебя в ней в шёлковом халате…
80. НА ВОДОХРАНИЛИЩЕ В ДУБНЕ (лирика)
Сподоблюсь поехать на
Край света однажды,
Всех ближе будет Дубна
Из света краёв не вражьих.
Там на мыске востроносом
Жёлтый торчит маячок.
Дойдёшь и задашься вопросом,
Куда же двигать ещё?
Впереди меня Море Московское,
Но я по нему не потопаю.
Мысок в нём выглядит горсткою
Земли первой после Потопа.
Сзади памятник Ленину
Высотою в пять этажей.
Плотина волну гонит пенную
На московско-тверской меже.
Сбоку впадает в Волгу
Канал имени Москвы.
Туда возвращаться нет толку,
Я только оттуда приплыл.
Здесь он, мой кончик света,
На этом узком мысу.
Так будет целое лето,
Частично в осень, в весну.
Я буду сюда возвращаться
Набраться космических сил,
В разные подпространства
Я вход тут почти открыл.
Шаг вправо – и я уже в Индии,
Шаг влево – и я на Луне.
Только меня и видели
На тёмной её стороне.
Здесь я рассыпаюсь на атомы,
Тут мой ускоритель частиц.
Под маяком запрятаны
Константы всех единиц.
Вбирает в себя расстояния
Водных просторов ширь,
А квантовая постоянная
Боль превращает в пшик.
А спросит кто, как величать-то,
С апломбом скажу, свысока:
«Зовут меня Игорь Курчатов!»
Хоть Карпов я. Но тоже И.К.
Собою я стану лишь затемно,
Домой обернувшийся поздно.
Сложусь по новой из атомов,
С электрички сойдя в Лианозово…
81. «На коленях у Паустовского…» (ироничное)
На коленях у Паустовского
В детстве я не сидел.
По головке ладонью плоскою
Он гладил меня, а я бздел.
Я от страха зубами клацал
Даже, когда подрос,
Вспоминая сухие пальцы,
СиранОдебержерАковский нос.
От его поджарой фигуры
Дрожал я натурой всей.
Мне в деятеле культуры
Виделся из сказок Кащей.
Я кушал из вазы конфетки,
Плюшки, и всё подряд.
И брал под прицел меня цепкий,
Язвительный, умный взгляд.
Пузатый, медный и редкий
На столе пыхтел самовар.
Попугай обзывался из клетки,
Мудрый ворон каркал: «Карр! Карр!»
Не вставал Паустовский с кресла,
И в цветастый клетчатый плед
Закутаны были чресла,
Похожего на скелет,
Болеющего человека,
Который подняться не может.
Прошла половина века,
Как нет его. И что же?
В планшете у меня шеститомник,
Изданный в 57-м.
Дощатый в Тарусе домик
И помню Паустовского в нём.
Как по глупой моей головке
Он провёл однажды рукой.
И жизни коварной уловки
Не властвовали надо мной…
82. РИГА В ЛИГО (лирика)
Старая Рига. Жара. Полдень. Лиго.
Центр вымер на день выходной.
Все убежали за город лихо,
И Вецрига осталась со мной.
Домская площадь. Яуниела.
Булыжники на мостовой.
Ты бы чего-нибудь выпила-съела:
Не меня. По меню. Не со мной.
Солнце на небе, а в окнах осколки
Солнечного янтаря.
Улочки Риги, как кривотолки
Про нас: без тебя, без меня.
Ты ходишь по Риге в лёгоньких кедах,
Походкой летучей маня.
И нет никого обо мне поведать,
И тебе невдомёк про меня.
К ночи ты будешь со всеми теми
(И будут костры пламенеть),
Кто ищет цвет папоротника в темень,
Венок свой сплетёшь не мне.
А Рига по-старчески плюхнется в кресло
И станет дремать в тишине,
Сквозь щели ставен, из тени навесов
О тебе шушукать и мне.
И слухи родятся истины вместо,
Что в Риге в Лиго, средь бела дня,
От жениха сбежала невеста,
Под ним разумея меня…
Примечания:
1. Лиго – латышский народный праздник, аналог нашего Ивана Купала
2. Вецрига – Старая Рига по-латышски
3. Яуниела – популярная улочка в Старой Риге, известная многим, как Бейкер-стрит в
Лондоне, и как Цветочная улица в Берне из "17-ти мгновений весны". Одним своим
концом выходит на Домскую площадь
83. ОСВОБОЖДЕНИЕ БЕЛГОРОДА (гражданская лирика)
Люди притихли в подвале.
Снаряды рвутся снаружи.
Огонь пулемётов шквальный
Пока их не обнаружил.
Мальчики, девочки, мамы,
Бабушки, дедушки, тёти
Сидят, ждут финала драмы
Оккупации на излёте.
Немного, и в прошлое канут
Дроби чужих сапог,
Слова, как выстрелы, «Ахтунг!»
Как виселицы, – «Хенде хох!»
Но их обнаружил немец
Со «шмайссером» наперевес.
Он мрачный, в угрюмом штальхельме,
Зачем-то в подвал полез.
Пыльным и тонким лучиком
С ним с улицы свет проник.
И дуло «шмайссера» вдумчиво
Смотрело на всех внутри.
И что оно думало, дуло?
Что зрел в них немецкий глаз:
Не фото ль его всколыхнуло
Фройляйн своей анфас?
Может видел он старую муттер,
И была о ней память свежа?
Секунды сложились в минуту,
И он на курок не нажал.
Дух рока витал над всеми,
И даже звук боя исчез.
Молчали и люди, и немец
Со «шмайссером» наперевес.
Смотрели в упор друг на друга -
Толпа и немецкий солдат.
И не было в ней испуга,
И он повернул назад.
Окинул прощальным взором
Женщин, детей, стариков.
Буркнул чего-то, и споро
Вышел, да был таков.
Случилось всё в августе дело,
Два года, как шла война.
Так мама моя уцелела.
А после меня родила…
Примечание.
1. Штальхельм – немецкая пехотная каска
2. Муттер (нем.) – мама
84. НА ИССЫК-КУЛЕ (ироничное)
Стою на Иссык-Куле,
А с озера дует бриз.
В улыбке расширю скулы,
Сощурю глаза, как киргиз.
Солиден, по сажени плечи,
А выгляжу, словно болтун.
Кричу, кого глазом замечу,
«Салам!» и «Джакшы кюн болсун!»
На рябь и на мелочных рыбок
Смотрю по колено в воде.
Но мир сей заманчив и глыбок,
Подалее чуть отойде,
И есть в нём сокрытые тайны,
На дне в нём лежат города.
Порвать бы канат причальный
На поиск пуститься туда.
И солнце пока не поникло,
Слежу, как над кромкою вод
Из облаков, снежных пиков
Белый плывёт пароход.
Запущенность только расстроит,
И вид твой, Чолпон-Ата.
Тут вражеский шествовал воин,
Иль пронеслась барантА?
И всё же, и так ты прекрасна
И мусор мне твой нипочём.
Как офицер из запаса,
Вернёшься ты в строй ещё.
В Бишкеке и на Иссык-Куле,
В «ФаИзу» зайду, в ресторан,
В меню загляну: «Ну, а кУли!
Всё съем, плюс ещё лагман!»
И знаний хотя маловато,
В открытиях край не почат:
Хочу знать, «Манас» и Айтматов
Как на киргизском звучат.
А если киргиз-забияка
Мне скажет, что я, мол, не тот,
Отвечу ему: «Цыц, не вякай!
С тобой мы – один народ…»
Примечания.
1. Салам (кирг.) – Привет!
2. Жакшы кун болсун (читается Джакшы кюн болсун, кирг.) – Хорошего дня!
3. "Белый пароход" – повесть Чингиза Айтматова
4. Чолпон-Ата – город на Иссык-Куле, районный центр и один из главных курортов
5. Баранта (барымта) – традиционная кража скота у тюрских народов Центральной Азии, которая нередко сопровождалась большими жертвами среди людей. Законодательно запрещена с вхождением в состав Российской империи.
6. Кафе "Фаиза" – сеть популярных недорогих ресторанов с отличной местной кухней
7. Манас – древний киргизский эпос, включён в список нематериального культурного наследия ЮНЕСКО и в Книгу Рекордов Гиннеса, как самый объёмный в мире
85. ВЧЕРАШНЯЯ ГРОЗА (ироничное)
Дождь застучал, гром загремел
И молнии сверкнули.
Как будто начали обстрел
Трассирующие пули.
Они лупили по земле
Короткими очередями,
И сполохами на стволе
От выстрелов сияло пламя.
Кто не попрятался в дома,
Под кровом не затих на время,
Ежесекундно рисковал
Шальною пулей быть застрелен.
А некто высший в небесах
Прищурил глаз, смотрящий долу,
И патронташ опоясав,
Поспешно заряжал обойму.
И следом очередь неслась
Во вспышках и в раскатах.
И капли били несть числа
И праведников, и виноватых,
И омывали без утех
И мёртвых, и живых.
Лишь молнии искали тех,
Кто прятался от них.
В грозу, раз крыша не дана,
С защитой не переусердствуй,
И жизнь не кончишь у окна
Восторженным разрывом сердца…
86. ИЗ ЖИЗНИ КАКТУСОВ (ироничное)
Проблема кроется во мне,
Из-за меня вся склока.
Стою, как кактус на окне,
Тоскливо, одиноко.
И он, и я, на первый взгляд,
Из ряда всякой нечести.
Отростки из него торчат,
А из меня – конечности.
Но кактус с виду жестковат,
Внутри он нежный, ломкий,
И от того плодит в сто крат
Занозы и иголки.
И я небрит, и я колюч,
И ликом не прекрасен.
Ты бросила от двери ключ
И смылась восвояси.
Тебе я сердце уколол,
Ты мне дала по роже.
Теперь глотаю валидол,
И ты его, быть может.
Ну, оцарапала ладонь
Ты о мою щетину,
Ты в будущем меня не тронь
И будет чин по чину.
Когда тебе наступит срок
Вернуться чувства ради,
Как кактус, распущу цветок.
Но, как и он, лишь на день…
87. «Художник музу использует…» (ироничное)
Художник музу использует,
А кормится она сама.
Он может пустить под угрозою
Её в свои закрома.
Но с нею там шутки негожи -
И зёрнышка не утаишь.
Поэтому с музой художник
И нищ, как церковная мышь…
88. «Вот и отыгран апрель…» (лирика)
Вот и отыгран апрель,
На год покидает подмостки.
Новая драма теперь –
Уходящей весны отголоски.
Будет броженье в умах,
Сон до предельности сужен,
Завтрак в рассветных потьмах
Принят за поздний ужин.
Планы простые на май -
Маяться духом по полной.
Музу как не замай,
Покатится по наклонной.
Ей в четырёх стенах
В мае сидеть противно.
Вынь да положь, хоть как,
Ей самое дивное диво.
Я ведь за прошлые дни
Выжал её до скелета.
Ей бы в кино сходить,
Протанцевать всё лето.
Пусть улетит воробьём,
А возвратится жар-птицей.
И будем мы с нею вдвоём
Снова творить. И твориться…
89. ДМИТРОВ (гражданская лирика)
Бензина немного литров
И езда по своей полосе,
И ты через час въедешь в Дмитров
По Дмитровскому шоссе.
Если пугают пробки
И отравляют «жисть»,
Или рулить ты робкий -
На электричку садись.
Проехать с дюжину станций
Получится даже скорей,
И сможешь туда добраться
За сто пятьдесят рублей.
Чего там смотреть такого,
Честно, сказать не берусь.
Вроде, как всё бестолково,
Но это священная Русь.
Церковь. Высокий, но маленький
Старенький вал крепостной.
Кропоткин сидит на завалинке,
Как барин и как крепостной.
Кропоткин, конечно, бронзовый,
А не в пробирке в спирту.
Он был для Ленина бонзою
И воспевал гопоту.
Таких там ещё с десяток:
Хорош хитрожопый купец,
Февронья и Пётр руковзяты -
Елей для плаксивых сердец.
И князь Долгорукий Юрий
Гигантом в три роста построен.
Им всяк очарован до дури,
Под дланью его спокоен.
И всё же, какая-то мука
В Дмитров зовёт постоянно,
Бурлаческая та сила духа,
На которую хочется глянуть.
Не забудутся в нём вовеки,
Кто канал вёл от Волги к Москве:
На свободе, кто был и, кто – зеки,
Политические и все.
Кто стоял здесь в году 41-м
И в столицу врага не пустил.
Здесь уходит история в дебри,
Ею дышит любой пустырь.
И хотя артефактов мало,
Всё равно ты в эмоциях весь.
Сколько пало здесь, сколько пропало
До конца мы не знаем и днесь.
Что припрятано там, за веками?
Что поведает миру о нас
Наконечник стрелы или камень,
И какую хвалу нам воздаст?
Где великое, доброе, злое:
Высший класс, первый сорт, made in Russia.
Где Кропоткин, и всё остальное –
Есть история славная наша…
90. «За окном пейзаж обычный…» (ироничное)
За окном пейзаж обычный
С деревцами на траве.
С крыши не летит кирпичик,
Чтобы дать по голове.
На скамейке две старушки,
Внуки бегают, галдят.
Бобик, что-то обнаружив,
В землю вперил нос и взгляд.
Две коляски, две мамаши.
А ещё велосипед
Битый час, как не утащен,
И хозяина всё нет.
На балконе застеклённом
С голым торсом мужичок
В аппарате самогонном,
Видно, гонит первачок.
В небе синем – стая птичек
И далёкий самолёт.
Даже как-то неприлично
Наблюдать всё это вот.
Словно тайный соглядатай
Я в чужую лезу жизнь
И, гармонией объятый,
Рифмы пробую сложить.
А случись, что с аппаратом,
Он взорвётся на беду,
Я отборным русским матом
Враз на прозу перейду…
91. «Если бы тебя сравнить с яблоком из Рая…» (ироничное)
Если бы тебя сравнить
С яблоком из Рая,
Значит, так тому и быть,
Значит, ты такая.
Если я с тобой страдал,
Называя Евой,
Значит быть тебе всегда
У любого первой.
Если в гневе, чуть дыша,
Устыдилась срама,
Значит ты произошла
Из ребра Адама.
Ну, а если я – Адам
(Бог, он шельму метит),
То тебя я не отдам,
Никому на свете.
Ну, а если не отдам
(Это мне присуще),
Затащу тебя тогда
В гущу райских кущей.
Если ты, спустя года,
Всё гуляешь в девах,
Значит, кто-то не Адам,
Или ты – не Ева…
92. «Люблю я, как пёс приблудный…» (ироничное)
Люблю я, как пёс приблудный,
Чужие пометить столбы.
Для этого в Долгопрудный
Наведаться для ходьбы.
Дойти, где течение Клязьмы
Разрежет канал Москвы.
Где слева в коттеджах – кнЯзи,
А справа – в грязИ шашлык.
Но я напишу не об этом,
Шашлык и в грязи неплох.
Мне просто здесь нравится летом,
Здесь каждый наполнен вдох
Началом дороги дальней
И переменой в судьбе.
Ты дашь мне пинка из спальни,
Когда надоем тебе.
Потру я больное место
И в Долгопрудный рвану.
Меня тут не ждёт невеста,
Я тут не ищу жену.
Я просто душой отдыхаю
У точки скрещения вод.
Мою ненавистную харю
Не видят ни ты, ни народ.
Зато вижу я белоснежный,
У самой излучины, храм.
ЗаворожЁн я, понеже
Порхают не ангелы там.
