Ярослав Веров
Операция «Вирус»
6
Этим сборником Веров – Минаков доказал, что может писать на уровне старых мастеров. Еще один, очень важный, этап освоен. «Родимые пятна» замечены, сублимация завершена. Что нам ждать в будущем?
Ответ уже содержится в сборнике. Ведь все представленные в нем произведения, помимо прочего, являются еще и научной фантастикой. Однако это не та научная фантастика, которая процветала в эпоху Жюля Верна. Сегодня возрождение такой фантастики невозможно, да и не нужно. Перед нами – художественная литература со всеми ее необходимыми атрибутами, в которой научно-фантастическая идея и соответствующий антураж используются для того, чтобы побудить читателя к работе мысли. Здесь нет «пустышек», которые можно пробежать глазом и забыть. От вас потребуется дополнительное интеллектуальное усилие.
Значит, вектор дальнейшего творческого пути определен. И, фиксируя этот момент, Веров – Минаков приводит в сборнике ряд своих статей, посвященных теоретическим вопросам создания новой отечественной научной фантастики. В них содержится и решительный ответ критикам, которые, позабыв о законе «отрицания отрицания», уже радостно похоронили ее, и спокойный разговор о том, чем отличается настоящая научная фантастика от других направлений литературы, в них доказывается ее ценность и обосновывается необходимость возрождения. И декларации эти – не пустые слова, они уже подкрепляются делами. По крайней мере, писатель Веров – Минаков настроен очень решительно!
Что ж, в заключение остается пожелать удачи новому творческому дуэту, ведь от того, как высоко ему удастся подняться по склону литературного Олимпа, зависит, не скатится ли вся наша фантастика до уровня конъюнктурной «развлекаловки», в которой нет места для мысли, а действуют сплошные рефлексы.
Антон ПЕРВУШИН
Повести
ОПЕРАЦИЯ «ВИРУС»
Полночь. Ни плеска волн,
Ни ветерка. Пустую лодку
Затопил свет луны.
Догэн
Прогрессора может одолеть
только Прогрессор.
А. и Б. Стругацкие
4 июня 78-го года
Завершение операции
И тогда Майя Тойвовна Глумова закричала. Пронзительно и страшно, как птица-невидимка в ночных пандорианских джунглях. И этот крик вывел меня из ступора. Я вдруг с безнадежной ясностью осознал, что сейчас произойдет. Не убирая «герцог» в кобуру, семенящим «боковым» шагом, будто чудовищный краб, Экселенц приближался к Абалкину. Приближался только с одной целью – добить. Произвести контрольный выстрел. Сделать ровно то, чего не сделал ротмистр Чачу, пуская в расход некоего Мака Сима, кандидата в действительные рядовые Гвардии. Сравнение это мне не понравилось до такой степени, что я почти рефлекторно перехватил руку шефа и отнял у него пистолет. Если бы Экселенц ждал нападения, он ни в коем случае не попался бы на столь примитивный прием и, чего доброго, уложил бы меня рядом с несчастным Левой. Тоже почти рефлекторно. Но начальник КОМКОНа-2 не был готов к предательству подчиненного. Корчась на полу – я слегка перестарался, блокируя его контрприем, – он процедил сквозь зубы знакомое: «Dumkopf, Rotznase!»
– Простите, Экселенц, – пробормотал я, – но так нельзя. Мы не на Саракше.
– Под трибунал пойдешь, – прошипел он. – Мальчишка…
– Нет, Экселенц, – ответил я, намертво задавливая в себе субординационный инстинкт. – Мне уже за сорок, и я далеко не тот лопоухий юнец, что за здорово живешь погубил сотни людей.
– Подбери детонатор, террорист, – буркнул Экселенц. Протянутую руку растерявшегося Водолея он проигнорировал.
Я поднял злополучный кружочек с «иероглифом сандзю» и, не зная куда его девать, сунул в карман. Глумова, всхлипывая, рухнула перед Абалкиным на колени.
– Успокойтесь, Майя Тойвовна, – тихо сказал я. – Стрельбы больше не будет! – добавил я уже громче, чтобы слышали Экселенц и Гриша.
– Стояли звери… около двери, – прошептал Абалкин и потерял сознание.
4 июня 78-го года
Разбор полетов
– А теперь изволь объясниться! – потребовал Экселенц, когда мы вернулись в его кабинет. Законное место за рабочим столом он почему-то не занял. Я внимательно посмотрел на своего шефа, и мне пришло в голову, что передо мной вовсе не великий и ужасный Странник, бывший резидент Совета Галактической Безопасности и нынешний всемогущий глава КОМКОНа-2 – передо мной глубокий старик, у которого вдруг вышибли землю из-под ног. Сорок лет они вычеркнули у него из жизни. Сорок лет они делали из него муравья. Сорок лет он ни о чем другом не мог думать. Они сделали его трусом, и он стал шарахаться от собственной тени. И как всякий трус, он начал стрелять. Палить из «герцога» двадцать шестого калибра в олицетворение своего страха, которое когда-то ласково называли Левушкой-ревушкой… Но, похоже, то был бред моей взбудораженной совести. Ничего у него не вышибли. В следующее мгновение зеленые глаза Экселенца опять горели дьявольским огнем, а оттопыренные уши зловеще пылали на фоне картины с изображением восхода солнца над Парамуширом. Завороженный этим внезапным превращением, я почувствовал, что решимость моя улетучивается, будто жидкий кислород из расколотого дьюара.
– Ну!
Если я не сумею доказать свою правоту, он меня убьет, подумал я отстраненно. Ну и пусть, главное Абалкин жив и находится в нашем комконовском госпитале, куда не пускают посторонних, будь ты даже самим Председателем Мирового Совета. Я мысленно сосчитал до десяти и заговорил:
– Нельзя его убивать, Экселенц. Неправильно это.
– Ты еще скажи – негуманно.
– Да, негуманно, – с вызовом сказал я. – Потому что Абалкин не автомат Странников.
– Кто же он, по-твоему?
– Человек. Запутавшийся, выбитый из колеи, в конце концов – взбунтовавшийся против навязанного ему образа жизни, но человек.
– У которого есть детонатор, – вставил Экселенц.
– Да с чего вы все взяли, что это детонатор! – возопил я. – А если это все-таки элемент жизнеобеспечения? Или удостоверение личности вроде ген-индекса?
– Которое требуется предъявить первому же встречному Страннику, – продолжил шеф.
– Ну, я не знаю, что это на самом деле… Я исхожу из простого соображения, что вся эта детективная история слишком уж отвечает нашей, человеческой логике. Но даже мы не стали бы громоздить одну нелепость на другую ради сомнительного результата. – Я понимал, что говорю не слишком внятно и совсем неубедительно, но времени тщательно обдумать, облечь смутные свои прозрения в чеканные формулировки у меня не было. – Из чего, собственно, следует, что Абалкин – автомат Странников, у которого включилась программа? Только из того, что он отправился в Музей Внеземных культур вопреки моему предупреждению? – Экселенц засопел, но я продолжал: – А если это было обычным упрямством?! Допустим, Абалкин решил забрать свой детонатор, чтобы устранить возможность шантажа с нашей стороны. Поступок, конечно, асоциальный, но не настолько, чтобы угрожать безопасности человечества. Вы скажете, что голован Щекн отрекся от своего друга, потому что углядел в нем нечто нечеловеческое? Но и такой вывод ровно ни из чего не следует, кроме нашей уверенности, что Абалкин – это вдруг активизировавшийся автомат Странников. Вполне возможно, что Щекну просто не понравился нерекондиционированный прогрессор. Офицер штаба группы флотов «Ц» – тот еще фрукт! Полагаю, Щекну-Итрчу хорошо известно, что делают такие офицеры, обнаружив голована-цзеху на расстоянии выстрела. К тому же Абалкин сам назвал причину своих метаний и своего желания во чтобы то ни стало оставаться на Земле, и мне почему-то кажется, что он не солгал. – Экселенц больше не буравил меня взглядом, ему уже стало неинтересно. – Если говорить коротко, шеф, я считаю, что мы пошли на поводу у событий, приняли в качестве рабочей не самую продуманную версию, что, конечно, простительно в состоянии цейтнота…
– Старину Айзека можно поздравить с новым учеником, – прервал мое словоизвержение глава КОМКОНа-2. – Ну хорошо, что ты предлагаешь?
– Я предлагаю дать Абалкину шанс.
– Добраться до детонатора?
– Нет, конечно… Пусть поправляется, приходит в себя. Тогда с ним можно будет спокойно поговорить…
– Допросить, – уточнил Экселенц.
– Если угодно, – сказал я. – Главное – узнать, что там, на Саракше, произошло.
– Так Абалкин тебе все и выложит, – проворчал Экселенц.
– Что-нибудь да расскажет… Пополним ряд наших версий.
– Это все лирика, Мак, – сказал он. – Убедительных доводов я не услышал. Операцию считаю проваленной…
– Понимаю, Экселенц, – откликнулся я. – Готов понести любое наказание.
– Не перебивай, – буркнул Экселенц. – Перед Советом отвечать мне. А ты отправишься на Саракш и проведешь официальное расследование по факту гибели выездного врача Курта Лоффенфельда. Сроку даю неделю. По истечении этой недели результаты должны лежать у меня на столе. Удовлетворительные результаты. Если они таковыми не окажутся, готовься сменить место службы. Скажем, на устье Тары. Там у них вечный аврал. Как понял?
– Понял вас хорошо, – откликнулся я, вытягиваясь в струнку. – Разрешите приступить?
– Валяй, приступай, – отмахнулся он. – И на глаза мне лучше не попадайся.
5 июня 78-го года
Утро мудренее
Утром я справился о состоянии здоровья пациента Абалкина у дежурной госпитальной сестры. Разумеется, воспользовавшись спецдопуском. Невзирая на раннюю пору, девушка бодро сообщила, что пациент Абалкин (огнестрельное ранение) находится в кибернизированном реанимационном боксе, что состояние его хоть и тяжелое, но стабильное и шансы на выздоровление довольно высоки. Она стала перечислять какие-то сугубо медицинские показатели, но я поблагодарил ее и отключился.
Созерцая, как восходящее солнце золотит граненые карандаши тысячеэтажников, я попытался составить план дальнейших действий. Ничего путного у меня не выходило, недоставало информации. И мне позарез нужно было восполнить этот недостаток. Сидеть на Земле и ждать, пока Абалкин сможет, а главное, захочет поговорить, я не имел права. Тем более что к разговору с ним следовало тщательно подготовиться. Иначе все сведется к назойливым артистичным призывам к гражданской совести Абалкина с моей стороны и к глухому запирательству – с его. Хотя, признаться, не очень-то верил в результативность официального расследования. Работа со свидетелями, если те выразят желание, чтобы с ними работали. Осмотр места происшествия – при условии, что меня к этому месту допустят. Изучение вещественных доказательств, ежели таковые отыщутся. Все эти действия носили почти ритуальный характер. Экселенцу нужно отчитаться перед Советом, Совету – перед друзьями и родственниками покойного Лоффенфельда. Рутинная, но необходимая процедура.
А что нужно мне? Мне нужна правда. Я верил в вельзевулову программу, якобы заложенную в «подкидышей», еще меньше Экселенца. И уж совсем не верил я, что Абалкин перестал быть человеком только потому, что его вдруг повлекло к детонатору. Кто бы не захотел увидеть эту дьявольскую штуковину, зная, что от нее зависит его судьба? Я бы обязательно захотел. И смел бы на своем пути любые препятствия. Однако таких вот общих соображений мне было уже недостаточно. Мне требовалась надежная мировоззренческая опора под эти шаткие построения. А такую опору мог предоставить только один человек – знаток запрещенной науки, криптоисторик Айзек Бромберг.
Мне в очередной раз пришло в голову, что Экселенц опять оказался хитрее, чем я думал. Ему и самому невыгодно было убивать Абалкина, так толком и не выяснив, что там на самом деле произошло между ним и Тристаном-Лоффенфельдом. И теперь Экселенц готов воспользоваться ситуацией, чтобы довести это дело до конца, как настоящий контрразведчик. И возложил он эту миссию лично на меня, потому что прекрасно понимал, что проштрафившийся комконовец Каммерер будет теперь землю рыть, чтобы не столько доказать невиновность Абалкина, сколько подтвердить свою профессиональную пригодность. И про нового ученика старины Айзека Экселенц упомянул не случайно. Значит, я буду не одинок. Не люблю быть одиноким. Особенно в драке. Саракш начисто отбил у меня охоту оставаться с глазу на глаз с неизвестным, неуловимым, но беспощадным противником.
5 июня 78-го года
Новые горизонты
Бромберг жил в небольшом доме на правом берегу Исети в тихом малоэтажном районе. Дом этот, видимо, был местной достопримечательностью: мощный бревенчатый сруб под тесовой крышей, окруженный глухим высоким забором с широкими воротами, в которые врезана узенькая калитка. В соответствии с указанием на жестяной табличке, выполненном на трех языках, включая тагорянский, я потянул на себя кованое железное кольцо и оказался в просторном дворе.
Хозяин встретил меня на крыльце, проводил в дом. Вопреки ожиданиям, изнутри это «жилище отшельника» выглядело вполне современным. Мультимебель, Линия Доставки, терминал БВИ, кристаллотека и тепловой конвертор вместо полагающихся в избах лавок по стенам, полатей, подовой печи и прочих ухватов с ушатами. Большую часть этого «дома-оборотня» занимала библиотека. У меня в глазах зарябило от позолоты на тисненых корешках. Судя по латинским, английским, немецким, французским и, кажется, японским названиям – все это были труды по истории науки, изданные еще до Второй НТР, то есть до всеобщего переноса знаний на цифровые носители.
Железный старец предложил мне кофе. Мы расположились на кухне, у низкого кофейного столика, в удобных плетеных креслах, и несколько минут молча наслаждались превосходно приготовленной арабикой. Бромберг не выглядел теперь сердитой взъерошенной вороной, коей предстал прошлой ночью. Передо мной был солидный университетский профессор. Крохотную кофейную чашку он держал с аристократической небрежностью – оттопырив мизинец и слегка на отлете.
Едва опустошенные чашки упокоились на расписном подносе, Бромберг пригласил меня в кабинет. В его «избе-читальне» было только две комнаты, что по нынешним временам верх аскетизма, и кабинет оказался гораздо обширнее спальни, насколько я сумел заметить через приотворенную дверь. Проклятая профессиональная привычка изучать обстановку! Хорошо, что большинство людей не замечает, как я осматриваюсь в их жилище, иначе бы меня перестали звать в гости. На Саракше привычка эта не раз спасала мне жизнь, на Земле она, к счастью, срабатывала почти исключительно вхолостую.
– Итак, – сказал профессор, – не прошло и двух суток, как вы вспомнили о старом дураке Бромберге…
Начало разговора мне не понравилось. Вернее, не мне, а мелкой комконовской сошке, присланной выжившим из ума Сикорски приобщиться к истинному знанию, коим трижды лауреат Геродотовской премии всегда готов поделиться. Не ради спокойствия «тайного тюремщика идей», но ради общего блага. Разумеется, ничего подобного Бромберг не сказал, но это читалось в его глазах. Меня такой зачин вполне устраивал, и я поспешил уверить «старого дурака» в своем глубоком к нему почтении.
– А, бросьте, – отмахнулся Бромберг. – Вы бы и не вспомнили обо мне, если бы не зашли в тупик.
Я не стал спорить, но и вдаваться в подробности не спешил. Мне хотелось, чтобы Бромберг сам вывел разговор на интересующую меня тему.
– И тупик этот, без всякого сомнения, называется проблемой Странников, – констатировал он. – Я бы сказал, пресловутой проблемой пресловутых Странников.
Такое продолжение меня тоже вполне устраивало. «Мелкую комконовскую сошку» – тем более. «Сошка» горестно вздохнула и развела руками. Тупик, дескать, куда деваться.
– Так я и предполагал, – величественно изрек криптоисторик. Темные библейские глаза его заискрились вдохновением.
Мы с «сошкой» заранее раскрыли рты и старательно развесили уши.
– А известно ли вам, молодой человек, что проблема эта появилась задолго до дела подкидышей? – возгласил Бромберг. – Собственно говоря, она возникла в тот момент, когда астрофизик Шкловский, великий ученый двадцатого столетия, выдвинул гипотезу, что спутники Марса искусственного происхождения. Гипотеза эта, как известно, блестяще подтвердилась, едва экспедиционный корабль Следопытов пришвартовался к Фобосу. Разумеется, в тот момент никто ни о каких Странниках и не подозревал. Никто не ведал о них и тогда, когда возникло предположение, что развалины так называемой Старой базы на Теплом Сырте не имеют отношения к человеческим поселениям. Когда группа Опанасенко – Моргана обнаружила тоннельный город из янтарина, проблема Странников уже вполне созрела, но еще не обрела своего зловещего смысла. Это был период счастливого неведения, длившийся без малого столетие. Даже открытие искусственных янтариновых спутников Владиславы свидетельствовало лишь о количественном разрастании проблемы. К Странникам относились с почтительным восторгом, который был в известном смысле подпитан тем самым на редкость своевременным открытием Убежища на Радуге.
В отличие от меня, «сошка» ни о каком Убежище слыхом не слыхивала… Да и откуда?
– Из школьного курса космической истории, молодой человек, – ядовито пояснил Бромберг. – Впрочем, не исключено, что сейчас плохо преподают космическую историю. Иначе бы вы знали, что буквально за полчаса до катастрофы «кроты», прокладывающие шахту под противоволновое укрытие, наткнулись на тоннель, который вел в глубь литосферы. Тоннель, само собой, был сооружен из янтарина, и благодаря ему спаслось почти все оставшееся на планете население Радуги. В эйфории счастливого избавления от погибели никто и не обратил внимания на тот малозначительный на черном фоне Волны факт, что, по данным глубинного планетологического зондирования, никаких сколько-нибудь обширных пустот в этом районе материка не было и быть не могло. Я читал мемуары тогдашнего главы планетологической службы Радуги Анатолия Первенцева, он иначе как чудом внезапное и более чем своевременное обнаружение Убежища в толще материковой коры и не называл. Это было первым, но далеко не последним звоночком, оповещающим, что дело Странников живет и побеждает. Следующим звоночком стал сейчас уже совершенно забытый «казус двух лун».
«Сошка» на пару со мной вопросительно задрала брови: «Это еще что такое?»
– Ну, об этом ни в каких учебниках наверняка ничего не сказано, – проницательно заметил Бромберг. – Даже из последнего издания «Истории Посещения», написанной ныне покойным Паком Хином, вымарали соответствующую главу. За лженаучное мракобесие, надо полагать. Так вот, молодой человек, спустя всего пятнадцать лет после событий на Радуге за одну ночь Марс потерял и вновь приобрел свои знаменитые луны. Первым перестал наблюдаться крохотный Деймос. Автоматическая обсерватория на Фарсиде зафиксировала совершенно необъяснимое с точки зрения небесной механики затмение этого спутника. «Затмение» длилось не более трех часов, после чего Деймос вновь засиял в марсианских небесах. Но почти сразу вслед за ним исчез и Фобос. Вторая луна Марса отсутствовала более пяти часов. Причем отсутствовала в прямом смысле этого слова, так как сейсмографы на поверхности красной планеты зафиксировали временное прекращение воздействия гравитации Фобоса на планетарную кору. По возвращении на законное место второй луны-беглянки на ее поверхность высадилась ареологическая экспедиция с целью выяснить природу небывалого астрономического феномена. Каково же было удивление ареологов, когда обнаружилось, что вернувшиеся Фобос и его меньшой братец Деймос представляют собой самые обыкновенные астероиды, позаимствованные, очевидно, из одноименного Пояса. Никаких следов предыдущих экспедиций. Более того, ни малейшего намека на искусственное происхождение.
Бромберг умолк, вероятно, чтобы перевести дух. Я сходил на кухню и принес ему остаток кофе.
– Благодарю, – пробормотал знаток запрещенной науки. – Так вот. Временное отсутствие, вернее замена, Фобоса имело еще одно последствие. В районе Северного полюса Марса произошел мощный тектонический сдвиг, в результате которого тоннельный город из янтарина был погребен под миллионотонным базальтовым щитом. Имейте в виду, юноша, что тектоническая деятельность на Марсе прекратилась около миллиарда лет назад! То есть этот сдвиг, скорее всего, еще одна проделка Странников, «приуроченная» к исчезновению Фобоса. А потом началась самая настоящая зачистка следов пребывания Странников в нашей Вселенной! Искусственные спутники Владиславы без всякой видимой причины сошли с орбиты и утонули в углеводородном океане планеты. Перестало существовать и спасительное Убежище на Радуге. Причем столь же внезапно, как и появилось. Царька на Сауле хватил апоплексический удар, ибо Машины исчезли. Даже сторожевой спутник-невидимка на орбите Ковчега пропал. Покопайтесь, молодой человек, в архивах КОМКОНа-1, и вы найдете еще много любопытного на этот счет. Не вдаваясь в дальнейшие подробности, скажу, что волна этой «зачистки» началась незадолго до того, как группа Фокина обнаружила тот самый злополучный эмбриональный сейф с тринадцатью подкидышами. С этого момента проблема Странников перешла в следующую фазу, самую интересную.
Я вспомнил залитое кровью лицо Абалкина, сведенные к переносице зрачки Майи Глумовой, бесстрастные глаза Экселенца – глаза профессионального убийцы, и мне захотелось сказать этому «трижды лауреату» что-нибудь язвительное. Однако я был на службе, и смоделированная мною «мелкая комконовская сошка», как писали в старинных романах, вся обратилась в слух.
– Да, самую интересную, – повторил Бромберг, – ибо Странники перестали притворяться подернутым пылью веков археологическим артефактом, но почти открыто заявили о себе как о цивилизации, отнюдь не утратившей творческой активности. И если эксперимент с машинами на Сауле был лишь пробным шаром, то тотальная эвакуация населения Надежды – это масштабное вмешательство в дела иной цивилизации, по сути – самая настоящая прогрессорская акция. Кстати, обратите внимание, молодой человек, и обитатели Саулы, и аборигены Надежды – гуманоиды, чья ДНК идентична человеческой. То же самое можно сказать и о разумных существах, населяющих Гиганду, Румату, Саракш. Не понимаю, почему до сих пор этот факт не был обнародован КОМКОНом-1? Это же вопиющая бессмысленность с точки зрения даже вульгарного дарвинизма, не говоря уже о современных воззрениях на биогенез! Ну не станут эволюционные процессы идти сходным образом, пусть и на землеподобных мирах! Лишним доказательством тому могут служить обитатели Тагоры, Леониды и Ковчега…
«Сошка» навострила уши, а я вспомнил одну прогрессорскую байку, крайне популярную у новичков. Байка эта гласит, что несчастного Антона Прянишникова, он же Румата Эсторский, турнули из Наблюдателей вовсе не из-за резни, которую он устроил во время Арканарского кризиса, а из-за того что убитая арбалетным болтом его подруга Кира оказалась беременной. Тогда еще действовал запрет на сексуальные отношения между полевыми сотрудниками Института экспериментальной истории и представителями противоположного пола с иных планет. Запрет этот был снят специальным решением КОМКОНа-1 как вредный для физического и душевного здоровья прогрессоров.
– Я уж не говорю о том, что различия между цивилизацией Земли и цивилизациями других человеческих миров лишь количественные, но не качественные, – продолжал вещать Бромберг. – У нас нуль-Т и «призраки», у них осадные мортиры, стреляющие каменными ядрами, и атомные субмарины. Не думаю, что наши мыслители не в состоянии сделать элементарного вывода: Землю, Саулу, Румату, Гиганду, Надежду и Саракш населяют не человекоподобные, а просто – люди! Вам известно, молодой человек, сколько за последние столетие родилось детей от смешанных «межпланетных» браков? Нет. А мне известно. Более полутора сотен! Причем около десяти процентов из них стали плодом любви между представителями Саулы и Саракша, Руматы и Гиганды, Гиганды и Саулы и так далее. Детей могло бы быть гораздо больше, существуй между этими мирами непосредственные контакты, которые невозможны в силу их технической отсталости. Поэтому, как правило, такие браки заключаются на небесах, то есть на нейтральных мирах или на Земле, где аккредитованы эти, с позволения сказать, инопланетяне…
Бедная Рада, подумал я. Она так хотела, чтобы у нас были дети. А я как последний остолоп твердил ей, что это невозможно, что мы генетически несовместимы. Но ведь я тогда искренне в это верил. Откуда было мне знать, что она не более инопланетянка, нежели уроженка какой-нибудь Новой Гвинеи? И все-таки статистику этого криптосексолога не мешает проверить. А заодно проверить, не остался ли где-нибудь в бывшей Стране Отцов Каммерер-младший? Ведь о судьбе Рады мне известно лишь то, что она исчезла без вести в котле Береговой блокады. Отправил любимую женщину на морской курорт, идиот… Перед разлукой Рада была необычайно задумчива и бледна, но я не обращал на это внимания. Я был полностью поглощен идеей контакта с лесными упырями, голованами то бишь, хотя никто их тогда так не называл… А ведь она все порывалась мне что-то сообщить, но так и не успела. Мы должны были увидеться уже через неделю, но через неделю Странник отправил меня в срочную командировку за Голубую Змею, где я впервые увидел Абалкина. Да что Абалкина, там я познакомился с самим Комовым, и мне стало не до Рады. Вернувшись, я узнал, что единственный в Стране Отцов чистый в экологическом смысле курорт «Синий берег» захвачен массированным десантом Островной Империи и что мирные жители либо зверски истреблены, либо взяты в плен и вывезены в Архипелаг. Раду искали. Я упросил Странника дать мне несколько человек из боевиков-подпольщиков, и он дал, хотя и с большой неохотой. Мы сумели прорваться внутрь блокадного котла, мы перевернули там все вверх дном, мы даже попытались проникнуть в концлагерь, где содержалось гражданское население, но напоролись на засаду. Огонь был такой плотности, что из всей нашей группы в живых остался лишь я один.
– Вы спросите, молодой человек, какое отношение эти амурно-эволюционные дела имеют к проблеме вмешательства Странников в развитие гуманоидных цивилизаций? Самое прямое! Если мы признаем в обитателях всех этих миров не просто гуманоидов, а наших генетических братьев, то будем просто обязаны оградить их от воздействия Странников. Кем бы они ни были! Посмотрите, что получается. Вчера была Надежда, сегодня, например, Саркаш, а завтра, глядишь, и Земля! Вам нравится такая перспектива? Мне – нет!
Закончив пламенную речь, доктор Бромберг посмотрел на меня так, словно это я обязан немедленно, не сходя с этого места, оградить братьев по разуму от пагубного воздействия Странников. «Комконовская сошка» была готова на все. И рвение ее оказалось столь заметно, что профессор Бромберг изволил снисходительно добавить:
– Возвращаясь к истории с Александром Дымком, следует сделать один вполне логичный вывод. Несомненно, что Фокин обнаружил сейф с человеческими эмбрионами, но также несомненно, что адресован этот сейф вовсе не нам. Мы случайно наткнулись на теплицу с рассадой для новой землеподобной грядки. И вся эта возня, затеянная нашим могучим, но недалеким Руди вокруг детонаторов и подкидышей, – не более чем трагифарс с доставленной не по адресу посылкой.
И опять моему взору предстал окровавленный кроманьонец Абалкин, но желания сказать велеречивому криптоисторику что-нибудь язвительное у меня теперь не возникло. Жаль, что ничего нового я от него так и не услышал. Теперь осталось лишь откланяться. И все-таки что-то мешало мне вот так сразу подняться и уйти. Что-то мелькнувшее в его длинном монологе, засевшее в мозгах, как заноза…
– Скажите, доктор, – проговорил я. – А почему вы упомянули именно Саракш? «Вчера была Надежда, сегодня, например, Саракш…» Не ради же красного словца!
Айзек Бромберг презрительно фыркнул.
– Да уж, конечно… Вам, естественно, незнакома работа Синоды, где он сравнивает технологию, по которой изготовлены Машины-на-Сауле, и ту, что положена в основу излучателей в Стране Отцов. Так вот, в обоих случаях использован неизвестный нам принцип самовосстановления базовых элементов конструкции. Обратитесь в БВИ, эта работа лежит в свободном доступе. А после того как ознакомитесь с нею, пораскиньте мозгами, где еще на Саракше, кроме Страны Отцов, Странники могли бы применить свои социотехнологические новации?
На прощание Бромберг, довольный, что ему удалось утереть нос личному телохранителю самого Сикорски, подарил мне небольшую брошюру.
– Ознакомьтесь, юноша, – сказал он. – Так сказать, для общего развития. Любопытная, знаете ли, реконструкция…
Я поблагодарил старика самым почтительным образом, сунул подарок в карман и ретировался.
