Игорь Клюев
Былое и Настоящее
Записки челнока
В какой-то телепередаче, вглядываясь под новым углом в революционные события октября 1917 года в Петрограде, отметили, что в самый разгар штурма Зимнего дворца в театрах продолжали идти спектакли. Зрители в антракте замечали отдалённую пальбу и спрашивали друг друга: что это?
1991 г. Август. Похоже. В институте, где я работал в это время, все приходили на работу без опоздания, разговоры – только о производстве и о семье, и никакой политики. Но друг друга не спрашивали: что это? Потом бесконечная трансляция балета «Лебединое озеро». Трясущиеся руки Янаева, зачитывающего манифест ГКЧП. Репортаж на ТВ от Белого дома. Несколько десятков молодых ребят соорудили некое подобие баррикады перед входом.
– Ничего не дают, телевидения не дают, – растерянный Ельцин обращался с бронемашины пехоты к толпе.
Бронетранспортёр, пытающийся пробиться через баррикаду из троллейбусов на выезде из тоннеля под Садовым кольцом прямо напротив американского посольства. Три случайных жертвы – и все, Советского Союза не стало, но мы все продолжали приходить на работу без опоздания.
1992 год. И началось. Курс доллара, стартовав со скромной высоты 30 рублей за доллар, быстро преодолел планку в 500 рублей к концу года. Скоро выяснилось, что это только разминка для рекордного взлёта.
Институтские заказчики, значительная часть которых оказалась после Беловежской пущи на территории независимых государств, перестали перечислять деньги. Почти весь год директор с замами перед каждым днем зарплаты объезжали банки, чтобы взять деньги в долг под любой процент. Цены в магазинах стали равняться на ползущий вверх курс доллара. В институте резко увеличили зарплату. Это преподносилось не как индексация инфляции, а как переаттестация, пройти которую достойны только лучшие.
К концу года силы у институтских начальников иссякли. Директор, заключив с какой-то американской фирмой договор на организацию малого предприятия «под крышей института» для производства контактных линз, уехал на деньги этой фирмы с внуком в Калифорнию за опытом. Опыт, конечно, был необходим. Институт 50 лет занимался приборостроением, и контактные линзы были делом новым. Но, как говорится, «Голод не тетка».
Сам же институт по примеру Союза развалился на несколько фирм с независимыми счётами. Наш отдел оказался слишком научным, чтобы частники стали вкладывать в нас деньги. Мы стали числиться сотрудниками без зарплаты со свободным графиком посещения. Все стало с ног на голову. 25-летний стаж работы, который ещё недавно был пропуском без очереди к профкомовскому распределителю, где выдавались квартиры, машины, дачные участки, дефицитные путевки в санатории, оказался обузой – труднее переучиться на то, за что могли заплатить деньги в условиях рыночной экономики.
1993 год. И поехали… В Турцию за товаром. Конечно, не все. Лауреаты с 25-летним стажем раздумывали. Заграничный паспорт оформлялся за три дня и без всяких анкет. Начальный капитал – 300 долларов, но в 93-м это было богатство. Где взять? В институте, в самом центре, между корпусами, рядом с цементной скульптурой, изображающей женщину, держащую в руках нечто среднее между моделью первого спутника и ядром расщепленного атома, образовался клуб-обменник, где бывалые мешочники/челночники делились опытом и могли даже дать в долг капиталистические денежные знаки. Статья УК о спекуляции валютой ещё не была отменена. Но кто в 93-м обращал внимание на законы? Революция. Свобода. Даже телепрограмма Невзорова «600 секунд» не очень пугала.
Наконец паспорт получен, деньги взяты в долг, лишняя сотня долларов, превышающая разрешённую к вывозу сумму, зашита в трусы. Готовы ехать в Стамбул, на Восток, но для нас, бывших невыездных, это сладкая неведомая заграница. Для нас это был Запад.
Где-там, высоко, над Киевским вокзалом проносились спутники, а инженеры, причастные к их созданию, уже в ранге челночников попивали чаек в вагоне. Поезд двигался, если смотреть оттуда сверху, по большой дуге, все больше отклоняясь на юг. Через Украину в Румынию, потом в Болгарию. В Болгарии пересадка на автобусы, и оттуда прямо на восток – в Стамбул. При подъезде к границе с Румынией разговор в вагоне только о том, стоит ли перепрятывать лишние сто, а у некоторых и двести долларов из интимных мест на теле в укромные места в вагоне. Например, в плафон купейной лампы или полые трубки держателей на стенах. Наконец поезд остановился, и по вагону пополз шёпот – таможня идет. В вагон неторопливо вошла полноватая женщина средних лет, представитель украинской таможни в форме таможенной службы Советского Союза.
– Кто запрятал деньги в ботинки, доставайте, – она сказала, приятно улыбнувшись.
– Вы и вы, – добавила строго, найдя взглядом два побледневших лица, уже обращаясь только к ним.
И вот поезд пополз к мосту через речку мимо рассыпающейся потемневшей избушки, похожей на сгорбленную старушку. Мост – это граница, и сразу за ним белые блочные пятиэтажки румынского городка и дети в цветастых шапочках. Свершилось! В каждой следующей анкете в графе «Был ли ты за границей?» мы могли с гордостью писать: «Да»!
В Болгарии пересели на автобусы. Долго поднимались и потом спускались по серпантину дороги, преодолевая перевал. Где-то недалеко была гора Шипка – место русского подвига и славы. Нас, не убоявшихся позорного звания мешочников, водитель-турок катил мимо в Турцию.
Март месяц. Деревья без листьев, и от этого поросшие лесом горы перевалавыглядят как головы с поредевшей шевелюрой. После перевала дорога прямо стрелой в Стамбул. Через два часа пути из дороги вырывается одна из полос и под прямым углом уносится вправо. Там Греция. Там Парфенон, статуи Олимпийских богов. Но наш путь только прямо – в Стамбул. За джинсами, кожаными куртками, махровыми халатами и яркими цветастыми пластиковыми мусорными ведрами, которые в Москве «уходили» сразу с двойным «отбоем» – мечта любого челночника.
Ночь. Аморфная темень справа, слева, ссади, и только спереди фары автобуса нащупывают твердую дорогу. И вдруг, как это бывает в длинных коридорах коммуналок, когда свет пробивается из-под двери туалета, полоска света в направлении нашего движения. По мере нашего приближения она расширяется, становится заревом, и наконец выплёскиваются, как праздничная иллюминация, залитые светом витрины магазинов. Нет, это не был Стамбул, а всего лишь мелкий городишко, выпрыгнувший из темноты на нашем пути. Все, с десяток магазинов на центральной улице, были готовы торговать в два часа ночи. Какой контраст с Москвой 93-го года, тогда ещё тускло освещённой и сонной в ночное время.
Рассвело. Вокруг низкие каменистые холмики без всякой растительности во все стороны до горизонта. После нескольких часов не меняющегося пейзажа впереди показался холм большего размера, который по мере приближения стал превращаться в нагромождение домов. Скоро можно было различать улицы, заполненные плотной толпой. Вот и Стамбул.
Что покупать? Где покупать? По группе пронеслось: нужно покупать прямо с фабрик, чтобы купить дешевле, чем в магазине. Бывалые челночники тем временем исчезли по известным только им адресам. Мы, новички, в растерянности остались на улице. Постепенно нас стали плотным кольцом окружать мальчишки – уличные торговцы. Вооруженные сияющими, как с фотовыставки, улыбками, они предлагали купить пачку из пяти носков за один доллар. Но их дружелюбность обманчива. Неопытные челночницы, которые по привычке носили деньгах в сумочках, попадали в группу риска. Были случаи, когда их окружала ватага таких вот улыбчивых ребят. Один выхватывал сумочку, другой бросался под ноги преследователей, и все – врассыпную в узкие кривые улочки. Языкового барьера не было. Все турки, вовлечённые в торговлю с нами, знали несколько слов, необходимых для обмена денег на товар, по-русски. Скоро начали находиться фабрики. Как оказалось, фабрики – это двух-трёхкомнатные квартиры в обычном жилом доме.
В одной комнате турок торговался о цене. Чтобы выманить у нас побольше долларов, угощал чаем в маленьких прозрачных стаканчиках. В других комнатах в это время турчанки отстрачивали продукцию. Почти на всей продукции красовалась этикетка «Made in Italy».
Через два дня деньги потрачены. Товар, упакованный в тюки, выносился на улицу и укладывается горойна тротуар перед гостиницей. Подъезжал наш автобус. Новички в шоке – гора товара очевидным образом превышает размеры автобуса. Через пару часов подгоняли ещё один. Начиналась коллективная загрузка тюков. Задняя дверь закрывалась, и весь товар заносился через переднюю дверь. Если получалось, то оставались и для нас сидячие места. Не получилось. Поехали, лёжа на тюках. Так даже комфортнее, если только под тобой не окажется тюк с пластиковыми вёдрами. Поездка в Турцию семидневная, и концу пятого дня – отъезд из Стамбула, все новички уже становятся закаленными челноками. Это же Константинополь. Мы чувствовали себя рыцарями, возвращающимися из крестового похода, бесстрашными и непобедимыми.
В три часа ночи добрались до турецкой границы. Встали толпой у автобуса. Таможенник в отглаженном кителе, аристократично попивая чаек из прозрачного стаканчика, стал брезгливо посматривать на наши небритые физиономии бывших лауреатов и кандидатов режимных наук. Пополз слух – таможенный досмотр! А это значит полная выгрузка и потом снова загрузка автобуса. Что делать, пока ждём? Начали играть в футбол пустой консервной банкой. Разогрелись. Таможенник, забыв про чай, смотрел на нас с открытым ртом, и чай холодел в его стаканчике. Ура! Досмотр отменили. Четыре утра. На болгарской стороне в харчевне, открытой для челночников, пили водку, закусывая горячим сочным мясом. Здорово!
Наш перегруженный автобус медленно полз по серпантину к верхней точке перевала. Лежа на тюках под крышей автобуса, хорошо видишь заснеженный край дороги. Автобус чуть покачивается, как трос под канатоходцем. Последние триста-четыреста метров до верхней точки слышно, как надрывается двигатель на первой передаче. Все, переползли.
В Болгарии перегрузка на мелкой железнодорожной станции, от которой часа два до Софии. Поезда, проходящие к Софии и обратно, делают 10-минутную остановку, достаточную для немногочисленных болгар, следующих в столицу и обратно с парой чемоданов. То, что станция стала перевалочным пунктом для челноков, расписание не учитывает, и мы имеем только 10 минут на перегрузку автобуса мешков. Но в реальности поезд стоит на станции часами, до полной перегрузки товара. Этот феномен объясняется тем, что руководство станции было посовместительству владельцами туристических фирм. Туристические агентства в Москве собирали челночников и везли до этой станции в Болгарии, а автобус до Стамбула и обратно организовывали уже болгары. Поэтому мы были на станции не только пассажиры, но и клиенты.
Погрузка затягивается. Дополнительных вагонов не будет, и со всем товаром нужно утрамбовываться в единственный, который есть. Наконец облегчение – весь товар в вагоне. Поезд трогается. Руководительница группы ползёт по мешкам и по нам в купе проводников, чтобы отдать листс именами пассажиров, так как поезд международный и будет пересекать границу. Последний вызов: до болгарской границы, а это два часа езды, нужно все мешки убрать по купе из коридора. Болгарские таможенники очень интеллигентны – никаких угроз таможенного досмотра, но коридор должен быть свободен от мешков. Мешки в купе выкладываются слоями, образуя ровную плоскость-постель для четырёх человек, на челночном называемую «сексодром». Слои мешков поднимаются все выше и выше. Наконец последний мешок уложен, все без сил, впереди Москва.
Расстояния
Расстояние прежде всего измеряют. От Земли до звёзд используются световые года. До Кассиопеи – только 19 000. К Марсу исчисление идёт уже в миллионах километров. Планета совсем рядом. Всего 2 999 – два месяца лету.
– Рулетку взял? – вернул меня к действительности голос жены.
Я похолодел. Пошарил рукой в сумке. Отлегло – не забыл. Мы подъехали к дому, где нам предоставили квартиру по реновации. Дистанция до метро измерялась умножением скорости дребезжащего автобуса на минуты, которые нам пришлось это терпеть. Рулетка была нужна для измерения всех уголков квартиры на предмет размещения мебели.
Дом производил великолепное впечатление. Похожий на парус, выгнутый в сторону острова Бали в тёплых водах Индийского океана. Очевидно, архитектор черпал вдохновение у кромки прибоя этого курортного места. Квартира понравилась – два туалета и лоджии. Огорчило, что одна из стен в большой комнате имела форму дуги, направленную в сторону пальм всеми любимого острова.
– Я хочу поставить наш старинный гардероб в большой комнате к стене с окнами вплотную, – сказала жена безапелляционным голосом.
«Почему я не выбросил эту рухлядь десять лет назад, во время последнего ремонта?!» – подумал я, но сказал:
– Конечно, без проблем!
Но трудность оставалась: как можно прямоугольный параллелепипед шкафа вплотную приставить к дугообразной стене? В сложной жизненной ситуации спасти может только одно – совет друга. Пошёл к Валерке. Он работал вахтером и всё время что-то читал на рабочем месте.
– Each cloud has a silver lining/ у каждого облака есть серебряная оболочка. В общем не робей, что-нибудь придумаем – сказал он.
Потом на некоторое время замолчал.
– Задние стенки делают из тонкой фанеры. Замени прямую на выгнутую – и шкаф станет плотно к стене. У меня есть приятель, работает в мебельной мастерской, – наконец произнёс Валера.
– Дел-то, приноси размеры, – обнадёжил меня столяр.
Рулетка не подходила, и я направился в лучший магазин строительных материалов в Москве – «Лерура Мерлен». Там даже спектакли ставят во время фестиваля «Территория».
– Мне нужен измеритель, – объяснил проблему продавцу.
– У нас огромный выбор. Есть новейший китайский. Цифры на табло высвечиваются и голосом повторяются. Слушайте! – ответил он.
Продавец нажал на кнопочку на маленькой чёрной коробочке.
– Ми-и, – услышал я.
– Это метр по-китайски. Ошиблись, партию прислали без синхронного перевода. Великолепное устройство, но дугу померить не может, – пояснил работник прилавка.
Пошёлопять к Валере.
– Be or not to be./ быть или не быть. Нужно крепко подумать, – заметил приятель.
– Ты школьную геометрию ещё помнишь? – начал он.
– Кое-что.
– Дуга, которую нужно измерить, это часть окружности. Берёшь линейный метр и определяешь, где круговой центр, в который вписывается кривая стена. Получаешь радиус. Растягиваешь рулетку на эту длину и поворачиваешь между краями дуги. Размер есть! – закончил Валера
Здорово придумал. Поехал домой пробовать. Ползал, ползал, но не смог определить точно, где центр окружности. Пал духом. Опять приехал к Валере.
– In vino veritas/ истина в вине, – заметил он в ответ на рассказ.
– Что, осталось только напиться? – спросил я.
– Примитивный ты человек, сразу видно, что вахтёром не работаешь, – начал Валера. – Разматываешь рулетку и бутылками плотно прижимаешь к стенке начиная с нулевого деления. Под последней и будет нужная тебе цифра размера дуги, – закончил он свои математические выкладки.
Я так и сделал. Сначала пошли в ход пивные 2-литровки. Между ними удачно прижались водочные поллитровки. После использования коньячных шкаликов лента полностью прижалась. В мебельной мастерской удачно сделали заднюю стенку. Прогремело новоселье. И все вспомогательные измерительные инструменты пригодились.
Как это будет
Я проголодался. Кусочек тёплого БигМака был настолько аппетитный, что я зажмурился от удовольствия…
Когда я снова открыл глаза, то было темно. Потом передо мной из темноты начали проступать размытые очертания предметов. Слева возвышался холм. Вершина была абсолютно плоской. Как будто специально срезана для устройства там вертолётной площадки. Ещё она была похожа на лоб, куда любят спикировать кровожадные комары летом на даче, когда все остальные части тела надёжно укрыты под одеялом.
С одной стороны, где плоская вершина заканчивалась, кромка холма по дуге скатывалась вниз. На ней примостилась рощица, похожая на копну вздыбленных, давно не знавших расчёски волос. Такие можно увидеть на затылке алкоголика через несколько дней запоя.
С другой стороны плоскость упиралась в огромный валун, похожий на нос. За ним холм извилистой линией устремлялся вниз, как горнолыжный спуск. В нем угадывалась линия губ. Потом она обрывалась с уступа, похожего на подбородок, по дуге, которая выглядела как форштевень океанского корабля.
Холм был явно похож на профиль головы. Правее него угадывались очертания пиджака и брюк. Штанины упирались в башмаки, носки которых торчали вверх.
Неожиданно все детали картины сложились вместе. Передо мной лежал мёртвый человек. Я знал, что вот сейчас должен превратиться в глыбу льда от ужаса, но холодно не было.
Голова трупа стала разворачиваться в мою сторону. Развернувшись на девяносто градусов, она продолжала движение, пока не выскочила из воротника рубашки. Произошла полная расстыковка с шеей, и голова не спеша поплыла ко мне. Нужно было проснуться, инемедленно! Пробуждение – это несколько тяжёлых ударов сердца. Потом яркий утренний свет сожмёт зрачки. Всё. Можно бежать опять по делам, бабам, в «Макдоналдс».
И я не проснулся… Щипать себя что есть силы! Но не было ощущения боли. Бежать! Но не мог! Ноги тоже были как не мои. Орать! Но крик оказался беззвучным. Голова мертвеца уже почти касалась меня. В этот момент сердце должно было разорваться от страха. Но его как будто не было в груди. Она не билось. Череп был уже настолько близко, что виделся во всех подробностях.
Через редкие волосы просвечивался череп с кожей, похожей на белую обёрточную бумагу. Правильность овальной формы нарушалась двумя буграми над левой и правой ушными раковинами. Странно, у меня были точно такие два бугра, на тех же местах. Неужели это так типично? Такая же горбинка на носу, как у меня. Как все мы похожи! Можно иметь одни водительские права на компанию приятелей. При проверке на дороге инспектора точно не заметят подмены.
Я начал всматриваться в правый уголок левого глаза. Так и есть, там была моя оспинка! От страха можно было умереть, но со мной ничего не произошло. Этот мёртвый человек в гробу был я.
Неожиданно размытость в предметах пропала, и способность отчётливо видеть вернулась ко мне. Глаз с оспинкой затрепетал с нестерпимой болью, пытаясь открыться. Это было моё тело. Чувства вернулись ко мне. Веко, как бумага карандашом, было прорвано изнутри. Но вместо острия грифеля показался толстый червяк. Он начал сжирать разорванную плоть. Потом нестерпимая боль появилась во всём теле. Это черви пировали, но я не мог пошевелиться.
После зрения и ощущений вернулась и память. Вспомнился БигМак. Как я откусил часть от этого блаженства, удерживая руль машины одной рукой. Что потом мне на секунду пришлось бросить баранку, когда потянулся за бутылкой колы. В этот момент колесо попало в рытвину на дороге. Меня выбросило через ветровое стекло на скорости сто километров в час с колой в одной руке и сочным БигМаком в другой. Я пролетел над табличкой «Проход воспрещён» и врезался головой в ствол клёна. Шея хрустнула со звуком разрываемого в ресторане лобстера.
Боль была нестерпимой, но я не терял сознания.
«Пожирающие тебя черви – это твои прижизненные грехи», – кто-то подумал за меня.
«Хлебнуть водки», – была бы моя мысль в такой ситуации.
«Это наказание за твои грехи», – прозвучал голос над головами червей, пожирающих мои мозги.
Мне мёртвому было возвращено сознание и все чувства, память, чтобы довелось пройти через боль и ужас распадения тела, которое я так старательно оберегал всю жизнь.
«Молиться», – это подумал уже я.
– Господи, помилуй, господи, помилуй. Ты взял моё тело, но не возвращай мне сознания!
– Когда за рулём! Не ешьте! Не говорите по телефону! Не отправляйте текстовые сообщения!
Перед фактом
Район Беляево. Солнечный день. Я стоял в лоджии у окна новой квартиры на шестнадцатом этаже, в которую меня переселили по программе реновации, и смотрел вдаль. Далеко белела новая башня в районе старой высотки на Котельнической набережной. Ближе виднелся поблескивающий крышей другой новодел в районе Третьяковской галереи. Уже не так далеко взгляд упирался в трубы ТЭЦ рядом с площадью Гагарина. Клубы пара, поднимаясь в небо, оживляли горизонт рукодельными облаками. И совсем рядом элегантная громадина возле станции «Новые Черёмушки» виднелась уже в больших подробностях. Два последних этажа спрятались за тёмными стёклами, как за солнце защитными очками. И совсем невозможно было пропустить высотку на Калужской. Светлый параллелепипед здания накрывался остроконечным стеклянным колпаком, что делало крышу похожей на оранжерею.
Я с усилием оторвал взгляд от светлой дали, посмотрел на оконную раму моей лоджии и оказался перед фактом недоделок. Ручка запора не поворачивалась до положения «закрыто». Рядом по белой стене змейками вились чёрные мелкие трещины. Пощёлкивание выключателем не приводило к появлению в лампе под потолком весёлого огонька света. После возвращения в кухню радости не прибавилось. Взгляд вяз в подробностях дефектов отделки, как в болоте. Смеситель кухонной мойки оказался без крана. При включении весёлая струя воды выбрасывалась вверх, как из фонтана. Красиво, но как мыть посуду? Розетка рядом с электрической плитой висела на проводах, а на её месте чернела дырка. Вечерами оттуда доносился запах дыма от выкуриваемых тонких дамских сигарет. Отверстие было сквозное, и я становился свидетелем подробности быта соседней квартиры. Во время знакомства с туалетом выяснилось, что бачок унитаза дал трещину. Змеевик подогревателя пробил две рваные дырки в дверке, отгораживающей ванну от короба, где располагались трубы, подводящие холодную и горячую воду.
Согласно документам квартира пустовала несколько месяцев перед моим заселением. Возможно, до меня в ней жил барабашка, или по-современному – реновашка. Действительно, по информации соседей, до меня временами из квартиры доносилась музыка, женский пронзительный хохот. Когда я оказался перед этими фактами, то оставалось одно – начать ремонт.
Прошли те времена, когда для работ были доступны только маляры и сантехники их местного ЖЭКа. Сейчас, в пору рыночных отношений, найти человека, готового заняться вашим ремонтом, piece of cake/ пустячное дело, как говорят англоязычные капиталисты. В интернете можно найти множество юридических лиц, готовых вас отремонтировать. Все отзываются о себе одинаково: мы – самые лучшие. Если смотреть правде прямо в лицо, то стало понятно, что я не знал, как сделать выбор. Нужно было взглянуть в глаза мастера. Юридические лица отпали за неимением фотографий для просмотра. Но удача! Интернет-сайты ремонтников публиковали снимки мастеров, с которыми можно было заключить договор на работы. После просмотра множества кандидатов я остановился на одном. У него был вдумчивый взгляд и копна волос, творчески зачёсанных назад. Кроме того, плата за работу у него была меньше, чем у других.
Через день, когда я открыл ему дверь, то оказалось, что реальность немного другая. Он был ростом под метр девяносто и широк в плечах.
– Ты понял? – повторял мастер басом и мрачно посматривал на меня.
В ответ я кротко кивал. А понять мне нужно было, что расколотый унитаз, выпрыгивающие из стен розетки, трещины в побелке и агрессивный змеевик – ничто по сравнению с открывающейся из окна панорамой. Но в его интеллигентности, действительно, я не ошибся. Он закончил Литературный институт, и когда его перестали публиковать, ему пришлось подрабатывать ремонтником. На следующий день мастер пришёл без инструментов, но обнадёжил, что у него есть знакомый поэт, который подрабатывает электриком. Таким образом, не будет проблем со сбежавшей из стены розеткой. Потом предложил поехать через несколько дней на строительный рынок покупать самую лучшую и дешёвую эпоксидную затирку. Материалом торговал его знакомый, бывший театральный критик. Его главным обещанием было то, что после ремонта квартире не будет равных в подъезде, а может быть, и доме. Мне оставалось только верить, так как задаток за работу был выплачен в первый день его прихода. Но все эти факты – короткоживущие однодневки. Навсегда останется лишь одно – вид из окна действительно прекрасный.
