Игорь Глазунов
Вчера была война
Парадокс заключался в том, что я, ещё вчера лейтенант медицинской службы, уже была демобилизована по беременности и теперь была членом семьи военнослужащего, под юрисдикцией законов военного гарнизона города. После нескольких минут раздумья принимаю решение – дойти до дома, в котором живут родители твоего отца и идти дальше с ними в госпиталь.
Из квартиры взяли документы, и пошли в сторону улицы Пелду. Июнь выдался жарким, как никогда. Солнце уже выкатилось из-за горизонта и зависло над городом, но из-за дыма горящих зданий его почти не было видно.
Это были те редкие дни лета, когда температура воздуха ночью опускалась лишь на несколько градусов ниже, чем днем. Влажный горячий воздух смешался с гарью от пожарищ. Идём к центру города. Деревянные здания горят открытым огнём. На тротуаре лежат вещи, которые успели вынести. Люди о чём-то взволнованно говорят, кто-то плачет. На лицах тревога. Заходим к Быховским. Дверь в квартиру не закрыта. «Ой! Нина! Неужели это война? Как мы будем выбираться отсюда?» – Хана взволнованно ходит по квартире и постоянно спрашивает у меня одно и то же. Дед безучастно сидит у стола и смотрит в одну точку. «Собирайтесь! Идём в госпиталь! Всё будет хорошо!»
В городе уже много машин с военными. Отдельные группы солдат и гражданских без оружия строем идут в сторону порта. Нам по пути. Неоднократные попытки разузнать обстановку у военных были безуспешны.
На все вопросы к офицерам в дни обороны, главными из которых были: «Где наша авиация?» и «Почему нет поддержки с моря?» мы получали один и тот же ответ: «Город не сдадим, помощь идёт».
Через несколько часов мы были в госпитале. В приёмный покой уже поступили первые раненые, и я приступила к работе. Рядом работала бабушка! В первую мировую войну она была санитаркой. Никогда я ещё не видела столько боли и человеческих страданий! Учебник по военно-полевой хирургии показался мне азбукой. Работали сутками. Отдыхали там же.
Мы все ещё не могли поверить в случившееся…
Это какая-то нелепая ошибка! Всё происходящее было как страшный сон. В гарнизоне шли разговоры о том, что через несколько дней с моря придет помощь и этот ад закончится. Но не случилось…
Тот героический подъем, царивший тогда в армии – «и на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом» – предопределил судьбы миллионов людей – оккупация… Военная доктрина того времени предполагала ведение боевых действий на вражеской территории.
Целые армии попадали в окружение. Плен! Унижение! Смерть! А тех, кому удалось вырваться из окружения, ждали допросы, военно-полевые суды, штрафбаты, расстрел. Как должно было ответить на вопрос: «Почему все погибли, а ты вышел живой?»
Почему с моря не могла подойти помощь? Где была наша бомбардировочная авиация? Почему за семь дней она не могла нанести удар на подступах к Либаве? На пятый день обороны города стало ясно, что помощи не будет».
Как стало известно уже после войны, Ленинградский полк курсантов, шедших на прорыв, немцы «положили» где-то в Эстонии, а местный отряд, шедший из Риги на помощь гарнизону, после ожесточенных боёв под Айзпуте получил приказ отойти. Сколько их, таких отрядов, батальонов, полков «положили» по приграничным районам? Сколько их, безымянных героев, на нашей многострадальной Земле? И лежат они вечным укором русскому «авось» и вечной памятью матерей о своих детях!
Как стало известно из архивов, первые дни войны командование военно-морской базой (капитан первого ранга Клевенский М. С.) и 67-ая стрелковая дивизия (генерал Дедаев Н. А.) в подчинении 27-ой армии особого назначения получили три взаимоисключающих приказа. Это лишний раз подтверждает тот хаос, который творился в штабах армии.
ИЗ ИСТОРИИ ОБОРОНЫ ГОРОДА
О мужестве и хладнокровии защитников города и об отсутствии малейшего сомнения в скорой победе говорит появившееся 23 июня 1941 в Либавской газете «Коммунист» постановление о военном положении в городе с призывом ко всем гражданам поддерживать спокойствие, быть хладнокровными и соблюдать строгий революционный порядок. Все мобилизуются на защиту родины и обязанность каждого гражданина крепить оборонную мощь города. Могли ли жители гарнизона знать тогда о чём-то большем в этом наступившем информационном вакууме? Конечно же, нет.
Уже после войны, когда появилась документальная информация об этих трагических днях, мы узнаём все больше подробностей из истории героической обороны Либавы и о других событиях в первые часы войны. В дневнике жителя Лиепаи А. Зундманиса сделана следующая запись: «1-го июля после полудня приехал в Лиепаю. Встретил двух гробинчан… Мы видели места боев: сгоревшие и разбитые машины, ямы от снарядов, окопы, сгоревшие дома… Погибших красноармейцев и гражданских закапывают евреи… своих немцы закапывают сами… Вблизи несколько сгоревших немецких бронемашин…На самых главных улицах Лиепаи дома в развалинах…»
Всё это сегодня вырисовывается в одну огромную трагедию жителей и защитников города, подвиг которых увековечен в памятнике, стоящем на берегу канала и который сегодня (25 октября 2022) снесли! Страна, которая воюет с памятью и памятниками, не имеет будущего!
После завершения войны писатель, герой Советского Союза Смирнов С. С. в своей книге «Город под липами» подробно рассказал об этих героических и одновременно трагических для защитников города днях. Приезжал он и к нам в Кулдигу в 1950 году, когда собирал материал для этой книги и тогда же встретился с нашей семьей. Я помню эту встречу. Он долго беседовал с мамой и Николаем, задавал вопросы и всё записывал в блокнот. От него мы
узнали, что Аня Бойцова, которая кормила меня грудью в тюремной камере, живет в Калининграде со своей дочкой Светланой – моей молочной сестрой. Через год они приехали к нам в Кулдигу. Потом время опять развело нас.
ИЗ ИСТОРИИ ОБОРОНЫ ГОРОДА
24 ИЮНЯ 1941 ГОДА
Ранним утром 24-го июня город подвергся массированной бомбёжке.
С востока подходили немецкие воинские части. Им удалось захватить железнодорожные мастерские и окружить завод «Тосмаре». 24-го июня в гавань Либавы вернулась подводная лодка М-83, которая вела бой в районе Тосмаре, пока не израсходовала все снаряды. Под конец дня защитники Либавы6 провели контратаку и закрепились в районе старых фортов. Днём по приказу генерала Дедаева была предпринята контратака на посёлок Гробиня.
В документах 291-ой немецкой пехотной дивизии, относительно действий морского ударного противника батальона отмечалось: «…Из-за недостаточной выучки и отсутствия шанцевого инструмента батальон понёс существенные потери, и после гибели командира началась паника. Офицеры и солдаты обратились в бегство…»
Наступление немцев на город было назначено на 1.30 ночи 25-го июня. Атакующего врага вновь встретил шквальный огонь артиллерии.
В журнале боевых действий немецкой группы армии «Север» появляется запись: «Наступление 291-ой дивизии в районе Либавы приостановлено ввиду сильного сопротивления противника, поддерживаемого мощным огнём стационарных батарей и намеченого на 26.6.»
Во время рекогносцировки7 был тяжело ранен и вскоре умер генерал-майор Николай Дедаев.
К вечеру 25-го июня потенциал защитников был практически исчерпан. У береговых батарей оставалось по десять снарядов. Оборона Либавы вошла в историю Великой Отечественной войны как пример мужества и стойкости воинов и гражданского населения города. В 1977 году город Лиепая был награждён орденом «Октябрьской революции», хотя, как и город Брест, был представлен к званию города-героя. Историю обороны Бреста исследовал и написал писатель Смирнов С.С.
РАССКАЗЫВАЕТ МАМА
Прошли годы после тех страшных событий, а я так и не смогла смотреть фильмы про войну.
Город бомбили каждый день. Бомбёжки начинались утром в одно и то же время. Самолёты заходили со стороны моря, резко пикировали, сбрасывали бомбы на военные объекты и безнаказанно уходили. Немецкие лётчики были прекрасно осведомлены о расположении военных объектов города. Бомбы ложились точно в цели. Противовоздушная оборона была только в районе порта. Нарастающий вой падающих бомб, парализующий волю, я запомнила на всю жизнь.
Прошли годы после тех страшных событий, а я так и не смогла смотреть фильмы про войну. Выстрелы, свист падающих бомб сразу же возвращали меня в ад, который мы пережили. Об этом можно писать, рассказывать, но всю степень драматизма и психологическое состояние, в котором мы оказались, передать словами невозможно.
26-го июня вечером по госпиталю был отдан приказ готовить раненых к эвакуации. Вместе с ними предполагалась эвакуация гражданских и семей военно-служащих гарнизона.
ИЗ ИСТОРИИ ОБОРОНЫ ГОРОДА
26–27 ИЮНЯ 1941 ГОДА
26-го июня в 15.45 из штаба 27-ой армии была получен приказ: «…Не ожидая соединения с поддержкой, немедленным прорывом оставить Либаву и отойти на рубеж реки Лиелупе».
Комфлот Трибуц связался с наркомом флота адмиралом Кузнецовым и получил «добро» на эвакуацию. Всё, что нельзя увести было приказано уничтожить. Основные события по эвакуации раненых и семей военнослужащих гарнизона разворачивались в направлении посёлка Шкеде…
Из воспоминаний сержанта Н. Костромича: «На территории госпиталя находилась автоколонна из 40-ка автомашин и автобусов, мобилизованных в городе для перевозки раненых. Здесь же находились семьи военнослужащих. К вечеру 27-го июня часть машин с ранеными прорвалась из города на восток. В направлении Шкеде завязался затяжной бой. Немцы вызвали авиацию. Фашистские стервятники разбомбили колонну автомобилей, на которых ехали члены семей защитников города и раненые.
После нескольких атак мне пришлось с группой примерно в 150 человек солдат и матросов вернуться в военный городок. Место, где раньше стояла автоколонна, гитлеровцы подвергли бомбардировке. Вся колонна была превращена в дымящую груду. Кругом валялись детали автомашин, окровавленная одежда, бельё, кухонные принадлежности. Между ними лежали убитые женщины, старики и дети. Это было ужасное зрелище.
Увидев, что продвигаться вперёд невозможно, часть машин с ранеными повернула назад в лес и начала выжидать возможность прорыва. Но не случилось.
У автоколонны госпиталя не оставалось другого выхода, как вернуться на базу и сразу же приступить к оказанию врачебной помощи раненым. Колонна уменьшилась на семь машин».
Раненых, которых насчитывалось более тысячи человек, решили вывезти морем. Морем же эвакуировалось командование базой во главе с Клеменским. Суднo «Vienība» вышло из Либавы в пять утра в сопровождении трёх торпедных катеров. Около шести утра оно было атаковано немецкими самолётами и потоплено. Спаслось пятнадцать моряков. Вместе с судном был потоплен один катер, второй поврежден. Третий добрался до Риги.
В 10.00 после 20-минутной артподготовки начался прорыв из Либавы сухопутных частей двумя колонами. Одна пробивалась вдоль побережья на север, вторая – вдоль железной дороги и шоссе. Прорыв вдоль моря застал 506-ой полк немцев врасплох.
В журнале боевых действий 291-й пехотной дивизии констатировали: «Западнее озера Ташу артиллерия и зенитки полностью уничтожены».
Всего из Лиепаи удалось выйти примерно двум тысячам человек. Второй колонне повезло меньше. В районе Гробини 505-ый полк поддерживался 10-ым пулеметным батальоном. Прорывающиеся части встретил шквальный огонь немецких станковых пулемётов.
Командир курсантской роты В. А. Орлов позднее вспоминал, что направление прорыва было выбрано неудачно. Надо отметить, что прорыв обеспечивал бронепоезд, пробивавший дорогу нашим войскам.
На допросе в плену генерал-майор Благовещенский так описывал происходящее на Гробиньском шоссе. Из протокола допроса: «Дорога была забита бронемашинами, орудиями, грузовиками и обозом. Снаряд угодил в один из передних танков. Танк взорвался и поджег ещё несколько.
Возник жуткий хаос, когда начали рваться боекомплекты».
РАССКАЗЫВАЕТ МАМА
Никто не знал, в каком направлении нас повезут…
«Мне удалось настоять на том, что мы как медики, в сложившейся ситуации должны быть в госпитале. Я с Аней Бойцовой, вместе со всеми работниками госпиталя, проводила подготовку раненых к эвакуации. В этих работах принимали участие почти все члены семей военнослужащих, находящихся на территории госпиталя. На пятый день этого ада у многих пожилых начинались срывы, истерики. Столько крови и слёз я еще не видела. Психологически труднее всего было раненым, которые не могли самостоятельно передвигаться. Раненых отвозили в порт и грузили на пароход «Vienība».
Утром на площадку госпиталя стали прибывать машины и автобусы. Эвакуация провожалась всю ночь. В автобусы размещали раненых, которые не могли передвигаться сами. В бортовые машины на носилках грузили тяжелораненых.
Меня, как беременную, посадили в кабину грузовика, за рулём которого был местный житель из ополченцев. Благодаря ему мы и остались живы.
Никто не знал, в каком направлении нас повезут. Обратилась к водителю на языке жестов, начертив пальцем в воздухе знак вопроса и обозначив руками руль. Он, видимо, вопрос понял и ответил одним словом – Рига.
Аня Бойцова с трёхмесячной Светланой, моя мама и родители твоего отца разместились в кузове вместе с ранеными. Двигалась автоколонна медленно, часто останавливалась. Впереди были слышны взрывы, ружейная стрельба. Город к этому времени был практически окружён. Мы этого тогда ещё не знали. Впереди была неизвестность. Что мы чувствовали в эти минуты трудно передать словами! Страх оказаться в плену, страх оказаться раненой, страх потерять своих близких в этом кромешном аду. Расстояние между машинами по мере продвижения колонны увеличивалось. Такой была установка на случай бомбёжки.
В очередной раз автоколонна остановилась. Прошло минут двадцать. Движения вперёд не было. Со стороны моря послышался характерный гул авиамоторов и из-за облаков вывалились самолёты, которые шли прямо на нас. Мелькнула мысль: «Наши»! И в ту же секунду земля в нескольких десятках метров от нашей автомашины вздыбилась. Это рвались с интервалом в несколько секунд авиабомбы. Вслед за бомбами раздались пулемётные очереди. Пули вспахивали землю прямо у меня перед глазами.
Дальнейшие события помню как в тумане. Водитель резко свернул машину вправо, на просёлочную дорогу. За нами ехали ещё три машины. Через несколько минут мы оказались в лесу. Машины остановились на расстоянии нескольких десятков метров друг от друга. По звуку я понимала, что самолёты возвращаются на второй круг. Водители заглушили двигатели. Земля под ногами дрожала, затем наступила тишина. Самолёты улетели.
Надолго ли? Что делать? Возвращаться на главную дорогу?
Взвесив все за и против, старший по званию раненый офицер, принял решение – возвращаться. На беду наш грузовик никак не хотел заводиться. Решили раненых перегрузить на оставшихся два грузовика.
Я тогда была неверующая, но про себя только одно и повторяла: «Господи, помоги!»
И, как это бывает, грузовик завёлся. Машины развернулись и поехали в сторону главной дороги.
Проходят годы, но я эту дорогу не забуду никогда. Нет и не может быть прощения этим нелюдям – во веки веков.
Перед глазами открылась страшная картина. На обочине развороченной дороги догорали разбитые машины. Всюду в нелепых позах тела солдат, гражданских, детей, разбросанные вещи. Это всё, что осталось от автоколонны. В машине кому-то стало плохо, с кем-то случилась истерика. Проехать по этой дороге уже было невозможно. Какими-то окольными путями благодаря тому, что водитель был местный, наши машины благополучно вернулись в госпиталь.
На площадке перед госпиталем стояли грузовики. Это были машины, которым также как и нашим, не удалось прорваться из города. Раненых выгружали и опять размещали в госпитале. Там же разместили и нас. Заснуть в эту ночь никто не смог.
Ночь прошла без сна. К утру пришла очередная информация о том, что с железнодорожного вокзала поездом будут эвакуировать гражданских с детьми в сторону Риги. Это был шанс и не использовать его мы не могли. О том, что железнодорожное сообщение с Ригой было прервано уже 23-го июня мы, конечно, тогда не знали. Не знали мы и того, что пароход «Vienība» был атакован немцами с воздуха и потоплен в районе Акменьрагс. Из более чем тысячи раненых и экипажа в живых осталось пятнадцать человек».
ИЗ МАТЕРИАЛОВ ОБОРОНЫ ЛИБАВЫ
28 ИЮНЯ
К 28-му июня Либава была практически окружена. Части, которые не смогли прорваться, отступили в город. Шли ожесточённые уличные бои. Первое серьёзное сопротивление немцам оказали защитники города в районе парка Райниса. Силы были неравны, бойцы отступали. Большинство из них осталось там лежать навечно. Это были солдаты и матросы с затопленных и взорванных кораблей, с подводных лодок и бойцы народного ополчения. Набережная торгового канала была последней линей обороны защитников города.
Бои велись с вечера и до поздней ночи. Вскоре немцы ввели в действие орудия и миномёты. Пожары охватили всю набережную вдоль канала. Израсходовав весь боезапас, оставшиеся в живых стали отходить в сторону Барты.
28-го июня последовала ещё одна попытка прорыва. Частично она удалась. Поздно вечером колонна из 30 грузовиков прорвалась в южном направлении. Уличные бои в Либаве продолжались до позднего вечера. Отчаянное сопротивление оказывали те, которым не удалось прорваться. До последнего бойца оказывали сопротивление доты на побережье верфи.
В журнале боевых действий морского командования немцы отмечали: «…дот удаётся захватить после того, как в его амбразуры заливается и поджигается бензин. Но даже после этого выбежавший из дота противник перешёл в атаку и нанёс нам потери». Потери немцев составили 1609 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Также сбиты три самолёта. Потери с советской стороны неизвестны. Немецкими трофеями стали 659 винтовок, 98 станковых пулемётов, один эсминец, восемь подводных лодок, два торпедных катера и госпитальное судно.
РАССКАЗЫВАЕТ МАМА
В первые дни войны ещё была уверенность, что вот-вот этот кошмар кончится и подойдут наши.
«Шёл шестой день войны, а казалось, что прошла вечность. В редкие моменты тишины память уносила меня в те дни, когда мы с твоим отцом, весёлые и счастливые встречали наших родителей, как мы ходили и выбирали тебе пелёнки и распашонки, кроватку, коляску. Как мы радовались скорому появлению новой нарождающейся жизни! Твой отец так был уверен, что родится мальчик, что даже купил детскую железную дорогу!
Вспоминала тенистые дорожки приморского парка, дюны, в которых мы любили загорать, море, в котором мы купались уже в конце мая, шум прибоя, который был слышен в нашей квартире даже при закрытых окнах. Всё это стало неотъемлемой частью нашей жизни. Казалось, ничто не могло помешать нашему счастью.
Ранним утром 28-го июня две машины с семьями военнослужащих двинулись по горящей Либаве в сторону железнодорожного вокзала. Риск попасть под обстрел был велик, но мы понимали, что это последняя попытка вырваться из окружения. Город уже мало напоминал ту Либаву, которая нас встретила ещё несколько месяцев назад. Улицы, ведущие к вокзалу, лежали в дымящихся развалинах. Опалённая листва липовых аллей. От взрывной волны у некоторых домов сползли стены, и была видна вся домашняя утварь. Какая-то нереальность происходящего, какой-то театр абсурда, а мы его участники.
В одно мгновение мир перевернулся и стал огромной ареной смерти ни в чём не повинных людей. Приветливый приморский городок превратился для нас в смертельную ловушку. Под развалинами и от осколков бомб гибли мирные жители. Я прекрасно понимала, какая опасность грозит родителям твоего отца. Все были наслышаны об отношении фашистов к евреям. Понимали это и они. Абрам Ефимович за эти дни постарел, осунулся. Сказались переживания, о которых можно было только догадываться. Большие еврейские глаза, всегда грустные, смотрели на меня с немым вопросом. В них было всё…
Хана постоянно плакала. Её, красивую, всегда улыбающуюся, жизнерадостную, сейчас было не узнать. Даже самый замысловатый сюжет жизненной драмы не мог бы предположить такого сценария развития событий.
Машины двигались по городу медленно, объезжая развалины и через некоторое время мы благополучно подъехали к вокзалу. С собой взяли самое необходимое. За прошедшие несколько дней мне стало понятно, насколько «условна» жизнь и вещизм в ней. В послевоенной жизни минимализм в быту в нашей семье стал правилом! А ты, наверное, и не догадывался». (Уж не поэтому ли я никогда не привязывался к вещам и без сожаления прощался с ними, даже с очень большими, как шутили мои близкие.)
«На привокзальной площади пусто. Слышна стрельба. Впечатление такое, что город окружён со всех сторон. Водители машин спешат. Быстро высаживаемся и идём в здание вокзала. Пытаюсь разыскать кого-то из работников, чтобы узнать, когда будут вагоны на Ригу.
Несколько вооруженных угрюмых мужчин проходят мимо нас. Пытаюсь спросить. Ответа нет. Усталые, небритые лица, злые глаза.
В отдалении на путях стоят вагоны. На параллельных путях под парами стоит паровоз. Надо сказать, что в этой группе гражданских мы с Аней были единственными военными. Идём к паровозу. Возле него двое мужчин с винтовками разговаривают между собой по-латышски. На нас смотрят с откровенной неприязнью. Вспоминаю несколько слов из школьного немецкого. «Lokomotive nach Riga?»
В ответ презрительное: «Nain!»
Начинаем понимать, что что-то пошло не так, и быстро возвращаемся в здание вокзала. Потом уже неоднократно пытались вспомнить, откуда пришла эта ложная информация о возможной эвакуации по железной дороге. Совершенно очевидно и понятно, что в том нечеловеческом аду, в котором мы находились, единственной мыслью у всех было – спастись. Все понимали, что может ожидать членов семей военнослужащих в чужой стране. С каждым прожитым часом надежды на спасение таяли.
Связь в городе уже давно отсутствовала. Удостовериться в правдивости информации и деталях тогда было нереально. Мы цеплялись за любую возможность вырваться из осаждённого города, понимая, что здесь нас ждёт позорный плен, бесчестие, смерть.
Прошло несколько часов с момента приезда на вокзал. Все молчали, боясь услышать правду – никакой эвакуации не будет! Возвращаться в госпиталь пешком под обстрелом никто не решился. Нас было человек сорок, все члены семей военнослужащих. Между собой не все были знакомы. Надо было что-то предпринимать».
Моя мама, у которой за плечами был опыт первой мировой войны, предложила не покидать здание вокзала. Здание крепкое и защищает от пуль и осколков.
«Наступал вечер. Шум боя то затихал, то разрастался с новой силой. К вечеру установилась относительная тишина, лишь где-то в отдалении были слышны отдельные взрывы и винтовочные выстрелы. Несколько человек, несмотря на опасную ситуацию, приняли решение уйти с вокзала. Судьба их неизвестна. В зале ожидания вокзала нас оставалось около тридцати человек. Это были жены младших офицеров, их родители и дети».
ИЗ МАТЕРИАЛОВ ИСТОРИИ ОБОРОНЫ ГОРОДА
В первые дни оккупации Либавы по доносу были расстреляны тысячи военнослужащих и рабочих из отрядов самообороны. Первые расстрелы евреев происходили в парке Райниса. За семь дней обороны Либавы было разрушено полностью сто пятьдесят домов и около пятисот повреждены. За годы оккупации с особой циничностью были расстреляны 19 000 жителей и военнослужащих, из них 6000 евреев. До войны в Латвии жило 90 тысяч евреев.
Более 70 тысяч было уничтожено.
Немец, улыбаясь, ткнул пистолетом в живот…
«Ночь была тревожной и бессонной. Мы расположились в помещении вокзала, кто как сумел. Для детей из имеющейся одежды устроили что-то наподобие матраса. Мучала неизвестность.
Еще с вечера заметили, что вокруг здания вокзала стали появляться гражданские вооружённые люди. Вели себя они странно. К нам никто из них не подходил. И лишь потом мы поняли, что это были местные националисты – «пятая колонна». Ночь прошла в тревожном ожидании. Наступило утро и вместе с ним необычайная тишина. Было как-то странно после недели беспрерывных взрывов и выстрелов слышать тишину!
Наши попытки выйти из здания вокзала пресекались вооружёнными людьми. Стало понятно, что мы в ловушке и город уже в руках у немцев. Готовились к худшему.
Время даже не тянулось, оно застыло. Я помню это гнетущее чувство страха, неизвестности и ожидания. Через несколько часов послышался треск мотоциклетных двигателей. Через окно я увидела, как к вокзалу подъехали мотоциклисты. Держаться! На провокационные действия фашистов не отвечать! Не давать им повода! Тогда я ещё не знала и не предполагала, на какие зверства способны люди в военной форме. В здание вокзала вошли немцы, вместе с ними несколько гражданских, среди которых оказался переводчик, которого я ещё вчера видела в госпитале. Всем приказали выйти на привокзальную площадь и построиться. Вокруг площади мотоциклы с пулемётами. Всё происходящее казалось каким-то кошмарным сном. Всё это мы видели в довоенных фильмах и кинохронике. И вот теперь мы…! И это не кино…
Прозвучала команда построиться. Переводчик переводил. Несколько гражданских и немецкий офицер, поигрывая пистолетом, шли мимо строя. Что он хотел увидеть в глазах женщин, детей, пожилых людей? Ужас? Страх? Хотел почувствовать своё превосходство?
Это была первая встреча с врагом лицом к лицу. Не так мы себе представляли это ещё несколько дней тому назад.
Гражданские шли рядом с офицером о чём-то переговариваясь между собой и внимательно всматриваясь в лица стоящих. Возле родителей твоего отца офицер остановился и жестом приказали им выйти из строя. Анечка с трехмесячной Светочкой стояла рядом со мной и моей мамой. Подойдя к нам, переводчик указал пальцем в нашу сторону и проговорил понятное на всех языках слово – офицерка! Немецкий офицер, улыбаясь, играючи ткнул пистолетом в живот: «Пу!» Я поседела. Что почувствовал ты в этот момент остаётся только догадываться! Так началась наша дорога длиною в четыре года в чужой стране. Дорога позора, слёз и бессилия! До твоего появления на этот взорванный белый свет оставалось двадцать семь дней».
Сегодня я ответил бы маме, что всегда испытываю ненависть к человеку с ружьем, который поднимает его против мирного человека! Давно пора его повернуть против того, кто заставляет, понуждает его к этому.
РАССКАЗЫВАЕТ МАМА
Я навсегда запомнила взгляд Ханы, полный ужаса и страха! Они смотрели на нас и прощались с нами…
«Ещё нескольких мужчин и женщин с детьми вывели из строя и присоединили к стоящим в стороне родителям твоего отца. Можно ли в полной мере предположить, что чувствовали они, понимая всю безысходность своего положения? Я навсегда запомнила взгляд Ханы, полный ужаса и страха! Они смотрели на нас и прощались с нами… Их тут же увели, и больше я их никогда не видела. Начиналась их страшная дорога в вечность».
Согласно существующим записям, бабушка Хана расстреляна 3 июля в парке Райниса, а 4 июля у городского маяка был расстрелян мой дед – Быховский Абрам Маркович. Место захоронения первых жертв геноцида в Лиепае точно неизвестно. По некоторым источникам их бросали в общую могилу друг на друга, которую копали евреи, становясь следующими жертвами. Происходило это в районе маяка и парка Райниса. Какая страшная и нелепая смерть! Я часто пытаюсь представить себе эти секунды их жизни под дулом автоматов!
Мои родные! Они приехали из Москвы, соблюдая еврейскую традицию, согласно которой было принято встречать своего первого внука, а встретили здесь свою мученическую смерть. Нет и не будет прощенья нелюдям! На Ливском кладбище установлена мемориальная доска, на которой увековечены фамилии евреев, погибших от рук фашистских палачей и латышских националистов. В их числе и мои родные.
ПО МАТЕРИАЛАМ КНИГИ «СМЕРТЬ ЕВРЕЕВ
ФОТОГРАФИИ» ФРАНЦУЗСКОГО ИСТОРИКА
НАДИН ФРЕСКО
В Либау евреев начинают уничтожать 29 июня, в тот день, когда вермахт вошел в город. Их расстреливают в городском парке, рядом с маяком, в рыбацком порту и в Шкеде, в 12 километрах к северу от Либау, где до войны был полигон латышской армии… До войны в Либау проживало 8000 евреев. Комендант Либау фрегатен-капитан Ганс Кавельмахер просит «для оперативного решения еврейского вопроса около ста эсэсовцев и пятьдесят представителей общеполицейских частей. [..]
Исходя из количества имеющихся в распоряжении эсэсовцев, решение еврейского вопроса может занять около года, что недопустимо…»
Хорошо, что убийцы есть под рукой, в Риге. Отряд под командованием Арайса. Действие этого отряда были хорошо организовано. Приблизительно сорок вооруженных мужчин передвигались в рижском муниципальном автобусе синего цвета. Синий автобус отряда Арайса видели повсюду в Латвии. В переписи 1935 года евреев насчитывалось 93 000 тысячи и лишь 7000 проживали в селах. Из 21 000 евреев, проживавших в небольших населенных пунктах, 15 000 были убиты отрядом Арайса.
Итак, 22 июля 1941 года местный командир Кriegsmarine просит своего начальника, находящегося в Киле, найти ему убийц, и отряд Арайса незамедлительно отправляется в Либау, и уже 27 июля командир посылает в Киль новую телеграмму: «Еврейский вопрос в Либау по большей части решен отрядом СС, прибывшим из Риги, уничтожено 1100 евреев – мужчин. Отряд СС отбыл. Для завершения задания необходимо оставить на месте отряд СС из Либау».
Отряд СС остался на месте в Либау. В сентябре к отряду присоединились латышская рота при СД. В ее состав входит около тридцати мужчин, и с этого момента они становятся одними из самых активных убийц. По сравнению с июлем, расправы происходят реже. Евреев – мужчин оставшихся в живых всё меньше. Их убивают десятками.
К зиме из Риги приходит команда увеличить эффективность. И её увеличили. За три дня – 15, 16 и 17 декабря 1941 года немцы и латыши убили около 27 000 евреев, то есть, половину остававшихся в живых Либау на тот момент.
Это было так. На четвертой странице «Kurzemes Vārds» в субботу 13 декабря появляется объявление на немецком и латышском языках: «Евреям запрещается покидать свои квартиры в понедельник 15 декабря 1941 года и во вторник 16 декабря 1941 года. 12 декабря 1941 года. Штандартенфюрер СС и полиции Либау, Др. Дитрих».
Латышские полицейские начинают облавы на еврейские семьи в ночь с субботы на воскресенье по месту жительства и отправляют их в «транзитный пункт» женскую тюрьму. Темп увеличивается на следующий день. Уже с четырех часов утра целые колонны еврейских жителей – стариков, инвалидов, беременных женщин и матерей с грудными детьми, были выведены из своих домов и загнаны в тюрьму.8