Игорь Чиркунов
Выживальщик
– Слышь, вы что, глухие? Ну-ка отвалите назад на десять шагов! – молодчик передернул затвор. При этом из окна выбрасывателя выскочил ранее уже досланный патрон. Небольшой красный цилиндрик глухо подпрыгнул на плитке и покатился по ступенькам под ноги приближающимся людям.
– Баран… – сквозь зубы негромко выругался военный.
На «дружинника» не обратили внимания.
– Парни, пропустите нас, Христом-богом молю, нам бы только водицы взять. У вас ее там много, а у нас семьи от жажды мучатся.
Первые ряды перевалили через верхнюю ступеньку. Громкие выкрики почти прекратились, негромкий ропот набирал силу. Толпа гудела, наэлектризовываясь, противостоящая ей троица отступала к стеклянным дверям.
– Уходите внутрь, пацаны, и двери закрывайте, – буквально прошептал державшийся рядом крепыш и покачал головой.
Он, Артём и военный по-прежнему оставались позади основной массы людей, продвинувшись за это время всего на несколько шагов. Сашка как-то незаметно растворился в толпе впереди. Но охранники, уже вжавшиеся спиной в стеклянную стену, также продолжали кто криками, кто просьбами отгонять надвигающуюся толпу. Только что их разделяла пара метров. Незаметный миг, и не больше шага. И вот толпа начала давить на парней, вставших плечом к плечу в проеме так и не закрытых стеклянных дверей. Один «дружинник», держа ружье двумя руками, отжимал им напиравших. Второй отталкивал людей голыми руками. Молодой чоповец, прижав ружье к себе, как щит, встречал толпу грудью.
Вдруг толпа качнулась вперед и просто смела стоящих в проходе. В дверях мгновенно возникла давка, раздались крики и ругань. Наконец вся масса начала вливаться в двери. Зазвенела разбившаяся витрина, звон перекрыли крики боли, но ничего не могло остановить народ. Как сквозь рухнувшую плотину, людская масса вливалась внутрь «Звездного», растекалась в фойе и исчезала в темноте громады торгового комплекса.
– Д-а-а… дела-а, – протянул крепыш, – я внутрь не пойду. Там сейчас такая бойня начнется.
– Идиоты, – согласно кивнул военный, – они и сами ноги попереламывают, и продукты по большей части побьют, пораскидывают. А еще, я думаю, сегодня ночью на улицу лучше не выходить. Пока запасы алкоголя у народа не кончатся.
Развернулся и пошел от «Звездного». Крепыш сплюнул, выматерился и тоже отправился восвояси. Артём, движимый любопытством, поднялся на крыльцо. В двери продолжали забегать опоздавшие к началу погрома. Внутри в темноте метались смутные тени, изредка мелькали огоньки фонариков и зажигалок. Где-то бабахнул выстрел.
Один из «дружинников», который безоружный, тяжело дыша, подполз к рамке металлодетектора, стоящего против входных дверей чуть в глубине холла, и облокотился в изнеможении. Кожаная куртка разорвана и залита кровью, лицо превратилось в кровавую маску. Артём не поручился бы за его ребра и внутренние органы, но парень жив, конечности целы, сильных кровотечений незаметно.
Рядом с входом лежал мертвый молодой чоповец. Видно, что по нему пробежалась толпа. Внутри бабахнул еще один выстрел. Артём постоял немного в оцепенении, подошел к мертвому чоповцу и опустился рядом с ним на корточки. Мимо, озираясь на них, забегали внутрь ТЦ все новые и новые люди. Некоторые тащили с собой большие клеенчатые сумки или рюкзаки. Тёма вздохнул, закрыл мертвые, такие наивно-удивленные глаза молодого охранника.
– Вот ты где, я тебя обыскался! Что тут у вас… Вот черт!
Артём обернулся. За спиной стоял Миха, переводя ошарашенный взгляд с мертвеца на раненого «дружинника».
– Не, ну погромы в магазах я видел, но чтоб до такого, – шумно выдохнул, покачал головой, – совсем озверел народ. Надеюсь, ты туда не собираешься?
– Я что, совсем на голову больной?
– Тогда пойдем домой.
– Нашел Кирилла? – спросил Артём, когда они уже не спеша шагали к дому.
– Нашел, – без энтузиазма ответил Мишаня, – он только матерится. Говорит, слова вставить не дали.
– Если честно, Мих, я почему-то так и думал. Сейчас наверху такая грызня пойдет, только держись. Зубы как у волка нужны и полное отсутствие совести. А твой Кирилл не такой.
Помолчал, потом хмыкнул:
– Не, а Родионыч-то каков, видал? Энтузиаст хренов.
– Зря ты так на Родионыча.
– Что значит зря? Знаешь, кто опасней дурака? Дурак с инициативой! Вот наш Родионыч и есть инициативный придурок. Видел, чем его пожарная эпопея закончилась?
– Что есть, то есть, но он хоть за общее дело радеет, просто…
– Просто дурак, – закончил за Миху Артём.
– Ладно, чего ты на него взъелся? Кирилл его хочет как нашего человека у власти использовать. Меня или тебя он слушать, конечно, не станет, а вот Вячеславовича уважает. Так что не все еще потеряно.
– Слушай, Миха, – Артём остановился, схватил приятеля за рукав, – ты вот мне скажи: неужели нужен был всего один день, ну хорошо, сутки, чтоб народ так озверел?! Ведь если взять каждого по отдельности – большинство мухи не обидит. Побоится или пожалеет, неважно. Знаешь, я думал, что все эти россказни об озверевших толпах в постапокалипсисах – это художественное преувеличение, ну чтоб картинку пострашнее изобразить. Но тут!
Мишаня тоже остановился, посмотрел иронично:
– Знаешь, у нас на работе периодически проводили тренинги. Считается, что торговый представитель без этого не сможет быть успешным. Пичкали всяческой техникой продаж, работой с возражениями. По-моему, так просто бабки отмывали. Но иногда попадались грамотные ведущие. И вот как-то раз в перерыве мы трепались о разном, и кто-то спросил: как так происходит, что люди буквально переобуваются в прыжке.
– Чего-чего?
– Меняют свое мнение, – уточнил Миха.
– И при чем тут это?
– Ща поясню. Вот смотри, стоишь ты на платформе, ждешь электричку, собралась толпа. Подъезжает поезд, уже забитый. Ты начинаешь в него ломиться вместе со всеми. А дальше, как говорится, следите за руками: вот ты еще на платформе. Впереди тебя какие-то счастливчики перешагнули порог и уже в вагоне, а ты еще снаружи. Ты ощущаешь себя частью тех людей, что еще стоят на платформе, вы вместе орете внутрь: «А ну не стойте в дверях, из тамбура проходите в вагон, всем надо ехать!» Ты вместе с теми, кто снаружи, ненавидишь тех, кто уже влез. За то, что они не хотят немного сдвинуться, что они уедут, а вы еще рискуете остаться… – Мишка сделал паузу. – Но вот ты делаешь шаг через порог. И что? Миг, и ты уже ненавидишь тех, кто толкает тебя в спину, с кем еще мгновение назад был готов разорвать тех, кто внутри! Ты уже в лагере вошедших, и ты вместе с другими вошедшими орешь назад: «Куда прете?! Через десять минут следующая электричка!»
Артём расхохотался:
– Да уж, точно!
– Точно, – подтвердил Миха, с лица которого вдруг пропала вся веселость. – А чему же ты тогда удивляешься? Люди они и в Африке люди. Еще вчера милые попутчики, с которыми ты ожидал электричку под названием «завтра». Но что-то случилось, и до людей доходит, что в завтра они могут не уехать!
– Слушай, но не из-за какой-то воды и продуктов! Я бы понял, если это действительно был какой-нибудь последний поезд или пароход. Не сел – не выжил. Но блин, мы в пустыне, что ли? У нас ручей под боком, чуть дальше река есть.
– Артём, – приятель посмотрел на него укоризненно, – это для тебя лес и столовая, и водопой, и постель, и не знаю что еще. Посмотри, ты многих видел идущими за водой?
– Следы попадались, да и встретилась пара человек с канистрами.
– Пара человек, – передразнил Миха, – вот их в этой толпе и не было. А остальные? Взять хоть твоего соседушку. Пошел он с тобой? Нет. Для большинства булки растут не на деревьях, а в магазине, и другого источника продуктов они не знают.
– Слушай, не утрируй. У нас половина жителей – дачники. Каждый знает, как растить картошку. У многих колодцы на участках. Чего они на свои дачи не побежали?
– Может, кто и побежал.
– Саня не побежал. А дача у него, между прочим, есть. Там, небось, в подвале соленья-варенья с прошлого года, но он будет здесь сидеть и пытаться вымутить что-то в торговом центре.
– Ну да, Саня это Саня, – Миха усмехнулся, – может, ему до дачи далеко. Впрочем, шут с ним, Артём, люди без воды сидели со вчерашнего утра, больше суток. Дни стоят жаркие, ты когда-нибудь испытывал жажду? Впрочем, о чем я, ты-то наверно ее специально тренировался терпеть. А вот для обычного человека жажда – это пытка. И еще непонятно, что будет завтра. Так что я народ понимаю. Удивительно, что еще вчера они «Звездный» не разнесли, терпели. Может, надеялись на что.
Дальше шли какое-то время молча, каждый в своих мыслях. Но когда показался дом, теперь уже Миха придержал Артёма за рукав.
– Слушай, Тёмыч, у твоей жены нет каких-нибудь ненужных шмоток?
– Найдутся, наверное, а что?
Сосед поморщился:
– Да та подруга… Ну которая у меня сейчас. У нее платьице – только по барам ходить, а ей, понимаешь, сейчас идти некуда. Видишь, как получилось.
Артём покачал головой:
– Пусть приходит, Светка что-нибудь подберет.
Рядом с подъездом встретили двух хмурых санитаров, несущих что-то на носилках, прикрытых смятой простыней. На простыне тут и там попадались бурые пятна.
Поднявшись на этаж, Артём лицом к лицу столкнулся с двумя мужчинами, как раз спускавшимися сверху. Увидев его, один из них, с папкой под мышкой, одетый как обычный гражданский – рубашка и джинсы, поинтересовался:
– День добрый, вы здесь живете?
Артём остановился, оглядел их, задержал взгляд на втором, одетом как врач или фельдшер скорой помощи.
– Да. А в чем дело?
– Поквартирный обход. Собираем сведения о пострадавших.
Гражданский показал какое-то удостоверение, Артём не вчитывался. Фельдшер в это время стучал в другие квартиры.
– В пятьдесят первой нет никого, можете не стучать. Хозяева на заработки уехали и появляются раз в полгода.
– Понятно, других соседей видели вчера-сегодня?
– Александра из пятьдесят второй сегодня у ТЦ видел, может, еще не вернулся. А вот Николаичей из пятидесятой что-то давно не встречал.
– А вы сами? Дома раненые, пострадавшие есть?
– Да вроде все, слава богу, живы-здоровы.
Щелкнул замок, в щелку двери высунулась любопытная мордашка.
– Свет, ты Николаичей последнее время видела?
– Не-а. Но они же тихие.
– Понятно. – Гражданский открыл папку, что-то пометил. – Значит, пятьдесят один пустует, в сорок девятой все о'кей, пятьдесят два, хм… подождем. Пятьдесят?
Посмотрел на фельдшера, тот снова загрохотал в дверь соседей.
– А кто, говорите, здесь живет?
– Пенсионеры, Валерия Николаевна и Мераб Николаевич.
– Вы их точно вчера и сегодня не видели?
Артём пожал плечами, переглянулся со Светкой. На лестнице послышались шаги и на площадку, тяжело дыша и хромая, поднялся Сашка. Плечо отдавливала здоровенная клеенчатая сумка. Глаз заплыл, губы разбиты, на лбу здоровенная шишка. Один рукав клетчатой рубашки отсутствует напрочь, брюки в какой-то пыли и грязи.
– Добрый день… о-о-о, где это вас так?
– Споткнулся, – хрипло выдохнул красный от натуги сосед.
– Вы аккуратнее, – посочувствовал гражданский. – Живете в пятьдесят второй?
– А что?
– Дома есть раненые или пострадавшие при взрыве?
– Не, у нас все хорошо.
Сашка поставил сумку, достал ключи, открыл дверь. Изнутри донеслось:
– Господи, Саша, что с тобой? А где мама?
Видимо, Сашкина жена караулила под дверью.
– Не знаю, мы разминулись…
Дверь захлопнулась, отсекая супругов Коровиных от собравшихся на лестнице.
– Так, здесь разобрались, – гражданский опять чего-то черкнул у себя в записях. – Ну-с, осталась эта квартира. Они точно перед взрывом никуда не уезжали? Может, на дачу?
Артём посмотрел на Светку.
– У них, кажется, нет дачи. Ну… – задумчиво потянула супруга, – по крайней мере, Евгения Николавна никогда про это не говорила.
– Понятно, – гражданский кивнул, – значит, надо взламывать. Алексеич, давай.
– Погодите, как взламывать? Может, они просто отошли куда? Сейчас им дверь сломаем, а они бац – и возвращаются.
– Ничего, тогда починим. Начинай.
Фельдшер скинул со спины небольшой рюкзачок и вытащил гвоздодер.
– Посторонитесь-ка. И не уходите, будете свидетелями.
– Понятыми?
– Да нам без разницы.
Хлипкая старая дверь долго не сопротивлялась. Фельдшер сделал приглашающий жест Артёму. За ними любопытным хвостом прошмыгнула Светка.
– Да уж, – хмыкнул вошедший первым гражданский, – отошли.
В большой комнате Артёму открылась удручающая картина. Все, что могло упасть, оказалось переломано и сверху засыпано осколками стекла, влетевшими внутрь комнаты: окна Николаичей выходили как раз в сторону центра. А посередине, на стареньком диване лежали под одеялом два тела. То, что дальше от окна, – пожилого мужчины. Он лежал на спине, белое почти под цвет подушки лицо излучало спокойствие. Только на лбу, ближе к правому виску, виднелся след от удара. На полу, как раз у изголовья, валялся макет атомной подводной лодки на тяжелой мраморной подставке. По мрамору змеилась золотом надпись: «Капитану первого ранга Георгадзе М. Н. от экипажа». Рядом труп пожилой женщины. Она пострадала больше, поскольку оказалась придавлена большим шифоньером.
– Дед явно сразу кончился, а вот бабка теплая, – констатировал гражданский, осмотрев стариков. – Его, видимо, при взрыве этой дурой огрело, он и отошел. А старуха просто не смогла сама выбраться из-под обломков. Ладно, смотреть больше не на что, Алексеич, засылай бригаду, надо жмуриков вынести, пока не запахли.
– Они не жмурики!
Все обернулись. Светка стояла, обняв себя руками, с побледневшим лицом и трясущимися губами.
– Извините, девушка, но такая у нас работа, – виновато проговорил фельдшер, – знаете, какая это по счету квартира только за сегодня? Лучше не знать. Поневоле очерствеешь.
– Простите, – Артёма разобрало любопытство, – а это чье распоряжение, нового комитета?
– Какой еще комитет? – удивился гражданский, пожав плечами. – Нет, стандартный регламент при подобной ЧС, чтоб исключить эпидемию. Вы же не хотите жить по соседству с разлагающимися покойниками? Лучше скажите, у них родственники есть? С кем потом связаться?
– У меня телефон их сына записан.
– Телефон? Хм, ну понятно, давайте хотя бы его. А сейчас пойдемте, – и он сделал приглашающий жест.
Над диваном в рамке висела фотография: молодой военный моряк держит под руку девушку в белом платье. Снизу подпись: «Вместе до самой смерти».
* * *
Потом пришлось долго успокаивать Светку. Она, проводившая дома больше времени, иногда заходила к старикам по-соседски. И, конечно, привязалась. Жгла мысль, что пока они завтракали и обедали, что-то обсуждали, вообще – жили простой обывательской жизнью, за тонкой стенкой умирал пожилой человек. Умирал медленно, придавленный тяжелым шкафом, не имея возможности освободиться, дотянуться до лекарств. Артём мягко уговаривал успокоиться, объяснял, что сейчас тысячи стариков, и не только стариков, а молодых, здоровых людей могут умирать вот так в своих квартирах – без помощи, без надежды; под завалами, которые некому разгребать; от сердечных приступов, – потому что вызвать скорую некому, да и не приедет она. Что младенец соседей тоже под большим вопросом, поскольку у Саниной жены нет молока, а смогут ли они готовить смесь в достаточных количествах? И что делать, когда она кончится?
Не помогало. Слезы после успокоительного кончились, оставив две дорожки на щеках, но эти глаза! И еще Светку колотило. Натурально, крупной дрожью, как в ознобе. Она сидела в углу, там, где раньше была их постель, обняв колени и уткнувшись в них подбородком. Артём пристроился рядом, обнял, гладил по спине и голове, то упрашивал, то пытался шутить. Светка отвечала односложно, дескать, все хорошо, и смотрела при этом полными боли глазами, не переставая трястись. Подождал минут пять. Потом десять. Светку не отпускало. Где-то у него была небольшая пластиковая бутылка с медицинским спиртом, дернулся было поискать, но потом задумался: можно ли спирт смешивать с успокоительным?
– Тёмочка, все в порядке, не беспокойся, пожалуйста, я сейчас посижу еще немного, и мы пойдем.
Да лучше бы она ревела! Бесплодные попытки успокоить супругу начали раздражать Артёма. Накопленное напряжение давало себя знать, и, столкнувшись с ситуацией, в которой оказался бессилен, он стал злиться. На себя за то, что не знает, как помочь жене, а еще за то, что никак не может решиться. На окружающих, теряющих человеческий облик, готовых рвать друг друга, лишь бы еще хоть на день вернуть привычное. На их тупость и нежелание видеть дальше своего носа. И даже на жену. А ведь он ни разу в жизни на нее голоса не повысил! Но если она будет так переживать по поводу каждого погибшего пенсионера, они никогда не выберутся из этого района, готового скатиться в ад гражданской войны за выживание.
Злость бурлила и требовала выхода. Он встал, подошел к стопке собранных вещей и взял чехол со спальным мешком. Не торопясь, сдерживая трясущиеся руки, чтоб не сорваться, вытащил его и бросил на пол. Потом присел перед женой, расцепил ей руки, развернул ее и уложил на подстеленный спальник. Светка безвольной куклой повиновалась. И эта покорность разозлила его еще больше. Видимо, что-то все же отразилось у него на лице, потому как в ее глазах мелькнуло удивление. Удивления добавилось, когда его рука рванула тонкую ткань домашнего платьица. Одежда полетела в угол. «К черту, – мелькнула мысль, – все равно эти тряпки с собой не потащу». Света не сопротивлялась, только изумление постепенно вытесняло из глаз боль и отчуждение. А потом она стала отвечать. Отвечать страстно, как раскручивающаяся пружина, у которой лопнул стопор. В спину вонзились ногти, и ничем не сдерживаемый крик эхом катался по комнате впервые за годы жизни в этой квартирке с «картонными» стенами.
Потом все закончилось. Саднила спина, на плече обнаружился след от укуса.
– Прости меня, Светик, я не знаю, что на меня нашло…
– Не извиняйся, пожалуйста.
Она взяла его голову в ладони, нежно поцеловала в губы.
– Знаешь, а мне даже понравилось, – грустно усмехнулась, поджав губы. – Вот ты и раскрыл свою маньячную натуру. И как я жила с тобой все это время?
Улыбнулась уже веселее.
– Платье вон мне разорвал…
Встала, накинула на себя какую-то рубашку из стопки, сложенной на полу, подошла к окну.
– Надеюсь, они не мучились, – проговорила после молчаливого недолгого созерцания улицы сквозь незаделанные щели между матрасом и оконной рамой. И Артём почему-то понял, что речь идет о ее родителях. Встал, как был, подошел сзади и заключил в объятия. Света развернулась в кольце его рук, обняла в ответ:
– Ну так что, муж, какое решение ты принял? Мы остаемся или уходим?
Ответить он не успел – в дверь снова постучали. Появилась мини-процессия: Миха с виноватой физиономией, подталкивающий перед собой невысокую черноволосую девушку, по виду вчерашнюю школьницу, одетую в уже несвежее короткое платьице с открытыми плечами. На ногах красовались старые домашние тапочки, протертые над большим пальцем правой ноги, явно ей большие. Девушка шла, чуть сгорбатившись, обнимая себя под локти скрещенными руками, уставившись в пол.
– Здрасте, – не поднимая головы, еле слышно выговорила гостья.
– Это Таня. А это Артём и его жена Света. Свет, Артём говорит, у тебя найдется что-нибудь запасное, Танюху приодеть? И, может, на ноги что-то, а то у нее та-а-кие шпильки.
Светка перевела вопросительный взгляд на мужа.
– Блин, Светик, не успел тебе сказать…
– Понятно, – перебила супруга, – так, Танюша, проходи, а вы, мужики, – брысь на кухню и посидите там. Артём, можешь пока чаю нам всем сделать.
– Ну что думаешь? – понизив голос, спросил Артём, когда за ними закрылась выжившая в катаклизме кухонная дверь.
– А чего тут думать? Это же не вещь. У меня пока поживет, а там видно будет.
Примерка затянулась, чай пришлось подогревать заново. Наконец все четверо собрались за восстановленным кухонным столом. Таня красовалась в немного великоватой футболке с диснеевским зайцем на груди. Розовые девчачьи брючки, название которых Артём так и не вспомнил, пришлись почти впору, только снизу понадобилось подвернуть. Пакет со стопкой других даров ждал в прихожей. Пожертвовала Светка и одни кроссовки, тоже слегка свободные.
– Велики не малы, – заявил Артём, – тебе в них не бегать.
– Раньше бегала, – погрустнела девушка, – я же легкой атлетикой занималась, даже за институт выступала.
– А, – протянул хозяин дома, – то-то, я вижу, ноги тренированные.
– Так, муж, – притворно нахмурилась Светлана, – ты что это чужие ноги разглядываешь? Миша, чего молчишь?
Мишаня тоже был не в своей тарелке, потому как отделался неопределенными звуками, видимо, должными выражать согласие с хозяйкой.
– Вы только не подумайте, что я какая-то легкомысленная, – внезапно проговорила девушка. – Я, если честно, и в баре-то первый раз была, мою первую зарплату отмечали! Знаете, как я долго ждала эту работу! У нас после выпуска уже все устроились, ну кто замуж не повыскакивал, конечно. А я сначала ждала этого места, потом три собеседования, проверка эсбэ, стажировка. И еще позавчера со мной, наконец, постоянный контракт подписали! Вот я на радостях и позволила девчонкам из отдела себя уговорить, – она покраснела и опять спрятала глаза, – а в баре Мишу встретила.
«Ну да, – подумал Артём, – ты и пить, наверно, еще не умеешь, а тут наш Мишаня. Как он умеет очаровывать, я разок сам видел. Мастер! Только не влюбись в него, девочка: парень он не гнилой, но постоянства я за ним не замечал. Потом страдать не придется, когда он тебя на другую юбку поменяет».
За столом раздался всхлип. Ушедший в свои мысли Артём встрепенулся, огляделся. Рыдала Татьяна. Старалась сдерживаться, но получалось плохо.
– Извините, – она попыталась промокнуть слезы салфеткой, – просто я сейчас подумала, что если бы не уехала с Мишей, то…
И всхлипнула уже громче.
– То сейчас бы уже ни о чем не беспокоилась, – мрачно пошутил Артём.
Жена сделала ему страшные глаза, привлекла девчонку, обняла, стала баюкать, как ребенка:
– Ничего, милая, теперь все будет хорошо. Миша парень хороший, он тебя не бросит.
Тот часто закивал, подтверждая. Теперь Светка строила гримасы Мишке, пытаясь что-то втолковать ему таким образом. Наконец он, видимо, понял, забрал девушку от Артёмовой жены в свои объятия, стал негромко наговаривать ей успокаивающие слова. Так и сидели некоторое время под Мишкино воркование, которое изредка перекрывалось характерными звуками, когда Артём прихлебывал из кружки.
Наконец всхлипывания стихли совсем. Мишка и Таня ушли.
* * *
Артём и Света обедали, когда с улицы донесся звук мотора и характерные металлические нотки усиленного громкоговорителем голоса. На секунду лицо Артёма осветило радостью, захотелось крикнуть: «А вот и спасатели! Я знал, что это просто локальная катастрофа. Наконец-то все закончится!» Но краткий миг счастья развеялся, как только зазвучало обращение:
– Внимание, граждане, к вам обращается военный комендант района капитан Гаврилов. С этого момента общественный порядок в районе обеспечивают вооруженные силы. Любые антиобщественные деяния будут немедленно пресекаться. Ввиду особого положения мародерство, насилие над гражданами, порча общественного имущества караются на месте. Появление на улицах с огнестрельным оружием – под запретом. Любые массовые выступления – под запретом.
Выступление повторялось, но звук затихал, удаляясь: видимо, мегафон был установлен на чем-то передвижном.
– Это что еще за новости?!
Артём откинул шторку, выглянул в окно. По проспекту неспешно двигались солдаты. Каски, бронежилеты, автоматы. Хвост колонны, которая постепенно скрылась за соседним домом.
– Хм, настоящая жизнь в городе начинается, когда в него входят гусары. Так, кажется, говорилось в одном фильме?
– Военные…
– Что?
– Там было «военные». Это выражение Козьмы Пруткова.
– Да? Вот не знал! – рассеянно проговорил Артём, садясь на место. – Действительно пришли военные, и чего от них ждать, я не знаю.
– Наверное, в первую очередь порядка? Ты же сам рассказывал, что у «Звездного» творилось.
– Это точно, – продолжая думать о чем-то своем, подтвердил Артём.
С армией у него были сложные отношения. В старших классах он относился к призыву как к неизбежному этапу свой жизни: не плохо и не хорошо, он просто наступит, и все. Так же неизбежно, как детство сменяется отрочеством, а там и взрослой жизнью, и надо быть слегка ненормальным, чтоб оттягивать или надеяться избежать.
Потом тяжело заболела мать, и ему дали отсрочку. Он не просил, но если само идет в руки, что ж отказываться? Другие искали ходы, лазейки, а тут пришло само. Когда мать умерла и оснований не служить не стало, про него, видимо, забыли в военкомате. Так бывает, а он и не стал проявлять инициативы. А потом он переехал, устроился на работу, да и возраст опять же. Хорошо идти служить, когда тебе восемнадцать, и совсем другое дело – в двадцать пять. «Дедушки», которые моложе тебя на шесть лет, сверстники лейтенанты… В итоге с армией Артём разминулся.
Окружающие к этому факту Артёмовой жизни относились по-разному. Одни восхищались: мол, красавчик, так и надо, нечего дурацкую лямку тянуть и впустую два года из жизни выбрасывать. Другие смотрели искоса: мол, откосил, не то что я, долг Родине отдавший с чистой совестью.
Тыканье «неслужением» откровенно злило. Особенно в один исторический период его жизни, когда работа в охране представлялась отличной альтернативой, а его завернули как раз по этой самой причине. Дело было летом, перспектив с другой работой не проглядывалось, Артём смотрел на собеседовавшего с ним молодого человека, высокомерно заявляющего, что человек, не прошедший службы в армии, просто не может претендовать на работу в их крутой охранной фирме: на его округлившееся брюшко, на одрябшие руки, намечающийся второй подбородок, – и был в шаге от предложения тому прогуляться вместе с ним до ближайших брусьев или турника.
И вот теперь Артём сидел и пытался понять, как появление военных может отразиться на его планах.
– Вот что, малыш, ты посмотри еще раз, что мы могли забыть. А я пока схожу, узнаю, что да как. И еще, – добавил после небольшой паузы, – пожалуй, одевайся потихоньку в лесное.
– Ты думаешь, что нам лучше уйти?
– Пока не знаю, но я помню, что говорил Влад: в случае глобальной катастрофы не верь воякам в чинах.
– Почему? Разве армия не для того, чтоб защищать мирное население?
– Армия, родная, чтоб защищать государство.
– А мирное население – это не государство?
– Как тебе сказать… Помнишь, я тебе рассказывал, как при кровопотере или сильном переохлаждении организм переключает кровообращение на малый круг? Логика простая, не хватает ресурсов – отключить от снабжения периферию: руки, ноги, и спасти мозг.
Посмотрел на жену, коснулся пальцами ее щеки, легонько тронул указательным кончик ее носа, печально улыбнулся:
– А мы с тобой не тянем на мозг нации. Я простой складской работяга, а с тобой все еще хуже – учитель музыки!
– Но ты же выживальщик! Ты умеешь выжить в лесу, а значит, и других сможешь этому научить!
– Знаешь, я и раньше сомневался, что толпе обывателей типа того же Санька будут интересны рассказы, как ориентироваться в лесу или как устроиться на ночлег там же при отсутствии снаряжения, – Артём поморщился, – ну а теперь военные. Разве им нужны познания гражданского специалиста? У них, наверно, и своих хватает.
А ведь Влад говаривал еще и такое: «Это психология военных, их так учат: гражданские – субстрат, из которого надо черпать ресурсы для армии. Те, кто бесполезен, – лишние рты, и чем больше их погибнет при первом ударе, тем легче будет спасать ценные для мобилизации кадры. С моей точки зрения это правильно. Будь моя воля, для всех этих диджеев, блогеров, псевдохудожников и прочей сволочи сделал бы отдельное бомбоубежище типа вип и все такое. Из которого бы никто не выбрался. Совершенно случайно».
Миху дома не застал: Татьяна сказала, что он ушел куда-то почти час назад и еще не возвращался. Пришлось идти одному. На район потихоньку опускались сумерки. Улицы, по-прежнему заваленные всяким мусором, пустынны. Дома, как взъерошенные приземистые крепыши, подозрительно осматривались глазницами окон, готовясь встречать уже вторую ночь новой жизни. Вдоль боковой стенки «Звездного» прогуливался солдат с автоматом. На крыльце – сдвоенный пост. Один из часовых проводил его долгим, внимательным взглядом, затянулся сигаретой, спрятанной в кулаке, и опять продолжил свой мерный ход неторопливого маятника.
Площадь перед школой преобразилась. В центре стояли БТР и армейский тентованный «Урал». Понятно теперь, чьи следы были на проспекте, отчетливо заметные на поваленных столбах. На крыльце школы скучал еще один постовой. На крыше двое солдат монтировали прожектор, еще несколько ставили мачту освещения возле техники.
Перед бэтээром вокруг низкого раскладного столика собралась группка военных. Один, видимо главный, отмечал что-то на расстеленной карте карандашом и негромко отдавал распоряжения. Окружавшие уточняли иногда, по-видимому, предлагали свои варианты. Главный, не перебивая, выслушивал и либо кивал «хорошо, сделаем так», либо оставлял свое решение, показывая недостатки в предлагаемом плане. От их неторопливой работы распространялась волна спокойствия и уверенности – чувства, казалось, уже позабытые, хотя не прошло и двух суток. А как будто вечность прошла!
Кроме военных, на площади находились и другие люди. Недостаточно, чтобы назвать толпой. Они кучковались по всему свободному пространству, оставив пустые ореолы вокруг техники и школьного крыльца. В подавляющем большинстве – мужчины всех возрастов, объединяло их одно – одежда. Даже не сама одежда, а ее цвет: доминировали олива и хаки.
Необычный вид. Артём, конечно, и сам большую часть времени был одет в оливу, но это сам. А сам себя, как правило, не видишь. А тут как будто попал на слет выживальщиков, туристов или военизированных формирований.
– Здоро́во!
Артём обернулся. Ему протягивал руку какой-то мужик: куртка, брюки – все та же олива, на ногах мощные трекинги. Рефлекторно ответил на крепкое рукопожатие, только потом узнав в подошедшем возрастного крепыша. На этот раз он был без очков.
– Что слышно в Датском королевстве?
– Что? А-а… Да я только подошел.
– Понятно… – Тот огляделся, направился к одним, к другим. Везде здоровался, негромко перебрасывался парой фраз. Минут через десять вернулся к Артёму.
– Говорят, что комендант – вон он, в центре – обещал через полчасика объявление сделать. Пока ничего не ясно.
Тут они заметили давешнего «военного», с которым были на дневном собрании, а потом наблюдали штурм «Звездного». Тот уверенно подошел к группе вокруг столика, достал из нагрудного кармана какое-то удостоверение, представился. Главный выслушал, что-то ответил, подкинув руку к козырьку кепки. «Военный» козырнул в ответ, протянул руку для рукопожатия. Ему представили окружающих, процедура повторилась.
