На окраине Гуляйполя, среди густых зарослей сирени, стояла одинокая, соломой крытая хатка. Туда и пришла утром босоногая компания под предводительством Нестора. Настя тоже увязалась за ними, но они ее прогнали, и она шла, отстав, сзади, и так же далеко остановилась, когда они направились к хатке.
Нестор мягко и ловко перепрыгнул через плетень, приблизился к окну, прикрытому ставнями, постучал. Никто не отозвался. Хотя вроде бы за стеклом мелькнула чья-то тень.
Затем стукнула задвижка, и на пороге встал Вольдемар Антони. Одну руку он почему-то держал за спиной.
– А мы до вас, – сказал Нестор.
– Да уж вижу, что не до пана Кернера. – Антони постарался сунуть за пояс наган, который держал в руке за спиной, но, перехватив взгляд Нестора, пояснил: – Так. На всякий случай… Проходите!
Гуськом один за другим они прошли через сени в просторную горницу. Комната была почти пуста: стол, дубовая лавка и самодельная этажерка из лозы у стены. На столе и на этажерке стопками высились книги.
– Ух ты! – восторженно выдохнул Нестор. – Тут их, мабуть, штук пьятдесят!
– Любите книги? – спросил Антони.
– У мене их мало. Про Грицька Нечая и ще ця… про превращение купцяа Пузанчикова в пуделя. – Нестор подошел к столу, дотронулся до одной из книг, медленно прочитал название: – Ис-то-рия… ин… ин-кви-зиции… Про шо це?
– Ну, это как люди мучают друг друга. За веру, за убеждения, просто за слова. Так мир устроен. Века проходят, а ничего не меняется… Ис-то-рия!
Присмиревшие мальчишки уселись на длинную лавку, пригладили волосы.
– Ну, излагайте! – сказал Антони.
– Та от… тоже в артисты хотять… Прыйшлы записаться.
Антони улыбнулся:
– В артисты? А зачем?
– Шоб, если надо буде, старым дидом прикинуться чи там дивчиной.
– Мгм… Пока только один артист нужен: вы, Нестор. Но… – Антони внимательно вгляделся в лица мальчишек, – …но помощники нам постоянно требуются. Особенно те, которые умеют держать язык за зубами.
– Я за ных можу поручиться! – запальчиво сказал Нестор. – За кажного. Не пидведуть.
– Ну, что ж… Серьезное поручительство.
– Так шо прикажете делать? – спросил Федосий. Ему не терпелось действовать.
– Прикажу… ждать. Понадобитесь, позову.
А на улице, неподалеку от калитки, сидела Настя, ждала. Коротая время, подбрасывала и ловила камешки, пересыпала из ладони в ладонь дорожную пыль…
Спустя несколько недель Нестор уже настолько освоился в театре, что, когда не было Антони, вместо него командовал рабочими. Знал все: когда и куда поставить ту или иную декорацию, когда во время спектакля зажечь факел и изобразить пожар, когда пальнуть в воздух из самодельного пугача, а то и из двух, словно за сценой идет яростный бой…
А сам тихонько репетировал роль Красной Шапочки.
И наконец он пришел, тот день, которого так ждал и так боялся Нестор. Еще с утра на сцене расставили разрисованные фанерные деревья, изображающие лес.
В зале собиралась детвора. Сквозь щелку в занавеси Нестор всматривался в лица. Мелькнула где-то там и Настя, которую он пригласил на пьесу еще за неделю. Когда они оставались одни, без приятелей, он не гнал ее от себя. Напротив, мальчишке были приятны ее восхищение и покорность. Вот уж будет благодарный зритель!
Ударили в кусок рельсы, висящей в кладовке, один раз… второй…
Руки Нестора затряслись, голос стал тонким и дребезжащим, лицо испуганным.
– Ну, что ты, парень? – заметив, что Нестора охватил страх, хлопнул его по плечу Антони. Он в пьесе изображал охотника. – Это ж все понарошку. А если до настоящего дела дойдет, тогда как?
И ушел, оставив Нестора одного.
Третий раз прозвенела рельса. Андрей Семенюта, стоявший на занавесе, весело поглядел на Нестора, подмигнул ему, подбодрил. Нестор улыбнулся в ответ и кивнул.
Пополз в стороны занавес…
По сцене шла дивчинка в красном капоре, с корзинкой в руках. В ней зрители с трудом могли узнать Нестора.
Навстречу Красной Шапочке двигалось нечто. При большой доле фантазии можно представить, что это Волк. Во всяком случае, на голове у артиста была волчья маска и сзади болталось серое мочало, которое следовало принимать за волчий хвост.
– Куды ты йдеш, Красна Шапочка? – сладким голосом спросил Волк.
– Иду… як це… ну, до бабушкы йду. От… – Нестор забыл текст и изо всех сил пытался его вспомнить. – В село йду.
– И несу бабушке пирожок, – шептал суфлер так, что слышал едва не весь зал. Но только не Нестор.
– Я и кажу, до бабушкы йду, – невпопад продолжал Нестор. – А шо?
– Скажи, Красна Шапочка, а шо там у тебе в корзинке?
– А шо там? – Нестор заглянул в корзину и вдруг вспомнил, что он должен играть и что говорить. – Мамка, значиться, пырогив напекла… з пасленом и абрикосами. Ну и цее… горшочок масла натопыла. И каже, отнесы, мол, до бабушки. А то помре стара з голоду. А мамка сама не може. Заболила, чи шо?..
…Тем временем у входа в театр сидели Лепетченки, Щусь, Калашник и Семка Каретников.
– Вам в театр? – спрашивали приближающихся к ним парней и девчат.
– Не, на репетицию.
– Ну, тоди вам туды, за угол. Пройдете по переулку, там вам покажуть, – направляли мальчишки.
…А на сцене несколько изменилась декорация. Фанерные деревья остались. Но посреди сцены возникли большая кровать и лавка. На кровати лежал накрытый лоскутным одеялом Волк, его живот высоко вздымался.
– Положи, внученька, пирожки поблыжче до мене, на лавку. И горшочок тут же поставь, – сказал Волк. – Шо там у тебе в горшочку?
– Масло.
– Масло?.. Ох!.. Так, як я люблю масло, його нихто так не любить.
Красная Шапочка стала выставлять все из корзинки и при этом внимательно присматривалась к Волку.
– Бабушка, бабушка, а шо це у вас таки здоровенни вуха?
– Ну як же! Шоб лучшее тебе слухать, дитя мое.
– А глаза у вас чого таки здоровенни, прям як пятакы?
– А шоб лучшее тебе бачить, дитя мое.
– Ну а зубы у вас, бабушка, чого таки велычезни?
– Зубы? – Волк перешел почти на шепот. – Зубы у мене, внучка, таки для того… – И громко закончил: —…шоб скорише тебе съесть, дитя мое!
Зал ахнул. Кто-то из детей во весь голос заплакал.
Волк вскочил с кровати и с видом злодея навис над Красной Шапочкой. Она в испуге попятилась.
И тут на сцене появились охотники с деревянными ружьями. Они схватили Волка за лапы, распотрошили его тряпичный живот. В этой суматохе в толпу охотников незаметно проскользнула актриса, играющая Бабушку. Она стала радостно плясать.
Связанного Волка охотники повели по сцене.
Заключительная сцена была режиссером не предусмотрена: Красная Шапочка неожиданно разбежалась и изо всей силы ударила носком сапога Волка промеж ног. Волк упал и стал совсем натурально корчиться от боли, кататься по полу и вопить:
– Куда ж ты бьешь, зараза! Ничо-о! Погодь! Я тоби, гад, це запомню!
Но никто, кроме участников спектакля, не слышал этих слов. Зал был убежден, что концовка спектакля так и задумывалась – и взорвался бурными аплодисментами…
А потом Нестор сидел на табурете перед зеркалом, тщательно стирая с лица грим и превращаясь из миловидной Красной Шапочки в хулиганистого подростка… Снял парик… Скорчил злую рожу, удивляясь своему изменению, которое произошло так быстро и чудесно.
За спиной Нестора колдовал перед треснутым зеркалом Антони, недавно на сцене изображавший охотника. Не оборачиваясь, он разговаривал с новоиспеченным артистом:
– Ну что, страшно было?
– Страшно! Люды перед тобой. Очи, очи! А ты як голый… Знаете, я раньше думав: артист – це так себе… А оказываеться, артист – це ого-го! У мене в голови так от страха заколодыло, шо вирыте, ни, як перед пулеметом.
– А вы перед пулеметом стояли?
– Ни. Но представляю.
– У нас сегодня еще и репетиция. Пойдете? Очень советую. Интересно будет.
– А шо за пьеса?
– Великолепная пьеса. Если хорошо отрепетировать, может получиться грандиозный спектакль.
– «Грандиозный» – це як?
– Ну… великий спектакль. Важнейший. Может, даже – мировой.
– Може, и для мене якая-то роль случайно найдеться?
– Вполне возможно! Даже наверняка! Не исключаю, что и главная. Жизнь, знаете, любит шутки шутить. – И Антони расхохотался. Потом окликнул Семенюту: – Андрей! Возьмем с собой нашу Красную Шапочку!
Все вместе они вышли во двор, где все еще никак не могла разойтись после пьесы детвора. Пошли по улице.
– А куда мы идем?
– В Союз бедных хлеборобов.
– Це шо? Вроде собрания?
– Вроде.
Свернули, пошли глухим переулком. Семенюта время от времени оглядывался по сторонам.
– Я був на одном таком. Кныжкы читалы. Тоска.
– Нет, тут другое. На таком ты не был.
Они вышли на самый конец Гуляйполя, направились к стоящей на отшибе хатке. На лавке возле хаты сидели девчатки. Пели. Должно быть, караулили, чтоб на собрание не прошел кто-то незваный. Скользнули взглядом по Семенюте, Антони. Узнали. Продолжили петь.
Ах, как гарно пели девчатки в предгрозовом девятьсот третьем!..
«Репетиция» проходила в этой же хатке. Посреди пустующей «залы» кроме стульев и колченогого стола ничего не было. Зажгли большую висячую керосиновую лампу. Она горела копотно и неровно.
Вечер был пасмурный, слякотный, окна уже стали черны. Публика в зале – все больше мужики и молодые парни. Покашливали. Кое-кто курил в кулак, кто-то тихо лузгал семечки, пряча шелуху в карман. Шапки засунуты под полы домотканых свиток, полушубков.
Нестор углядел здесь и своих друзей. Они тоже увидели его и жестами позвали. Но Семенюта, который усадил Нестора рядом с собой, сжал его руку и к компании не отпустил.
– …Мир возник из хаоса, то есть из беспорядка. – Антони начал неожиданно. Видимо, это было продолжение не сегодня начатой беседы. – Значит, хаос был когда-то присущ мирозданию. И мы должны вернуться к нему, чтобы создать затем свой, новый мир. Мир без унижения, без подчинения одного другому, мир без богатых и бедных…
Антони стоял «на сцене», но совсем близко от них. Над его головой коптила шестилинейка. При свете, падающем сверху, Антони и вовсе казался демоном: горбонос, смугл, худ, с огромными глазами, упрятанными в глубокие глазницы. Длинные вьющиеся волосы ниспадали на плечи, колебались при каждом движении головы.
– …«И последние будут первыми». Слова Писания верны. Только наше оружие – не смирение, – энергично говорил Антони. – Наше оружие – бомба. Пуля. Без крови не разрушить то, что власть именует «порядком». Кто нам мешает – подлежит безжалостному уничтожению.
– Вольдемар Антони, – не скрывая восхищения, прошептал Семенюта. – Говорит, як по книжке читает. За границей учился.
– Он шо, не наш? – спросил Нестор.
– Чех, кажется. Чи итальянець, точно не знаю.
– А говорыть почти як гуляйполець… А чого вин такый патлатый?
– Анархист. Настоящий, – тихо пояснил Семенюта. – Булы когдась в Италии таки люды.
– Шось чув. Чи в якийсь книжци читав. Розбойныки.
Семенюта усмехнулся:
– Глупости. Гарибальди и его товарищи боролись за свободу. Ще в самом начале, в юности, они далы клятву: не стричься, пока не ослободять Италию. Так же, должно быть, и анархисты…
Антони между тем, поглядев на беседующих, спустился со сцены, двинулся вдоль скамеек. Остановился возле Махно.
– Так, говорите, Нестор Иванович, страшно было?
– Сперва, в перви минуты, сыльно страшно, – признался Нестор. – А потом – ничого. Пообвык.
– Это всегда так! Сперва страшно, а потом ничего, привыкаем. – Антони двинулся дальше, продолжая начатую беседу. – Вот они там. – Он указал куда-то вверх. – Они поначалу не без страха грабили нас. А мы молчали. Привыкли! Грабят, а мы уже по привычке молчим. Боимся их, что ли?
– Та ни!
– Не боимся, – взметнулся десяток голосов.
– Но ведь молчим. И они уже абсолютно уверены, что мы и год, и десять, и сто лет будем молчать. Они абсолютно уверены, что установленный ими несправедливый, грабительский порядок будет существовать, пока на земле светит солнце. Судите сами, разве отдаст вам добровольно помещик землю? – Антони перешел на близкую всем собравшимся тему, и слушатели отвечали ему одобрительным гулом. – Разве заводчик отдаст вам созданный вашими же руками завод? Разве нефтяной король отдаст скважины? А ведь и земля, и ее недра дарованы Богом всем людям на земле. Всем поровну. Все богатства земли принадлежат вам… Но разве исправник поддержит вас, а не помещика? Разве попы пойдут за вас против пристава или жандарма?
Он смолк, дал им отшуметь. И когда стало немного тише, с задних рядов поднялся пожилой батрак Юхым Беба.
– Ты, товарыш, у всемирном масштаби очень понятно усё разъясныв, – обратился он к Антони. – А не можешь чуток попонятнее про нашу новую жизню в масштаби, скажем, того ж Гуляйполя? Якою она будет в светлом анархицком будущем?
– Это непростой вопрос. В двух словах не объяснить, – слегка подрастерялся Антони.
– Да чего там! – бросился на выручку товарищу Семенюта. – От ты, Юхым, счас як живеш? В говне. С головы до ног. А тогда будешь сплошь в золоте!
– Це ж як? Откудова ж його столько визьмется? – засомневался Юхым. – Золота.
– У царя отберем, у помещикив, капиталистив – и розделим. Шоб всем, значиться, поровну!
– А-а, ну, в общем, понятно, – согласился Юхым Беба и сел.
Закончил свой доклад Антонии как гвоздь в доску вколотил:
– Насчет будущего еще поговорим. Его нам на блюдечке не поднесут. Надо самим это самое будущее добывать! А для этого нужен огонь! Только огонь! Уничтожающий и очищающий!
Собрание кончилось, люди неспешно расходились. Антони вновь подошел к Нестору:
– Ну и как, Нестор Иванович?
– Та боже мой! Я про все це, бувало, думав. Не так складно, конечно. А вы – як по пысаному. И все – в точку! Все – в точку!
– Фамилия-то у вас какая? – спросил Антони.
– Махно.
– Звучная фамилия, – одобрительно произнес Антони. – Прямо как пуля! Мах-но!
Он подошел к окну, взял с подоконника какую-то книжечку, вернулся:
– Что читать вы умеете, Нестор Иванович, мы уже знаем.
– Не дуже. Кой-як.
Антони протянул Нестору тоненькую брошюрку:
– Рекомендую прочесть эту книжицу. Буквы здесь большие. Читается не без интереса. О Емельяне Пугачеве. Тут же и его манифест… Надеюсь, вам понравится.
– А манифест – це шо?
– Программа, можно сказать.
– Программа?
– Ну, размышления Пугачева о том, чего он хотел… его взгляды… Он ведь только притворялся, что из царей, а сам был настоящим мужиком, крестьянином. И о крестьянах много думал, как облегчить им жизнь.
Нестор взял в руки брошюрку, взвесил ее на ладони.
– Тонюсенька, – удовлетворенно сказал он. – Совладаю.
– Жа-лую вас, мо-их под… под-данных… зем-ля-ми, во-да-ми…
При свете тусклого каганца, в одном исподнем, Нестор сидел на лежанке и, медленно шевеля губами, читал по складам.
Григорий, завернувшись с головой в одеяло, спал.
– …Сви… свинцом и по-ро-хом, как вы же-лали. И пре… и пребывайте, как степ-ные зве-ри…
Какое-то время Нестор задумчиво смотрел перед собой, тихо повторил:
– И пребывайте, як степные звери… Грыць! – затормошил он брата. – Грицько! Ну, проснысь!
– Шо тоби? – сонным недовольным голосом спросил Григорий, высунув голову из-под одеяла.
– Послухай!
– Утром.
– Ты ж все равно вже проснувся. Слухай.
– Та читай уже! Только поскорише. Бо спать хочется.
– Слухай! Это ж сам Пугачев манифест напысав: «Жалую вас, моих подданных, землями, водами, лесом, жительством, травами, реками, рыбами, хлебом, законами, пашнями, телами, денежным жалованьем, свинцом и порохом, как вы желали. И пребывайте, как степные звери»!..
– Це як же – «як степные звери»? – не понял Григорий.
– Ну, в том смысле… будьте вольни, як степни звери. Ни царя над вами, ни пана, ни попа.
– И даже без царя? – удивился Григорий.
– И без царя.
– Як же тоди «як степни звери»? – возразил Григорий. – У зверив и то царь есть. Лев.
– Нема у зверив ни царив, ни власти. Нихто у ных ни над ким не властвуе, нихто никого не гнобить. От Пугачев и говорить: люды, жывить и вы, як степни звери: без царя, без пана, без попа. Здорово!
– Дочитаетесь! До тюрьмы! Без царя, без попа! Тьфу! – раздался из дальнего закутка голос матери. Она прошла к столу, погасила каганец. – Спить! Од такых разговорив одна дорога – в разбойныкы!
В хате было темно. Лишь тусклый свет лампадки освещал лик Богоматери. И тихо шептала молитву мать.
…На следующий день Нестор пришел к Антони. Постучал. Дождался, когда выйдет хозяин. Протянул книжечку:
– Ось. Спасыби. Прочитав.
– Так быстро?
– Хороша кныжка. Учытельна!
– Все хорошие книжки обязательно так и пишутся, чтоб человек чему-то учился, – сказал Антони.
– Я хотив у вас спросить, дядя… э-э… Вольдемар Генрихович.
– Называйте меня просто Вольдемаром. Можно Антони. Без «дядя».
– Не, так я не можу. Бо вы старши.
– Ну, это не принципиально. Так о чем вы хотели спросить?
– Скажить, не моглы б вы мени дать таке, як у вас… шоб за поясом… чи в кармани…
– Наган, что ли?
– Може, шо поломате. Я отремонтирую. Я умию.
Антони долго пристально смотрел на Нестора.
– А зачем?
– Ну, як прийде таке время, о яком вы рассказувалы… так шоб готовым буть… А пока шоб научиться. – И Нестор торопливо добавил: – Не, вы не подумайте. Я вас не пидведу. Де взяв и все таке – могила!
– Ну что ж… – задумчиво сказал Антони.
Он размышлял. Не мог сразу решиться. Но какие-то его мысли перевесили в пользу просьбы Нестора. Может, воспоминание о той ночи, когда Нестор спас его.
– Ну, что ж! Может, и найдется что-то по вашей руке.
Они прошли в сарай. Антони сбросил с дровней несколько досок, достал из подпола тяжелую жестяную коробку, открыл. В коробке лежали какие-то свертки.
Антони взял один, развернул промасленную тряпицу. Это был надежный армейский кольт.
– Это вам, пожалуй, подойдет. Поменьше, к сожалению, ничего нет… С собой не носите.
– Це й кози понятно, – послушно согласился Нестор. – На скилькы шагов може убыть?
– На сотню, без сомнения, – ответил Вольдемар. – Ствол, видите, длинный. Калибр сорок пять… Без дела в ход не пускайте… И любите! – В ответ на недоуменный взгляд Нестора пояснил: – Я имею в виду, конечно, оружие. Чистить. Смазывать! Холить и лелеять! Как невесту!.. Впрочем, у вас, кажется, еще нет невесты? Но будет! Обязательно будет!
И, откинув назад голову, Антони засмеялся.
Махно протянул руку.
– Э, нет! – покачал головой Антони. – Сначала разберем, соберем, изучим. Оружие – не игрушка, а инструмент. А то сразу: на сколько шагов?..
Они уселись рядышком, и Антони быстро и умело разобрал пистолет, разложил на столе в ряд все его детали.
– Теперь смотрите и запоминайте! – Вольдемар начал, как на занятии, собирать пистолет. Сперва брал в руки деталь, барабан или «собачку», подносил ее к глазам Нестора, вращал у него перед глазами, чтобы он легче ее запомнил, и лишь потом вставлял на полагающееся ей место. Так он проделал дважды или трижды. Потом попросил Нестора собрать. Хлопец почти безошибочно дважды собрал револьвер.
– Хорошо, – похвалил его Антони.
– Теперь бы пострелять, – попросил Нестор.
– Пострелять? Не здесь и не сегодня. Как-нибудь в степи. А лучше, конечно, в плавне.
Но жажда пострелять у Нестора была так велика, что уже на следующий день, когда собралась вся его ватага, он показал револьвер. Поначалу оружие передавали из рук в руки, восхищенно цокали языками, ахали от восторга.
А когда появился Андрей Семенюта, Нестор спросил у него:
– Сам-то ты стриляв из такого?
– Я и из пулемета стрелял.
– Може, постриляем?
– Лучше б за селом, – засомневался Андрей.
– Та тут и так край села, – сказал Нестор. – Кому мы нужни, и хто нам нужен!
– Ну, шмаляй!
Выстрел. Еще один.
Из старой покинутой скворечницы посыпалась труха, перья. Затем она и вовсе обрушилась на землю.
Во дворе собрались все друзья Нестора: братья Лепетченки, Федосий Щусь, Сашко Калашник, Семка Каретников, Лашкевич.
– Держи рукоять легко, пальцы снизу расслабь, – поучал Нестора Семенюта. – Дай стволу самому лечь на цель. Он пидскочит и снова вернеться… Куда будеш целыть?
Нестор поискал глазами, во что еще можно пострелять, но не увидел ничего подходящего. И вдруг заметил на соседском плетне глечики.
Разлетелся один глечик… второй… Верный глаз у Нестора.
– Ой, лышенько мое! – выскочила из хаты соседка. – Шо ж ты, паразит, добро переводыш! Антихрыст! – И набросилась на Семенюту: – А ты, бугай здоровый, чему дитей учишь?!
Вслед за матерью из хаты выбежала и Настя. Она смеялась.
Никто не слушал крик соседки. Нестор стрелял. Разлетелись еще два глечика. Лишь после этого он обернулся к соседке:
– Ты считай, тетка Дунька! Все до единого верну! Даже з приваром!.. Настя! – позвал разгоряченный стрельбой Нестор. – Есть в хати глечикы?
– Та есть трохи.
– Несы! Де пьють, там и льють!
Настя вынесла из хаты несколько глечиков.
– Настя, зараза! Убью! – запричитала мать. – Хай лучше вин в тебе стриляе! Хай йому чорты на тому свити…
Насте понравилась эта игра. Она повесила глечики на колки плетня.
– Одийды! – скомандовал Нестор.
Один за другим разлетелись и эти глечики.
Настя хохотала. Она совсем не боялась выстрелов. И глечиков ей было не жаль.
На следующий день они всей ватагой отправились на Соборную площадь, благо день был воскресный, ярмарочный.
Нестор, Щусь, Лепетченки, Калашник и Лашкевич шли по базару.
Базар был богатый, голосистый. Глаз не оторвать от рядов. Чем тут только не торговали! Даже тем, что здесь отродясь никогда не произрастало.
А ряды с салом и мясом! А молочные! А овощные! Дальше – свиной визг, гусиный гогот, куриный крик. Еще дальше…
Нет, должно быть, еще не родился тот художник, который бы сумел на холсте изобразить изобилие новороссийских ярмарок, их яркую сочность и праздничную красоту! А может, и холста такого еще не соткали, чтобы поместилось на нем столь сказочное богатство!
– А от макитры, товар нехитрый! А ще глечи только шо из печи, налывай хочь молоко, хочь квас – добра жизня буде у вас!..
– Стоп! – остановил друзей Нестор и сам встал как вкопанный. Глаза Лепетченков и Калашника проследовали за его взглядом. Там, чуть на отшибе, стояла легкая бричка-одноконка, доверху груженная горшками, глечиками, макитрами. Хозяин выкрикивал свои зазывалки. Лошади рядом не было – хозяин привязал её неподалеку под акацией, в тенечке…
– А як? – поняв все, спросил Иван Лепетченко.
– Шут його знае, – задумчиво ответил Нестор.
Стояли. Озабоченно глядели на воз с горшками. Размышляли.
– У кого деньги есть? – спросил Нестор.
– У нас – пятьдесят копийок, – ответил Сашко Лепетченко. – Мамка далы, шоб пшеныци курам купылы.
– Давай.
– А як же… – поколебался Сашко.
– Верну!.. Федос, Калашник!
Те отрицательно помотали головами.
– А ты, Тимош? – Нестор обратился к Лашкевичу. – Ты ж только вчора сизарей продав.
– Гроши мамка забралы.
– Вси?
– До копийкы.
Нестор дернул Лашкевича за штаны. Раздался мелодичный звон.
– Як свинья-копилка дзенькаешь, – обрадовался Щусь.
Лашкевич, вздыхая, достал из кармана несколько монет. Прежде чем отдать их Нестору, спросил:
– А процент буде?
– Буде, – уверил Нестор. – По шее!
В ладонь Нестора легла мелочь.
– Там же товару рублив на сто.
– Я поторгуюсь! – весело подмигнул Нестор. Он оторвался от компании и, пробиваясь сквозь базарную толпу, направился к бричке с горшками.
Друзья издали видели, как он подошел к пожилому крестьянину – владельцу посуды, вступил с ним в переговоры. Вот Нестор показал туда, где над широкой, призывно открытой дверью белела надпись «Корчма». Дедок некоторое время колебался, и Нестор горячо его уговаривал. Потом старик принял у Нестора деньги и направился к корчме. По пути он пару раз оглянулся, видимо, чувствовал какой-то подвох в предложении хлопца.
Лепетченки, Щусь, Калашник и Лашкевич, разгадав замысел Нестора, стали подтягиваться к бричке.
Едва дедок вошел в корчму, как они оказались рядом с приятелем.
Понимали друг друга без слов. Нестор, Щусь и Калашник взялись за оглобли, братья Лепетченки и Лашкевич толкнули бричку сзади. И она тронулась, легко покатилась…
Вот они уже свернули за угол, в узкий переулок. Ускорили ход. Перешли на бег.
– По траве! По траве! Шоб без слидов!
Бежали, хохотали.
– Як тоби удалось?
– За казенкой дидка послав. Сказав, шо мени по малолетству не продадуть. Пообищав и йому половину штофа за труды.
– Ну, артист!
Бежали. Гремели на ухабах горшки и макитры.
Сгрузили все добро в старой кузне. Прикрыли бурьяном. Пустую бричку толкнули с пригорка вниз…
Под вечер все четверо, груженные макитрами и глечиками, пришли во двор соседки.
– Позвольте вернуть долг, тетка Дунька!
– Де взяли? – сурово спросила соседка. – Чуже! Не визьму!
– Купылы! – успокоил ее Нестор.
– Брешете!
– Собака бреше! Забирайте. А то у мене патроны ще есть! Все перебью!
– Ну, грець з вами! Заносьте!
Занесли в хату, расставили на доливке возле печи. И вышли. Нестор задержался в двери.
– Тот дидок, шо горшки продавав, сказав, шо таку посуду лучше в темноте держать. Не так выгорае. Так вы их это… под припичок.
– Я так и знала, шо крадени! – всплеснула руками соседка.
– Куплени, шоб мене чорты на том свити… Рубь заплатылы!..
…Вечером при свете лампы Нестор в который раз разбирал кольт. Протирал каждую деталь. Любовался. Снова собирал.
Медленно и тщательно наполнил барабан патронами. Из гильз приметно выглядывали округлые головки пуль. Они были чуть срезаны.
Прицелился в заплаканное оконце, повел стволом дальше.
Положил на стол. Оглядел хату, стены, сволок с засушенными пучками травы – куда бы спрятать. Встал на лежанку и сунул револьвер за икону Богоматери…