Игорь Анатольевич Верещенский
Ангар, или Столетие ценою в рубль
Так я попытался подбодрить его. И – не дать сбежать, мало ли… Не скажу, что он был рад, но покорно за мной поплёлся.
2
Через сад мы пробрались к дому и вдоль него тихонько пошли к окну. Вблизи дом казался ещё больше, пахло от него сырым старым деревом и веяло холодком. Нервы мои веселились не на шутку. Дойдя до окна, оказалось, что достать его непросто.
– Здесь у неё кухня, – подтвердил Фёдор мои догадки.
– Вот и славно…
Я забрался на заваленку дома, достав до окна носом. Дёрнул раму – та и правда оказалась не заперта. Она отворилась с тихим шипением старых петлей, на меня слетела паутинка. Краска на раме вся облупилась. Внутри я почти ничего не видел, только край белой печи и потолок.
– Ну помогай! Встань ближе!
– Андрюх…
– Встань говорю, не тяни время!
Федька повиновался. Он встал рядом со стеной, а опёрся ботинком ему на плечо, подтянулся и влез внутрь.
– Стой на стрёме! Ни шагу отсюда! – Шепнул я ему и отправился изведывать новые пространства.
На кухне было тепло; видимо, печь истоплена. Это была здоровая русская печь. Из мебели – дощатый стол, лавки вместо стульев, деревянный резной буфет. У меня было впечатление, что я попал в музей «русская изба». У печки стояли чугунки и ухваты, сверху выглядывали убранные до зимы валенки… осторожно я пробрался в прихожую. Было абсолютно тихо, если не считать бешено колотящееся сердце. Но я любил это состояние и наслаждался им. Мне было страшно, но интерес пока преодолевал страх.
Дверей в доме, кроме входной, не было – проёмы прикрывали занавески. Одна только массивная дверь вела из прихожей в правую часть дома, и была она приоткрыта. Я пошёл туда, протиснулся в щель, опасаясь, что скрипнут петли. Там была просторная комната с одним всего окном, выходящим на туже сторону, что и кухонное, через которое я влез. А у другой стены стояла прикрытая подвешенным к потолку пологом кровать. Никогда я раньше не видел, чтобы в деревнях так делали… У окна стоял письменный стол и отодвинутый стул, на столе – только рамка с фото. На цыпочках я подобрался к ней – на фото какая-то девочка в простой одежде, фото очень старое, вроде даже чуть засвеченное… и подпись: «Маруська, 1905 год».
Тут меня как холодом окатило, страх начал пересиливать. А перед рамкой что-то лежало. Кругляшек. Я взял – это была монета. И тут – из-за полога послышался то ли хрип, то ли кашель… я попятился и уронил стул. Грохот бы такой, словно я опрокинул буфет с посудой – так тогда мне показалось! Опрометью я бросился назад. Из окна не вылез, а вылетел, упав в траву рядом с перепуганным Федькой. И побежал через сад к выходу, – он за мной.
– Валим отсюда!
Мы неслись по деревне как угорелые. Остановились только перед лесом, запыхавшись.
– Что ты видел? Что?? – посыпались вопросы.
– Сколько, говоришь, ей лет? – Едва выдавил я.
– Не знаю… очень много… а что? – Ответил Федька, напуганный кажется ещё больше меня.
Тут только я обнаружил, что в кулаке моём что-то зажато, твёрдое и теперь уже потное… раскрыв ладонь, я обнаружил там эту монету.
– Кажется, я… я украл у неё монету, – пролепетал я рассеянно.
Все ахнули, а Федьку аж затрясло:
– Что?! Что ты наделал?
– Ну… я здесь ни при чём! Я просто взял посмотреть, а потом… – сказать «испугался» я так и не смог, – потом убежал, забыв про неё. А что такого?
– Это… нельзя! Нельзя ничего брать из того дома! Ты должен вернуть её.
– Ну уж нет, я туда ни ногой!
Федька уже впадал в какой-то колотящий ступор:
– Она убьёт тебя! Найдёт и убьёт! Не носи монету в дом… спрячь, а лучше выброси… или… я видел её. Однажды я видел бабу Фросю. Мне не спалось, и я выглянул в окно – она прошла мимо дома сначала в одну сторону, потом обратно, и… как будто не шла, то есть не ступала, а двигалась над землёй, точно парила…
Он меня тогда, признаться, не на шутку напугал.
– А… ты можешь отца попросить, чтобы он вернул монету?
– Ты что! Он тогда меня убьёт… бегите отсюда! Вам лучше всем бежать!
Он уже повернул к дому.
– Подожди! – Закричал я вслед, – что это за монета? Федька! И там фотография…
Но он уже не слушал и улепётывал что было силы, махая нам рукой, чтобы и мы поторопились. Тут ещё и Глазастик порадовал:
– Кажется, кто-то мелькнул в окне того дома, – пропищал он, хотя дом бабы Фроси был едва виден отсюда.
Ну мы и понеслись – через лес, поле, мимо ангара в свою деревню. Сумерки уже клонились к ночи, и встававшие в лесах тени не добавляли отваги нашему детскому воображению. Однако я не мог принести эту монету в дом – она и правда точно жгла мне кулак.
– Бегите, я вас догоню! – Крикнул я и свернул к ангару.
– Ты куда? Эй, Андрюха!
– Бегите, я сказал! Сейчас буду.
Меня послушались. Я же подбежал к ангару, намереваясь спрятать там монету. Ничего более подходящего тогда в голову мне не пришло. Ангар возвышался тёмной, мрачной глыбой, а всё пространство внутри уже заполнила тьма. Я осмотрелся, но ничего особенного не увидел. Однако далеко не полез и засунул монету в ближайшем углу между балкой и обшивкой. И поспешил оттуда смыться.
3
Детство хорошо тем, что все страхи и предрассудки покидают нашу голову так же легко, как и попадают туда. Следующий день был солнечный и жаркий, один из перезревших августовских дней; и ночные страхи пропали так же легко, как тьма с восходом солнца. Я винил себя за то, что показался вчера трусом, поддался на провокацию, и потому хотел вести себя ещё более уверенно, более смело. Наивный выскочка!
– Ты сделал, что я тебе велел? – Спросил Федька, когда мы днём возвращались с озера. Сегодня он тоже был как бы в порядке, хотя и несколько удручён.
Я нехотя отвечал:
– Да. Спрятал монету.
– Спрятал? Лучше бы выбросил…
– А ты сказал родителям?
– Нет… – ответил он как-то напряжённо и больше ничего не сказал. Мне тоже не хотелось об этом говорить.
Надвигалась гроза. Мощная гроза после долгой жары. Край неба уже потемнел, и мы решили переждать непогоду у меня. Благо большая веранда позволяла это сделать.
Гром грохотал до вечера, и лишь в сумерках небо из грозно-синего стало просто серым. Дождик кончился, и от разогретой почвы и холодной воды деревню заволокло туманом. Мы сидели кругом на большом ковре на веранде и играли в карты, рассказывая при этом всякие страшные истории. Хотя, признаться, страшными они казались только вначале, а потом всем поднадоело. Федька сидел рядом со мной и почти всё время молчал. Мы и не просили его говорить – заладит опять про свою Маруську, больше-то ничего не знает, только настроение испортит…
– Так, народ! – Повелительно хлопнул я в ладоши. – Хватит чушь городить, да и не страшно ни фига уже. Есть одна идея у меня. Дождь кончился, так что сойдёт. Чтобы нам окончательно слухи Федькины рассеять, предлагаю сходить в ангар сейчас, то есть затемно. Но! Не всем сразу, а кому-то одному. Слабо?
Все испуганно на меня уставились.
– Тебе самому слабо, – выпалил Митька.
– Не слабо, вот увидишь, – продолжил я, насладившись произведённым эффектом. – А чтобы всё по чесноку, возьмём жребий.
Спичек не нашлось, и жребием послужили карты.
– Вот! Это будет билетом в ночь! – Заявил я, показывая всем червонную даму. Потом отсчитал карты по количеству ребят, перемешал и положил веером на ковёр. Все тупо на них уставились. – Ну, кто первый? Так и быть, я! Потом по часовой.
Я протянул руку, но тут Федька схватил меня за запястье:
– Нет! Не нужно!
– Да отвяжись ты! – я злобно вырвал руку. – Задолбали уже твои россказни. Не хочешь – проваливай!
И вытянул карту. Это была не червонная дама. Потом шла очередь Федьки. Я честно говоря думал, что он струсит, однако ж и он вытянул – резко, быстро, видно что через силу заставляя себя, но и ему повезло. Дальше тянул Митька – ему выпал бубновый король. Остались Маша и Глазастик, и соответственно всего две карты.
– Момент истины! – Произнёс я торжественно. – Сейчас мы всё узнаем. Ну, Машка, я верю в тебя!
Наступила тишина. Маша смотрела то на меня, то на карты; потом взяла, какое-то время на неё таращилась – я уже догадался – и повернула к нам. Червонная дама. Федька тут же подскочил:
– Маш, не ходи туда!
Теперь уже я схватил его за руку:
– Стой! Это ей решать. Никто ведь насильно не заставляет.
Маша смотрела на меня исподлобья. Я решил раззадорить её:
– У меня там спрятан подарок. За балкой, в переднем углу, где вилы стоят. Найдёшь – будет твой.
– А что это?
– Ну, так я тебе и сказал! И кроме того, если ты пойдёшь туда, ты станешь самой смелой девочкой из всех мне знакомых.
