Наталья Игнатова
Последнее небо
Май 1996. Казахстан
От идеи поехать на Балхаш Зина была не в восторге. Собирались-то в горы, на Иссык-Куль. Хотели устроить себе полноценный отдых – полазать по скалам, покупаться, позагорать вволю. А вместо этого поперлись зачем-то в степь. К заросшей камышами илистой луже.
Это все Глюк. Свихнулся на своей биологии. «Уникальное озеро! Тугаи! Вода соленая, вода пресная, одной рыбы тыщща видов…»
Ну приехали. И что? Лужа как лужа, большая только. В тугаях – это камыши так называются – кабаны бродят. По ночам орет кто-то ужасным голосом. Глюк сказал, что это лягушки орут. Ага! Как же! Так ему и поверили.
Парням-то что? Они как поняли, что здесь рыбачить можно, так лодку надули, удочки разобрали – и на весь белый свет им плевать.
Олька с Гулей вообще довольны. Они обе здешние, в смысле в степном каком-то городишке выросли, им на Балхаш съездить – все равно что на родине побывать.
В общем, всем хорошо, одной Зине плохо. И никому это не интересно. Даже Игорю. Кто бы мог подумать, что он окажется таким эгоистом?
На четвертую ночь, когда «лягушки» орали особенно громко, Зина устроила Игорю скандал. Шепотом. Потому что в соседних палатках все уже спали. Ругаться шепотом было как-то не очень интересно. Оба чувствовали себя глупо. Поэтому, поорав друг на друга с полчасика, успокоились и пошли купаться. В конце концов, пляж здесь был очень неплохой.
И первый выстрел услышали, когда были довольно далеко от берега.
А потом в лагере началось что-то непонятное.
Костер погас, и в темноте, с воды, было не разглядеть, что происходит. Но выстрелы грохали один за другим. Кто-то кричал. Метнулся по палаткам, по воде, ослепил на секунду и исчез яркий луч фонарика. Взревел было мотор Мишкиной тачки, но заглох.
Игорь уже плыл к берегу, и Зина поспешила следом, кричала:
– Подожди! Да подожди ты! Игорь, не надо туда. Не надо. Ты что, не видишь?..
Он молчал. Греб быстро и сильно, расстояние между ними все увеличивалось. Зина безнадежно отстала и почти перестала барахтаться, просто болталась в воде и боялась. Очень боялась.
Выстрелы смолкли. Крики тоже затихли.
Пляж обрывался довольно резко, уже метрах в пяти от берега было глубоко. Зина видела, как Игорь выметнулся из воды – его светлая кожа показалась мертвенно-белой. Он побежал к лагерю, шумно, с брызгами… Не добежал. С берега прыгнула чья-то тень. Игорь присел, что-то сделал, и ночь над озером снова закричала. Точнее, завизжала, тоненько, по-собачьи. Но все новые и новые смазанные силуэты бросались в воду. Игорь качнулся. Отступил на шаг. Еще на шаг. Потом упал.
Зина слышала громкий рык и редкие взлаивания, слышала, как плещется вода, может быть, слышала крик Игоря, а может быть, кричала сама.
Нет. Она не кричала. Если бы она издала хоть один звук, это, на берегу, заметило бы ее. А так…
Звери, собаки или волки, что-то делали с Игорем. Наверное, они его ели. Но не долго. Как по команде, подняли вдруг головы, прислушались к чему-то, и начали выбираться из воды. На берегу они отряхивались… собаки, наверное, это все-таки собаки… а потом, один за другим, убегали в темноту.
Зина пришла в себя около кострища. Она сидела на перевернутом ведре, дрожала от холода и плакала. Надо было идти к машине. Надо было уезжать отсюда. Но при мысли о том, что ключи где-то у Мишки, а сам Мишка… Зина видела его мельком… лежит рядом со своей поваленной палаткой, и лица у него нет, а вместо шеи – кровь и какие-то скользкие на вид трубочки…
Зина плакала.
Может быть, днем? Днем будет не так страшно.
Увидев совсем рядом, шагах в пяти от себя, два желтых огонька, она попробовала закричать. Но смогла лишь захрипеть тихо и беспомощно.
– Не плачь, – ласково сказал волк, – пойдем со мной.
И поднялся на ноги.
Человек. Господи, человек, а не волк! Просто он сидел на земле и смотрел на нее, уткнувшись подбородком в колени.
Зина разрыдалась, громко, с облегчением, и кинулась на шею к незнакомцу.
Человек! Живой человек. Не волк!
– Пойдем со мной, – повторил он, обнимая ее, – все будет хорошо.
И она поверила. И пошла рядом, держась за его руку. А волки скользили вокруг, бесшумные, страшные, иногда подбегали совсем близко. Но не трогали.
Не трогали.
Рассвет застал их уже в степи. Когда небо стало светлым, Он сказал:
– Отдыхаем.
И Зина как шла, так и села, прямо на пыльную траву. Где-то рядом журчал ручей. Маленький ручеек из тех, что очень скоро высохнут, умрут до следующей весны. Один из волков бросил к Его ногам какого-то мертвого зверька. Суслика, наверное, или сурка – Зина не знала. Глюк мог бы сказать точно.
Она вспомнила Глюка и опять хотела заплакать. Но почему-то не стала. Смотрела, как Он распарывает зверьку пушистое брюшко. Сдирает шкуру.
Руки в крови.
– Ешь.
Сырое мясо? Зина нерешительно смотрела на сочащийся кровью кусок, на торчащую из него розоватую кость. Разве это можно есть?
Он пожал плечами, но уговаривать не стал.
Волков было очень много. Кажется, они заполнили всю степь от горизонта до горизонта. И они уже не бегали вокруг – они тоже устраивались на отдых. Сразу пятеро огромных, мохнатых, пыльных подошли совсем близко. Улеглись вокруг Него.
Зина в первый раз увидела, как Он улыбнулся.
И судорожно вздохнула. За человеком, который умел так улыбаться, она пошла бы куда угодно. На край света. И пусть следом бегут волки, пусть хоть тигры идут – все равно.
– Кто ты? – спросила она.
Волки, услышав чужой голос, насторожили уши. Один зарычал. Но Он шепнул: «Тише, дети, тише». Поднял на нее глаза. Черные. Зрачки были вертикальными, но Зина не испугалась. Она не могла бояться Его.
– Ночью, – сказал Он, – а пока спи.
И Зина послушно заснула. Ей снилась Его улыбка.
А потом была ночь. Совсем другая, чем вчера. Было низкое небо, звезды у самой земли, был волчий вой. И был Он. Не человек. И не волк. Оборотень. Демон. Бог.
Они любили друг друга, и Зина кричала от счастья, и ночь вздохами эха повторяла ее крик.
А волки выли на звезды.
– Я люблю тебя! – хрипло прошептала она. Впервые в жизни произнесла эти слова искренне. Впервые в жизни сама поверила в них.
– Конечно. – Он улыбнулся. Совсем-совсем близко Его странные, прекрасные, нечеловеческие глаза. И белый, тускловатый блик на лезвии ножа. – Конечно.
Зина кричала еще долго. Очень долго. И волки слизывали ее кровь, растаскивали по земле внутренности, самый проворный в прыжке поймал сердце.
Это было последнее, что увидела Зина. Потом Он выколол ей глаза.
* * *
Отто Ландау привык быть лучшим. И отвыкать не собирался. Тем более неприятным оказалось узнать, что в лагерь прислали трех новичков, сумевших то, что у него так и не получилось.
Они закончили учебную часть досрочно. За три месяца вместо положенных пятнадцати. И ладно бы люди были, а то ведь – татары. Монголоиды. Невразумительное творение господа.
Если уж неприятности случаются, то от всей души, не мелочась и не пренебрегая деталями.
К самим татарам Отто неприязни не испытывал. В смысле с каждым из них по отдельности он вполне мог работать. Или общаться в свободное от работы время. Нормальные парни.
С Хайруллиным есть о чем поспорить – он журналист, профессиональный дилетант, с легкостью поддерживает разговор на любую тему и великолепно умеет делать вид, что понимает, о чем идет речь.
Из Галиуллина собеседник никакой, зато в работе напарника лучше не найти. Да и в бою Отто предпочел бы знать, что здоровенный плосколицый татарин где-нибудь поблизости. До настоящих боев, правда, еще не доходило, но в учебных Галиуллин стоил дорогого.
Рахматуллин – единственный, о ком трудно что-то сказать. Не только из этих троих единственный, а вообще в роте. Тихий он. Его так и зовут: Тихий. Говорят, со школы еще. Впрочем, водитель из него неплохой.
Дерьмо! Наверняка ведь, если бы не права четырех стихий, торчать косоглазым в учебной части положенные пятнадцать месяцев. Ничего больше у них за душой нет. Ну высшие образования еще. Однако таких в роте без малого четверть, а вот хороших водил ощутимо не хватает.
Четыре стихии – это серьезно: земля, вода, небо и космос. Конечно, речь не идет об управлении настоящими кораблями, но малые катера, посадочные модули, всякого рода вертолеты и грузовые болиды – запросто. В голове не укладывается, что в России этому учат детей. Школьников. Не укладывается, но вот они, недавние школьники.
Все русские – психи. Однако досадно, что в германских детских клубах по подготовке космического десанта программа исчерпывается землей и водой. Можно подумать, подростки лет в двенадцать не гоняют на отцовских болидах. Те подростки, у родителей которых есть болиды, разумеется.
А в учебных частях основной упор делают именно на управление техникой. Воздух и космос – пятнадцать месяцев воздуха и космоса. Немножко идеологии, физическая подготовка и полеты.
Обидно, в общем. Отто прекрасно знал, что, так же как и татары, мог закончить учебку досрочно. Отметка «харизма» в личном деле. Таких, как он, один на тысячу. Если бы не придирки сержанта… Кто-то с большим чувством юмора засунул Отто Ландау, ультраправого потомка трех поколений ультраправых, под командование черномазого инструктора. В том, что черный именно придирался, Отто не испытывал сомнений, хотя бы потому, что слышал однажды, как тот в приватной беседе заявил: «Я этого нациста вообще из армии вышибу. Вместе с его «харизмой».
Не вышиб. Но промурыжил полные пятнадцать месяцев, за время которых не раз вставал вопрос и об увольнении инструктора, и об отчислении курсанта. Вопрос так и не разрешился. Оба нужны были, каждый на своем месте. А ведь Ландау не был нацистом. Он и ультраправым-то, по большому счету, не был. Традиционно придерживался семейных правил, чтобы не сердить пожилого отца, не нервировать маму… Ну и потому что любому здравомыслящему человеку ясно: мир создан для белой расы. Именно белые люди, стремительные, неукротимые, удачливые, настоящие дети рыси с блестящими глазами, острыми зубами и хорошим аппетитом, в конечном итоге захватили Землю и уже протянули свои руки к другим планетам, бесконечно удаленным от хрупкой человеческой колыбели.
Насчет блестящих глаз и острых зубов – это были типично отцовские рассуждения. Что взять со старика? Он еще Вторую мировую помнил.
А в галерее имен героев-десантников были не только белые, факт есть факт, и с ним нужно считаться. Но почему? Почему азиаты?!
Не в том даже дело, что они оказались лучше. А в том, что – слабое звено. Не все, к сожалению, способны понять это сразу. В том, что троим новичкам в самом ближайшем будущем предстоит стать сержантами, Отто не сомневался. Сержанты. Возможно, командиры взводов…
Нельзя так. Потому что нельзя доверять азиатам человеческие жизни. У них другая система ценностей, другой менталитет. Первый же реальный бой докажет это, но тогда будет уже поздно.
А что делать? Земля свихнулась на идее всеобщего равенства. Женщины служат в космических войсках со времен начала освоения космоса. Командирами, полковниками, даже генералами становятся чернокожие, желтые, вообще люди какой-то невнятной раскраски – это тоже нормально. Что будет дальше? В ОВКС допустят инвалидов? Уродов? Слабоумных?
К этому все идет.
«Вы когда-то разинули пасть на кусочек Европы и подавились даже той крохой, которую смогли откусить, – насмешливо-утешающий голос Хайруллина, – а мы, мы создали империю, которая была больше всей Европы, мы покорили Азию, мы пришли к стенам ваших городов, как бешеный ветер ворвались в ваши дома, где вы, жирные, трусливые, отожравшиеся сурки, надеялись спрятаться от наших мечей и нашей свободы».
Отто даже не пытался спорить в таком ключе, потому что здесь не правы были оба. Татары происходили из булгар и лишь примазывались к монгольским завоеваниям, а Отто Ландау причастен был к поражению Третьего Рейха лишь постольку, поскольку его дед воевал во Второй мировой. Находились другие темы и другая почва для стычек, когда на словах, в дискуссионном клубе, когда на кулаках, в темноте спящей казармы. Но это все – баловство. Игрушки. Тренировочный лагерь – это детский сад с экстремальными условиями. Где-то сверху бдительные воспитатели, которые внимательно следят за происходящим в песочнице. А на Рапторе вся рота, все девяносто человек окажутся в окружении реальных опасностей. Там они будут зависеть друг от друга. И как поведут себя в тех условиях татары, евреи, китайцы, негры? Непонятные, ненадежные, неполноценные…
Из них получаются хорошие подчиненные. Вот пускай бы они подчиненными и оставались. Но это вряд ли. Кроме себя, Отто не видел больше кандидатур на роль командира. Среди белых не видел. Зато Галиуллин – готовый комвзвода. И Хайруллин вполне способен справиться с этой ролью. С виду способен. Тихий – тряпка, хоть за него можно не беспокоиться.
Когда пришел приказ отправляться на Весту, Ландау даже обрадовался. Наконец-то! Теория превращается в практику, спор – в бой. Так или иначе, на Весте все разрешится.
Должно разрешиться, потому что запутываться дальше просто некуда.
* * *
– Быстро! Быстро!
Вертолеты садились с тяжелым, грузным изяществом.
– Вит! Вит!
Люди в тяжелой броне высыпались из люков.
– Шнелль!
Спешили. Даже без подстегивающих криков спешили. На тренировках казалось, что высадка – это очень сложно, но вот дошло до дела…
– Айда, айда, айда!
… и все получается как будто само. Но задуматься об этом некогда.
Их не бросили в бой сразу. Сначала были инструктажи – на борту транспортника, в главном штабе обороны, непосредственно на месте событий. Много слов, масса рекомендаций, ни одного внятного объяснения, что же происходит. В общем, ничего нового к информации, полученной еще на Веронике, не добавилось.
Слова наконец закончились. Дело началось.
Веста как будто сошла с ума. Точнее, животные на Весте как будто рехнулись. Не на всей планете, конечно, только на юге одного из континентов, но это уже много. Стада, табуны и стаи неслись с запада на восток, ничего перед собой не видя, не разбирая дороги. Если раньше здешние звери боялись людей, сейчас они об этом забыли. Или начали бояться чего-то, по сравнению с чем люди не стоили внимания. Наблюдатели докладывали, что животные двигаются, пока не падают мертвыми. Не останавливаясь ни для еды, ни для питья, ни для отдыха. Причину миграций еще предстояло выяснить, а вот остановить лавину следовало уже сейчас. Остановить. Или хотя бы развернуть. Или, если и это не получится, просто перебить всех, кто угрожает безопасности человеческих поселений.
Вместо Раптора, или предваряя Раптор, курсантов лагеря № 1 отправили на Весту, в едва-едва затронутые людьми джунгли. Работайте, парни. Тренируйтесь.
Работали. Делали чему учили. И неплохо делали, надо сказать. За две недели защитили и помогли надежно укрепить пять поселков. А потом пришел панический вопль о помощи:
– Голообезьяны!
И, как в кино, тут же связь прервалась. Ничего киношного тут и близко не было, просто голообезьяны одним своим присутствием создавали помехи и выводили из строя любую электронику. Ну, кроме разве что особо защищенных каналов для связи с космосом. А еще они были невидимыми. Лишь слабо светились в темноте. А еще они умели генерировать электрические разряды, недостаточно мощные, чтобы повредить солдату в тяжелой броне, но разрядов этих хватало иногда, чтобы вывести броню из строя. А кроме всего прочего, голообезьяны были вооружены зубами и когтями. Да и вообще, естественный враг у них на Весте был всего один – какая-то порода ядовитых змей.
Выслушав все это по пути к месту высадки, Азат, который змей терпеть не мог, заявил, что готов теперь поколебаться в своих убеждениях. На что обычно незаметный Тихий мурлыкнул из своего угла:
– Змеи тоже мигрируют. Пообщаетесь.
И вот, как учились, сразу с вертолета в бой.
– С корабля на бал! – орал Азат, скрывая за бравадой страх.
– Айда, айда! – покрикивал Айрат, подгоняя бойцов своего отделения.
– Шнелль! – блажил где-то неподалеку Ландау.
Высадились. Рассыпались. Стрелять начали раньше, чем разглядели – в кого же. Услышали команду и открыли огонь. Все правильно. Так и надо.
Иногда голообезьян было видно. Чаще – нет. Датчики сходили с ума. Деревья и кусты, уцелевшие после предыдущих обстрелов, горели, и на фоне пляшущего огня полупрозрачные животные просто терялись.
Стреляли. Наугад. В пустоту. Полосовали воздух лучами бледного пламени, в котором при удачном попадании очерчивались на несколько секунд корчащиеся призрачные тела.
Никто не понял, как вышло, что первым вышел из строя капитан. Просто координаты стрельбы вдруг перестали поступать. Ненадолго. Ландау, яростно выругавшись, заорал не своим голосом:
– Рота, слушай мою команду! Огонь!
И снова глухо загукали винтовки, как будто и не случилось ничего.
Случилось. Еще как случилось. Волна голообезьян наконец-то докатилась до позиций.
Азат молился только о том, чтобы уцелела мини-камера, намертво закрепленная на каске. Снять все это, весь этот ад! О себе не думал, главное, чтобы получились хорошие кадры, чтобы не он сам, так кто-нибудь другой смог сделать из этого…
– Ах, шайтан! Отходим!
Айратка рванул за плечо:
– Отходим, мать-перемать, оглох?!
Отступали. К поселку. Почти бежали. Сзади накатывалась лавина, сейчас животных уже было видно, в них стреляли – отделение Лонга, Эжена Шраде, прикрывало отступление. Как уж там вышло, что под командованием Лонга оказалось не пять человек, а двадцать – с этим можно разобраться потом. А пока – бежать! Бежать!
И снимать.
На удивление спокойный Тихий. Остановился вдруг. Замер, нюхая воздух.
Он что, с ума сошел?
Яростно матерящийся Айрат. Кадры эти оставить, а вот звук придется убирать.
– Окружили… – задыхающийся голос Лонга.
Шайтан! Только этого не доставало. Их же там двадцать всего! А Ландау, Фюрер проклятый, он же ради Лонга не почешется. Лонг. Еврей… Нужно успеть снять, что там происходит. И бежать. Бежать!
Отто Ландау во главе десятка бойцов поливал огнем тварей, наседавших на арьергард. Он расчистил дорогу, прошел по горящим трупам, добрался до Лонга. Вдвоем, немец и еврей, они расстреливали врага, давая раненым время убраться подальше.
А куда?
В поселок, куда больше-то?!
И тут неожиданно ожил Тихий. Все время, пока Лонг вырывался из окружения, он стоял словно оцепенев. И вдруг зашевелился. Перехватил пробегавшего мимо Фюрера, что-то сказал ему. Не по связи. Так. Прямо в морду.
Азат не видел лица Азамата, зато он видел, какие глаза стали у Отто. Бешеные. А потом… пустые такие. Невыразительные.
– Стоять! – крикнул Фюрер. – Прекратить отступление.
Как бежали, так и попадали. Привыкли слушаться. За несколько минут боя привыкли. Приказы рядового выполняются беспрекословно даже двумя лейтенантами. И стало понятно, почему отступать нельзя. Со стороны поселка
«интересно, оттуда уже эвакуировали население?»
катилась тускло мерцающая волна.
«Ну попали», – обреченно констатировал Азат. Оставалось надеяться, что камера все-таки уцелеет. Если только электроразряды ее не повредят.
«Ты и в самом деле в это веришь?»
– Огонь!
А толку-то? Всех не перебить. Ну почему, почему поселки колонистов нельзя заливать напалмом?!
Словно ища поддержки, Азат оглянулся на Айрата. Тот сверкнул глазами из-под каски:
– Отобьемся.
Азат кивнул. Хороший кадр. Бросил взгляд на Тихого. Тот стрелял не целясь, не особо, кажется, заботясь о том, чтобы попадать. Бледный был, как… как плесень на хлебе. Белый такой, с зеленью.
Боится?
Надо полагать. Тут кто хочешь испугается. Хотя Айрат ничего, держится. А Фюрер?
А Фюрер наседал на Кинга, колдовавшего со своей рацией. Понятно, пытаются сквозь помехи пробиться, помощь вызвать. Дохляк. Такой дохляк, что даже не танцует.
Азат вновь обернулся к Тихому. Как он? Тихого беречь надо, он, блин, гений, человечество не простит, ежели что случится. А случиться с безответным Азаматкой может все, что…
У безответного Тихого взгляд был совершенно сумасшедший. В дырах зрачков плескалась огненная лава, вот-вот хлынет через край.
Тихий улыбался.
Себе.
– Есть! – торжествующе заорал Кинг. – Связь!
И забубнил что-то, адресуясь уже радисту в центральном штабе обороны. Фюрер, сверкнув зубами в счастливом оскале, хлопнул огромного негра по спине…
Азат порадовался количеству отличных кадров.
– Отто, – крикнул Лонг, прекратив стрельбу, – они… смотри!
«Они» – голообезьяны. И ясно стало, на что нужно смотреть. «Они» уходили. Нет, не уходили – отступали. Передние ряды сдали назад, а следующие набегали на них, забирались на головы, скатывались вниз и, словно обжегшись о вспаханную выстрелами землю, спешили спрятаться в толпе. «Они» останавливались. Остановились. Сели широким кругом, как будто не могли переступить им одним известную границу. Видимыми стали. Большеглазые и большеухие, пушистые. Белая-белая, слабо искрящаяся шерсть походила на длинный пух.
И выстрелы смолкли.
– Огонь! – скомандовал Фюрер после паузы.
Тихий начал стрелять первым.
