bannerbannerbanner
Только не для взрослых

Ида Мартин
Только не для взрослых

Полная версия

Почему-то слова насчет волос показались Насте наиболее убедительными, и она немедленно согласилась.

Никаких зайчиков и белочек в сценарии не было. Зато там были Дед Мороз, Снегурочка, Олень и Лихо из Темного леса, укравшее волшебные елочные игрушки.

Сюжет сказки новизной не отличался. Снегурочка с Оленем отправляются в Темный лес, где Лихо в обмен на игрушки требует от детей выполнять разные задания: читать стишки, петь песенки, танцевать. А потом признается, что украло игрушки, потому что встречать Новый год в одиночестве очень грустно. Снегурочка приглашает Лихо к ним на праздник, и все радостно водят хороводы, после чего зовут Деда Мороза, который раздает детям подарки.

Роли Лёха распределил сам. Себя он назначил Дедом Морозом, а Оленя и Лихо спихнул на Петрова с Амелиным. Олень должен был подначивать детей выполнять задания, а Лихо дразнить и смешить одновременно.

С Амелиным Лёха не прогадал. Настя сделала ему начес и нанесла тени так, чтобы вокруг глаз получились темные круги, а когда он натянул бесформенное реквизитное тряпье, то окончательно превратился в настоящую лесную нечисть.

Рога Оленя и объемное коричневое кигуруми Петрову тоже вполне подошли, хотя в нем Егор больше напоминал суетливого детеныша оленя, нежели взрослое благородное животное.

А вот Дед Мороз из Лёхи вышел никакущий. Слишком активный, с яркими молодыми глазами, чересчур много ржущий и постоянно жующий жвачку. Даже пожелтевшая и воняющая табаком борода его не спасала, оставалось надеяться только, что дети маленькие и ничего из этого не заметят.

Костюмы были не бог весть какие, и красный бархатный халат Деда Мороза не особо отличался от драной рубахи Лихо. Кроме того, в рюкзаках все ужасно помялось, а один рог Оленя перекрутился и странным образом торчал в сторону.

Зато Настя выглядела идеально. Худенькая, стройная, с аккуратной белой косичкой, длинными черными ресницами, в голубом, расшитом белым бисером и почти немятом сарафане.

Выступать предстояло на свободной площадке между Детским центром и фуд-кортом, где вместо нормальной елки стоял огромный картонный принт с ее изображением.

Поначалу детей было немного. Человек семь-восемь – те, кто пришел заранее и ждал начала представления. Остальные стали подтягиваться по ходу. Кто-то услышал крутившееся в динамиках жизнерадостное объявление о новогодней сказке, а кто-то просто шел мимо с родителями и захотел посмотреть. Потом появились и такие, кого притащили насильно. Этих я понимала лучше всего. Когда-то и меня так таскали. Вспомнив об этом, я вдруг поняла, что впервые пришла на елку охотно и без волнения.

Хотя на самом деле волноваться стоило, но это уже выяснилось потом.

Из динамиков за принтом заиграла «В лесу родилась елочка», и, мелко семеня, в центр условной сцены выплыла Настя. Подняла с пола маленькую красную коробку и стала делать вид, что наряжает елку. Доставала из нее один из трех золотистых шариков и будто вешала его, а на самом деле снова клала в коробку.

Вооружившись камерой Петрова, я усиленно принялась фотографировать. Кадров сразу вышло штук двадцать. Музыка продолжала играть, а Настя все наряжала и наряжала. Дети затаили дыхание, но ничего больше не происходило. Я прекрасно помнила, что по сценарию она должна поздороваться с залом, рассказать о том, что до прихода Деда Мороза ей нужно успеть нарядить елку волшебными игрушками, а потом отвернуться, чтобы Лихо, подкравшись с другой стороны, могло своровать игрушки.

Но Настя, не в силах произнести ни слова, молча зависла возле елки. Зрители ждали, послышались нетерпеливые детские голоса.

К счастью, в отличие от Деда Мороза, который еще без халата и бороды увлеченно болтал с девчонкой, продающей мороженое, Зло не дремало.

Комично растопырив скрюченные пальцы, Лихо подкралось к Снегурочке сзади и наставило рожки. Дети захихикали.

Настя огляделась, однако по-прежнему не проронила ни звука.

– Волшебные игрушки! – Лихо подняло коробку и победно потрясло ею над головой: – Если я их украду, Новый год никогда не наступит.

Настя растерянно захлопала глазами.

Дети дружно заголосили, пытаясь предупредить ее об опасности. Амелин показал им язык и исчез. С другой стороны выскочил Олень и, чересчур нервно проорав: «Бежим в Темный лес!» – потащил Настю за собой.

Даже утренники пятых классов смотрелись убедительнее. Однако дальше дело пошло веселее.

И хотя Настя на протяжении всего выступления продолжала молчать как партизан, а Петров нес невообразимую отсебятину, Амелин принял весь удар на себя и раскрылся с совершенно неожиданной стороны: очень смешно гримасничал, пританцовывал и все-таки сумел прочесть пару вполне безобидных стишков. Малышня пребывала в восторге, и после финального аккорда с Дедом Морозом они облепили Амелина как мухи. Висели на руках, дергали за рубаху, задирали и обнимали одновременно, а очередь фотографироваться с ним тянулась еще полчаса, тогда как востребованность Деда Мороза и Снегурочки закончилась минут за десять. Отчего я испытала необыкновенную симпатию и благодарность к этим детям. За то, что они смогли увидеть и почувствовать то же, что и я. Что полюбили его таким, какой он был на самом деле.

После этого выступления все ребята отправились по своим делам, а мы с Амелиным никак не могли разойтись, застряв возле моего подъезда. Дома у него как тигр в клетке метался взбешенный Артём, а у меня были родители.

Шел снег, и уже темнело, но, если крепко прижиматься друг к другу, становилось тепло и хорошо. Чувствовалось приближение Нового года.

Белки больших черных глаз Амелина блестели в ореоле темных нарисованных кругов. От него пахло гримом и теплом. Несколько прядок волос заледенели, а дыхание, наоборот, было горячим, и легкие облачка пара, вылетающие изо рта, то и дело притягивали взгляд. Я невольно ловила их губами, и мы целовались.

Раньше я терпеть не могла зиму с ее промозглой городской серостью, солевыми лужами, вечно затянутым свинцовым небом, а теперь странным образом все изменилось.

– Что бы ты сделал, если бы меня, как Виту, посадили под домашний арест?

– Пришел бы к тебе через зеркало.

– Как это?

– Через зеркальный лабиринт отражений. Не знаешь, что ли? Вошел в зеркало у нас в квартире, а вышел в твоей комнате. А потом, если бы ты захотела, увел тебя с собой.

– Ну вот чего ты сразу начинаешь?

– Честно? – Он лукаво посмотрел из-под заледеневшей челки. – Я бы ничего не делал.

– Так я и знала! Ты бы с мазохистским упоением слушал грустную музыку, учил новые стихи и страдал.

– Не страдал, а работал бы над эмоциональным фоном.

– Значит, грош цена твоим словам, Амелин, про «долго и счастливо».

– Это были твои слова.

– Но ты же тогда согласился.

– Я и сейчас согласен.

– Тогда почему не стал бы ничего делать?

– Потому что ты сбежала бы сама и заявилась ко мне с претензией, что не можешь столько ждать.

– Ну, вообще-то, да!

– У терпения есть много плюсов.

– Думаешь, я за тобой бегаю?

– Ну а кто приехал ко мне в деревню и насильно там поселился? Кто гнался за мной из «Хризолита»? – Его улыбка светилась. – Конечно, ты за мной бегаешь. Другого и быть не может.

Я отпрянула назад, но он удержал, а затем, быстро распахнув пальто, застегнул его с нами обоими внутри.

– Слушай, Амелин, с каких пор ты стал такой наглый?

Чтобы видеть его лицо, пришлось запрокинуть голову, и на ресницы тут же налипли снежинки.

– Да я совсем не возражаю. – Меня окутало срывающимся с его губ облаком пара. – Бегай, пожалуйста.

– Это уже не смешно. Я никогда в жизни ни за кем не бегала. И не буду! Ясно тебе?! Просто уясни себе это раз и навсегда!

– Хорошо.

– Что «хорошо»?

– Уяснил.

– Кость, – прошептала я серьезно. – Если ты еще что-то такое выкинешь, я тебя убью, честное слово.

Он засмеялся, и я впилась пальцами ему в ребра:

– Я не шучу.

Глава 5
Вита

Никогда прежде я не приходила в школу с несделанными уроками. Даже во время нашей прошлой ссоры с родителями я всегда продолжала учиться, потому что не могла иначе.

Но вчера все пошло кувырком. Из-за долгих слез голова была ватная и абсолютно пустая. А бессонная ночь и вовсе превратила меня в подобие зомби.

Поэтому, когда историчка попросила рассказать о предпосылках Февральской революции, я честно призналась, что не учила.

– Как не учила? – Историчка удивленно округлила глаза. – Но ты же хоть что-то помнишь из того, что я рассказывала?

– Монархическая система не справлялась с изменениями и не могла поддерживать новый тип экономики. На заводах работать было некому, сильно вырос внутренний долг, а несколько неурожайных лет привели к тому, что страна голодала.

– Замечательно! – обрадовалась историчка. – У тебя отличная память!

– Вот, крыса, – прошипел сзади Дубенко. – Нарочно набивала себе цену.

Послышались противные смешки.

– Тишина! – шикнула учительница. – Продолжай, Вита.

– К концу тысяча девятьсот шестнадцатого года государственная власть была дискредитирована фигурой Григория Распутина, оказывающего сильное влияние на царя через императрицу Александру Федоровну.

– А можно подробнее? – снова вылез Дубенко. – Как это – через императрицу?

– Мы тебе, Дубенко, потом дадим слово, – пообещала историчка.

– А правда, что Распутин был половым гигантом? – выкрикнул Зинкевич.

– Пусть Котова доклад на эту тему подготовит, – заржал Тарасов. – Со слайдами.

И все снова стали гоготать.

Раньше их компания во главе с Дубенко постоянно доводила меня, но потом, когда по просьбе Артёма с ними «поговорил» Тифон, о моем существовании они забыли. Однако после лета они снова стали донимать.

ОБЖ вел трудовик. Уроки проходили в классе музыки, потому что он находился рядом с кабинетом труда и после шестого урока почти всегда был свободен.

 

– Итак, тема: «Контртеррористическая операция и условия ее проведения», – прогнусавил трудовик занудным голосом. – Котова, подъем.

– Я не учила, – сказала я.

– Она и на истории так говорила, – крикнул кто-то. – Спросите ее про Распутина.

Глупость моих одноклассников была безгранична.

– Про Путина у нас в другом параграфе, – сострил в том же ключе трудовик.

Все снова заржали и долго не могли успокоиться.

– Так, пацаны, сидим тихо. Ну так что, Котова? Что там у нас с контртеррористической операцией?

– Просто поставьте мне двойку.

– Двойку? – Трудовик прищурился. – Любую оценку нужно заслужить. Даже двойку, а ты пока еще ничего не сделала.

Ему очень нравилось красоваться перед парнями. Наверное, в нашем возрасте он был одним из вот таких приспешников кого-то вроде Дубенко.

– Я, конечно, понимаю, что ты – золотая медалистка, но тебе должно быть стыдно, что вместо судьбы своей страны тебя интересует какой-то там Распутин.

Я хотела сказать, что Распутин – это тоже судьба моей страны, но тут с задней парты послышался громкий ритмичный стук.

Все резко обернулись – и я в потрясении замерла.

С самой дальней парты, сияя довольной улыбкой, медленно поднялся Артём. В руках у него было мое пальто.

– Я ее забираю, – объявил он.

– Не понял, – растерялся трудовик.

Артём ловко запрыгнул на стул, с него на парту, перебежал на крайнюю и, встав одной ногой на подоконник, распахнул окно.

В класс тут же ворвался пронизывающий морозный ветер. Шторы шумно затрепыхались.

– Я сейчас охрану вызову! – Трудовик переминался с ноги на ногу, но ничего не делал.

– Правильно. – Артём рассмеялся. – Как раз обсудите контртеррористическую операцию.

– Офиге-е-еть! – пораженно протянула Евсеева.

Это было представление, по ходу которого даже у Дубенко пропал дар речи.

Из окна сначала спрыгнул Артём, за ним я.

– Ты же не думала, что я буду сидеть сложа руки? – У него было абсолютно счастливое лицо.

Голубые глаза блестели, изо рта шел пар, от куража удачной выходки и радости нашей встречи он был весь взбудоражен и светился, как мальчишка, совершивший удачный набег на яблоневый сад.

Чтобы не пробираться через сугробы, мы пробежали по дорожке к дальней, всегда запертой калитке. За ней нас ждал Макс.

Прутья забора были ледяные, пальцы сводило. Артём подсадил, и я повисла на животе. Перекинуть ногу через перекладину, когда на тебе юбка и пальто, не так-то просто.

– Давай быстрей! – Макс нервничал, но Артём все еще веселился.

– Ща, погоди, руки погрею, – откликнулся он, продолжая держать ладони у меня на попе.

– После погреешь. Назад посмотри.

Мы повернули головы. Со стороны школы к нам мчался Носков. И он был уже настолько близко, что я могла различить шнурки на его ботинках.

– Вот черт! – Артёму стало не до шуток.

Макс подпрыгнул, дернул меня за пальто, и в ту же секунду я, кувырнувшись, оказалась у него на руках.

Следом прилетела моя сумка.

Однако Артём перелезть через забор не успел. Носков стащил его за ногу и повалил.

– Уматывайте, – крикнул он нам.

– Бежим, – Макс потянул меня за собой.

Но я не двинулась с места:

– Пожалуйста, помоги ему.

Громко выругавшись, Макс с легкостью перепрыгнул через забор и попытался оттащить Носкова. Произошла невнятная потасовка. Я вообще не поняла, как так вышло, но в один момент и Артём, и Макс странным образом прилипли к решетке. Приглядевшись, я увидела, что они оба пристегнуты наручниками, продетыми сквозь прутья. Один браслет на запястье Артёма, другой на руке Макса.

Артём бесился и сыпал проклятиями. Макс извивался молча.

Носков остановился напротив меня. Нас разделяли черные прутья.

– Идем домой.

– Отпустите их!

– Тебя отведу и отпущу.

– Они замерзнут.

– Если поторопишься – не успеют.

А в субботу Артём предпринял очередную попытку переговоров.

У мамы была старая советская пельменница, которой не пользовались лет семь. Но с чего-то вдруг она решила наделать пельменей и усадила меня помогать.

Мама раскатывала тесто и покрывала им пельменницу, а я закладывала в отверстия для пельменей фарш.

– Думаешь, я никогда не была молодой? – Она активно орудовала скалкой. – Все это у нас тоже случалось. Детские страсти – любовь до гроба. Не у меня, конечно. Меня в то время занимали гораздо более важные вещи. Учеба, например. Потому что и цель была, и смысл: человеком стать. Культурным, образованным, в столице жить, ходить на выставки и в театры. Книги читать. И уважать себя, и чтобы другие уважали. И чтобы, если семья, то с мужчиной достойным, а не двадцатилетним оболтусом, у которого и мозгов-то еще нет.

А вот у моих подружек и одноклассниц такие романы крутились – «Санта-Барбара» отдыхает. Насмотрелась я на их слезы и сопли вдоволь. И ты думаешь что? Ничего! Ни у кого из них ничего хорошего из этого не вышло.

– Ты мне все это уже много раз говорила, – скатав пальцами шарик из фарша, я аккуратно пристроила его в последнюю свободную ячейку.

– Много раз. – Она шлепнула пласт теста поверх мясных кружочков и принялась яростно его уплотнять. – Тогда в чем проблема? Откуда у нас этот конфликт?

– Ты очень правильно и разумно все говоришь, – я старалась говорить аккуратно, чтобы не злить ее лишний раз. – И я ни капельки не сомневаюсь в твоих словах, но в них нет ни одного про чувства. Про то, что они есть и тоже являются частью человека, как и мысли. Пусть даже и вызванные гормонами. Что в этом плохого?

– То, что эти твои чувства – дым. И когда он рассеивается, ты обнаруживаешь себя посреди пепелища: разруха и пустота.

– Нет, мам, извини, но ты хоть и умная, но иногда можешь ошибаться. Никакой это не дым. Чувства – это свет, который тебя греет. Это и счастье, и радость одновременно. Это то, что поднимает каждое утро тебя с постели и ведет сквозь непроглядную тьму, как пылающее сердце Данко. Ты бережно несешь их и очень боишься потерять. Ведь именно ради этого люди и ходят на выставки и театры, а не для того, чтобы поставить плюсик своей культурности.

– Вот это я и называю незрелостью. Ты сама-то хоть видишь, в чем разница между детским идеалистическим сознанием и взрослым жизненным опытом?

– Вижу. Ты ждешь, что все будет плохо, а я – надеюсь на хорошее.

Мама с грохотом швырнула скалку на стол и принялась со злостью выдавливать пельмени из отверстий. Они падали на стол, и я выкладывала их рядами на деревянную доску.

– Что ты от меня хочешь?

– Ты сама завела разговор.

– Да! Потому что там, в Америке, у тебя будут десятки таких Артёмов. Или Джонов… Не знаю. В общем, свет клином на нем не сошелся. Главное, ты сможешь сама реализоваться как личность. Стать тем, кем мечтаешь, и заниматься всю жизнь любимым делом. Потому что с мужчиной можно расстаться, а любимое дело – это навсегда.

– Ты знаешь, о чем я мечтаю, но ты против. Не думаю, что в Америке что-то изменится. Я вообще не уверена, что мне стоит туда ехать. Мне не нужны десятки Джонов.

Она так плотно сжала губы, что они побелели.

– Так я и знала, что этим все закончится.

В этот момент раздался звонок в дверь, я вскочила с табуретки, но мама оказалась быстрее. Кинулась мне наперерез, подлетела к двери и прижалась очками к глазку. По выражению ее лица я сразу поняла, что это Артём.

– Любовь Ильинична, – крикнул он. – Откройте, пожалуйста. Я хочу просто с вами поговорить.

– Откроешь? – с надеждой спросила я.

– Еще чего. – Она вытерла руки о фартук. – Я открою, а ты сбежишь.

– Поговори с ним. Он же извинился.

Звонок снова жалобно звякнул.

– Мне с тобой не о чем разговаривать. Уходи! – ответила она громко и в ту же минуту с возмущением отпрянула от двери.

– Что там?

– Комедию ломает.

– Можно мне посмотреть?

– Нет. – Она заслонила глазок ладонью.

– Что он делает?

– На колени встал, идиот.

И она снова приникла к глазку:

– Уходи! И перестань нас терроризировать.

– Я очень люблю Виту! – услышала я. – Я согласен на все ваши условия, только выпустите ее, пожалуйста.

Привалившись спиной к двери, мама зажмурилась:

– Какой стыд! Орет на весь подъезд.

– Выйди к нему сама, – предложила я. – Тогда я точно не сбегу.

– Отправляйся сейчас же к себе! – Она затолкала меня в комнату и, закрыв поплотнее дверь, чтобы не слышать криков и звонков, тоже осталась.

Мы сидели молча, пока все не стихло.

– Я тебе этого не прощу, – сказала я в наступившей тишине. – В тот раз простила. А теперь уже не смогу. Ты очень злая, мама. И жестокая. Когда я была маленькая, считала тебя самой лучшей. Самой доброй, умной и справедливой. Но теперь вижу, что это не так.

Она не отвечала. Сидела спиной ко мне и вытирала белыми от муки руками струившиеся из-под очков слезы.

Через полчаса за кухонным окном появился подвешенный на веревке букет роз. Он болтался туда-сюда на ветру, как красный маятник, и не заметить его было невозможно.

– Ты погляди-ка. – Мама всплеснула руками. – Он меня еще и дразнит.

Открыв окно, она притянула шваброй веревку с букетом к себе, обрезала ее ножиком и выкинула цветы в снег.

Всю эту ночь и половину воскресенья Артём играл на виолончели мои любимые песни. Я закрывала глаза и представляла, что он рядом.

Пару раз мама грозилась пожаловаться на шум, но, к счастью, все-таки этого не сделала. Потому что на самом деле ей тоже очень нравилось, как он играл. И это, кажется, единственное, что она в нем одобряла.

Глава 6
Никита

Я проснулся от яростного клацанья.

Дятел в пижаме и огромных наушниках сидел перед монитором и нервно дергал мышкой. На темном фоне экрана хаотично мелькали флуоресцентно-синие и красные штуки, напоминающие жуков. Колено его тоже дергалось, ноздри раздувались, губы беззвучно шевелились.

Судя по тревожной взвинченности, он отражал атаку.

Мы делили с Дятлом комнату больше года, и я почти привык к его ранним подъемам, но раньше его утро никогда не начиналось с игр. Однако, с тех пор как он променял свой драгоценный ЛОЛ на «Старкрафт», я уже ничему не удивлялся.

Из-за одного дурика ботана типа него самого Ваня совершенно съехал с катушек.

Я и подумать не мог, что он может быть таким упертым. Нет, я знал, что Дятел доставучий и настырный, но сам он в конфликты обычно не лез, а ради сохранения мира с легкостью шел и на уступки. Теперь же его переклинило.

Целыми днями он вынашивал планы, как умыть этого Маркова, который нарочно провоцировал других на споры и открыто нарывался, выставляя себя самым умным. Подобного золотой медалист Дятел, посвятивший всю свою школьную жизнь учебе, стерпеть никак не мог. Его возмущало не столько самомнение еще не окончившего одиннадцатый класс Маркова, сколько его «невоспитанность» и «отсутствие скромности».

Причем прямолинейного и порой откровенно грубого Тифона Дятел никогда не обвинял в невоспитанности, а обожающего прихвастнуть Лёху Криворотова – в отсутствии скромности. Марков же стал для него воплощением зла.

Услышав, что он играет в «Старкрафт», Ваня решил провернуть аферу.

Он потратил около двух месяцев изучая эту игру и прокачивая навыки, для того чтобы под видом таинственного незнакомца вызвать Маркова на дуэль. Однако, чтобы стать профи, двух месяцев оказалось недостаточно, а на большее терпения Дятлу не хватило. Поэтому, когда Марков его разгромил, Ваня завелся еще сильнее.

И теперь каждую свободную от учебы минуту постоянно играл в эту «очень сложную стратегическую игру на логику, расчет и координацию действий».

Я достал телефон. На экране висело ночное сообщение от Насти:

«Извини, завтра встретиться не получится. У меня болит горло».

Я чувствовал, что она продолжает обижаться, и уже сто тысяч раз раскаялся, но снова заводить тему про пирог и Зою не решался.

Воскресенье всегда сложный день. Дома сразу все: и папа, и Аллочка, и Дятел, и, разумеется, бабушка.

Они постоянно ходят туда-сюда, громко переговариваются или что-то ищут. Каждый вроде бы хочет отдохнуть, потому что выходной, но в итоге не может.

Бабушка жалуется, что у нее выходных не бывает, из-за чего Аллочка чувствует себя виноватой, и ей приходится торчать вместе с ней на кухне, выполняя распоряжения.

А папа вечно что-нибудь ремонтирует. Не успевает починить одно, как ломается другое. Он считает, что мы вчетвером ведем против него подпольную войну.

Сегодня он пытался починить пылесос. Я знал, что ему не хочется это делать и он давно принял решение купить новый, но пока про это молчал, чтобы не ссориться с бабушкой. Ведь «дедушка все в доме чинил сам».

 

Дятел же, в отличие от папы, очень загорелся идеей разобрать пылесос. Даже отвлекся от компьютера и ходил вокруг, давая советы. Папа заметно злился, но терпел. Аллочка его жалела – она тоже была за то, чтобы купить новый пылесос.

Но бабушкино слово у нас – закон, а непоколебимая уверенность Дятла в том, что починить можно что угодно, заставляла его, сидя в коридоре на полу, серыми от пыли руками в тысячный раз прочищать какие-то фильтры.

С родителями всегда сложно, даже если ты уже взрослый и сам родитель. Папа, конечно, любил бабушку, и Аллочка вроде любила, но та привыкла жить по-своему и постоянно всеми руководить. Ей и в голову не приходило, что может быть как-то иначе. И что, возможно, папа хотел бы весь день проваляться в кровати с книжкой или просмотреть целиком сезон «Фарго».

Единственный отдых, который бабушка одобряла, – культурный, и папа с Аллочкой могли побыть вдвоем, только когда шли на выставку или в театр, мало чем отличаясь от нас с Настей.

– Хочешь, я его выкину? – предложил я папе, когда Дятел на пару минут ускакал в нашу комнату. – Мне несложно. Ведь, даже если ты его починишь, лучше он работать не станет. У него плохая тяга и мешок забивается каждые пятнадцать минут. Ему уже лет сто, наверное.

– Тридцать. – Папа с благодарностью посмотрел на меня. – Но бабушка не разрешит.

– А я не буду спрашивать.

– Это нехорошо.

– Давай я его сейчас заберу, выкину и поеду куплю новый. Это часа три займет, не больше. А сидеть ты тут будешь до ночи. У нас же есть деньги на новый пылесос?

– Есть. Но… Бабушка будет очень недовольна.

– Пап, – я послал ему многозначительный взгляд, – нам что важнее: чистота или бабушкины воспоминания о том, как она стояла в очереди за этими пылесосами, которые они взяли на весь отдел?

– Чтобы купить новый пылесос, нужно разобраться, какой хороший, а какой нет.

Папа задумчиво разглядывал свои грязные руки.

– Пока буду ехать – погуглю. Ну, решайся! Свалишь на меня. Что не видел, не заметил… Просто, если его не выкинуть, она все равно заставит тебя его чинить, даже если появится новый.

Собрался я моментально – все равно искал повод куда-нибудь смотаться. Так что тема с пылесосом подвернулась очень удачно, и, пока Дятел рылся в шкафу с инструментами, я умчался из дома, прихватив пылесос.

Почти бегом дошел до контейнеров, зашвырнул туда отслуживший свое агрегат и уже спокойно, глубоко вдыхая морозный воздух, направился к автобусной остановке.

Однако дойти до нее не успел: где-то на середине пути позвонила Нина:

– Горелов, привет! Можешь зайти к нам?

– Прямо сейчас?

– Да. Это срочно.

Резко развернувшись, я торопливо зашагал к дому Мироновых.

Дверь открыла Нина в коротком домашнем халатике.

В квартире стояла подозрительная тишина и лишь из единственной комнаты едва слышно доносилась спокойная, мурлыкающая музыка.

– Что произошло? – с порога спросил я.

– Раздеться не хочешь? – поинтересовалась она с загадочным выражением лица и, пока я расшнуровывал ботинки, стояла надо мной, сверкая голыми коленками.

Повесив куртку на вешалку, я по привычке направился на кухню, но Нина указала на комнату.

Комната у них была большая, полностью заставленная мебелью и заваленная всяким барахлом. Половину свободного пространства занимал разложенный диван-раскладушка, в углу возле окна стояла детская кроватка и пеленальный столик.

Я остановился напротив зеркального шкафа, а Нина позади меня.

– Где же твои?

– В гости уехали. До вечера.

– А Зоя? – Я повернулся к ней и в ту же секунду обмер.

Перламутрово-розовый халат распахнулся и соскользнул к ее ногам.

Нина под ним была абсолютно голая.

Глубоко вдохнув, я машинально отшатнулся. Нина сделала шаг ко мне.

Последний раз я находился в таком потрясении, когда разыскивающие Артёма отморозки силой запихнули меня в свою машину и грозились убить.

– Так я, по-твоему, некрасивая?

В горле внезапно пересохло. Пришлось откашляться:

– Я такого не говорил.

– Значит, красивая? – Ухватив меня за запястье, она настойчиво потянула на себя, и я снова чуть не задохнулся.

Вспомнил вдруг, как Лёха с Тифоном обсуждали подобные ситуации. Разговор был шутливый и больше по приколу, но в ответ на Лёхины притворные жалобы по поводу домогающихся поклонниц Трифонов сказал:

– Из всех непоняток с бабами – эта тема самая простая.

В тот момент я был с ним полностью согласен, и только сейчас с катастрофической ясностью понял, что ничего простого в ней нет.

Крепко прижавшись всем телом, Нина сунула одну руку мне под свитер, а второй переложила мою ладонь к себе на попу. Очень мягкую и упругую.

– Ты мне тоже нравишься, Горелов.

Я застыл как истукан, не понимая, что предпринять.

Сколько раз я проигрывал себе подобный сценарий с участием Зои… Но здесь он совсем не подходил.

Пытаясь высвободиться, я качнулся назад, однако Нина с силой потянула на себя, и мы завалились на раскладушку дивана. Ее коленка прижала мое бедро.

– Нина, уйди, – сдавленно прошептал я.

Но она принялась так требовательно целовать меня в губы, что я все же немного поплыл, и за это время ей удалось стащить с меня свитер.

Тифону все было просто там, где не нужно вести разговоры. Но мне для того, чтобы решиться применить к девушке силу, пусть даже это Нина, понадобилось немало мужества.

Ее руки прошлись по моему телу, и, обрадовавшись произведенному эффекту, она немного ослабила хватку.

Я тут же вскочил.

– Ты меня за этим позвала? – Собственный голос показался чужим.

– Ага. – Нина бесстыдно откинулась на спину.

Я отвернулся, но в зеркале шкафа все равно видел ее отражение.

– Вы поссорились с Ярославом, и ты хочешь ему отомстить?

– Не-а. – Нина перевернулась на бок и подперла голову рукой.

Я огляделся по сторонам в поисках камер.

– Готовишь какую-то подставу?

– Откуда такие подозрения, Горелов?

– Потому что я тебя знаю!

– Я тоже думала, что знаю тебя. Но ошибалась… В тебе что-то есть. И я хочу это проверить.

– Хватит, – оборвал я, начиная по-настоящему злиться. – Я домой.

Вышел в коридор, чтобы обуться, но потом, сообразив, что свитер остался валяться на кровати, вернулся.

– Уйдешь – пожалеешь, – заметив, что я собираюсь забрать свитер, Нина быстро схватила его.

– Уже жалею. – Я протянул руку. – Отдай, пожалуйста.

– А чего ты такой стеснительный? Прямо как Соломин.

Я представил, как Нина потом будет рассказывать про это. Она ведь нарочно перевернет все так, чтобы выставить меня дураком. И смеяться будут все. Даже Лёха с Тифоном. Потому что ситуация и в самом деле глупая.

Единственным спасением теперь было лишь удержание принципиальной, идеологически верной позиции.

– У меня есть девушка, – серьезно объявил я. – Верни свитер!

– Неужели? Девушка? Эта та, которой не достался пирог счастья? – Нина расплылась в притворной улыбке. – Скажи честно, ты правда Зойку все еще любишь?

Быстро наклонившись, я схватил свитер, но Нина рванула его на себя, и я снова завалился прямиком на нее. У нас завязалась борьба. Я старался отобрать свитер, а она, обхватив меня ногами, яростно полезла с поцелуями.

Все это длилось от силы пару минут, пока над нашими головами не раздался удивленный возглас:

– Ого! Не ожидала, что у нас гости.

Возле кровати стояла Зоя и смотрела на нас с потрясением.

– А я не ожидала, что ты припрешься так рано, – огрызнулась Нина, выпуская из рук свитер.

Я моментально натянул его и поднялся. Зоя осуждающе покачала головой.

– Что?! – вспылил я.

– Ничего. Просто неожиданно.

– Да, блин, я же думал, что-то случилось. Нина так сказала.

– Не нужно оправдываться. Мне вообще нет никакого дела до того, кто с кем зажигает.

Тряхнув волосами, Зоя отправилась на кухню.

– Никто не зажигал. – Я побежал за ней. – Даже близко не было.

– У Горелова спички промокли, – крикнула нам вслед Нина и противно засмеялась.

– Фу! – Зоя передернула плечами. – Какая же она бывает мерзкая.

– Да-да, – охотно подтвердил я. – Совершенно с тобой согласен.

Зоя стала лихорадочно разбирать стоявшие на столе пакеты с продуктами. Обтерев взмокшее лицо рукавом, я прикрыл кухонную дверь.

– Можешь объяснить, что ей от меня нужно?

– Понятия не имею.

– Клянусь, она сама…

– Никит, я прекрасно знаю свою сестру. – Зоя понизила голос. – Все зависит от того, как ты сам к этому относишься.

– Ну ты чего? Конечно же, плохо отношусь! Мне вообще за пылесосом ехать нужно.

– Вот и поезжай. – Она вернулась к своему прежнему занятию.

Достав из посудного шкафчика чашку, я наполнил ее водой из-под крана и залпом выпил.

– Это все из-за Юэбеня?

– Чего?

– Ну, пирога того лунного. Из-за того, что я отдал его тебе?

– Типа того. – Зоя брякнула о стол консервной банкой. – Она теперь делает что угодно, лишь бы обидеть меня.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27 
Рейтинг@Mail.ru