Ида Мартин
Пуговицы
© Мартин И., 2023
© ООО «Издательство «Эксмо», 2023
* * *
Так как хуже уже быть не могло, стало лучше.
Ф. Кафка
Глава 1
Первые две недели после того вечера этот сон снился мне каждую ночь. Порой он тянулся невыносимо долго, со всеми подробностями и страхами, а бывало, врывался короткой панической вспышкой, оставляя неприятное и тревожное послевкусие.
Разбитое зеркало, распахнутое окно, женский силуэт на его фоне. Лица женщины я никогда не могу разглядеть, хотя очень стараюсь. Странная и пугающая беспомощность.
Тем не менее мне прекрасно известно, кто эта женщина. Ведь все это происходило на самом деле, просто мозг отчего-то зациклился и поставил на повтор не самое приятное воспоминание.
«Это ты во всем виновата. Ты сама. Помни об этом всегда!»
Я вижу капельки крови на своей бледно-голубой футболке и на кафельной плитке. Я хочу объяснить ей, что ни в чем не виновата, но никак не могу, потому что слишком старательно всматриваюсь в ее лицо, словно это принесет избавление.
Женщины я не боюсь, но от резких слов и упреков делается больно, мучительно плохо. Я поворачиваюсь к зеркалу и вижу в нем себя, покрытую трещинами, искаженную и мерзкую. Вот отчего мне по-настоящему жутко.
Потом она стала сниться мне реже, а спустя месяц сюжет сна перестал быть повторяющимся и однообразным. Иногда я разбивала зеркало, иногда она, временами мне казалось, что я, переполненная ее жгучей ненавистью, смотрю на себя со стороны, и я просыпалась в слезах от невыносимой жалости к себе.
Вот уж не ожидала, что могу быть столь впечатлительной.
В моей жизни много раз складывались неприятные ситуации, но ни одна не снилась с такой невыносимой настойчивостью.
– Может, ты чувствуешь перед ней вину? – предположила Лиза, когда я в очередной раз пожаловалась ей на надоевший сон.
– Нет конечно. Она взбесилась на ровном месте.
– Ну да, ну да. – Лиза иронично покивала. – Я помню, что в намеренном соблазнении Томаша у Нади на глазах ты отказываешься сознаваться.
– Потому что такого не было!
– Давай не станем начинать заново? Такое было, и Надя это видела. Без разницы, по чьей инициативе – твоей или его, но то, что ее бомбануло именно поэтому, сомнений нет. А вот почему она тебе снится, понятия не имею. Я знаю, как избавиться от прыщей, секущихся волос и надоедливых парней, а как от плохих снов – без понятия.
Была уже середина лета. Июль. Стояла жара. Москва утопала в сухой автомобильной пыли. Затянутое смогом небо почти не дышало, и солнце, с трудом пробиваясь через его толщу, изматывало духотой. Мы валялись на сизой лужайке возле искусственного, обложенного бетонными плитами пруда, в котором запрещалось купаться, и время от времени мочили в нем ноги.
Уехать на каникулы нам с Лизой было некуда, приходилось маяться в городе. Раз в неделю, по субботам, мы катались в Серебряный Бор, чтобы искупаться, но каждый день дороги обходился дорого. На одно метро туда-обратно – сто рублей.
– Странно все же, что Надя так внезапно ушла. Из-за этого сна я часто ее вспоминаю.
– Вовсе не странно. – Лиза села, обхватив колени. – Директриса узнала о ее развратных похождениях и уволила.
– Это только твои догадки.
– Пусть догадки. Зато известно, кто точно в курсе…
Щурясь на солнце, она с призывной насмешкой продолжала на меня смотреть.
– Ну чего тебе? – вспыхнула я, чувствуя, к чему она клонит.
– Ты все еще его любишь?
– Я никого не люблю.
– Это ты будешь Бэзилу заливать. – Она снова откинулась на траву.
Лиза была красивая. Броская – крашеная блондинка с огромными карими глазами. Папа у нее был армянин, а мама – украинка. Эта гремучая смесь крови подарила Лизе здоровый цвет лица, меланхоличный взгляд, большой рот, идеально ровные белые зубы и отличную фигуру. Ростом Лиза была чуть ниже меня, но ее груди и попе я откровенно завидовала.
В списке моих достоинств они точно не значились. Зато мне неведомо слово «диета» и лишние килограммы, что, по Лизиным словам, очень облегчало жизнь.
Впрочем, моя внешность меня вполне устраивала. Красавицей я себя не считала, но по количеству внимания, получаемого от противоположного пола, нетрудно было догадаться, что с этим у меня все в порядке. Только в отличие от Лизы я это внимание не очень-то жаловала. Оно хоть и льстило самолюбию, но потом еще больше угнетало, ведь с ним нужно что-то делать: оправдываться, словно я в чем-то виновата, и муторно разжевывать, почему не могу ответить взаимностью.
Именно поэтому для решения этих и других неприятных моментов мне и понадобился Бэзил. Вообще-то мы с Васей Степиным были друзьями. Нормальными, обычными друзьями без всяких там френд-зон или неосознанных влечений. Просто нам обоим было выгодно, чтобы другие считали, будто мы вместе. Ему – отшивать надоевших девушек, ссылаясь на то, что я «все узнала», а меня избавляло от ненужных поклонников и объяснений.
Совсем рядом послышался странный шум. Мы с Лизой резко сели. Неподалеку стояла странного вида старушка в смешной панамке и кормила огромную стаю голубей. Хлопанье их крыльев и заставило нас вскочить.
Старушка сыпала крупу из прозрачного пакетика. К голубям со всех ног примчался малыш лет четырех и с криками «Птички!» ворвался в голубиную стаю. Птицы шумно вспорхнули.
За мальчиком не спеша шел ухмыляющийся папаша – высокий круглоголовый лысый мужик. Старушка с укором посмотрела на мальчика и переместилась в другое место, мальчик с папой дождались, пока она насыплет крупу и голуби, громко курлыкая, слетятся к ее ногам. Затем, завопив «Птички!», мальчик бросился их разгонять, а папаша довольно захохотал. Старушка расстроенно покачала головой и побрела дальше. Голуби летели за ней.
Отец с сыном продолжали настырное преследование. Старушка пыталась прибавить шаг, но в соревновании с ними у нее не было ни малейшего шанса. Малыш визгливо заливался, его родитель гоготал басом. Так повторилось несколько раз. Старушку было жалко.
– Помогите! – вдруг громко крикнула Лиза и, широко раскинув руки, упала навзничь.
Мужик посмотрел в нашу сторону. Старушка тоже обернулась, мальчик застыл как вкопанный, голуби взлетели.
– Помогите! – Я помахала мужику.
Тот замешкался, потом подозвал сынишку и направился к нам.
– Идет, – предупредила я Лизу, – сделай мученическое лицо.
– Что такое? – Мужик нарисовался возле меня.
– Моей подруге плохо.
– Нужно «Скорую» вызвать, – выдал он глубокомысленно.
– Не нужно, – отрезала я. – Отнесите ее на лавку, а я воды наберу.
Мужик оценивающе оглядел Лизу. Судя по всему, ее прекрасный вид придал ему геройской решимости.
– Ладно. – Оголяя поясницу и жирные складки на боках, он неуклюже наклонился, поднял Лизу и понес на лавочку.
Ребенок побежал за ними. Еле сдерживая смех, я кинулась к растерянной старушке и скороговоркой выпалила: «Уходите, пока мы их отвлекаем».
Некоторое время она непонимающе смотрела, но потом в ее глазах блеснул хитрый огонек.
– Может, все-таки «Скорую»? – предложил мужик, усадив Лизу на лавку.
Для такого непробиваемого тупаря он проявил удивительное участие.
– Пти-и-чки! – растопырив пальцы, печально протянул мальчик.
Мы повернулись в ту сторону, куда смотрел ребенок. Старушка исчезла, голуби тоже.
– Улетели, – пробубнил папаша.
– Бабушка ушла, – подтвердила я.
Лиза тут же встала с лавочки, одернула на попе сарафан и поправила декольте.
– Спасибо, – сказала она озадаченному мужику, – я всегда в обморок падаю, когда вижу невоспитанных детей.
– Не понял! – Мужик напрягся.
Тогда Лиза зачем-то показала ему язык и заливисто расхохоталась.
– Это что, шутка такая? – Лысина мужика покрылась испариной.
– Это праведное возмездие. – Я показала ему средний палец.
Мы бежали и смеялись, хотя мужик и не собирался догонять.
После пруда у нас были запланированы поход в торговый центр и традиционный перекус в кафе. Но Лизе вдруг захотелось яблок, и мы зарулили в шатры ярмарки выходного дня. Внутри пахло свежими фруктами и зеленью.
Мы пошли вдоль рядов, грустно постояли над черешней и абрикосами, которыми торговали вредные толстые тетки, но зато получили по паре бесплатных яблок от Рустама, а также чурчхелу с маленьким кульком соленого арахиса от Фазиля. Задерживаться и любезничать с ними не стоило, иначе они могли вообще не отстать. Закинув презенты в пакетик с ручками, мы быстренько двинулись на выход.
За рядами с медом и сухофруктами располагались прилавки с постельным бельем, тапочками, солнцезащитными очками и всякой бытовой ерундой вроде веников и прихваток.
Проходя мимо столика с вязаньем и рукоделием, я вдруг заметила ту самую старушку с голубями. Она оживленно болтала с продавщицей. Просто удивительно, как она могла дойти так быстро. Ведь мы с Лизой полпути бежали, а на рынке провели не больше пятнадцати минут. Я показала Лизе на нее пальцем, и в этот момент старушка повернулась в нашу сторону. Мы встретились глазами, и она поманила нас рукой.
– Идите-ка сюда, хочу отблагодарить вас.
– Не нужно, – откликнулась я, – мы просто дурачились.
– Иди-иди. – Старушка продолжала настойчиво махать рукой.
Ничего не оставалось, как подойти.
Грузная смуглолицая продавщица в цветастом платке, повязанном наподобие банданы, и мешковатом фартуке на выпирающем животе с подозрением смотрела на нас исподлобья.
Стена позади нее была увешана вышивками и вязаными ковриками в два ряда, а столик забит разноцветными нитками, пуговицами и тряпочками.
– Вот эти девчонки, – сказала ей старушка.
Женщина сурово покачала головой и, смерив нас придирчивым взглядом, откинула дощечку, перекрывающую проход за прилавок:
– Заходите!
– Зачем? – насторожилась я.
– Погадаю вам.
– Правда? По-настоящему? – не дав мне и рта раскрыть, тут же зажглась Лиза.
– Кривда, – буркнула женщина.
Вид у нее был такой, будто мы ее долго упрашивали и теперь она соизволила сделать одолжение.
– Ладно, идем, – потянула я Лизу на выход. – Все равно это вранье и обман.
– Почему обман? – Слух у продавщицы оказался превосходным.
– Ничего-ничего, – подбадривающе похлопала меня по плечу старушка. – Гуля добрая и всю правду вам скажет.
– У нас денег нет, – нашлась я.
– За гадание денег не беру, – фыркнула Гуля. – Короче, кто смелый, тот заходит, кто недоволен, проходит мимо. Мне торговать надо, а не время на вас терять.
Пока она не сказала про «смелый», я собиралась уйти.
– Давай попробуем, – попросила Лиза. – Мне очень любопытно.
Пришлось уступить.
Мы зашли к Гуле за прилавок и там между двумя рядами ковриков увидели три табуретки. Одна из них служила столиком. На ней стояли чашки и пепельница. Гуля быстро их убрала и выудила из кармана фартука колоду карт Таро.
– Кто первый? – Плюхнувшись на табуретку, она широко расставила ноги в домашних тапочках.
– Давайте я. – Лиза торопливо заняла место напротив нее.
Между ними стояла пустая табуретка-столик.
– Ты пока будь там, – ладонью пресекла Гуля мою попытку подойти, – а то энергетику всю нам попортишь.
Я остановилась, чувствуя смутное сожаление, что мы повелись на эту разводку, и пытаясь сообразить, как и на что Гуля рассчитывает нас кинуть. Но, даже если она нас загипнотизирует, денег у нас на двоих было от силы рублей пятьсот.
– Задумай вопрос, – велела она Лизе.
Ловко перетасовав колоду, Гуля разровняла ее ладонью по поверхности табуретки, превратив в полукруг.
– Выбери шесть карт, но сама не трогай. Просто показываешь мне. Ясно?
Лиза принялась быстро тыкать наманикюренным пальчиком в рубашки карт.
Гуля по очереди выложила в ряд выбранные карты и перевернула. Нахмурив лоб, осмотрела их и уперла руки в разведенные колени.
– Отчужденность, безразличие, скука, – заговорила она монотонным пророческим голосом, – все стало слишком привычным. Ты не позаботилась о том, чтобы завершить начатое, и не получила чего хотела. Теперь контроль над событиями потерян. Наступает время терпеливого ожидания, но исход его не гарантирован, а успех соединен с разочарованием. Кругом ошибки и рассеянность. Тебе грозит смертельная опасность от друга, – Гуля бросила взгляд на меня, – или подруги. Но будешь воздержанной, ничего не случится. Ответ на вопрос – время. Оно твой союзник.
Тяжело выдохнув, Гуля откинулась назад, обозначая, что закончила. Лиза недоуменно потрясла головой.
– Я думала, вы скажете что-то нормальное. – Лиза обиженно пожала плечиком и встала.
Гуля навела на меня палец:
– Теперь ты.
– Не, мне не надо. Я про себя и так все знаю.
– Спроси ее про сон, что он значит, – сказала на ухо Лиза.
– Ладно. – Я заняла ее место, и Гуля разложила передо мной карты.
Я выбрала шесть наугад. Она их раскрыла.
Красивые, цветные картинки с изображением человеческих фигур, зверей и различных предметов. Раньше я никогда не видела карты Таро так близко. На первой карте была изображена стоящая за забором из мечей женская фигура со связанными руками и завязанными глазами. На второй – огромная луна с лицом и воющими на нее собаками. Следующей шла перевернутая вверх ногами королева в ярко-желтом платье, за ней – парень в средневековой одежде с охапкой мечей. Женщина на пятой карте сидела в кровати и прятала в ладонях лицо, а на потолке витали страшные тени. Последняя карта называлась Справедливость – человек в красной мантии на троне.
– Ты в клетке, и ты попалась, – глухо произнесла Гуля. – Что-то надвигается, и вероятность совершить ошибку очень высока. То, что вчера казалось ясным, скоро покроется мраком. Днем в лесу спокойно, но ночью тени оживают. Несчастливая, трагическая ситуация, тяжелая потеря, скорбь, шантаж и стыд. Упорство в отстаивании неправильных решений. Бессмысленная ложь. Ты открываешь глаза на истину, возле которой нет места счастью. Дурные последствия прошлого. Боль, усталость и желание изменить все к лучшему. Бояться стоит не событий, а будущего.
Гадалка смотрела на меня так, словно это я должна была ей что-то объяснить. Но, судя по тому, какие слова она произносила, все было плохо. Что, в общем-то, не сильно удивляло. Я уже давно выросла из ожидания чудес.
– Ищи причину в женщине – взрослой, гордой и ревнивой. Она противостоит тебе. Отпустишь ее – и она отпустит тебя. Доверяйся не чувствам, а разуму. Видишь эту карту? – Гуля постучала по изображению человека в красной мантии. – Это кармическое правосудие, упорядочивание хаоса и оплата по счетам. Ты можешь признать свою вину, а можешь доказать невиновность. Но баланс необходимо восстановить, иначе потери продолжатся и конца им не будет.
Она замолчала. Я обдумывала сказанное. Странным образом этот общий набор фраз отзывался во мне интуитивным пониманием, хотя мы и договорились с Лизой не верить в плохое. Когда она сказала про женщину, с которой нужно договориться, я сразу подумала, что это очень подходит под мой вопрос. И все описанное в целом было довольно близко.
Я встала и кивнула Гуле:
– Спасибо.
Первый раз за все время она улыбнулась:
– Погодите, дам еще вам кое-что.
Покопавшись среди своих мешков, она вытащила из пакетика две пуговицы на ниточках и вложила Лизе в руку:
– Обереги от темных мыслей.
Мы поблагодарили ее и поскорее ушли. Можно сколько угодно убеждать себя в том, что я в гадания не верю, однако неприятный осадок все же остался.
– Нужно мне, наверное, найти Надю и поговорить с ней, – сказала я Лизе, когда мы вышли на воздух. – Узнать, почему она так резко уволилась. Может, я на самом деле в чем-то виновата перед ней, просто не отдаю себе в этом отчета?
– Где же ты ее теперь найдешь?
– У Тамары Андреевны спрошу. Слышала, что эта Гуля сказала? Что она отпустит меня, если я ее отпущу.
– Это значит, что ты должна перестать о ней думать.
– А как я перестану, если она мне снится?
– Вот тебе пожалуйста – замкнутый круг. Помнишь, весной, когда твоя Яга умерла, ты запретила своей матери на похороны приезжать? Я спросила почему, а ты сказала: «С глаз долой – из сердца вон».
Я пожала плечами:
– Ну, это я просто пошутила, чтобы не портить никому настроения рассказами о том, как я ее ненавижу.
– Сейчас то же самое. Зачем тебе видеть Надю? Быстрее забудется.
– Тогда я не знаю, что делать.
– Вот потому гадалка и сказала, что ты в клетке.
– Я еще помню про дурные последствия прошлого и что стоит бояться будущего.
– Все, хватит, – оборвала Лиза. – Мы же договорились не верить, а то я тоже начну думать, что из-за тебя меня ждет смертельная опасность. Извини, зря я тебя на это подбила. Просто всегда хочется услышать, что когда-нибудь все станет хорошо.
Проходя возле продуктового магазина, мимо нищего старикана с хозяйственной сумкой для подачек, Лиза выкинула в нее две наши пуговицы.
– Зачем ты это сделала? – удивилась я.
– Моя бабка, та, которая армянка, говорила, что чужие пуговицы носить нельзя. И на дороге или с пола подбирать тоже. Они могут забрать твою душу или свести с ума.
Глава 2
Хаос начинается с мелочей. С одной малюсенькой дырки на носке, со смятого фантика на полу, с пожелтевшего высохшего огрызка яблока среди бумаг, с промокших ботинок или отрывающейся пуговицы. Хаос похож на вирус: заразный и очень живучий, он может поселиться где угодно, забраться в твой мозг, в сердце или даже в душу. Зацепившись крохотным микробом за твою жизнь, он приживается и распространяется повсюду, куда сможет проникнуть.
Поддерживать порядок непросто, но еще сложнее избавиться от этого всепоглощающего хаоса.
Труп нашли во время третьего урока. У нас как раз шла физ-ра, и я, пробегая мимо окна, первая заметила странное скопление людей в палисаднике соседней многоэтажки, где и собачники-то нечасто гуляли, а уж тем более в такую мерзкую погоду.
Дождь лил две недели не переставая, и все вокруг: и дома, и деревья, и люди – пропиталось его влажным, промозглым холодом. Везде что-то текло, капало, шумело в водостоках, долбило по подоконникам, шелестело и разбрызгивалось под колесами машин. Октябрьская сырость пробирала до костей.
– Что там? – Не поднимаясь со скамейки освобожденных, Лиза подергала меня за футболку.
Но я продолжала вглядываться в непонятное сборище. Темные нахохлившиеся фигуры. Человек десять, и среди них несколько полицейских. То, что на земле перед ними что-то лежит, угадывалось смутно, совсем неясно, расплывчато из-за непрерывно текущей воды. Можно было строить догадки, однако особым разнообразием они не отличались.
За моей спиной возник Фил и, дурачась, придавил меня к подоконнику. Я отпихнула его плечом.
– Погоди, кажется, дело серьезное.
От моего дыхания стекло запотело, и Фил протер его рукой.
Два человека в полицейской форме растягивали между деревьями красные заградительные ленты.
– Пойдем посмотрим! – предложила я.
– Че такое? – к нам подскочил красный, разгоряченный Бэзил, шутливо оттолкнул обеими руками Фила, глянул в окно и присвистнул.
– Микки предлагает сходить. – Фил кивнул в сторону собравшихся.
Новый физрук проводил уроки в расслабленном режиме, и дверь зала всегда оставалась нараспашку. Выйти в туалет, попить – как нечего делать.
Пока весь класс увлеченно играл в волейбол, мы вчетвером: я, Лиза и Фил с Бэзилом – спокойно вышли из зала и рванули на первый этаж. Взяли в раздевалке куртки и, перескочив через турникеты на проходной, беспрепятственно оказались на улице.
К одиннадцатому классу мы уже не опасались наказаний ни за самоволку, ни за прогулы, ни за курение. Нас наконец оставили в покое, лишь бы мы нормально сдали ЕГЭ. Все остальное отошло на второй план.
Шлепая по лужам, мы пробежали по асфальтовой дорожке и обогнули школу. Среди деревьев палисадника октябрьское уныние ощущалось особенно сильно. Черные мокрые стволы, черная земля, сморщенные желто-коричневые листья на ней. Сырой холод просочился под куртку и, забравшись под штанины, пополз по голым ногам. Дождь моросил мелкий, но сплошняком. Выбившиеся из-под капюшона волосы быстро намокли.
Под окнами высотки собралось уже не меньше двадцати человек: кучка полицейских и чуть поодаль – зеваки. На подъездной аллее стояли две полицейские машины. Бэзил подошел к двум мужчинам в синих спецовках работников ЖКУ.
– Что там?
– Да трупешник, – охотно откликнулся тот, что помоложе, – в канализационном люке.
– Я нашел, – гордо добавил второй. – Они мне говорят: «Лезь», а я им: «Сдурели?» И так все в воде. Как в такой дождь работать? Хорошо дождевик всегда с собой ношу. Он много места не занимает. Сорок минут возился, пока крышку снял.
– И чего? – нетерпеливо перебил его Бэзил. – Что за трупешник?
– Откуда я знаю? Я как люк вскрыл, оттуда такая вонь шибанула, что я чуть сознание не потерял. Сразу в полицию позвонил.
Информация звучала ужасающе.
– Его достали? – с опаской спросила я из-за плеча Бэзила.
– Минут десять назад. Девка, похоже. Но там от нее рожки да ножки остались, так что лучше, ребят, не смотрите. А то спать не будете.
– Расчлененка? – с любопытством поинтересовался Фил.
Сантехник пожал плечами:
– Вроде нет, просто давно лежит. Но это не точно, труп был завернут.
Ничего больше не выясняя, Бэзил с Филом припустили туда, где суетились полицейские, а мы с Лизой, взявшись за руки, нерешительно двинулись за ними.
Я только раз видела в жизни мертвеца – мою бабку Ягу, сбитую на пешеходном переходе прошлой весной. Она хоть и лежала в гробу и была намазана каким-то серым воском, ее безжизненное потустороннее лицо напугало меня до ужаса, хотя Яга и при жизни красотой не отличалась.
В Лизиных огромных карих глазах застыло нервное напряжение, словно в любой момент она кинется наутек. И от этого вполне понятного, но детского страха было немного смешно. Страшно, смешно и очень любопытно.
Однако приблизиться нам не дали: широко расставив руки, дорогу преградил мокрый серый дядька.
– Разворачиваемся и уходим. Тут вам не цирк.
– Нам надо, – сказала я, не зная, какое объяснение придумать. – Мы по делу.
Я всегда делала вид, будто имею права. Люди от этого терялись и начинали сомневаться в себе.
– По какому делу? – решил все же выяснить дядька.
– Насчет того трупа. – Я махнула рукой так, словно трупы лежали повсюду, а нам понадобился именно этот.
Дядька нахмурился:
– У вас есть информация?
Я неопределенно кивнула.
– Что-то знаете? Видели? – Он обвел нас недовольным взглядом.
На Лизином лице появилось отработанное годами и лучшее из ее репертуара выражение «Ниченезнаю».
– Возможно, – уклончиво ответила я.
Дядька вытащил из кармана визитку и протянул мне.
– По будням с двенадцати до пяти. Приходи, расскажешь. А сейчас идите отсюда.
– Хорошо, конечно, – сунув не глядя визитку в карман, энергично закивала я.
Изобразив покорность послушных школьниц, мы немного сдали назад и, обогнув разросшиеся кусты снежноягодника, целенаправленно устремились к тому, что так зловеще-притягательно лежало возле колодезного люка. В этот момент полицейские как раз погнали оттуда парней, и нам удалось подобраться к трупу.
Невообразимое бесформенное вонючее нечто, обрывки серой ткани, бывшие когда-то одеждой, куски синюшной кожи, проглядывающие кости конечностей, бесцветная мочалка остатков волос, на месте лица – расплывчатое бугристое желеобразное пятно.
– Мамочки, – прогнусавила Лиза, зажав двумя пальцами нос.
– Крантец, – с чувством подтвердила я.
Из-под тела выглядывал кусок заплесневелой клеенки со стершимися контурами рисунка и сгнившими веревками по бокам.
– А ну кыш отсюда, – прикрикнул на нас кто-то сзади, и мы не без облегчения вернулись на пешеходную дорожку, между палисадником и школьным забором, где нас уже поджидали Фил с Бэзилом.
Остановились и несколько секунд с раскрытыми ртами жадно дышали.
– Ща блеванут, – заржал Фил.
– Не дождешься, – процедила сквозь зубы Лиза.
– Фигово выглядит. – Фил держал сигарету в кулаке, чтобы не намокла, и затягивался.
– Ясно, что фигово. – Бэзил курил, спрятавшись под капюшоном и выпуская дым себе под ноги.
– Она же типа мертвая.
– Представляете, может, мы учились, а ее тут убивали? – Лиза очень впечатлилась увиденным.
– Ткаченко, ты че? – Фил приложил ей ладонь ко лбу, якобы проверяя температуру. – Убивают вообще-то ночью.
Фил был высоким, красивым, с вьющимися каштановыми волосами, которые он тщательно укладывал, ямочкой на широком подбородке и смеющимися глазами, однако умом не отличался и соображал намного медленнее, чем разговаривал.
– Убивают всегда, – сказала я. – Вот мы тут стоим разговариваем, а прямо сейчас кого-то где-то убивают.
– Хватит пугать! – Лиза проворно расстегнула Филу куртку и нырнула под нее с головой.
На самом деле Фил с Лизой встречались только потому, что были нашими с Бэзилом друзьями и так было удобно всем.
Бэзил осмотрелся. Его пронзительный цепкий взгляд – единственное, что можно было различить под синим капюшоном.
– В темноте тут раздолье для маньяков, даже фонарей нет.
– Может, ее вообще не здесь убили. – По лодыжкам и загривку пробежали мурашки.
– Из того дома притащили, наверное. – Фил кивнул на белую высотку.
– Или из соседнего, – добавила Лиза.
– Кто-нибудь разглядел клеенку, на которой она лежала? – спросила я.
– Я не видел. – Бэзил докурил.
В школе прозвенел звонок, и здание тут же наполнилось монотонным гулом. Полицейские едва успевали тормозить вываливших на улицу ребят возле заградительных лент. В нашем корпусе учились только старшие классы, так что давалось им это непросто. Прибежали охранник Марат и завуч Ольга Олеговна.
Какое-то время мы молча наблюдали за суматохой.
– Что там, ребятки, приключилось? – к нам подошла повариха. – Убили, что ль, кого?
Среди мрачной серости ее не особо чистый халат, казалось, сиял белизной.
– Убили, – отозвался Бэзил.
– Батюшки, – ахнула она, с чувством всплеснув руками, – а кого?
– Женщину, – сказала Лиза, – вроде.
– Точно женщину, – подтвердил Фил.
Маленькие бесцветные глаза поварихи загорелись азартным любопытством.
– Изнасиловали?
– Мы свечку не держали, – буркнул Бэзил.
– Ее давно убили, – пояснила Лиза, – и спрятали в колодце.
– Может, забьем на физику? – предложил Фил, когда повариха свалила. – Подыхаю жрать хочу. Кто со мной в ТЦ?
С тем, что теперь странно идти на уроки, согласились все.
– Принесешь мои вещи, – попросила Лиза, – я вас на крыльце подожду.
Пока я переодевалась, только и думала, что о трупе. Неприятное зрелище, омерзительное. От одной мысли, что человек превращается в вонючую, тошнотворную гниль, делалось жутко.
Забрав Лизину сумку, я спустилась вниз и возле столовой рядом с умывальниками заметила Томаша. Облокотившись обеими руками о раковину, он стоял спиной ко мне. Я остановилась.
Слава Томаш пришел к нам в десятый, и все девчонки тут же в него влюбились: новый, красивый, таинственный парень, как в фильмах показывают.
Спокойный, умный, аккуратный, с лицом, которое смело можно было выкладывать в раздел «эстетика парней», и фигурой даже лучше, чем у Фила, а тот у нас считался чуть ли не Аполлоном.
Мне Томаш тоже понравился, но обычно парни сами влюблялись в меня, а у меня при всем желании влюбиться по-настоящему не получалось, так что я не придала этому значения до тех пор, пока неожиданно Томаш не подкатил ко мне сам.
Действовал он осторожно и ненавязчиво: сначала мы переписывались, а потом он недели две провожал меня до дома, развлекая историями о прежней школе где-то в Подмосковье, рассказами об искусстве, в котором он, видимо, неплохо разбирался, о детских путешествиях с мамой-художницей.
Слава не только выглядел взрослее большинства моих одноклассников, но и разговаривал, рассуждал и вел себя по-взрослому. И все же – в этом я уже призналась себе намного позже – меня захватили вовсе не его взрослость и умные разговоры, которые я слушала вполуха, и даже не ореол загадочности. Будь Томаш таким же недалеким, как Фил, или таким же скучным, как Липатов, или нервным, как Бэзил, будь он хоть глухонемым или аутистом, как Женечка, для меня бы это не имело никакого значения. С самого начала мое увлечение им было абсолютно примитивным, плоским и до неприличия физиологичным. Каждый день я надеялась, что он вот-вот обнимет меня, поцелует и можно будет уже не стесняться своих чувств.
Однако Томаш тянул. И мне, с моей природной нетерпеливостью, стоило либо уже перейти в наступление, либо прекратить это странное общение, но я лишь малодушно ждала, пока внезапно в один момент он не потерял ко мне интерес. Перестал писать, провожать и даже тайком поглядывать. Несколько дней под колкие насмешки Бэзила я надеялась, что он одумается или объяснит причину столь резкой перемены, но оправдываться Томаш не собирался, обращая на меня внимания не больше, чем на школьные стены.
Теряясь в догадках и чувствуя себя униженной, я спросила Томаша: «Что происходит?» Выражение его лица после этого вопроса я, наверное, никогда не забуду.
Он посмотрел с таким искренним недоумением, что я растерялась, ведь по большому счету предъявить мне было нечего: мы ни о чем не договаривались, ни в чем друг другу не признавались и даже не целовались.
– Ты о чем?
Не придумав ничего лучше, я открыла в телефоне нашу переписку и показала, тогда он, в свою очередь, открыл свой телефон, и я увидела пустоту: ни одного сообщения ни от меня, ни от него. Все было тщательно удалено. Прежде меня никто так не унижал.
– Я тебя обидела?
– Нет конечно! – Он вежливо улыбнулся. – Мне не на что обижаться.
– Можешь объяснить, что изменилось?
– Ты что-то путаешь, но не переживай. Я тоже иногда ошибаюсь и потом стыжусь этого.
Лиза не сомневалась, что он узнал обо мне нечто такое, что заставило его сдать назад, однако, несмотря на множество дурацких происшествий, в моей биографии не было ничего стыдного или позорного.
Внутри себя я послала Томаша ко всем чертям, но он никуда не ушел, а прочно обосновался в моей голове. И единственное, чем я могла погасить это настырное навязчивое чувство, был гнев. Меня злило абсолютно все, что было с ним связано: его прическа, пиджак, манера держаться у доски, идиотское прилежное поведение, даже дурацкая фамилия, и та бесила.
Лиза иронично называла это любовью-ненавистью, парни же нарочно звали его моим крашем, и если кто-то намеревался разозлить меня, то достаточно было коснуться этой темы.
Из столовой выскочили два пацана и, поскальзываясь на поворотах, помчались по коридору. Томаш выпрямился и, резко обернувшись, застукал меня с поличным. В тяжелом взгляде застыл вопрос.
– Бэзил не пробегал? – вежливо улыбнувшись, спросила я, хотя отлично знала, что все уже ждут меня на улице.
– Они с Филом ушли.
Томаш почти никогда не пропускал уроки, во всяком случае те, на которых я присутствовала, и видеть теперь, что он не торопится на занятия, было довольно странно. Кивнув ему, я быстро прошла по застекленному коридору между школьными корпусами. По затуманенным окнам стекали капли дождя. Я надела на ходу куртку и издалека помахала охраннику Марату. Мысли о Томаше вытеснили впечатления об утреннем происшествии. Стоило начать о нем думать, остальное отходило в сторону, теряло резкость и размывалось. Не то чтобы я думала что-то конкретное, просто он то и дело вставал у меня перед глазами. Как разговаривает, как двигается, в чем был одет, как посмотрел или улыбнулся. Нелепые, бессвязные картинки. Навязчивые, раздражающие образы.
