Иар Эльтеррус
Мы – есть! Вера
– Господи, ты боже мой! – вздрогнул артиллерийский полковник, все еще продолжавший стоять. – Что же там за война такая была?
– Страшная война, генерал Гласс позже расскажет вам о ней подробнее, если пожелаете. Хорошо, что мы все-таки узнали о происходящем, и совместно с армией Фарсена уничтожили захватчиков. Но об этом потом. Я понимаю, что вы все до крайности изумлены тем обстоятельством, что вас спасли люди из других миров. Многие даже не слышали, что наш мир далеко не единственный во Вселенной, и сейчас растеряны. Но я говорю правду, и те, кто решит рискнуть, увидят все своими глазами.
– Но зачем вам мы? – спросил кто-то, Артемий не понял – кто.
– Это моя инициатива, господа, – вздохнул лор-капитан. – Так получилось, что, попав в орден, я сразу оказался в гуще событий. Буквально через два месяца на меня свалилась огромная ответственность, руководство очень масштабным делом. После окончания этого дела мне поручили еще одно, куда более масштабное. Но я не мог забыть, что на моей родине остались десятки тысяч честных, умных и порядочных людей, которым больше некуда идти. И я предложил создать русский легион. К моему предложению прислушались, и вот мы здесь.
– Приятно слышать, господин лор-капитан, – усмехнулся полковник и сел на место. – Значит, вам в этом ордене понравилось?
– Очень, – подтвердил светловолосый. – Такой взаимовыручки, дружбы, уважения друг к другу я не встречал ни разу за всю свою жизнь. Если человеку поручено дело, то ему верят и не мешают. Наоборот помогают всем, чем только могут. Хотя потом спрашивают строго. Но разве это не правильно?
– Правильно, – согласился артиллерист. – Однако никак не могу поверить в ваш рассказ.
– Станете одним из нас, поверите. А нет – так и не нужно.
Он немного помолчал, затем продолжил:
– Господа! Пусть каждый из вас взглянет на левый рукав ваших комбинезонов. Вы видите разноцветные полоски?
Офицеры сдержанным гулом подтвердили, что да, видят.
– Это не просто полоски. Пока вы находились на станции, вас незаметно проверяли. Не надо обижаться, сделать по-другому было невозможно. Так вот, те, у кого одна коричневая полоска, должны избрать страну, в которую эмигрируют. Каждому выделят деньги на несколько лет безбедной жизни в валюте этой страны. О нашей станции вы забудете, память о пребывании здесь мы сотрем. Снова приношу свои извинения, но иначе поступить мы не имеем права. Далее. Те, у кого вдобавок к коричневой полоске есть желтая, имеют возможность дополнительного выбора. С нами прибыл представитель объединенной армии Фарсена, генерал Гласс. Желающие могут эмигрировать на Фарсен и поступить на службу в ОАФ с сохранением звания и выслуги лет. Те, у кого вдобавок есть серебряная полоска, могут стать аарн и войти в русский легион. Впрочем, необязательно, в ордене никого и ни к чему не принуждают. Если человек, ставший аарн, не хочет оставаться военным и решит пойти учиться, жить мирной жизнью, ему никто препятствовать не станет.
– А по какому критерию вы выбирали? – вскочил с места какой-то покрасневший пехотный капитан. – Почему у меня только коричневая полоса, а у капитана Вальцева все три? Мы в одинаковом звании, служили в одной части. Может, я тоже хочу служить в этом вашем русском легионе!
– Вы действительно хотите, чтобы я объяснил вам это прилюдно? – насмешливо осклабился лор-капитан. – Не боитесь?
– Уверен!
– А зря. Припомните-ка разграбленный обоз возле деревни Шоховка и убитых вами солдат. Ваших собственных солдат, увидевших как их командир запихивает в котомку украденные драгоценности. Вспомните брошенного вами умирать в лесу раненого поручика Хортича, который выжил бы, если бы вы помогли ему добраться до госпиталя. Вспомните изнасилованную вами в Запорожье девушку, обратившуюся к вам за помощью. Могу напомнить еще кое-какие моменты из вашей «богатой» биографии, капитан. Хотите?
– Н-н-е-е н-н-а-а-д-д-о-о… – с трудом выдавил из себя тот, падая обратно в кресло.
Он весь побелел и с ужасом смотрел на стоящего на сцене, гадливо скривившегося человека в черно-серебристой форме. Откуда чужак знает обо всем этом?! Не было же свидетелей! Хотелось отрицать, но каким-то шестым чувством капитан понял, что в этом случае будут представлены куда более убойные доказательства. Лучше не рисковать.
Сидевшие рядом офицеры постарались отодвинуться подальше, поглядывая на капитана с не меньшей гадливостью, чем аарн. Бросить на поле боя раненого товарища, спасая собственную шкуру? Не было в их глазах более подлого и бесчестного поступка. Бледность капитана говорила о том, что обвинение не голословно.
– Господа, – продолжил аарн со сцены. – Вы должны понять, что раз нам нетрудно наложить человеку фальшивую память, то еще легче считать подлинную. Ни нам, ни Фарсену не нужны люди, способные на подлость. Поэтому я искренне не советую господам с одной полоской требовать объяснений. Они окажутся ничуть не более приятны, чем те, которые получил капитан.
– То есть, – снова встал артиллерийский полковник, – вы хотите сказать, что все, у кого одна полоска, совершили какие-то бесчестные поступки?
– Либо способны на них, – холодно проинформировал лор-капитан. – В орден людей отбирают по душевным качествам, мы не можем допустить присутствия в наших рядах ни одного человека, могущего совершить что-либо подлое или жестокое ради собственной выгоды. У Фарсена требования менее жесткие, но люди без совести, способные бросить умирать раненого товарища, не нужны и им. Прошу не обижаться, мы другие. Поймите это. Став аарн, любой становится чем-то большим, чем просто человек. Чем-то иным, не таким, каким был прежде. Я уже не смог бы жить в России, я слишком многое узнал и повидал. Для меня вся планета Земля станет просто большой клеткой.
– А чем тогда отличаются люди с двумя полосками от людей с тремя? – спросил полковник, хмуро глядя на собственный левый рукав, на котором светились три полоски.
– Почти ничем, – ответил лор-капитан. – По вашим меркам, люди с двумя полосками не совершали подлостей. Но по нашим… Например, участие хоть в одном расстреле напрочь закрывает человеку дорогу в орден. Навсегда. Рядом со мной стоит Никита Фомичев, тоже лор-капитан и альфа-координатор. Только, в отличие от меня, он бывший красный комиссар. Его собирались расстрелять свои за отказ участвовать в казнях. Понимаете, почему его взяли? Потому что он предпочел пойти на смерть, но не убивать безоружных! Пусть сто раз врагов, но безоружных.
– Но если не уничтожать пусть даже и безоружных врагов, то они возьмут в руки оружие и придут убивать уже вас! – вскочил с места какой-то покрасневший офицер. – И они вас не пожалеют! Слюнявый гуманизм какой-то!
– Мы должны чем-то от этих врагов отличаться, чтобы иметь право считать себя хоть немного лучше, – грустно улыбнулся аарн. – Мы должны быть добрее. Война войной, но даже на войне не стоит становиться зверем. Это очень легко – падать вниз, господа, всегда легко. А вот карабкаться вверх куда труднее.
– Но красный… – полковник с неприязнью глянул на ухмыляющегося крепкого шатена рядом с лор – капитаном.
– Среди нас есть все. Бывшие рабы и бывшие аристократы. Даже наследные принцы иногда попадаются. Нам неважно, кем был человек до ордена, но, став аарн, он или она становятся всем нам братом или сестрой. Вам трудно понять и принять это. Я вас не сужу. Было время, когда я сам едва не кидался на Никиту с кулаками. А потом мы не раз защищали друг другу спины в бою. Очень многое я не имею права говорить людям, которые не являются аарн. Приношу свои извинения, господа, но вам не нужно объяснять значения слова приказ.
– Понятно, – кивнул полковник. – Что ж, вы правы, нечего лезть со своим уставом в чужой монастырь. Не поймут, да еще и по шее накостыляют.
– Именно, – ухмыльнулся лор-капитан. – Кстати, господа. Основа русского легиона ордена Аарн уже создана. Командиром легиона назначен многим из вас известный полковник Бурцев Александр Владимирович. Его заместителями стали с присвоением им званий дварх-майоров есаул Борохов Михаил Петрович и подполковник Малышев Леонид Георгиевич.
Вперед вышли три человека, одетых, как и остальные, в черно-серебристую форму ордена. Высокий, выглядящий аристократом мужчина лет тридцати с небольшим. Шатен. Правильные очертания лица, жесткие губы, прямой нос. Второй пониже, хромой и несколько сутулый. Щека на худом лице то и дело дергалась в нервном тике. Третий был невысок, плотен и уже далеко немолод. Лет пятидесяти, наверное. Короткий ежик седых волос, длинные вислые седые усы.
– А я все думал, вы ли это, Александр Владимирович, или мне мерещится, – широко улыбнулся артиллерийский полковник. – Рад видеть живым. Слышал, ваша дивизия под Перекопом вся легла, был уверен, что и вы там остались…
– Только ранило, – усмехнулся тот. – И я рад видеть вас живым, Сергей Васильевич. Приглашаю ко мне третьим дварх-майором, я вас не первый год знаю, сработаемся.
– Надо подумать, – вздохнул полковник. – Дело-то непростое, родину навсегда покидать.
– А нас на родине только расстрел ждет, – грустно сказал Бурцев. – Знаете без меня, что случилось с поверившими обещаниям Белы Куна. А в эмиграции? Да кому мы там нужны, признаться? Слыхали, небось, каково приходится русским эмигрантам в том же Константинополе?
– Слыхал, – скривился артиллерист. – Ладно, вы правы, думать особо не о чем. Раз меня готовы взять, отказываться глупо. Что нужно делать?
– Сказать Призыв, – ответил вместо Бурцева лор-капитан. – Три слова, Арн ил Аарн.
Полковник пожал плечами и повторил сказанное. На мгновение его окутала белесая дымка, а затем над амфитеатром грянула торжествующая птичья трель. Комбинезон артиллериста ни с того ни с сего вдруг изменил цвет, став черно-серебристым. Он потерял мешковатость, плотно обтянув тело дернувшегося и не ожидавшего такой подлости от одежды человека. На плече полковника появилось тусклое Око Бездны и медленно разгорелось багровым пламенем. Он с изумлением оглядел себя и потряс головой, пытаясь избавиться от наваждения. Но ничего не изменилось, его форма действительно из темно-серой стала черно-серебристой.
– Рад приветствовать, брат! – радостно улыбнулся лор-капитан. – Не надо беспокоиться по поводу формы, она живая и изменяется под потребности носящего ее человека. В момент Избрания она перешла в состояние парадной формы ордена.
– И что теперь? – спросил полковник, все еще косясь на горящее на его плече Око Бездны.
– Звание присвоите вы? – спросил Бурцев, поворачиваясь к лор-капитану.
– Зачем? – пожал плечами тот. – Вы командир легиона, это в вашей власти.
– Хорошо. Прошу уважаемого дварха станции зафиксировать мой приказ по легиону без имени.
– Слушаю, – раздался с потолка гулкий голос.
– Приказываю присвоить полковнику Анищеву Сергею Васильевичу звание дварх-майора и назначить его третьим заместителем командира легиона без имени.
– Зафиксировано.
– Благодарю, – кивнул Бурцев. – Вот и все. Прошу на сцену, господин дварх-майор.
– Есть! – вытянулся тот и начал пробираться между рядами переговаривающихся офицеров вниз.
А они никак не могли успокоиться. У большинства было по две полоски, а значит, имелись варианты. Но что выбрать?.. О том, как жилось эмигрантам в той же Франции, офицеры хорошо знали, и не больно-то хотели испытать такую жизнь на собственной шкуре. Но из Франции или Турции был шанс когда-нибудь вернуться домой, в Россию. Пусть очень малый, призрачный, но был. А попав на этот самый Фарсен, домой не вернешься. Никогда. Потому подумать нашлось о чем.
Однополосочные ощущали себя не своей тарелке. Многие из них лихорадочно припоминали свои неприглядные поступки, пытаясь понять, что именно сделало их изгоями. Очень не хотелось, чтобы о таких поступках узнали все вокруг. Поэтому они молчали, не рискуя протестовать и вообще обращать на себя чужое внимание.
Артемий бросил взгляд на собственный рукав, на котором горело три полоски. У остальных трех приятелей оказалось то же самое. Да и то, никогда ни он, ни Пашка не бросили бы раненого. Сами бы подохли, но дотащили до своих.
Он покосился на ухмыляющегося в усы Михаила Петровича и подумал – раз дядька Михась в этом ордене, то и им туда дорога.
– Господа! – снова заговорил лор-капитан. – Мы никого из вас принуждать ни к чему не собираемся. Решение за вами. А сейчас вам хочет сказать несколько слов генерал Гласс, военный министр Конфедерации Фарсен.
Вперед вышел плотный, черноволосый человек лет шестидесяти, одетый в темно-зеленую, пятнистую форму с незнакомыми погонами с одним золотым листом. Его кожа казалась слегка желтоватой, глаза неожиданно ярко-зелеными.
– Здравствуйте, господа! – негромко сказал он, но его услышали в каждом уголке амфитеатра.
– Здравия желаем, господин генерал! – в едином порыве поднялись тридцать тысяч человек, было в этом старом офицере что-то такое, что заставляло подчиняться ему охотно, не прекословя.
– Вольно, – добродушно проворчал он, и все постепенно расселись. – Как вы знаете, несколько месяцев назад в нашем мире закончилась война. Страшная война, в которой погибло больше половины населения. Четыре миллиарда человек. Мы искренне благодарны нашим друзьям из ордена Аарн, пришедшим к нам на помощь в тяжелую минуту. Сейчас мы отстраиваемся, заново учимся жить в мире. Однако мир миром, а армия должна быть сильна. Мы не хотим повторения случившегося и отдадим ради этого все. Но Фарсену катастрофически не хватает людей. Особенно, опытных и толковых офицеров. Мы рады предложить желающим гражданство Конфедерации. Даже если эмигранты не захотят служить в армии. Военным же предлагаем очень хорошие условия. Высокое жалование, бесплатное медицинское обслуживание, бесплатное жилье для них и их семей. И множество иных льгот. Холостым нетрудно будет найти себе пару, молодых женщин осталось в живых почти вдвое больше, чем мужчин. Если кому что неясно, прошу задавать вопросы.
– Вы сказали о семьях, господин генерал, – встал какой-то высокий, худой офицер с погонами подполковника. – Но многие из нас не знают, где наши семьи, живы ли наши родные. Мы не можем уехать, пока не будем знать, что с ними.
– Никаких проблем, господа, – снова вышел вперед лор-капитан. – Ваших родственников найдем и вывезем мы. Для примера. Господин подполковник, прошу вас как можно тщательнее вспомнить лица ваших родных. Также прошу дварха станции помочь в поисках.
– Сделаю, – снова проворчал голос с потолка. – Меня, кстати, зовут Фарнарх, а не дварх станции, драгоценный ты наш альфа-координатор.
– Приношу свои извинения, Фарнарх, – усмехнулся тот. – Постараюсь исправиться.
– От тебя дождешься, – иронично хмыкнул дварх. – Скорее уж мета-корабль у нас политического убежища попросит. Ладно, к делу. Господин подполковник, повторяю просьбу альфа-координатора. Вспомните, пожалуйста, лица ваших родных.
– Вспоминаю, – пожал тот плечами. – Но зачем?
– Сейчас увидите, – проворчал Фарнарх.
Некоторое время длилось молчание.
– Так, нашел, – снова заговорил неизвестный, называемый двархом. – Вашего старшего брата и его жены нет в живых. Но ваши жена, мать и племянница живы. Сейчас они находятся в городе Рязань. Кстати, поздравляю. Два года назад у вас родился сын.
В воздухе вспыхнуло изображение покосившегося домишки. Затем оно расплылось, и появилась бедная комната с облупленными стенами, в которой почти ничего не было, только стол, несколько табуреток, сундук и большая железная кровать. Топилась буржуйка. Возле стола сидела молодая женщина с седой прядкой, выбившейся из-под платка, и что-то рассказывала малышу с большими черными глазами. Неподалеку от нее съежилась на сундуке мрачная девочка лет четырнадцати и что-то шила. Открылась дверь, и в комнату вошла пожилая женщина с парящим чугунком в руках. Она что-то сказала и поставила чугунок на стол.
– Мама… – с трудом выдавил из себя подполковник. – Господи, как она постарела…
– Если хотите, мы можем немедленно отправить за вашими родственниками людей, – предложил лор-капитан. – Хотя вам лучше пойти самому, вряд ли ваши женщины поверят незнакомцам.
– Так я могу забрать их с собой?! – расширились глаза подполковника. – Благодарю! Тогда я полностью ваш!
Люди зашумели. Они были потрясены – эти аарн без каких-либо усилий нашли оставшихся в живых родных подполковника? И говорят, что можно забрать их с собой? Многие сомневающиеся сразу приняли решение. Такой невероятный шанс упускать было никак нельзя.
Большинство из них и не надеялось когда-либо увидеть своих родителей, жен, братьев, сестер, детей. Они просто шли и дрались до последнего. Даже зная, что дело безнадежно проиграно, что шанса на победу нет, дрались. Честь не позволяла поступить иначе.
Они уже считали себя мертвыми, но их спасли. И если еще спасут семьи… Больше тридцати тысяч человек, затаив дыхание, смотрели, как в стене обшарпанной комнаты завертелась черная воронка, из которой выпрыгнул подполковник. Он кинулся обнимать мать, жену, племянницу, подбрасывать в воздух сына, разревевшегося при виде незнакомого дяди. Потом что-то сказал, женщины кинулись собираться и вскоре, перекрестившись, вошли в воронку, оказавшись в просторной, пятикомнатной каюте. После этого изображение погасло.
– Извините, господа, – сказал лор-капитан. – Невежливо дальше наблюдать.
– Конечно, – ответил кто-то. – Так вы поможете и нам найти родных?
– Живых найдем. Такую помощь мы окажем даже отправляющимся в эмиграцию. Жестоко не помочь, если имеешь такую возможность.
– А может, не надо эмиграции? – добродушно прогудел генерал Гласс. – Фарсен готов предоставить шанс даже проштрафившимся, господа! Вот вы, капитан? Если вам дадут шанс искупить свою вину, станете ли вы поступать по-прежнему?
Он уставился на того самого капитана, о подлостях которого рассказал альфа-координатор.
– Господин генерал! – вскочил на ноги тот. – Да я… Да как же можно!.. Я…
– Вы уверены? – внимательно посмотрел на генерала лор-капитан.
– Да! – рявкнул Гласс и незаметно подмигнул.
– Это вам решать, – пожал плечами Никита, понимая, что с однополосочных на Фарсене глаз не спустят и не позволят им занимать сколько-нибудь серьезные должности.
Артемий воспользовался тем, что Михаил Петрович стоял в стороне, быстро встал и подошел к нему.
– Ну, здравствуй, сынок! – проворчал есаул и обнял молодого казака. – Рад, что ты выжил.
– Здравствуйте, господин есаул! – привычно вытянулся Артемий. – А как мне под ваше командование попасть?
– Руку покаж.
Подхорунжий протянул руку, Михаил Петрович глянул на три полоски на рукаве и одобрительно хмыкнул, дернув себя за ус.
– Очень просто, – сказал он. – Скажешь этот их Призыв, и все. Считай, что ты у меня в отряде. Но ежели что – сам плеткой отхожу.
– Завсегда пожалуйста, господин есаул! – вытянулся во фрунт Артемий, едва сдерживая улыбку. – Пашка Мерещенко тоже тут и тоже с тремя полосками. И еще два моих дружка.
– Пашка? – приподнял брови Михаил Петрович. – А ну, где энтот охламон? Ходь сюды, неча тебе там сидеть, что сычу на печи!
Пашка подошел.
– Гляди у меня! – поднес есаул кулак под нос парню. – Наворотишь чего, мало не покажется. Ну, лады, братцы. Вечером пойдем наших из станицы забирать, кто живой. Под краснюками жизни не будет. Они, паскуды такие, хотят казачество под корень извести! Скажешь бате, Артемий, чтоб ничего не брали, все новое будет. Понял? А то бабы как зачнут собираться, так и за пять дней не выберутся.
– Ага, – кивнул головой подхорунжий.
– Нашли земляков, Михаил Петрович? – подошел к ним светловолосый лор-капитан.
– Так точно! С детства этих двух башибузуков знаю. Дома все дрались, а на войне подружились. Оба наши, с тремя полосками.
– Вот и хорошо, под вашей командой будут. Сейчас, кстати, надо разделить людей. Тех, кто с нами пойдет, в отдельные отсеки перевести. Я буду направлять их к вам, займитесь вместе с Леонидом Григорьевичем. Сбор в туманном зале «Пика Мглы», вы там уже бывали. Попросите Фарнарха открыть проход.
– Понял, – кивнул есаул. – Сделаем.
А потом закрутилась какая-то безумная карусель. Артемий просто растерялся поначалу. Четверо приятелей повторили за есаулом Призыв, и их форма тоже стала черно-серебристой. Вскоре на сцену потоком повалили люди, избравшие орден. Так поступали далеко не все из имевших на рукаве три полоски, многие предпочли армию Фарсена, а кое-кто и эмиграцию. Но последних оказалось немного, люди тянулись вслед за друзьями, а большинство решило все же рискнуть и поглядеть, как будет житься в иных мирах.
Михаил Петрович быстро приставил Артемия с Пашкой к делу – отводить свежеиспеченных аарн на «Пик Мглы» и селить в каютах, которые указывал друзьям местный дварх по имени Асиарх. Артемий едва язык не сломал, пока научился это имя выговаривать. Первый раз попав в туманный зал, он едва сумел опомниться и долго еще шарахался от клочьев разноцветного тумана в воздухе. При виде бегающих по потолку огромных пауков они с Пашкой то и дело крестились, а драконов с гвардами и вовсе старались обходить стороной. Хотя Михаил Петрович и сказал, что пауки с драконами тоже аарн и умеют говорить, молодые казаки ничего не могли поделать со своим страхом.
Но вскоре стало не до страха, они носились со станции на корабль и обратно, вывалив языки на плечи. Не было времени покурить, присесть, попить чего-нибудь – народ шел валом. Когда все закончилось, друзья опустились на пол, где стояли, и жадно выпили протянутые каким-то пожалевшим их пауком стаканы с соком, совершенно не обратив внимания на то, кто эти стаканы подал. Там их и нашел есаул. Оглядев взмыленных парней, он задумчиво похмыкал и покрутил ус. Потом что-то сказал, и из пола вырос столик, на котором стояла бутылка с чем-то коричнево-золотистым. И три стакана.
– Вставайте и выпейте по стакану, – проворчал Михаил Петрович. – По одному, больше не надо, а то до утра прыгать будете. Сильная штука!
Артемий с Пашкой послушно встали, выпили и изумленно застыли. Усталости как не бывало, они чувствовали себя сейчас, как после добрых полусуток сна.
– Так-то лучше, – кивнул есаул, сам опрокинув стакан непонятного зелья и огладив усы. – Пора нам за родичами в станицу идти. Тихо там, шума не подымать, не стрелять. Краснюков усыпят, вы их не трогайте, не ваше дело с ними разбираться. С нами на всякий случай десятка два орденских хлопцев пойдут, подстрахуют. Скажите своим, чтоб ничо не брали, поняли?
Парни дружно кивнули. Артемий возбужденно топтался на месте. Неужто он сейчас увидит батю, мамку, младших сестер? Дед, наверное, помер, он уже в семнадцатом на ладан дышал, не вставал совсем. В стене закрутились пять черных воронок, к которым подхорунжий успел привыкнуть. Бояться, по крайней мере, перестал. Михаил Петрович показал Артемию пальцем на крайнюю, он кивнул, шагнул в провал и оказался перед порогом родного куреня.
Ночь. Окна были темными, видно, все уже спали. Бреханул Серко, потом узнал молодого хозяина и ринулся под ноги ластиться. Подхорунжий тихонько рассмеялся, потрепал старого пса по загривку и негромко постучал в окно, под которым обычно спал отец. Некоторое время было тихо, потом кто-то заворочался, кашлянул и до боли родной голос спросил:
– Кого там черт посреди ночи принес?
– Открой, батя, – ответил он. – Я это. Артемий.
– Сынок! – задохнулся тот. – Вернулся! Живой!
В доме загорелась свеча, женский голос что-то спросил, батя ответил, и женщина заохала, запричитала.
– А ну, цыц мне тут! Хочешь, чтоб краснюки пришли?
Дверь заскрипела, и на пороге появилась грузная фигура. Артемий подошел и обнял отца, которого не видел три года. Тот прижал сына к груди и кусал губы. Не чаял уже увидеть. Сам бы в семнадцатом с сыновьями ушел, кабы не деревяшка вместо ноги.
– Заходи! – отстранился старый казак. – Дай хоть погляжу на тебя.
Артемий зашел в родной дом, понимая, что в последний раз. У печи соляным столбом застыла мать, зажавшая себе рот рукой и во все глаза смотревшая на него. Старик поднял свечу и с изумлением оглядел сына, затянутого в черно-серебристую форму с горящим багровым светом глазом на левом плече.
– Это что ж на тебе за форма такая, сынок? – растерянно спросил он.
– На новой службе выдали, – вздохнул Артемий. – За вами я, батя. Собирайтесь, времени нет. Наши сейчас заняли станицу, но ненадолго. Победили красные, нету больше белой армии. Все. Я чудом живым остался, спасли одни люди. У красных в сарае расстрела ждал, так меня вытащили и службу предложили. Куда деваться было? Да еще и семью с собой забрать позволили, помогли сюда добраться.
– Так, давай по порядку, – нахмурился старый казак. – Ничо я что-то не понял. Садись, глотнем понемногу и поговорим.
– Ладно, – вздохнул Артемий. – Только Михал Петрович говорил, чтоб собирались быстро. Он тоже за своими пошел. И Пашка Мерещенко.
– Михась с вами? – усмехнулся батя, садясь за стол, на котором уже стояла четверть с самогоном и лежали кусок сала с душистым домашним хлебом. – Тогда я спокоен. Он вам баловать не даст.
– Он и здесь у нас командиром, – кивнул парень, тоже сев. – Я сам не дюже понимаю, что случилось. Утром сидели в сарае, думали, все, скоро расстреляют. Красные в Крыму тьму народу побили. Обещали, что раз война кончилась, то простят. Обдурили. Потом нам сказали, что они всех решили перестрелять.
– Ясно… – помрачнел старый казак и наполнил стаканы самогоном. – Выпьем за помин души рабов божьих.
– И, батя… – потупился Артемий.
– Чего?
– Петра я сам схоронил. Еще год назад…
– Вот оно как? – вытер старик слезу с глаз. – Земля пухом…
Они молча выпили и сжевали по куску сала. Услышавшая о смерти старшего сына мать вцепилась зубами в край платка и глухо завыла. Понимая, что шум поднимать нельзя, она плакала почти молча. Артемий виновато взглянул на нее и потупился. С печи виднелись глаза младших сестер, тоже утиравших слезы. Совсем девки на выданье, годов по пятнадцати уже.
– Дальше чего было? – спросил батя.
– А потом нас стали выводить. Поначалу думал, что на расстрел, оказалось – нет. Спасли нас.
– Кто?
– Орден Аарн, – вздохнул Артемий. – Так они себя называют. Я теперь тоже с ними. Они кучу народу из Крыма вывезли, а к себе взяли тыщи три-четыре, не боле. Остальных какому-то Фарсену сбагрили. Я, честно говоря, пошел к ним, когда увидал, что дядька Михась там. Он меня к себе в отряд взял. Пашку тоже. Собирайся, батя. Дядька Михась сказал ничего не брать, там все есть. Нету у нас времени, до рассвета уйти надо. Эти аарн всем, кого взяли, помогают семьи забрать. Не вернемся мы больше на Дон, батя…
– Это ты чего-то не то говоришь, сынок, – помрачнел старый казак и налил обоим еще самогона.
– То он говорит, Василь, – раздался в комнате голос есаула, вышедшего из закрутившегося на стене гиперперехода. – Краснюки решили казачество под корень резать. За вами всеми скоро придут, месяц-другой, не более.
– Ну, здравствуй, Михась! – встал старый казак, не увидевший, откуда вышел есаул, и обнял друга. – Рад, что живой. Значит, под корень, говоришь? А откель знаешь?
– Списки я их расстрельные видел, – помрачнел тот. – Командир мой новый показал. А ему я верю, не станет Никита Александрович в таком деле душой кривить. Краснюки хотят всех, кого в станицах уважают, кончить, чтоб не мешали им казакам головы дурить. Учителей, священников, справных казаков. Ты в Манковке человек уважаемый, тебя они первого кончат. Власть теперь ихняя. Так что собирайся, Василь Андреевич. Ничего с собой не берите, что на себе надето, того и хватит. Там, где жить станем, все по-другому. Но дом будет, земля будет. Везде люди живут.
– Оно-то так, да только…
– Все понимаю, а деваться некуда.
– Тогда отца Филарета предупредить надо, – посмотрел на друга старый казак.
– Уже подумал, – усмехнулся в усы Михаил Петрович. – Собирается. Негоже нам без батюшки, а отец Филарет человек хороший, да и казаком когда-то был добрым.
– Тогда выпьем на дорожку, – вздохнул Василий Андреевич. – Держи стакан, сынок.
Артемий взял протянутый стакан, чокнулся с отцом, с Михаилом Петровичем и выпил.
– Подымай девок, Прасковья, – повернулся старый казак к жене. – Уходим мы отсель. Нам с краснюками на одной земле не жить. И не выть мне тут!
– Бери оружие, на память чего, и хватит, – посоветовал есаул. – Теплой одежки не надо, идти недалеко.
– А куда ж это? – удивился Василий Андреевич.
– Щас увидишь, – ухмыльнулся в усы Михаил Петрович. – Асиарх, будь добр, открой проход в каюту Артемия. Их пятеро, значит, вырасти пять спален.
– Хорошо, – раздался с потолка ворчливый голос дварха.
– А собаку можно взять? – спросил Артемий. – Негоже Серка бросать, он нам всю жизнь верно служил.
– Да на здоровье, – ответил Асиарх. – Только смотри, чтобы твою собаку в энергоцентр не понесло. Сгорит на хрен. О, каюта готова. Открываю проход.
– Эт-то кто говорит? – спросил Василий Андреевич, ошеломленно хлопая глазами.
– А лукавый их знает, кто они такие, эти двархи, – пожал плечами Михаил Петрович. – Кажись, душа без тела. Там они везде. Коли чего надо, у них спрашивай, завсегда помогут. Не удивляйся, Василь, скоро такого насмотришься, что ни в одной сказке не слыхал. Эти аарн мертвых оживляют! Не буду брехать, только тех, кто помер пару часов назад. Если раньше, то все.
– Мать твою! – недоверчиво глянул на него старый казак.
Артемий стоял немного в стороне и смотрел, как мечутся по дому мать с сестрами, увязывая какие-то вещи в узлы. Батя то и дело порыкивал на них, заставляя оставить то одно, то другое. Сам старик взял только припрятанные в подполе червонцы, иконы из красного угла, ордена и именную шашку. Еще сходил в конюшню попрощаться со старым, почти слепым конем. Потом вернулся в дом. Артемий вышел во двор, поймал Серка и привязал к ошейнику пса веревку. Тот все пытался прыгать и ластиться, приходилось постоянно придерживать его.
– Ну, все, – вздохнул старый казак и поясно поклонился куреню, в котором родился, вырос и прожил жизнь. – Куда идти?
– А вон, в углу черная воронка, – показал рукой Михаил Петрович. – В нее. Ничего страшного, я сам поначалу боялся.
Василий Андреевич только сейчас обратил внимание, что в темном углу что-то не так. Он подошел ближе и с удивлением уставился на бесшумно вертящуюся, черную туманную воронку аршина в два высотой. Есаул снова ухмыльнулся в усы, вошел в воронку и сразу вышел обратно, показывая, что ничего страшного нет.
– Прасковья! – рыкнул старый казак. – Марья, Фенька! Сюда идите!
Заплаканные женщины нерешительно подошли к нему. Он по очереди втолкнул их в воронку и вошел сам. Артемий вздохнул, поднял на руки Серка и последовал их примеру. Его взгляду открылась уже знакомая картина жилой каюты орденского крейсера. Возле стола в центре замер отец, ошеломленно вертя головой во все стороны. Мать с сестрами испуганно сбились в кучу рядом с ним. Артемий подошел к почти невидимой двери в спальню и дотронулся рукой до сенсора в виде человеческой ладони. Дверь мгновенно исчезла. Он затолкал в дверной проем отчаянно сопротивляющегося Серка и запер, чтобы тот под ногами не путался.
