И. П. Сенченко
Российская империя, Аравия и Персидский залив. Коллекция историй
Часть IV
Акции военной дипломатии Российской империи в Персидском заливе
Коллекция архивных документов
Англичане прекрасно понимали, говорится в отчетах российских дипломатических миссий в Персии и Месопотамии, что во взглядах Санкт-Петербурга в отношении политики России в зоне Персидского залива произошли «резкие перемены». У них уже не было ни малейшего сомнения в том, что «Императорское правительство обратило серьезное внимание на Персидский залив» (1).
Документы АВПРИ свидетельствуют, что цель замыслов и намерений «новой политики» Российской империи в бассейне Персидского залива была исключительно мирной. Состояла она в том, чтобы, с одной стороны, «мирными средствами парализовать дальнейшие своекорыстные действия англичан в этом крае», а с другой – способствовать «боле широкому торговому общению» России с Южной Персией, Месопотамией и Прибрежной Аравией (2).
Преследуя, параллельно с торгово-коммерческими целями, и наши политические интересы в зоне Персидского залива, писал министр иностранных дел, граф Владимир Николаевич Ламздорф (1844–1907), послу в Константинополе (21.01.1904), действительному тайному советнику Ивану Алексеевичу Зиновьеву, «мы силою вещей должны будем войти в известное общение с арабскими шейхами». В этом отношении «почва является уже отчасти подготовленной». Об этом «свидетельствует … проявление арабами симпатий к России, вплоть до ходатайства о принятии в русское подданство». «Факт исключительного преобладания» Британской империи в бассейне Персидского залива, отмечал граф В. Н. Ламздорф, «отнюдь не может почитаться достаточным основанием для … полного там бездействия с нашей стороны». Опыт показывает, что «именно деятельность России на побережье Залива в сравнительно короткое время … изменила к худшему положение там англичан, считавшееся тоже, якобы, всецело преобладающим» (3).
Остановить «нашествие Англии на регион», как полагали российские дипломаты, можно было только «противодействием материальным», в том числе путем присутствия в Персидском заливе русских кораблей. Их нахождение там «более чем желательно еще и потому, – докладывал консул в Багдаде Виктор Федорович Машков, – что если на каждые десять английских высаженных матросов мы высадим только одного – единоличному хозяйничанью здесь англичан уже не будет места» (4).
Вопрос о «демонстрации русского военного флага» в Персидском заливе впервые был поставлен министром иностранных дел Российской империи, графом Михаилом Николаевичем Муравьевым (1845–1900) перед управляющим Морским министерством, вице-адмиралом, генерал-адъютантом Павлом Петровичем Тыртовым в 1899 году. В ответном письме М. Н. Муравьеву (17.05.1899) адмирал П. П. Тыртов (1836–1903) сообщал, что корабли военно-морского флота России, отправлявшиеся на Дальний Восток, никогда прежде «не показывали русского военного флага в Персидском заливе» по нескольким причинам. Во-первых, потому, чтобы «не отклонять корабли от прямого маршрута следования», так как порты этого залива «не лежат непосредственно на пути судов, идущих на Дальний Восток или обратно». И, во-вторых, чтобы «необычным появлением» своим в этой местности «не возбуждать» ни у кого «каких-либо подозрений и неудовольствий» (5).
Позитивно реагируя на предложение МИД относительно захода русских кораблей в Персидский залив, П. П. Тыртов информировал министра иностранных дел о том, что он «не преминет при первой возможности направить какое-либо из мелкосидящих судов в Персидский залив для посещения некоторых из его портов» (6).
В переписке с МИД по вопросу о мерах, которые следовало бы предпринять Российской империей в целях усиления ее престижа в Персидском заливе, действительный тайный советник Кимон Эмманулович Аргиропуло, посланник в Персии, обращал внимание на несколько важных моментов. «Население Южного побережья Персии, – отмечал он, – не имеет никакого представления о могуществе России, и в полном смысле запугано англичанами». И потому весьма полезным было бы направить сюда русский военный корабль, и «дать понять» местному населению, что «присвоенная себе Англией в этих краях монополия не признается Россией, и что Персидский залив не есть закрытое море» (7).
Первым кораблем Российского императорского флота, посетившим порты Персидского залива с миссией военной дипломатии, стала канонерская лодка «Гиляк» во главе с капитаном 2-го ранга, бароном Иваном Бернгардовичем Индрениусом (1859–1919).
«Имею честь уведомить Ваше Сиятельство, – говорится в письме управляющего Морским министерством П. П. Тыртова министру иностранных дел, графу М. Н. Муравьеву (02.09.1899), – что в текущем сентябре отправится в Тихий океан мелкосидящая мореходная канонерская лодка “Гиляк”, которая могла бы посетить порты Персидского залива. Прибытие ее туда может состояться приблизительно в феврале месяце будущего года» (8).
Отвечая на вопрос П. П. Тыртова, какие из портов, по мнению МИД, «судну надлежало бы предпочтительнее посетить», управляющий внешнеполитическим ведомством В. Н. Ламздорф рекомендовал (13.09.1899), чтобы во время пребывания «Гиляка» в Персидском заливе канонерка побывала в Кувейт и Басре, а также в Мохаммере, Бушире, Линге и Бендер-Аббасе (9).
Планом похода предусматривалось, что «Гиляк выйдет из Пирея (28.12.1899). Проследовав через Порт-Саид и Суэц (5–6.01.1900), зайдет в Аден (13–20 января, для пополнения запасов угля). Затем нанесет визиты в Бендер-Аббас (28 января–5 февраля), Линге (6–7 февраля), Бендер-Бушир (9–10 февраля), Мохаммеру (11–12 февраля), Басру (12–17 февраля), Кувейт (18–19 февраля), Маскат (23–26 февраля) и Коломбо (12–22 марта) (10).
Цель похода канонерской лодки «Гиляк» сводилась главным образом к тому, как ее сформулировал В. Н. Ламздорф в письме П. П. Тыртову (23.10.1899), чтобы «появлением русского флага в Персидском заливе указать англичанам, а равно и местным властям, что мы считаем воды этого залива вполне доступными плаванию судов всех наций». Миссия военной дипломатии «Гиляка» состояла в том, как явствует из документов АВПРИ, чтобы показать, что Россия не приемлет стремления британского правительства обратить Персидский залив в «закрытое море, входящее в сферу исключительных интересов Англии». Заходом «Гиляка» в Персидский залив имелось также в виду «произвести известное нравственное впечатление» на население обоих побережий; продемонстрировать арабам и персам отсутствие у России каких-либо «агрессивных замыслов или стремления к территориальным приобретениям» (11).
Командиру «Гиляка», указывал В. Н. Ламздорф, должно быть предписано «соблюдать особую осторожность и осмотрительность», чтобы «ни в чем решительно … не подать повода заключить, что … появление русского флага в этих портах скрывает за собой какие-либо тайные намерения» (12). На это обстоятельство, подчеркивал В. Н. Ламздорф, следовало бы обратить особое внимание командира лодки. И вот почему: появившиеся в последнее время слухи о намерении русских приобрести порт на персидском побережье, «заметно встревожили представителей Турции и Персии, кои, по поручению своих правительств, не замедлили обратиться за соответствующими разъяснениями в Министерство иностранных дел России» (13).
В сношениях своих «с прибрежными властями и иностранными агентами, – отмечал В. Н. Ламздорф, – командир нашего судна должен придерживаться общепринятых форм международной вежливости» (14).
Слухи о русском корабле среди прибрежного населения, действительно, распространялись англичанами и их агентами самые невероятные, сообщали российские дипломаты. Одни из них говорили, что в Персидский залив идет «маленькая деревянная канонерка», на которую не стоит даже обращать внимания. Другие уверяли, что «русские, не зная Залива, послали туда старое потрепанное судно». Третьи утверждали, что «русские намерены высадить с идущего в Залив корабля десант и захватить Кувейт» (15).
Из депеши русского посла в Константинополе Ивана Алексеевича Зиновьева в МИД России (21.01.1900) следует, что «известие о походе в Персидский залив «Гиляка» произвело на министра иностранных дел Турции не особо благоприятное впечатление». Суть его высказываний сводилась к тому, что появление там нашей канонерской лодки, «в особенности в Кувейте», могло «подать англичанам повод думать, что посылка этого судна состоялась по соглашению с турецким правительством». А это, в свою очередь, могло «побудить их к принятию дальнейших мер к упрочению своего влияния в Кувейте в ущерб интересам Турции» (16).
По получении информации о сроках похода «Гиляка» и его маршруте, посол И. А. Зиновьев отдал распоряжение генеральному консулу в Багдаде, надворному советнику А. Ф. Круглову, «отправиться в Мохаммеру и Бассору, дабы оказать командиру канонерской лодки содействие в сношениях его с тамошними персидскими и турецкими властями». Инструктировал консула, непременно довести до их сведения, что визит русского военного корабля в порты Персидского залива «имеет лишь целью показать побережному населению наш флаг и поколебать глубоко вкоренившееся в тех местностях убеждение, что залив этот доступен для одних только английских военных судов» (17).
Документы АВПРИ рассказывают, что англичане делали все возможное, чтобы создать на пути «Гиляка» как можно больше трудностей. Отказали, например, в предоставлении угля в Адене (18). Командир «Гиляка», информировал министра иностранных дел России, графа Михаила Николаевича Муравьева, управляющий Морским министерством П.П. Тыртов (23.01.1900), «столкнулся с затруднением при фрахтовании парохода для доставки угля в Персидский залив, так как английские власти в Адене ему в этом отказали». Однако, «благодаря содействию нашего консула в Порт-Саиде, затруднение это устранено. Пароход зафрахтован и, погрузив уголь, отправляется в Бендер-Аббас, где встретится с “Гиляком”» (19).
«Слегка напоганили» русской канонерке англичане и в Бендер-Аббасе. «В виду отсутствия в Персидском заливе угля для продажи, – докладывал капитан “Гиляка”, барон И. Б. Индрениус (17.02.1900), российскому посланнику в Тегеране, – я, по указанию своего Министерства, зафрахтовал в Порт-Саиде пароход, который и доставил для вверенной мне лодки 300 тонн угля в Бендер-Аббас. Из этого количества я рассчитывал погрузить на лодку 150 тонн, а остальную часть сложить на берегу, с тем, чтобы по возвращении из Бушира и Бассоры взять оставленный уголь для дальнейшего следования в Коломбо». Однако губернатор, не без участия, думается, англичан, «не счел возможным разрешить сложить часть угля (150 тонн) на берегу. Даже ограничил число барж и людей, которых я хотел нанять для этой работы. И только после долгих переговоров разрешил нанять три баржи». Пришлось погрузить «110 тонн на верхнюю палубу» (20).
«Прибыл в Бендер-Аббас 2 февраля, – говорится в рапорте И. Б. Индрениуса (12.02.1900). – Угольный пароход “Baggon” подошел 4 февраля». На рейде находились английский крейсер и канонерская лодка. «Встретил здесь крайне нелюбезное отношение губернатора. Сгрузить уголь на берег он не разрешил. Даже ограничил средства погрузки. Принявши с риском 265 тонн на лодку, бросил 15 тонн на баржах; 20 тонн были просыпаны вследствие неудобства погрузки и зыби». Покинул Бендер-Аббас 8 февраля (21).
Буквально по пятам «Гиляка» шли, отслеживая маршрут русского корабля и действия экипажа, английские канонерки «Сфинкс» и «Комета».
«Появление русской мореходной канонерской лодки “Гиляк” в водах Персидского залива, – доносил российский консул в Исфахане (03.03.1900), – произвело сенсацию. Особенно встревожились англичане. Лишь только получено было в Бушире известие о приходе нашей канонерки в Бендер-Аббас, как туда сразу же выдвинулись английские военные суда, стоявшие на Буширском рейде, с явным намерением следить за … перемещениями “Гиляка”. Вместе с ним они вернулись в Бушир» (22).
Из рапорта командира «Гиляка» И. Б. Индрениуса главе морского ведомства Российской империи генерал-адмиралу, Великому князю Алексею Александровичу (1850–1908) видно, какой переполох вызвало у англичан посещение Персидского залива первым русским военным кораблем. «Когда стало известно, – сообщал барон Индрениус, – что “Гиляк” идет в Персидский залив, а в Бендер-Аббас придет пароход с углем, то началась усиленная деятельность английского генерального консульства в Бушире с целью затруднить наше плавание». В Бендер-Аббас тотчас же отправили крейсер «Pomone». Командир этого корабля, прибыв на место, «не переставал убеждать губернатора, как последний сам потом рассказывал, что выгрузка на берег угля для русского военного судна есть только начало занятия русскими Бендер-Аббаса» (23).
В Бушир, как следует из депеши нашего консула в Исфахане (10.03.1900), канонерская лодка «Гиляк» пришла 12 февраля, а покинула его 18 февраля (24).
Прием в Бушире, телеграфировал И. Б. Индрениус (15.02.1900), – «очень любезный и радушный. Губернатор оказывает всякое содействие» (25).
«12 февраля вошел на внутренний рейд, – говорится в рапорте командира “Гиляка” И. Б. Индрениуса “О плавании корабля в Персидском заливе”. – Отсалютовал нации и получил с персидской канонерской лодки “Персеполис” (единственное персидское военное судно) ответ равным числом выстрелов». Как только «встал на якорь, на лодку прибыл командир «Персеполиса» (из армян), в вицмундире лейтенанта персидского флота, с приветствием от имени генерал-губернатора. Передал, что губернатор готов принять меня когда угодно». Вслед за командиром «Персеполиса» лодку посетил управляющий французским консульством Хаджи Мирза Гуссейн.
К четырем часам отправился с офицерами в резиденцию генерал-губернатора, стоящую у самого берега. «Перед резиденцией был выставлен караул с музыкой. Обошедши караул, проследовали в дом. Впереди нас шествовало (по персидскому обычаю для почетных гостей) человек 12 прислуги с булавами. В приемной комнате нас встретил генерал-губернатор Ахмад-хан, дария бег (государь морей). Титул этот, присвоенный буширскому генерал-губернатору, как начальнику Персидского залива и его портов, дает ему также чин вице-адмирала персидского флота» (26).
На следующий день, согласно рапорту И. Б. Индрениусу, русский корабль посетил генерал-губернатор. «Разговаривали без переводчика», так как генерал-губернатор «довольно хорошо», по словам барона, говорил по-французски, и немного по-английски.
При отъезде высокого гостя с корабля в честь него «был произведен салют в 19 выстрелов». Вечером того же дня «состоялся обед в его загородном доме» (27).
Еще до того как «Гиляк» прибыл в Бушир, докладывал из Тегерана тайный советник К. Э. Аргиропуло (18.02.1900), там появились, «кроме обычного стационера, еще три английских крейсера». По слухам, ожидался даже приход целой эскадры. И все для того, чтобы отслеживать визит первого русского военного корабля в порты Персидского залива (28).
Как только канонерская лодка «Гиляк» вошла в воды Персидского залива, отмечал в донесении из Багдада консул А. Ф. Круглов, то «по приказу англо-индийского правительства крейсер 2-го ранга “Помона”, корабли “Мельпомена, “Голубь” и “Сфинкс”, а также речная канонерка “Комета” были приведены в боевую готовность. И ожидали только сигнала, чтобы выдвинуться навстречу “Гиляку”, когда и куда прикажут» (29).
«18 февраля, – пишет в рапорте барон И. Б. Индрениус, – подошли к турецкой крепости Фао. Здесь на паровом катере нас встретил секретарь нашего консульства в Багдаде Гавриил Владимирович Овсеенко, и сообщил, что консул ждет нас в Мохаммере» (30). Во время пребывания «Гиляка» в Фао Г. Осеенко «сопровождал нас повсюду, с почетным караулом, вызывая этим удивление и досаду у тамошних английских телеграфных чиновников», ни разу не видавших там дотоле русских военных моряков (31).
А. Круглов, прибывший в Мохаммеру, был тотчас же препровожден в дом правителя его секретарем, ‘Абд ал-Маджидом. «Шейх Хаз’ал, – как описывает встречу с ним А. Круглов, – здоровый молодой мужчина, с энергичным лицом, одетый в нарядный национальный костюм, ожидал меня у входа во двор, с многочисленной свитой и стражей. …Дружески взял за руку и провел в приемную комнату, разукрашенную, по персидской моде, зеркалами, стекляшками и порт ретами фантастических дам».
Расположившись друг напротив друга, «на креслах бомбейской работы, мы начали довольно продолжительную беседу на арабском языке. Сдержанность шейха, – замечает консул, – проглядывавшая при начале разговора», явно указывала на то, что “благожелатели” наши, англичане, успели уже изрядно потрудиться. И «настращать его и “российскими захватами”, и тому подобными “секретными целями” захода нашего судна» (32).
Из бесед с правителем Мохаммеры, шейхом Хаз’алом, А. Круглов «вынес, – по его словам, – глубокое убеждение, что все мысли шейха и все его действия направлены были на то, чтобы, во что бы то ни стало, сохранить свою самостоятельность» (33).
19 февраля, когда «Гиляк» прибыл в Мохаммеру и «бросил якорь против входа в реку Карун», А. Круглов подошел к кораблю на паровом катере шейха Хаз’ала. «Появление у Мохаммеры русского военного судна, – докладывал А. Круглов, – моя прогулка с офицерами корабля по реке Карун и гром выстрелов салюта, отданного мне орудиями палубной артиллерии “Гиляка”, произвели такой переполох в городе, что все его жители толпой высыпали на берег. И оставались там до ночи, удивляясь невиданному ими прежде электрическому свету прожекторов».
В месте резиденции шейха, как следует из донесения А. Круглова, арабы в ожидании русских гостей, «заполнили все стоявшие у пристани пароходы шейха, набережную и крыши домов. «Даже женщины вышли из гаремов, чтобы взглянуть на оригинальный “минарет” на судне», за который они приняли башню «Гиляка».
«Разодетый по-праздничному», шейх Хаз’ал встретил русских дипломатов и офицеров при «входе в гостиные комнаты дворца. Принял очень любезно. Предложил обычные восточные угощения». Сфотографировался с гостями. Показал им «ружья его телохранителей и лошадей в своей конюшне» (34).
Прощаясь, сделал командиру корабля подарок – «несколько баранов и телят, которых, – со слов А. Круглова, – чтобы не нарушать арабский обычай гостеприимства, пришлось принять» (35).
«Мохаммера, – указывал в рапорте барон И. Б. Индрениус, – это главный город Персидского Арабистана. Здесь живет арабский шейх, находящийся в вассальной зависимости от Персии, которой платит известную дань. Но в отношении внутреннего управления – своим племенем и землями – он совершенно самостоятелен и полновластен».
Стража дворца его, «в 1 000 человек, вооружена с ног до головы, и холодным, и огнестрельным оружием». У каждой двери дворца – по двое охранников. За креслом, на котором сидит шейх, принимая гостей, всегда «стоят 2 часовых». Вообще, «куда бы он ни пошел, по дворцу или вне оного, за ним всегда следует человек 6 телохранителей». Из боязни быть увезенным из своего удела тайком, иностранные корабли шейх не посещает; «никогда не ездит ни на персидскую канонерку “Персиполис”, ни на военные суда других наций» (36).
После Мохаммеры «Гиляк» отправился в Басру. Воспрепятствовать его приходу туда англичане пытались, используя имевшийся в их руках «карантинный ресурс». И надо же так случиться, рассказывает А. Круглов, «как нарочно, капитан “Гиляка” телеграфировал, что зайдет в Бассору, если там не будет карантина. Такой оборот дела мог расстроить все наши планы. Англичане непременно воспользовались бы этим, чтобы выставить уход “Гиляка” как отступление русских перед их влиянием в этих водах; и прокричали бы об этом по всему краю. С другой стороны, и турки, и местное население, и шейхи, обманутые в своих ожиданиях, невольно нашли бы в этом лишь подтверждение толков, направленных против России. И получилось бы, что вместо того, чтобы принести пользу, заход “Гиляка” в Персидский залив лишь навредил бы нашему престижу в здешних краях» (37).
Оперативное вмешательство А. Круглова в сложившуюся ситуацию помогло ее решению. Он добился сокращения для «Гиляка» карантинного срока в Басре, а в ответ на его телеграмму в Санкт-Петербург капитану русского корабля последовал приказ идти в Басру непременно. Командиру «Гиляка», информировал графа М. Н. Муравьева (17.02.1900) управляющий Морским министерством П. П. Тыртов, «отдано по телеграфу срочное приказание, идти в Басру даже при условии полного карантина» (38).
Сорвать миссию военной дипломатии «Гиляка» в Персидском заливе англичане намеревались любыми средствами, и во что бы то ни стало. «Уже с первых шагов, – говорится в “Отчете о командировке консула в Багдаде надворного советника А. Круглова на встречу канонерской лодки “Гиляк” в Бассору, Мохаммеру и Кувейт” (17.04.1900, Багдад), – пришлось натолкнуться на английские неприятности. Капитанам английских пароходов, с которыми выбыли из Багдада и я (4 февраля), и секретарь консульства, титулярный советник Г. Овсеенко (29 января), приказано было, как потом выяснилось, несмотря на половодье, двигаться только днем. И поэтому вместо обычных зимой 45–48 часов хода, пароходы прибыли в Бассору лишь на 5-ый день, ночью. К счастью, “Гиляк” пришел в Бассору только 20 февраля, запоздав почти на неделю» (39).
Генерал-губернатор Басры, как можно понять из отчета А. Круглова, принял «самое деятельное участие» в организации встречи русского военного судна. Содействовал российским дипломатам в поиске помещения для проведения протокольных мероприятий.
Как только «Гиляк» бросил якорь в Басре, сообщал А. Круглов, английский консул «настойчиво стал подбивать карантинного врача Ахмада Тауфика-бея к протесту, грозя ему сменой, если он окажет какие-либо послабления русским». Но все обошлось. Командир «Гиляка» провел «полагавшуюся дезинфекцию корабля, и спустил карантинный флаг».
Мохсин-паша, генерал-губернатор Басры, приветствовавший прибытие русского военного корабля, лично проследил за тем, чтобы «цены на продовольствие для экипажа не были завышены» (40).
«Бассорские власти, – отмечал в отчете А. Круглов, – находятся в постоянных и тесных сношениях с англичанами. И настолько привыкли видеть у себя только одного английского консула, исключительно английских торговцев, английских служащих, английских солдат, английские военные и торговые пароходы, что невольно в их головах сложилось представление об исключительной силе и огромном влиянии этой нации».
Сразу же по прибытии в Басру, вспоминал А. Круглов, «мне пришлось окунуться в целое море разных толков, распускаемых англичанами о нашем военном судне». Поговаривали даже о том, что «русские имеют виды на Бассору», и вынашивают планы захватить кое-какие земли в Персидском заливе. Но англичане – настороже. И, собрав эскадру, ничего подобного не допустят. Ходил слух, что одно столкновение англичан с русскими уже, дескать, произошло, при входе в Бендер-Аббас, где русские «хотели, было, устроить угольную станцию, но англичане воспротивились – и отогнали русский корабль», огнем из орудий палубной артиллерии (41).
«Генератором всех этих слухов и небылиц», А. Круглов называет английского консула в Басре г-на Вратислава, который «вызвал даже находившегося в отпуске драгомана своего, – пишет А. Круглов, – чтобы следить за нами, за каждым нашим шагом. Все время пытался … хоть как-нибудь скомпрометировать нас пред населением… Застращивал генерал-губернатора различными завоевательными планами России, ее видами на Кувейт, желанием … приобрести себе станцию в Персидском заливе и намерением вмешиваться в турецкие и персидские дела» (42).
Через драгомана английского консульства, замечает А. Круглов, г-н Вратислав пустил слух, что «”Гиляк” ведет с собой пароход с углем, и, может быть, наметил Бассору местом для угольного депо». В беседах с турецкими чиновниками высказывался в том плане, что местное население, особенно в Кувейте, «может принять появление русских за поощрение к смутам» (43).
«Столь же разнообразными, – докладывал А. Круглов, – были распускавшиеся англичанами россказни и небылицы, что гуляли тогда по Бассоре, и о самой России, и о русских», которых они называли «людьми дикими», нецивилизованными, и даже фанатиками, возжелавшими «прибрать к рукам» не то Кувейт, не то Басру.
Во время стоянки «Гиляка» в Басре за судном, по словам А. Круглова, «круглосуточно и не спуская глаз», наблюдали с английских военных судов «Голубь» и «Комета», а в Мохаммере и Кувейте – со «Сфинкса» (44).
О том, как проходил визит «Гиляка» в Басру, изложил в своем рапорте и командир корабля барон И. Б. Индрениус. 20 февраля «встали на якорь в Бассоре. Салют договорились произвести 26 февраля, в 10 часов утра». Оказалось, что салют здесь – это для горожан «целое событие». К назначенному времени все набережные «были покрыты сплошной массой народа», а река – шлюпками с публикой. Ровно в 10 часов утра «Гиляк» произвел салют «в 21 выстрел, с подъемом турецкого флага». Батарея турок, установленная на набережной, «ответила равным числом выстрелов, с подъемом русского военного флага на турецком стационере» (45).
28 февраля, утром, как сказано в отчете А. Круглова, «барон Индрениус с офицерами нанес ответный визит, прибыв в занимаемое нами здание. Оттуда мы вместе, на паровом катере “Гиляка”, прошли по реке до центра города».
29 февраля, утром, «Гиляк» посетил генерал-губернатор. «В тот же вечер устроен был русско-турецкий обед на корабле, а на следующий день – у генерал-губернатора».
Жители города «допускались на “Гиляк” свободно». Английская канонерка «Комета», наблюдавшая за русским кораблем, «прижалась к берегу, и как-то совсем спряталась». Исчезали с улиц и все англичане. Басрийцы по этому поводу шутили, что «инглизы попрятались со стыда» за те лживые слухи о русском корабле, что они распространяли (46).
«Несмотря на все происки англичан», сообщал А. Круглов (03.03.1900), прием «Гиляка» в Басре «прошел блистательно». Впечатление на местное население он произвел сильное и для нас – «весьма выгодное». Дивизионный генерал Мохсин-паша, недавно назначенный валием (генерал-губернатором) Басры, «относится к русским дружелюбно»; «принял нас радушно» (47). Англичане этим явно раздосадованы, и «подкапываются под Мохсина-пашу», как только могут, задавшись целью убрать его из Басры (48).
«В субботу, 4 марта, в 5.30 утра, – говорится в рапорте командира “Гиляка” барона И. Б. Индрениуса, – принявши накануне на лодку нашего консула и его секретаря, снялся с якоря для следования в Кувейт, куда прибыл в 9 часов вечера. На рейде застал английский корабль “Сфинкс”».
На следующий день, в 8 часов утра, шейх Мубарак прислал на корабль «своего старшего сына – с приветствием и приглашением в полдень на арабский обед».
По причине болезни барона И. Б. Индрениуса в гости к правителю Кувейта офицеры корабля отправились во главе со старшим офицером «Гиляка» и в сопровождении русского консула.
«Шейх кувейтский, – докладывал И. Б. Индрениус, – принял наших офицеров и консула весьма любезно». Сожалел, что «мало стоим». Сказал, что «приготовил для русских гостей охоту соколиную, с борзыми, и хотел показать свою летнюю резиденцию в пустыне. … Для консула обещал снарядить караван с конвоем для возвращения из Кувейта в Бассору» (49).
Вот что о посещении Кувейта на корабле «Гиляк» рассказывал А. Круглов. С письмом от генерал-губернатора Басры к шейху Кувейта, он, «в сопровождении секретаря консульства Овсеенко, а также русскоподданного Аббаса Алиева, каваса и 2 слуг, сел на борт “Гиляка”, который 4 марта снялся с якоря, оставил Бассору и в 9 часов вечера вошел в Кувейтскую бухту». Английское военное судно «Сфинкс», опередив «Гиляка» часа на два, «уже стояло там», в ожидании русского корабля (50).
На рассвете следующего дня титулярный советник Г. Овсеенко направился на шлюпке к берегу, чтобы «сообщить шейху Мубараку о прибытии на борту русской канонерской лодки российского консула, и договорится о визите к нему». Но эмир Кувейта, по выражению А. Круглова, «упредил его», послал на «Гиляк» своего сына, шейха Салима, дабы «нанести визит командиру корабля и пригласить всех нас откушать у него по арабскому обычаю» (51).
Пожаловал шейх Салим на «Гиляк» в сопровождении «одного из … родственников шейха Мубарака, и человек 15 арабов». Беседа проходила в каюте капитана. Передав приглашение отца, шейх Салим «подробно осмотрел все части судна, его орудия и торпеды».
На встречу с шейхом Мубараком, как следует из отчета А. Круглова, «отправился он сам, старший офицер “Гиляка” лейтенант Сарычев (барон Индрениус был болен) с двумя другими офицерами и русский доктор из Бушира, коллежский советник Шаневский». Шейх Мубарак выслал им лошадей, и сам вышел приветствовать их на улицу «с толпой арабов и негров». Радушно поздоровавшись, «провел всех в приготовленную для приема довольно большую комнату, с живописным видом на бухту».
«Шейх Мубарак, – делится своими впечатлениями А. Круглов, – уже не молодой, но все еще бодрый человек, высокого роста, простой в … обращении, с умными глазами. Говорит медленно, с расстановкой, взвешивая каждое слово» (52).
По окончании беседы «предложил у него откушать». Среди огромных блюд с рисом и разными восточными сладостями на столе красовались «два целиком зажаренных ягненка. Оказывая нам особую честь, шейх Мубарак, по арабскому обычаю, разорвал мясо руками, и, … положив куски на наши тарелки, пригласил всех присутствовавших принять участие в трапезе» (53).
После приема пищи и «последовавших за ним кофе и чая», шейх Мубарак «приказал свезти на борт “Гиляка” 30 штук баранов, телят и коров – в подарок». С трудом, пишет А. Круглов, но мне удалось все же «подарок сей отклонить, но при согласии принять хотя бы пару овец».
Офицеры попрощались, и отбыли на судно. Мы же с шейхом продолжили беседу, «на глазах у англичан». Поставив «Сфинкс» точно напротив дворца шейха, они «в подзорную трубу и в бинокли наблюдали за каждым нашим движением», предоставив мне тем самым, замечает А. Круглов, «удобный повод перевести разговор на них». На соответствующий вопрос шейх Мубарак «с улыбкой» сообщил, что капитан английской канонерки, появившейся в бухте раньше «Гиляка», «был у него с визитом». Информировал, что, по приказу английского резидента в Бушире, «прибыл следить за “Гиляком”». Советовал шейху «уклониться от приема русских», и заявлениям их о цели визита «Гиляка» – не верить, ибо «истинной целью русских» было, будто бы, «желание захватить в его уделе часть земли» и забрать в свои руки таможню, «как это уже сделано, дескать, ими в Персии» (54).
