Хью Томас
Гражданская война в Испании. 1931-1939

Полная версия

А меж тем заговор генералов, наполовину монархистский, наполовину чисто военный, корни которого тянулись с начала республики, снова обрел реальные очертания. «Изгнание» генерала Франко на Канарские остроова, а Годеда – на Балеарские преследовало цель предоставить безобидные должности лицам, подозреваемым в измене республике. А тем временем генерал Мола, прежде командовавший войсками в Марокко, был переведен на пост военного губернатора Памплоны. Прежде чем офицеры в конце февраля покинули Мадрид, у них состоялось несколько встреч с генералом Варелой и другими коллегами. Они согласились, что, если президент наделит властью Ларго Кабальеро или анархия захлестнет страну, они поддержат военный мятеж. Варела и Оргас предлагали начать мятеж немедленно. Мола был более осторожен. Перед отбытием на Канары Франко позвонил Асанье и недвусмысленно предупредил премьер-министра об опасности прихода к власти коммунистов. Асанья презрительно отверг такое предположение⁷. И похоже, Франко окончательно проникся мыслью о том, что «спасти Испанию» сможет только военный мятеж. И все же он продолжал колебаться.

В последующие несколько месяцев центром организации военного заговора стал генерал Мола. Он был преданным делу генералом с литературным складом ума. Молу отличало лисье лицо, глаза его были прикрыты узкими очками. Во времена падения монархии он был генеральным директором службы безопасности и в этом качестве пользовался особой неприязнью со стороны интеллектуалов-республиканцев. «Расстрелять Молу!» – таков был популярный лозунг мятежников 1930–1931 годах. В результате во время первого правительства Асаньи он остался без работы⁸. До 1936 года Мола не имел никакого отношения к заговорам против республики. Тем не менее его коньком стала конспирация. Из Памплоны по всей Испании спешили курьеры, особенно в Лиссабон, где генерал Санхурхо предоставил в распоряжение заговорщиков (как и следовало ожидать) свой авторитет и связи среди карлистов. В феврале Санхурхо побывал в Германии – формально на зимних Олимпийских играх. Вместе с полковником Бейгбедером, военным атташе испанского посольства в Берлине, худым аскетичным ветераном марокканских войн, он, как говорят, в сопровождении адмирала Канариса, главы германской военной разведки, посетил немецкие оружейные заводы. С Испанией у Канариса были старые связи: еще во время Первой мировой войны он из испанских портов руководил атаками немецких подлодок на суда союзников. Хотя Санхурхо не договаривался о немедленных закупках оружия (поскольку предполагал, что его заговор и так увенчается успехом), его уверили, что немецкая военная помощь, если она потребуется для закрепления успеха, будет предоставлена, по крайней мере Канарисом⁹.

Планы Молы стали ясны в апреле. Готовящийся мятеж не должен был иметь ничего общего с «пронунсиаменто» в старом стиле. Во всех провинциях Испании, на Балеарских и Канарских островах, в Испанском Марокко формировались две ветви заговора, военная и гражданская. Мола объявил, что цель заговора – установить «порядок, мир и справедливость». «Все должны принимать участие в восстании (в каком-то смысле циркуляр генерала читался как проспект какой-то компании), кроме тех, кто руководствуется указаниями из-за рубежа: социалисты, масоны, анархисты, коммунисты и так далее». Отделения в провинции получили указания разработать детальные планы захвата общественных зданий в своих районах, особенно линии связи, а также подготовить оповещения о введении военного положения. В этот момент Санхурхо вылетит из Португалии и станет президентом военной хунты, «которая немедленно установит в стране порядок и законность». В некоторых местах – например, в Севилье – фаланге отводилась важная роль в мятеже, но политические цели этой партии нигде не упоминались. (Франко перед отбытием на Канары побеседовал с Хосе Антонио в доме своего свояка Серрано Суньера и указал, что надежной связью между фалангой и генералами может стать командир Иностранного легиона, полковник Ягуэ, яростный поклонник фаланги. Тем не менее окончательное решение было отложено на несколько недель.) План Молы имел в своей основе установку: все должно быть готово не позже, чем через двадцать дней, то есть к концу апреля. Он включал в себя следующее указание: «Необходимо постоянно помнить, что быстро сокрушить сильного и хорошо организованного врага можно только с чрезвычайной жестокостью. Следовательно, должны быть арестованы все руководители политических партий, движений и союзов, не примкнувших к движению; эти люди будут подвергнуты показательным наказаниям, чтобы попытки противостояния были задушены в зародыше». Документ был подписан «директор» – то есть Мола.

Тем временем Асанья и его правительство изо всех сил старались восстановить порядок. 27 февраля они закрыли штаб-квартиру фаланги в Мадриде. 15 марта, когда фалангисты подложили бомбу в дом Ларго Кабальеро, был арестован Хосе Антонио – формально за то, что при нем нашли незарегистрированное оружие¹⁰.

Последовали и другие аресты фалангистов. Но даже из-за стен Образцовой тюрьмы к «пистолерос» и бомбометателям продолжали поступать инструкции. Через неделю республика получила удар со стороны левых, который заставил вспомнить о событиях в Касас-Вьехас. Несмотря на то что аграрная реформа продолжалась, тысячи безземельных крестьян, голосовавших за Народный фронт, сочли, что осуществляется она слишком медленно. В Эстремадуре жители деревень стали захватывать большие запущенные поместья, отводить себе участки, после чего проводить митинги на деревенских площадях, которые проходили под шумные славословия республики. В деревне Джусте, где в монастыре провел свои последние дни император Карл V, произошло кровавое столкновение между гражданской гвардией и крестьянами. Были убиты восемнадцать жителей деревни и один гвардеец. Несмотря на неоспоримую победу сил «законности и порядка», захваты земель на местах продолжались. И правительство уже не осмеливалось их пресекать.

Ежедневно шли перестрелки между фалангистами и членами FAI, социалистами и анархистами и даже между двумя группировками социалистической партии. FAI и CNT издали серию угрожающих оповещений и провели ряд предупредительных забастовок. Премьер-министр Мануэль Асанья, «сильный человек» республики, смог отреагировать на это лишь словами, заявив что испанский рабочий класс – это «сырой материал для художника». 4 апреля он дал интервью Луису Фишеру, американскому журналисту. «Почему вы не проведете чистку в армии?» – спросил Фишер. «Зачем?» – поинтересовался Асанья. «Потому что несколько недель назад на улицах были танки, и вы до двух часов утра находились в министерстве внутренних дел. Вы должны опасаться волнений». – «Всего лишь сплетни, которые ходят по кафе», – ответил Асанья. «Я слышал об этом в кортесах», – возразил Фишер. «Ах, да кортесы – одно большое кафе, – сказал Асанья и добавил улыбаясь: – Единственный испанец, который всегда оказывается прав, – это Асанья. Если все испанцы станут «асаньистами», все будет хорошо». Но в разговоре с другим журналистом он выразился более точно: «Sol у sombra! Свет и тень! Вот что такое Испания»¹¹.

К 7 апреля даже Прието поддался господствующей панике и стал настаивать на смещении Алькалы Саморы. Конституция оговаривала, что если президент за время своего срока дважды распускает кортесы, то он может быть отставлен со своего поста – получив вотум недоверия. Народный фронт воспользовался этим положением, готовый идти даже на роспуск кортесов. Фронт опасался, что Алькала Самора может использовать свое положение для содействия правому «пронунсиаменто». Правые в кортесах даже не попытались поддержать президента, ибо они тоже не испытывали к нему любви. Алькале Саморе пришлось оставить Национальный дворец, и остаток жизни он провел в изгнании, проклиная тех, кто сместил его со столь хорошо оплачиваемого поста.

Но это ничего не изменило. 13 апреля судья Мануэль Педрегаль, который приговорил фалангиста¹² к тридцати годам тюрьмы за убийство мальчишки-курьера, работавшего у социалистов, сам был убит. 14 апреля, во время парада на Пасео-де-Кастельяна в честь четвертой годовщины республики, в президентскую трибуну была брошена бомба. Лейтенант гражданской гвардии был по ошибке застрелен. Посчитали, что он направляет свой пистолет на Асанью. Похороны этого офицера, прошедшие 16-го числа, превратились в грандиозную демонстрацию силы. Почти на всем пути до Восточного кладбища похоронную процессию сопровождали сплоченные отряды мадридских фалангистов, восклицавших: «Испания! Единая, великая и свободная!» Полные энтузиазма члены «Социалистической молодежи» пели «Интернационал», салютовали вскинутыми кулаками и осыпали кортеж пулями. На самом кладбище состоялась схватка между фалангистами и жандармами. В течение этого дня было убито около дюжины людей – и среди них Андрее Саэнс де Эредиа, двоюродный брат Хосе Антонио. Его застрелил лейтенант Хосе Кастильо. Через три месяца эта смерть повлекла за собой еще более тревожные последствия.

По столице циркулировали самые разные слухи. Правые считали, что Бела Кун, венгерский коммунист, которого на Западе считали кем-то вроде Робеспьера и Ленина, прибыл в Севилью, чтобы начать революцию¹³. В кортесах ежедневно повторялись обвинения, что Асанья играет роль Керенского. В конце месяца вернулись на родину те испанские коммунисты, которым удалось успешно скрыться после астурийской революции и добраться до Москвы. Вернулся оттуда и Альварес дель Вайо, журналист и советник Ларго Кабальеро. Главным образом при его содействии «Социалистическая молодежь» объединилась с коммунистическим молодежным движением. Коммунисты впоследствии стали доминировать в этом союзе. Это вызвало беспокойство даже в ближайшем окружении Ларго Кабальеро. Аракистайн, издатель газеты Ларго Кабальеро «Свет» («Кларидао») и шурин Альвареса дель Вайо, взорвался: «Мы теряем нашу молодежь! Что происходит с Испанской социалистической партией?»¹⁴ Прието не мог сдержать гнева. Более того, именно в это время большое количество членов молодежного движения CEDA, которым никогда не везло под руководством Хиля Роблеса, тоже сделали шаг навстречу экстремизму и объединились с фалангой, хотя в то время эта организация была публично запрещена после бунта во время похорон лейтенанта гражданской гвардии. Среди тех, кто присоединился к фаланге, был руководитель молодежи CEDA, свояк генерала Франко, Рамон Серрано Суньер, который стал одной из самых значительных фигур в цепи связей между генералом и фалангой. В начале 20-х годов XX века он учился вместе с Хосе Антонио в Мадридском университете, и эти старые контакты облегчили путь к идеологическому альянсу.

Тем не менее военный мятеж Молы в апреле не состоялся. План целиком зависел от генерала Родригеса дель Баррио, генерального инспектора армии. В последний момент тот испугался и сказался больным. Предполагалось, что генерал Оргас вместе с отрядом гражданской гвардии будет ждать сигнала в дружественном итальянском посольстве. Но и это, и другие шаги были по телефону отменены генералом Варелой. И в самом деле, в апреле ни карлисты, ни фаланга еще не были готовы в полной мере сотрудничать с Молой. Политические лидеры карлистов продолжали в Лиссабоне вести переговоры с генералом Санхурхо о будущем Испании после переворота. На первых порах Фаль Конде предлагал просто распустить все политические партии и организовать правительство всего из трех человек – Санхурхо станет президентом и ответственным за вопросы обороны; будут еще министр образования и министр промышленности¹⁵. И пока все эти политические цели обсуждались при посредстве тайных курьеров, к тактическому плану операций добавлялись все новые детали. В Мадриде Кальво Сотело носился от «Палас-отеля» до «Ритца» и по частным домам, договариваясь с финансистами. Но что происходило с фалангой? Партия, занятая покушениями и уличными драками, получила секретную директиву, предупреждающую против объединения сил с военными заговорщиками: «Мы не будем ни авангардом, ни штурмовым отрядом, ни бесценным союзником никакого смешанного реакционного движения»¹⁶. Смелые слова, и они точно выражали подлинные взгляды тех старых фалангистов, которые участвовали в уличных стычках еще с 1931 года. Но к тому времени их голоса стихли. Вне всяких сомнений, фаланга не могла остаться в стороне от событий, которые последуют вслед за мятежом военных.

1 мая по всей Испании прошли традиционные демонстрации рабочих. Им сопутствовали общие забастовки, к которым во многих городах призвала CNT. По бульварам крупных городов прошли шествия теперь объединившейся социалистической и коммунистической молодежи, которые напоминали зародыш Красной армии. Звуки «Интернационала» или же какой-нибудь из прекрасных песен, рожденных во время боев в Астурии, – например, «Первое мая» или «Молодая гвардия», встречались вскинутыми сжатыми кулаками. Огромные портреты Ларго Кабальеро, Сталина и Ленина, подобно знаменам, плыли по бульвару Кастельяно в Мадриде, с изящных балконов которого, полная восторженного ужаса, смотрела буржуазия, представлявшая Испанию Карла V. Конечно же это не должно продолжаться вечно. Через четыре дня из своей тюрьмы Хосе Антонио (который всегда любил Санхурхо, поскольку тот дружил с его отцом) обратился с открытым письмом к испанским солдатам, призывая их положить конец всем нападкам на «священную сущность Испании». «Последним средством спасения, – добавил он, – как говорил Шпенглер, всегда будет взвод солдат, который и спасет цивилизацию». Ушли в прошлое те дни, когда Хосе Антонио утверждал, что нет ничего бесполезнее солдата, что у них всех цыплячьи сердца и самый большой трус – это Франко. Но все же фаланга не стала неотъемлемой частью военного заговора. Май еще не подошел к концу, когда Хосе Антонио заметил, что он во всем согласен с речью Прието.

10 мая 1936 года Мануэль Асанья был избран президентом Испанской республики вместо Алькалы Саморы. В коллегии выборщиков, собравшихся во дворце Ретиро, за него проголосовало 238 человек и лишь пять – против. Избрание прошло тихо и спокойно, если не считать драки в коридоре между Аракистайном, все еще поддерживавшим Ларго Кабальеро, и Хулианом Сугасагойтиа, издателем газеты Прието «Эль Сосьялиста». CEDA и другие правые партии не выдвигали своего кандидата и воздержались при голосовании. Через несколько дней премьер-министром стал Касарес Кирога, возглавив почти такой же, как при Асанье, кабинет. Отношение Асаньи к своему избранию удивило многих его сторонников, поскольку было странным, что он согласился оставить пост главы правительства в такой момент, когда рядом не было ни одного государственного деятеля подобного масштаба. Все же стало ясно, что он с удовольствием воспользовался возможностью сменить тревожный хаос кортесов на уединенное величие Национального дворца. Скорее всего, Асанья убедил себя, что, став главой государства, он тем самым успокоит средний класс, опасающийся революции. Но устранить эти страхи было не так легко. Женщина-депутат от социалистов, эмигрировавшая из Германии, Маргарита Нелькен, объявила: «Мы хотим революции, но не такой, как русская, которая может служить нам лишь моделью, ибо мы должны разжечь огромное пламя, отсветы которого будут видны по всему миру, и от потоков крови покраснеют моря». 24 мая Ларго Кабальеро произнес в Кадисе большую речь. «Когда Народный фронт расколется, – заявил он, – что неизбежно последует, станет очевидным триумф пролетариата. Затем мы установим диктатуру пролетариата, что означает репрессии в адрес капиталистов и буржуазных классов!» В то время уже составлялись заговоры и обдумывались планы их претворения в жизнь. Несмотря на тот факт, что установление коммунистического режима в Испании противоречило сдержанной внешней политике Сталина того времени, Коммунистическая партия Испании, возбужденная присоединением «Социалистической молодежи», продолжала кормить Ларго откровенной лестью, заставляя его делать все более и более экстремистские заявления¹⁷. Тем временем в Сарагосе состоялся ежегодный конгресс CNT. Раздоры с FAI успешно разрешились. Конгресс потребовал продолжения предупредительных забастовок, усиления борьбы против UGT и «буржуазного» правительства, 36-часовой рабочей недели, месячного оплачиваемого отпуска, повышения зарплаты¹⁸ и, наконец, «либертарианского коммунизма».

Тем не менее, пока в рабочем классе и особенно среди левых продолжали существовать непримиримые разногласия практически едва ли не по каждому вопросу, шла ли речь о политике или о тактике, правые наконец сомкнули ряды. 1 июня Хосе Антонио в письме к Моле сообщил из тюрьмы, что он полностью поддерживает военный заговор и предоставляет свою партию в его распоряжение. Он также пообещал, что началу мятежа посодействуют 4000 фалангистов.

Таким образом, к началу июня Мола завершил последние (на этот раз стратегические) приготовления. Генерал Кейпо де Льяно, высокий, красивый и всегда подвыпивший командир корпуса карабинеров, присоединившийся к заговору позднее прочих, ибо сначала Мола отверг его, должен будет взять на себя непростую задачу в Севилье¹⁹; генерал Саликет поднимет Вальядолид; сам Мола станет отвечать за Бургос и Памплону; в Мадриде будет командовать генерал Вильегас, а генерал Кабанельяс (который считался крепким республиканцем) – в Сарагосе. Барселону возьмет на себя генерал Гонсалес Карраско; сам Франко вылетит, чтобы принять командование Африканской армией, а Годед возглавит гарнизон в Валенсии. Остальные города были поделены между другими доверенными офицерами. Младшие офицеры, которые помогут в организации мятежа, будут вознаграждены немедленным продвижением по службе, «или, если они пожелают, гражданским постом с такой же заработной платой».

5 июня Мола пустил в обращение политический документ, в котором излагался план восстания, который призван был обеспечить ему успех. Должна быть создана «Директория», включающая президента и четырех других членов. Все в ее составе должны быть офицерами. Они будут наделены правом издавать законы, которые будут ратифицированы законодательной ассамблеей. Последняя станет избранной «в соответствии с избирательным правом, которое будет сочтено наиболее подходящим». Действие кортесов и Конституции 1931 года, без сомнения, будет приостановлено. Законы, не соответствующие «новой органической системе» государства, отменяются, а тех, кто «черпает идеи из-за границы», объявят вне закона. Новая система во многом будет напоминать ту, что хотел ввести прежний диктатор Примо де Ривера, несмотря на некоторые вербальные уступки фаланге и карлистам.

Карлисты (с которыми Мола теперь поддерживал контакты), однако, не согласились на немедленную реализацию этой программы, хотя у Молы состоялась шестичасовая беседа с Фалем Конде в наваррском монастыре Ираче²⁰.

С такими настроениями Испания, страна, о которой историки Средневековья торжественно говорили, что демократия в ней родилась на несколько поколений раньше, чем в Англии, пришла к дебатам в кортесах 16 июня.

Примечания

¹ Доктор Мараньон встретил Франко в Париже, на обеде в испанском посольстве. Франко вернулся из Лондона, с похорон короля Георга V. Он представлял Испанию и в траурной процессии шел за обреченным маршалом Тухачевским, представлявшим Россию. Эрудированный врач и генерал легиона пошли прогуляться по набережной Сены, и Франко сказал, что через несколько недель в Испании все успокоится.

² Мистер Лоренс Фернсуорт, автор книги «Борьба Испании за свободу», сообщает, что Портела сказал ему, будто в данный момент Хиль Роблес замышлял переворот. Все же я склонен верить Генри Бакли, который, посетив на следующий день после выборов штаб-квартиру CEDA, убедился, что Хиль Роблес пришел в ярость, когда ему предложили пойти на антиконституционные действия. Визит Франко к генералу Посасу, командующему гражданской гвардией, в то время занимавшему пост министра внутренних дел, тоже не принес успеха. Тот также отказался выступить против Народного фронта.

³ Так, Хуан Марч покинул страну уже 16 февраля и впоследствии поддерживал тесные связи с заговорщиками из числа военных.

⁴ К тому времени испанских коммунистов насчитывалось всего около 10 000 человек, хотя сама партия утверждала, что она имеет 35 000 членов. Особым влиянием компартия пользовалась в окрестностях Мадрида, а в Каталонии и в Стране Басков сторонников у нее было куда меньше. Если не считать Пассионарии, лидеры партии были сравнительно неизвестными личностями. Секретарь партии Хосе Диас, бывший анархист, бывший чистильщик обуви из Севильи, был человеком скромным, хотя и энергичным. На людях он безоговорочно следовал политике Коминтерна, в частных же беседах он неоднократно осуждал ее. Его ближайшим доверенным другом был Хесус Эрнандес, глава отдела пропаганды и редактор «Мундо обреро». Этот человек, несмотря на свои тридцать с небольшим лет, был ветераном коммунистического движения. Уже в шестнадцать лет, когда его признали виновным в попытке покушения на Прието, он считался профессиональным террористом. После пребывания в Москве в 1936 году Эрнандес был избран в кортесы, где обрел известность призывами к насилию, звучавшими в его речах. Другими ведущими коммунистами были Педро Чека, Михе и Урибе, марксистский теоретик партии.

⁵ Полная численность CEDA никогда не предавалась гласности. Ядро партии составляло примерно 12 000 человек.

⁶ Во втором туре выборов, 3 марта, Народный фронт получил 8 мест, баски и правые – по 5, а центристы – 2. Таким образом, у Народного фронта оказалось всего 278 мест и еще он мог рассчитывать на другие 10 мест басков. У правых оказалось 134 места, а у центра – 55.

⁷ Хотя их разговор был на удивление уклончив. «Вы не правы, – сказал Франко, – отсылая меня. В Мадриде я был бы куда более полезен и армии и миру в Испании». – «Я не боюсь развития событий, – ответил Асанья. – Я знал о мятеже Санхурхо и мог бы предотвратить его. Я предпочел, чтобы он сам рухнул».

⁸ Хотя его мемуары об этом периоде работы в министерстве внутренних дел пользовались большим успехом.

⁹ Как оно и было. Хотя карлисты еще не установили контактов с Молой, в военном комитете председательствовал Сен-Жан де Люс, принц Франсуа Ксавьер из пармских Бурбонов, племянник (и возможный наследник) пожилого дона Альфонса Карл оса, претендента на престол от карлистов. Комитет закупил 6000 ружей, 150 станковых и 300 ручных пулеметов, 5 миллионов патронов и 10 000 пулеметных лент. Тем не менее из этого количества до июля 1936 года в Испанию попали лишь пулеметы, закупленные в Германии. Остальное оружие было конфисковано в Антверпене, и даже личное вмешательство принца Франсуа Ксавьера вкупе с королем Бельгии не принесло результатов.

¹⁰ Существует, возможно, апокрифическая история, как перед арестом Хосе Антонио его пригласил к себе Асанья и попросил покинуть страну. «Не могу, – ответил тот. – У меня больна мать». – «Но ваша мать умерла много лет назад», – ответил Асанья. «Моя мать – Испания, – якобы сказал Хосе Антонио, – и я не могу оставить ее». Эта история появилась в лиссабонской газете 21 ноября 1936 года. Доподлинно известно, что примерно в это время Эдуардо Аунос, один из ближайших сподвижников Хосе Антонио, уговаривал его улететь из Испании. «Ни в коем случае, – сказал Хосе Антонио. – Фаланга – это не старомодная партия заговорщиков, руководители которых сидят за границей».

¹¹ На трибунах арены для боя быков места называются Sol или Sombra, в зависимости от того, затенены они или нет.

¹² Фалангиста звали Ортега, и в начале Гражданской войны он был убит в своей тюрьме в Сантонье.

¹³ Это конечно же было неправдой. В то время Бела Кун был слаб и болен, и к тому же его вскоре расстреляли. Достойный доверия информатор встретил Куна в 1935 году в Москве, и тот сказал, что болен и не может добраться до Испании. Да и в этом случае он бы не представлял никакой опасности. Тем не менее вполне возможно, что в это время Испанию посетил Эрне Гере, тоже венгерский коммунист, который под псевдонимом Сингер был «инструктором» у французских коммунистов.

¹⁴ Эти слова были сказаны Генри Бакли, в то время корреспондентом «Таймс» в Мадриде. Аракистайн, который был страстным антикоммунистом, рассказывал, что нередко видел, как к Альваресу дель Вайо заходит агент Коминтерна Витторио Кодовилья (он жил в том же доме этажом выше). Но необходимо помнить, что это был период, когда Народный фронт признавали силой огромное количество людей во всем мире. Агент Коминтерна воспринимался как желательный союзник и соратник. И в то время вряд ли требовалось старательно уговаривать «Социалистическую молодежь», чтобы она объединилась с коммунистами.

¹⁵ Раньше карлисты хотели сами поднять восстание, и Санхурхо согласился возглавить временное правительство для реставрации монархии (королем должен был стать претендент от карлистов), если такое изолированное восстание вообще состоится.

¹⁶ Между февралем и июлем 1936 года число фалангистов, как и коммунистов, значительно выросло – скорее всего, теперь их было не менее 75 000. Кроме организации Онесимо Редондо в Вальядолиде (которое обрело себе сторонников и среди рабочих в Севилье) были и молодые представители среднего класса и студенты, еще не окончившие учебу.

¹⁷ Я пришел к выводу, что три документа, как говорят, найденных в четырех различных местах после начала Гражданской войны, содержавших планы переворота социалистов и коммунистов, который должен был выглядеть как мятеж правых, – не поддельные. Их часто перепечатывали, вместе с факсимиле подписей. Эти три документа включают в себя а) план Ларго Кабальеро, его сторонников и коммунистов в период 11 мая – 29 июня установить Советы, б) исчерпывающие инструкции проведения революции, в) подготовленный отчет о митинге коммунистической партии в Валенсии 16 мая. Первое упоминание об этих документах я нашел в «Наваррском дневнике» от 7 августа 1936 года, то есть к этой дате просто не успели бы сделать убедительную политическую фальшивку. Факт подлинности документов еще не означает, что прописанные в них планы были бы обязательно претворены в жизнь. Это были скорее мечты, а не чертежи или наброски предполагаемых планов, которые могли никогда и не возникнуть. Они не могут оправдать мятеж генералов, ибо их планы составлялись задолго до того, как были подготовлены планы их врагов. Необходимо отметить одного лишь историка, Б. Феликса Маэса, который считал, что возможность восстания «коммунистов» или левых сил играла какую-то роль в мотивах, заставивших генералов поднять мятеж.

¹⁸ Эти требования вызвали бессрочную забастовку строителей, которая на все лето приостановила эту отрасль и привела к перестрелкам между UGT (который был согласен на арбитражное разбирательство) и CNT.

¹⁹ Он уже издавна испытывал неприязнь к республике после того, как в 1930 году не удалась его попытка занять пост военного министра, на что он крепко надеялся. Он принял активное участие в заговоре 1930 года и покинул страну вместе с Рамоном Франко.

²⁰ В дополнение к трудностям, которые осложняли отношения Молы с карлистами, у него не было полного взаимопонимания и с Военным союзом. Этот союз хотел предать суду за государственную измену всех министров, работавших после 1932 года.