Holly Hope Karter
Северный ветер. Том 2

Глава 1

Все, что я слышала – тихий плеск капель.

Все, что чувствовала – приятную прохладу и не слишком приятную сырость.

Все, что видела – густую и вязкую черноту.

Вокруг было темно как в могиле.

Впрочем, я до сих пор не выяснила, каково оно там, в могиле. И не особо стремилась!

Я снова оказалась в пещере, но на этот раз – в знакомой и по своей воле. И провела в ней уже слишком много времени в попытке разбудить дар воды.

Нужно уточнять, что не особо успешно?

Конечно же, нет.

Откинувшись спиной на стену, я болезненно поморщилась, когда затылок уперся в кристаллы льда, и процедила:

– Ты сказал, что моя воля ведет тебя.

– А ты сказала, что тебя это злит.

Я повернулась на голос Даримаса и возмущенно заспорила:

– Я хочу научиться принимать ипостась даара!

– Ты пытаешься выстроить дом, не укрепив основание.

– Мое основание – пламя! Я – красный даар!

Даримас тяжело вздохнул.

– Пламя – лишь одна из граней твоей сути, но даже она тебе неподвластна. Пока что…

– Я могу заставить тебя научить меня!

– Можешь.

– С тобой невозможно спорить!

– Я здесь не для споров, а для помощи.

Я зарылась пальцами в густой мех шкуры, на которой сидела. Кумхарид предлагал на время обустроить колыбель, чтобы мархээарисс Кахаэра было комфортно, но я наотрез отказалась и предложила прихватить с собой лишь привычные походные «кровати».

Тупица.

Подавив стон, я огляделась – казалось, что вязкая чернота забивала ноздри, застывала комом в горле. Душила.

– Почему нельзя зажечь огонь?

Даримас снова вздохнул, удрученный моей непонятливостью.

– Когда зрение не ослабляет твое внимание…

Я ткнула пальцем в сторону бассейна – оттуда доносился тихий плеск воды.

– Я считаю каждую долбаную каплю!

– Долбаную?

– Забей!

Мужчина промолчал, хотя наверняка не понял, что имела в виду одна странная мархээарисс.

Недостаточно было заговорить на кахаэрском – моя речь казалась местным несуразной, когда я вставляла в разговор слово в том значении, в котором они его не использовали.

Старые привычки, въевшись в натуру, умирают тяжко, а убить их порой невозможно. Впрочем, вряд ли можно назвать речевой портрет, который формировался всю мою жизнь, привычкой.

Интересно, заменив родной язык кахаэрским, изменила ли я речевой портрет? Выходит, нет, раз во время разговора собеседники порой смотрят на меня как на умалишенную.

Но я ведь сама замечаю за собой странности! Чем больше я общалась с даарами, тем чаще ловила себя на «неправильностях» и отмечала, что не могу назвать некоторые окружающие предметы и материалы, словно позабыв нужные слова.

Значит, портрет будет меняться постепенно, и со временем я подстроюсь под кахаэрцев?

«Дана, да о чем ты думаешь?! Ты вообще ни о чем думать не должна!».

Я вытянула ноги и поерзала – конечности затекли, спина болела, а мягкое место казалось не таким уж мягким. Конечно, столько просидеть в одной позе!

Я потянулась к огню, и зверь покорно высунул морду из норы. Представила, как касаюсь ладонью земли, и твердь отозвалась гулким вздохом. Но сколько бы я ни искала озеро, третий дар не отзывался.

– Я ничего не чувствую.

– Успокой дух.

– Я вполне спокойна!

– От твоего напряжения воздух густеет.

Я скрестила руки на груди, возмущенно сопя. Положила ладони на бедра и закрыла глаза. Протяжно вздохнула. Почесала нос. Сдвинула правую ногу. Убрала волосы с лица. Поморщилась, когда зачесалось веко, а следом – лоб.

Даримас усмехнулся.

– Дана, дар воды – это покой.

Я насмешливо изогнула бровь, зная, что даар хорошо видит в темноте.

– Скажи это шторму!

– Шторм – это ярость стихии, но не ее изначальное состояние. Озерная гладь отражает небо…

– А горная река запросто утопит тебя! Глубинное течение утащит на дно! А водопад спину сломает, если сунешься в него! А…

Даримас рассмеялся, и я гневно фыркнула. Зверь радостно полез на свободу, расплескивая силу.

– Прекрати надо мной смеяться!

Я отшатнулась, когда чужое дыхание коснулось щеки – мужчина внезапно оказался слишком близко.

– Горная река и водопад обретают покой в озерах. Вода всегда стремится к покою. Дар воды проявляется в покое. Значит, чтобы пробудить его, ты должна успокоиться.

Я неуверенно выпрямилась, надеясь не ткнуться щекой в лицо Даримаса, и потерла руки.

– И что? Злиться вообще нельзя, если хочу дар воды призывать?

Мужчина вздохнул так протяжно, что вполне мог заменить весь воздух в пещере.

– Водопад. Горная река. Шторм. Это не покой, но покой питает стихию, что их создает.

Я откинулась спиной на стену, стараясь не разбить затылок об лед. Попыталась погасить раздражение, но лишь разозлилась. К тому же вспомнила, что Акха улетел непонятно куда, бросив меня на растерзание кумхарида.

Злость сменилась страхом. Страх начал перерастать в панику. Я постаралась дышать глубоко и ровно, стиснула челюсти, сдерживая слезы.

«Я не одна. Никто меня в беде не бросил. Со мной Даримас. Он поможет. Акха вернется и тоже поможет. Но и сейчас я не одна, со мной его кумхарид!».

Кумхарид, холодный разум. Сдержанный, степенный… Спокойный. Покой… Суть дара воды и Даримаса…

Интересно, дар определяет суть или суть порождает дар? Что было первым – яйцо или… как там называется эта птица?

Но ведь даров может быть несколько. Из-за того, что суть одаренного сложна и многогранна? Или суть определяет «главный» дар? Его жила…

А ведь первый дар, который услышал во мне кумхарид – вода!

За раздумьями слезы отступили. Паника разжала когти. Сердцебиение и дыхание выровнялись. Я заглянула в себя, желая увидеть жилу дара. Зверь приветливо высунул морду, но я шикнула на него и замерла. И едва не вскрикнула, обнаружив шар неяркого света там, откуда разливалась сила.

Я заворожено разглядывала тянущиеся от него дымные нити. Едва различимые белые отбрасывали блики. Густые красные рябили огненными языками. Редкие зеленые мерцали потревоженной ветром листвой.

Вот они, грани моей сути, сути мархээарисс. Защитницы. Воительницы. Пламя и твердь, опустошающие пожары и разрушительные землетрясения. Сила. Мощь!

Откуда взяться покою и воде?!

Я вспомнила первое впечатление, которое произвел на меня мьаривтас Севера – его мощь ощущалась на физическом уровне, но не давила, не душила. Спокойная, но от того не менее убедительная, она не требовала повиновения… но противиться ей не хотелось.

Не обязательно сила – это нечто разрушительное. Она может быть деликатной, рассудительной… спокойной.

Как же все сложно…

Горло пересохло. Ужасно хотелось пить, но я не шевелилась, доверяя чутью и старательно выискивая среди нитей голубые. В очередной раз не обнаружив их, отвела взгляд…

…и нахмурилась, поворачиваясь к Даримасу – в непроглядной тьме тускло засветился крошечный шар света. Он бился в такт сердцу, распускаясь голубыми и белыми дымными нитями, насыщенными и плотными.

Я открыла глаза, снова закрыла и прошептала:

– Я вижу дар воды.

Даримас прошептал в ответ:

– Хорошо, а теперь…

– В тебе.

***

Я выскочила из тоннеля, устремилась к озеру и, не раздеваясь, ворвалась в воду.

Я горела изнутри. Мне хотелось орать, бить землю кулаками, рвать траву и что-нибудь кому-нибудь сломать. И в поисках успокоения я не придумала ничего лучше, чем погрузиться в стихию, которую в себе обнаружить так и не удалось.

Зато третий дар открыла! Все прошло по плану, да не по тому.

Я поплыла к середине озера, но быстро осознала опасную ошибку – намокший плащ спеленал ноги, потяжелел и потянул ко дну. От неожиданности я ушла под воду с головой и захлебнулась бы, когда паника радостно набросилась на рассудок, если бы мягкая волна не вытолкнула одну бедовую иномирянку и не потащила на мель.

Даримас подхватил меня под руки и вывел на берег.

– Дана, ты видела солнце?!

Я отбилась от него и закашлялась до тошноты, сгибаясь пополам.

– Видела! Красное, чтоб тебя!

Мужчина вздрогнул всем телом, и я протяжно застонала, убирая мокрые волосы с лица. Руки дрожали, а в ногах не осталось силы. Я плюхнулась на траву, стянула мокрый плащ и уставилась на успокоившуюся озерную гладь. В ней отражалось безмятежное и глухое к горестям мархээарисс небо Кахаэра.

– Это выражение. Просто… выражение…

Даримас сел рядом и набросил мне на плечи свой плащ. Я бездумно поправила его.

– Намокнет…

– Ты владеешь даром пламени. Высушишь.

Я гневно зыркнула на мужчину, когда он засмеялся. Улыбка стерла с его лица привычное серьезное выражение, и злиться на кумхарида оказалось делом трудным. Но я справилась!

– Прекрати смеяться!

Он примирительно вскинул ладони.

– Дана, я понимаю твои тревоги…

Я сорвала плащ и швырнула мужчине в лицо. Буцефал беспокойно забил копытом, но кайдахар Даримаса боднул его в шею, словно говоря: это твоя остатков ума лишилась, с моим порядок, не подерутся, не позволит.

– Очень тебе нравится надо мной потешаться, да?! Да откуда тебе знать мои тревоги?!

Даримас озадаченно изогнул брови, когда я сорвалась на крик.

– Ты родился в Кахаэре! С самого детства знал, что владеешь дарами, и учился ими пользоваться! Не открывал по одному, как подарки на… Что вы здесь зимой празднуете?! Я даже этого не знаю! Я вообще ничего не знаю! И тебе не понять, каково мне!

Щеки зажгло. От одежды внезапно повалил пар – огонь распалялся, горяча не только разум, но и тело.

С того дня, когда Акха пробудил суть мархээарисс, я перестала мерзнуть. А теперь еще и одежду высушила, не снимая! Сплошные радости!

– Я всю жизнь была обычной, не такой, как вы! Всю непростую, но понятную жизнь! А вы… Да я про таких только в книгах читала! Не верила, что такие существуют! И не знала, что одна из вас! Тебе не знать, каково это – спустя тридцать три зимы внезапно обнаружить в себе дар, а потом выяснить, что он не единственный! Что я невероятно сильна! Самая сильная! И знаешь, что?! Против моего желания! Против воли! Мне все это было ненужно! Я об этом не просила! Да ты хоть знаешь, чем я за все это заплатила?!

– Нет. Расскажи.

Я поперхнулась очередным потоком упреков и уставилась на собеседника – в его глазах растеклась беспросветная тоска, зачерненная острой болью.

Я сипло выдавила:

– Всем, что у меня было. Я утратила все. И всех.

И отвернулась, горя от ярости и внезапного стыда. Я могла бы рассказать, что родилась под другим солнцем и видела иные созвездия. Могла рассказать про близких и друзей. Как больно было потерять их. Вот только… я ничего про них не помнила и ничего к ним не испытывала.

Солнце успело мазнуть по скале розовым, когда Даримас хрипло заговорил:

– Ты во многом права, но не во всем. Я понимаю твои тревоги, мархээарисс. Да, я был готов осознать суть, но испугался мощи открывшегося дара. Я был готов встать на крыло, но впервые принял истинный облик так же, как ты – скуля от страха. Я знаю, каково не понимать происходящего и страдать из-за этого. И знаю, каково открыть в себе дар, о котором не просил.

Боль в его глазах взорвалась и рассыпалась бликами лунного света на морских волнах. По щекам метнулись желваки.

– Знаешь, чем я за него заплатил?

Страшась услышать ответ, я все же попросила:

– Нет. Расскажи.

Дрожь в голосе Даримаса отозвалась в груди жжением и покалываниями.

– Всем, что у меня было. Я утратил все. И свой род тоже.

Мужчина отвернулся к озеру и повел пальцами, заставляя воду покинуть берег и запетлять в траве тонкой струйкой. Достигнув ног мужчины, она взобралась по ботинку, юркнула по штанине к лежавшей на бедре руке, скользнула по запястью и улеглась лужицей на большой ладони. Пальцы Даримаса дрогнули, и вода выплеснулась вверх раскрытым бутоном неизвестного цветка. Лепестки мерно закачались, роняя тяжелые капли.

– Я родился под стягом рода Вахра в Ракхадуре и прожил под ним сотни зим мьаривом моего отца, мархээарисс. Я – потомок мьаривтаса Востока.

– Ты – потомок старейшего рода?

Мужчина грустно улыбнулся. Голубизна его глаз сменилась серостью штормовых вод.

– Я – последний потомок старейшего рода, сухая ветвь его древа.

Скользнув взглядом по чистой коже на правой кисти Даримаса, я посмотрела на его пояс – родовой гахтар покоился в ножнах, украшенных драгоценными камнями.

– Но как же твой потомок?

Желваки снова исказили черты лица мужчины.

– Мне не суждено связаться Узором.

Он отвернулся и ненадолго замолчал. В моей голове успел родиться десяток разных предположений. Но правда оказалась по-настоящему страшной.

– Я не спас мою мьори от Шторма.

Я ахнула:

– Что?!

Серые воды в глазах кумхарида вспенились и улеглись мерзлым крошевом.

– Моя мьори погибла. Я не успел отыскать ее.

Нутро заледенело, а в виски вдавились невидимые пальцы. Произнесенное шепотом искреннее: «Мне так жаль!» показалось хлесткой пощечиной.

Даримас словно не услышал и продолжил:

– Мне не довелось увидеть ее. Я не узнал ее красоты. Не услышал ее смех. Не познал ее любви. Не поцеловал. Даже не коснулся… Но я знаю, каким было ее семя – моя мьори владела тем же даром, что я.

Мужчина коснулся водного лепестка пальцем.

– Наш Узор был прекрасен. Суровые пики моей мощи схлестывались с плавными гребнями ее сути и смягчались, расходились ласковыми волнами. Вода всегда стремится к покою, и в ней, в моей мьори, мой дар обрел бы покой… Едва Узор появился, двор Востока отправился к Аргавамесу.

Я вспомнила восточный горизонт на карте Кахаэра и проглотила неуместный смешок. Опасные воды – кто, кроме дааров, мог так назвать море?

Даримас прикрыл глаза и слабо улыбнулся.

– Аргавамес прекрасен, изменчив и непоко́рен. В ясный день его воды голубеют до самого края земли, а волны отливают зеленью. В непогоду он злится, пенится и ворует краски у серых туч. А сильные бури поднимают с глубин синеву. Лишь в том месте, где штормовой архипелаг разрывает горизонт, воды всегда черны.

Мужчина посмотрел на возвышавшуюся над нами скалу.

– Берега Аргавамеса круты и опасны даже в ясную погоду. Спуститься к воде можно в немногих местах, и, если не знать, где именно, попытка может стоить жизни. Когда к восточным даарам приходит мьори, Аргавамес встает на дыбы. Архипелаг просыпается и обрушивает на прибрежные скалы шторм. Камни становятся скользкими из-за ливней и соли, а ветер бьет наотмашь, толкает, пытаясь сбросить смельчаков в темные воды. Думаю, именно это произошло с моей мьори.

Даримас медленно покачал головой.

– Мы искали ее две луны, борясь со стихией. Я чувствовал ее, слышал ее дар, шел навстречу… Но Узор внезапно исчез. Сила вернулась ко мне и моим спутникам. Мы смогли принять истинное обличье… и вернулись в Ракхадур.

Я изумленно распахнула рот.

– Почему?

Сердце заныло рваной раной – Даримас посмотрел на водный цветок, и его глаза заблестели. Боль увлажнила ресницы, но не прорвала оборону.

– Искать стало некого. Моя мьори погибла.

– Почему ты думаешь, что она погибла?

– Узор исчезает, когда связь между дааром и мьори рвется. И происходит это со смертью одного из них.

Я бездумно потерла правое запястье, забормотала:

– Но я ведь не погибла. Значит, не всегда. Может, она все еще жива? Может, кто-то другой… Другой даар…

И запнулась, осознав – я выдумываю благоприятные исходы для женщины, чтобы утешить Даримаса. Но он не нуждался в утешениях.

Нет, не так.

Ничто не утешит даара, утратившего мьори. И вовсе не о погибшей женщине горевал кумхарид, а об утраченном не по своим воле и вине шансе.

Я снова посмотрела на родовой гахтар Даримаса. Заметив, он вытащил его из ножен и протянул мне, удерживая за острие клинка. Я недоверчиво вскинула брови, и покрасневшие глаза моего собеседника лукаво блеснули.

– Не страшись, мархээарисс. Я не смогу связаться с тобой Узором.

«Но разве я не в праве назвать любого вольного даара своим куором? А ты вольный… теперь», – хотела сказать я, но вовремя заткнулась. Не хватало еще оказаться правой.

Согласна, утратить будущее – ужасно. Но жалость – не та причина, по которой стоило бы выбрать Даримаса. Я немногое знала о нем, но была уверена, что жалости к себе он точно не желал. И не потерпел бы.

Я забрала гахтар и трепетно провела пальцем по костяной рукояти. Расписавшие ее узоры волн рассекала глубокая трещина.

– Так ведь не должно быть?

Даримас мельком взглянул на оружие и кивнул.

– Рукоять треснула, когда погибла моя мьори.

– Почему так вышло?

Мужчина забрал гахтар и ловко перекрутил в сильных пальцах. Острие посмотрело на озеро, а глаза даара-тыльника – прямо на меня.

– Потому что род Вахра оборвался. Гахтар именуется родовым неспроста. Его рукоять вырезана из кости пращура, а клинок вкусил крови каждого наследовавшего его потомка.

Даримас приблизил клинок к моим глазам тупой стороной, и я увидела мелкие символы.

– Я не могу прочитать. Что там написано?

– «Кровью смываю позор и дарую надежду».