Хельга Лайс
Клон по имени Симон
– Конечно же я всё сделаю!
И она получила список того, что ей нужно было притворить в жизнь. Многое удивляло, но она ничем не выдала свои эмоции. Для неё было важно исполнить просьбу умирающего.
Глава 6
На утреннем небе угрожающе собирались тяжёлые серые тучи. Лиза, преисполненная волнения, видела в этом плохой знак. До открытия картинной галереи оставалось всего пятнадцать минут, и она сидела как на иголках.
Вчера она потратила весь вечер на то, чтобы снять картины и повесить другие. Это был единственный вечер за последние три недели, как она провела его за пределами спальни Симона. И об этом он сам попросил её.
– Найди в моём кабинете в галерее картины и повесь в зале. Даже незаконченные, их больше завершённых.
– Но, Симон…
Симон нетерпеливо прервал её, с трудом повысив голос:
– Пожалуйста, сделай это. Поверь, мне очень важно, чтобы ты выставила те картины.
Лиза больше не смела перечить ему, понимая, что спор только убавляет и без того мизерное количество сил. Некогда красивый мужчина превратился в худшую версию себя: вокруг глаз синели круги. Щеки запали, сильнее выделяя скулы. Губы сравнялись по цвету с лицом – стали такими же бледными. Тело отощало неимоверно, и Лизе казалось, что она видит едва живой скелет, покрытый кожей.
Когда она брала его руки, то чувствовала лишь костяшки и холод. Он уже практически не ел, но много спал благодаря инъекциям с болеутоляющим, которые ставила приходящая медсестра.
Вот она стояла в святая святых – таким был кабинет и одновременно комната, где валялись картины, которые никто не видел. Её нога никогда не ступала сюда, хотя ей хотелось. Но Симон отнекивался, утверждая, что там нет ничего кроме скучного стола с креслом. Только надвигающая смерть заставила его передумать, от чего Лиза не испытывала ничего, кроме горечи. Других чувств она не испытывала, поскольку она отупела от ухаживания за Симоном. Некогда ей было думать о чём-то ещё. Бывало так, что она могла не есть весь день, пока страждущий не умолял перекусить, так как замечал, что и она худеет до неприличия.
Нажав выключатель, Лиза увидела, что здесь никакого стола не было. Из мебели только высокая деревянная табуретка. Она стояла возле мольберта, на котором красовался не вполне уверенный пейзаж. Зелёные холмы, редкие кусты и под бледновато-голубым небом. На первый взгляд не особо занятная мазня, но она почему-то не могла отвести взгляд.
Спустя нескольких минут пристального рассматривания незаконченной картины на мольберте, Лиза стала осматриваться по сторонам в поисках других работ. Что-то темнело в углу.
Работы будучи сложенными друг к другу, скрывались под мешковиной. Лиза осторожно ступала по небольшому помещению, где единственное окно было задёрнуто давно нестираной плотной занавеской синего цвета. В комнату ворвался свет, жадно освещая собой каждый забитый закоулок. Сдёрнув с первой кипы жёсткую ткань, девушка увидела незамысловатую абстракцию. За ней лежали и другие пробы кистью. Но ни одна не могла похвастаться завершённостью. Зато здесь лежали и портреты и натюрморты и изображения животных. Разная техника с различными инструментами для живописи.
Лизе становилось понятно, что почерк принадлежит одному человеку. Тот художник определённо не обладал уверенностью в своём таланте, так и терпением. Он имел лишь его зачатки, но бросал на половине пути.
Несмотря на сыроватость обнаруженных картин, Лиза поймала себя на том, что ей хочется их рассматривать снова и снова. Она брала по картине и любовалась ей подолгу, забывая о том, что ей следовало ещё поработать в зале.
Наверное, прошло много времени, прежде чем она закончила с изучением картин. Только после этого её руки дошли до тех, которые висели в зале.
Пока она бережно снимала выставленные картины и упаковывала, на неё нахлынули воспоминания.
Она – студентка первого курса, изучающая историю живописи, стояла возле одной из картин. На ней было изображена некая абстракция: цифры представляли собой гору, буквы – небо, а всякие группы из повторяющих закорючек – деверья, животных и дома. Подобное творение ей не то чтобы нравилось, скорее, она рассматривала в попытках понять его ценность. Ей повезло повидать многие признанные шедевры из прошлых веков, даже воочию. Однако её удручала тенденция следовать дурновкусию, от чего мало кто стремился развить течение классической школы живописи. Чем проще – тем лучше. И вот вся галерея увешана непонятными плодами чьих-то больных воображений.
Видимо пристальное изучение только одной картины затянулось, из-за чего сбоку от девушки раздался голос. Он принадлежал мужчине, в чём Лиза убедилась, даже не поворачиваясь к нему, так как столь низкий не под силу повторить ни одной женщине.
– Занятно написано, не так ли?
Лиза закатила глаза, продолжая оставлять попытки посмотреть на неожиданного собеседника.
– Я бы сказала «нарисовано», а занятно – взяла бы в кавычки.
Ответом ей послужил приятный заливистый смех.
– Вы весьма несправедливы к автору.
И тут Лиза наконец-то одарила защитника своим взором. Да, мужчину она нашла приятным на внешность, под стать его бархатному голосу.
– Это почему? Я интересуюсь живописью, даже изучаю её историю. Поэтому я выражаю лишь мнение какого никакого, но эксперта.
– Вот уж как? – удивлённо поднял он аккуратные брови. – А что вы скажете насчёт остальных картин?
– Все до единой – недостойная внимания мазня. Такие и дети могут, как вам угодно будет, написать!
– Ну, мне кажется, для эксперта вы достаточно скоропалительны в заключениях. – Неужели вы не видите за ними многочасовые кропотливые труды? А техника, вряд ли доступная дилетантам?
– Да хоть так. Для меня настоящее искусство – академическая живопись.
– Ну, я хоть не специалист по живописи, как вы, но нахожу академизм слишком прямолинейным.
Лиза могла бы поклясться, что собеседник просто подначивал её, потому что в его голубых глазах читалось желание повеселиться. Лизе захотелось вступать с ним в спор, потому что решила для себя, что этот человек не разбирается в вопросе, как она. Кто, как не она, сумеет наставить его на упть истинный?
– Только глупец может такое выдать! Вот вы в состоянии повторить «Мону Лизу»10?
Мужчина скорчил гримасу, показывая несерьёзность данного диалога.
– Все мы можем повторить. Вопрос только в успешности повторения.
Он так широко улыбался, что Лиза не могла сердиться на него. Она решила, что пусть останется при своём мнении. Неверном, конечно.
– А вы не теряетесь, я гляжу.
– А владельцу этой галереи и не следует поступать иначе.
Едва начавшее расположение Лизы стало тут же улетучиваться.
– Ах, это вы популяризуете это дилетантство? Тогда в таком случае, я покидаю галерею, где царит безвкусица.
Она стремительно направилась к выходу, будучи вынужденной проталкиваться сквозь собравшуюся толпу. Она ненавидела это место и её посетителей, у которых интерес не скрывался, если судить по их громким разговорам.
– Девушка, постойте, пожалуйста.
И она остановилась в стеклянных дверях. Виной тому была не мягкотелость. Когда мужчина встал рядом с ней, она почувствовала, что ей приятно его присутствие. Но на него она смотрела с притворным презрением.
– Ну, что ещё?
Он провёл рукой по своим чересчур отросшим волосам с выжженными на солнце кончиками: они могли коснуться самих плеч. Лиза у других мужчин находила это признаком неряшливости. Но лёгкие волны внезапно взволновали её. Его же взор устремлялся на её руки, чтобы не встречаться с её заметным осуждением. Он стоял и молчал. Лиза не вытерпела и возмутилась:
– Вы остановили меня, чтобы стоять, как статуя передо мной? Ну, я могу и получше найти. В вас нет ничего интересного.
Столько лукавства Лиза никому не выговаривала, и её щеки слегка покраснели.
– А вы за словом в карман не лезете. – В его голосе улавливалась обида. – Я хотел пригласить вас на чашечку кофе.
– А с чего бы мне соглашаться на свидание?
Он покачал головой, а Лиза против своей натуры не могла оторваться. Что-то влекло её к нему. Никогда с ней не происходило что-то подобное.
– Это не свидание, вы что. Так, давно не общался с человеком, интересующимся картинами, да ещё и с такой страстью.
Лиза удивлённо посмотрела на него, а потом её взгляд переметнулся в сторону посетителей. Мужчина понял её озадаченность.
– А, ну то просто любители скупать картину за немалые деньги. Никто из них не разбирается в живописи. Покупают то, что модно.
– А для человека, который усердно защищал мазню путём унижения настоящего искусства, вы не последовательны в своих словах.
Тому явно не хотелось продолжать тему его противоречивости на входе, тем более на сладкую парочку косились несколько человек в зале. «Да уж, – подумала Лиза, – только любители станут отвлекаться с целью поглазеть на беседующих мужчину и женщину. Вуайеристы11 – вот кто они!».
– Так поэтому я и приглашаю вас на кофе, чтобы поведать о своих взглядах. Только один раз, хорошо?
Лиза хотела задеть его отказом, только вместо этого она назвала подходящее для неё время, на что тот согласился, не выражая никакого протеста или просьбы перенести на другой день. С его стороны оставался выбор за местом встречи. Они попрощались, согласившись не называть друг другу свои имени под предлогом, что для этого будет более подходящий повод.
За время до «икс», а это занимало пять дней от знакомства до встречи, Лиза перестала владеть собой. Со стороны она оставалась всё такой же, но в душе и мыслях она едва находила себе места. Ей было неведомо новое чувство. Нравился он ей? Несмотря на его вызывающую точку зрения, он был ей симпатичен. Правда, она мало знала его, чтобы решить для себя окончательно вопрос касательно симпатии. Да, внешне и голосом он цеплял её.
Выбранное им кафе не входило в число тех, которые Лиза хоть раз посещала. Поэтому она не была полностью уверена в том, что сидит в правильном месте, а того всё ещё не было. Он пока не опаздывал, просто Лизе не терпелось явиться на место встречи, и она пришла на двадцать минут раньше. Пока его не было, она глядела в окно, возле которого находился облюбованный ей столик. Там галдели чайки, кружась над океанским бескрайним простором. На поверхности синей глади отражались яркие солнечные лучи, от чего невольно зажмуриваются глаза. В самом кафе и на террасе было шумно: народ собрался здесь после (а то вместо) своих ежедневных обязанностей. Так что, то и дело Лиза отрывалась от окна и глядела на посетителей. Ничего необычного, но сойдёт, чтобы скоротать время за наблюдением.
Он появился на входе, когда шла седьмая минута от назначенного времени. Любящая пунктуальность Лиза внутренне напряглась. Почему она вообще решила, что следовало с ним продолжить общение. Безусловно, он завораживал своими внешними достоинствами, но пока что их миры слабо пересекались.
– О, уже распиваем кофе без меня? – начал он, не удостоив девушку ни приветствием ни извинениям. Приземлившись, заказал себе бутылку сидра.
Лиза сделала вид, что поглощена распитием своего напитка, уже порядком остывшего, и не смотрела на него. За этим невежливым жестом стояло твёрдое решение показать ему, что ей не понравилось его отношение к тому, что так дорого стоило. Время для неё было дороже всех драгоценностей мира, и никому не позволялось злоупотреблять терпением. Обычно она выговаривала вслух свои претензии, но с этим мужчиной всё начинало идти по другому руслу.
– Что ж, меня зовут Симон. – продолжил он беспечным тоном, словно, не замечая, какой эффект произвело его опоздание.
– А меня – Лиза.
– Красивое имя. Прямо как у той, о которой вы говорили.
Лиза наконец отставила в сторону пустую чашку. Она сложила руки на столе, в упор глядя на Симона.
– Симон, так вы всерьёз это?
– «Всерьёз» что?
– Всерьёз считаете, что выставленное в зале вашей галереи достойно вписаться в один ряд с шедеврами Микеланджело, Рубенса, Ван Гога?
На лице Симона появилась задумчивость, однако чёртики в глазах давали основание сомневаться в том, что он размышляет над заданным вопросом.
– Если честно, то нет. Я всего лишь владелец, точнее совладелец. Мне не приходится выбирать, что показывать народу. Они покупают, значит, спрос есть. А те художники, о которых вы говорите – их картины висят в музеях. Так что не понимаю, о чём мы можем спорить. Вы же не ходите на рок-концерты, чтобы рассказывать о достоинствах классической музыки?
Лиза не была готова сдаться. В её душе царило то возмущение, свойственно ценителям настоящего искусства.
– Не передёргивайте! Вот зачем идти на поводу у масс? Почему не прививать народу вкус к более сложной живописи?
Симон будто не готовился к тому, что ему действительно придётся касаться этой темы. Ему была интересна сама девушка с её ещё неизученным характером. Она походила на тех красавиц с картин девятнадцатого века, которые он видел в специализированной книге. Его интерес к ней только усиливался, даже несмотря на её стремление завершить спор в свою пользу.
– Это как с музыкой. Есть настоящая, которую играют на инструментах целыми оркестрами, а есть… ну, для масс. Никто не выразит восторг, если его станут пичкать изо всех щелей лишь увертюрами и лунной сонатой. Вы же не заслушиваетесь Моцартом12, кривя носом от современных исполнителей? Так и с чего мне навязывать кому-то то, что вы считаете истинной живописью?
Оппонентка опешила, но тут же отпарировала:
– Сравнили кислое с мягким.
– А по-моему, как раз я попал в цель. А теперь если вы не против, то давайте поговорим о чём-то более приземлённом. То, что вы – Лиза и вы увлекаетесь историей истинной живописи – я уже осведомлен. А ещё вы красивая, но вам наверное это постоянно твердят.
– На этот раз вы совершенно правы. А я знаю о вас, что ваше имя Симон и вы совладелец. Кстати, а как так получилось?
– Хм, я думал, вы продолжите нить восхвалением моей внешности. – Симон улыбнулся так, что возле глаз собрались «утиные лапки», которые неохотно разглаживались. – Раньше я работал на обычной работе, но после развода решил, что хочу сменить деятельность. А тут мой близкий друг зачем-то приобретал галерею. Он предложил мне долю, и я согласился, хотя ничего в этом не понимал. Да и сейчас не понимаю, если взять во внимание вашу критику на мои замечания. Но теперь я практически один занимаюсь нашим неблагодарным делом, так что могу посчитать себя полноправным хозяином.
– А тот друг что? Просто так взял и вам отдал на попечение общее дело?
– Да. Ему просто нравится всё скупать, а потом отдавать бразды управления в чужие руки. Вот сейчас у него в планах вложиться в космическую гостиницу. В общем, он чистой воды бизнесмен, не то что я.
Лиза помешивала ложкой в пустой чашке, стыдясь своей предвзятости. А ещё её сердце сжалось от ревности, когда упоминался развод. У неё никогда не было никого, и ей доставляло удовольствие думать о том, что она не первая. «Да я что в самом деле? Общаюсь с ним во второй раз, а уже тороплю события!», – укоряла она себя, не убирая взгляда от собеседника.
– А вы как докатились до такой жизни, что теперь сидите со мной здесь?
Она сделала глубокий вдох, будто ей предстояло выступить перед целой оравой, жаждущей загрызть незадачливого оратора.
– Про меня говорят, что родилась со серебряной ложкой во рту, но материальные ценности меня всегда мало волновали. Окончила престижную закрытую школу. Вот недавно поступила на факультет по изучению истории, сами понимаете, чего. А так больше нечего рассказывать. Ваша жизнь представляет больше интереса, я так полагаю из услышанного от вас.
– Так вам нет и двадцати?
– Мне 18. А вам?
– Прибавьте 11 и будет вам ответ.
Да, Лиза теперь отчётливо понимала, что у него больше жизненного опыта. И возможно, для него она была девочкой, которая смешно топает ножкой, если с ней начинают яро спорить. Далёкие миры отдались ещё больше.
За воспоминаниями Лиза не заметила, как подошёл к концу сбор картин. Теперь ей оставалось сначала освободить подсобное помещение от спрятанных набросков, чтобы можно было занести снятое.
Заболели конечности от постоянных перебежек туда-сюда, а ещё и спина, так как некоторые художники помимо фантазии не жалели и размера полотен. Несколько штук были ростом с неё, от чего она жалела, что не наняла бригаду, что сэкономило бы и время. А администратор сегодня не вышла; сказала, что приболела.
Наконец-то, с подсобной комнатой покончено, и Лиза отдохнув немного, приступила к развешиванию обнаруженных картин, готовых обратить на себя внимание.
Ей пришлось бороться с нарастающим нытьём в теле, вдобавок в горле пересохло, но она твердо для себя решила, что пока не закончит – не станет давать себе поблажку.
Всё, последняя картина тоже гордо висит на белой стене. На ней было нарисовано нечто инфернальное: длинноволосая блондинка в белом длинном платье убегает по крышам от стаи летучих мышей, парящихся в красном небе. Относительно правильно нарисованное лицо выражало испуг. Волосы развевались по ветру, а руки прижимались к груди. Глаза мышей кровожадно светились пламенным светом, направленного на девушку.
Затем Лиза посмотрела на наручные часы со старомодным циферблатом со стрелками и цифрами. Без двадцати одиннадцать. Неужели вся работа заняла у неё почти пять часов? Слишком много драгоценного времени ушло непонятно куда, когда как дома Симон ждёт её. Каждая минута сочтена, а она поддаётся ненужным размышлениям и воспоминаниям.
Симона она застала сладко спящим. Он лежал на животе, уткнувшись лицом в подушку. Лиза бесшумно прошла в ванную комнату, где переоделась в пижаму и умылась. Спать ей не особо хотелось, потому что ей овладел мандраж перед завтрашним днём.
К её огромному удивлению, выставка прошла гладко. Народу было предостаточно, поскольку на дворе стояла суббота.
Появились даже желающие приобрести несколько картин. Кто-то спросил, чьей кисти эти работы, на что Лиза замешкалась. Симон, давая поручение, не сказал о том, какому автору они принадлежат. Она знала, что следовало под картинами указывать название и имя художника. Ей хотелось себя отругать за допущенный промах. Как можно было так напортачить уже на первом пункте?
– Я могу уточнить по телефону, подождите.
– Артур Пинелли. – Ответил Симон. Девушка не могла понять по его тону реакции на новость об успешно проведённой выставке. Настолько он быстро и сухо разговаривал, показывая нежелание висеть на телефоне.
Информации о некоем Пинелли в интернете не находилось. А Симон отказывался раскрывать личность автора, отвечая тем, что тот выразил желание остаться анонимом.
Тем не менее общество из ценителей живописи было серьёзно взбудоражено появлением работ неизвестного художника. Пусть это проявлялось больше в тщательном изучении во время визитов в галерею. Однако народу иногда набивалось слишком много, из-за чего многие едва ли могли посмотреть картины. Лизу радовал этот ажиотаж, да и глаза Симона выдавали хорошо скрывающуюся радость.
Удачно избавившись от груза из картин, Симон обратил внимание Лизы на свою скромную коллекцию из книг и пластинок. Девушку несколько опечалило, что Симон решил избавиться от них, хоть тому было суждено случиться. Ведь не раз ей доводилось убеждаться в том, что они ему дороги. Слышать от него многочасовые лекции о прочитанном – стало одной из её слабостей. Именно благодаря ему она прекрасно знала о содержании многих классических произведений, даже не ни разу не прочитав ни страницы. А пластинки Лиза и так слушала, и столь неактуальные песни особенно трогали за душу.
– Лиза, не витай в облаках! – нетерпеливо проворчал Симон с пластинкой «Странный случай в космосе13» в руках, когда заметил, что та не слушает его. – Я хочу знать точно, что пластинки будут в надёжных руках.
С таких же успехом он мог бы желать видеть воочию мамонта.
Лизе, конечно, хотелось забрать всё себе, но многое из этого не грело ей душу. Но всё же прихватила с тобой десяток книг, написанных в начале двадцатого века и пару пластинок с песнями из того же столетия, не понимая, зачем они ей нужны. Они не имели для неё особого значения без Симона. Да и проигрыватель она не рискнула бы взять; от него веяло прошлым.
Симон мог бы обидеться, что Лиза не проявляет никакого воодушевления. Однако ему было ясно, что любительница сомнительных концертов, не станет бережно относиться к таким редким вещам. Отдать Лизе – означало в ровной степени то же, что и выбросить на мусор среди белого дня.
Вдобавок в нём зрела пышным цветом обида из-за лотереи, где из него возможно сделают двойника. Упрямство Симона поражало даже его самого. Ведь он постоянно кому-то во многом уступал, даже вопреки своему нежеланию. Но не в этот раз. Была ли тому причиной грядущая кончина – никто не знал, но Симон действительно начинал меняться характером. Для окружающих, особенно для Лизы, – в худшую сторону.
До Лизы неохотно доходило, что скоро его не станет. Для неё это было смутной плохой перспективой, когда любимый стоит рядом и любовно гладит обложку на виниловой пластинке. Как можно представлять себе, что человека вот-вот не станет? Поэтому она не относилась к вопросу пристраивания вещей должным образом. В глубине души теплилась надежда, что вот-вот что-то случиться, и Симона можно будет избавить от коварной болезни, тащившей его в могилу.
Вопреки здоровому скептицизму Лизы, на объявления о продаже книг, техники и пластинок откликнулось довольно много людей. Симон сам выбирал, кому отдавать предпочтение: для чего приглашал к себе домой, где устраивал чуть ли не строгий кастинг. Лиза часто сидела рядом с ним и видела собственными глазами эту абсурдную картину. Изумление росло и тогда, когда в конце наградой для желающих обрести ценный экземпляр творческого труда была копеечная цена. Ещё после первого такого раза больной объяснил девушке логику своих действий:
– Деньги мне ни к чему. А отдавать бесплатно – значит, лишить ощутимой ценности вещи. Так что, это своего рода компромисс.
Однако для Лизы это звучало так глупо, только виду не подавала. Ведь это его дело, а она должна поддерживать любимого во всех намерениях.
Так потихоньку большая квартира Симона опустошалась от многих дорогих ему вещей. Даже мебель и то ушла в чужие руки. Оставалось лишь необходимое: кровать в спальне, несколько кресел и диван в гостиной. Даже любимая гитара повторила участь пластинок. Лизе становилось не по себе, когда она заходила в жильё Симона. Былого уюта – вот чего здесь не осталось. И глядя на пустые стены, она не могла избавиться от навязчивых мыслей о том, что и владелец скоро покинет её. «Её» – речь шла не только о квартире.
В собственный дом девушка возвращалась лишь по особым причинам; в остальное время она скрашивала будни Симону. В глазах того постепенно затухал огонь. Ему слишком тяжело далось решение напоследок решить многие дела. Однако теперь ничто не могло отвести его от тяжких дум о неизбежном. Лиза всячески старалась отвлечь его от гнетущего настроения, но это удавалось ей с горем пополам. Симон снисходительно улыбался, но она прекрасно видела, что он лжёт.
И когда они сидели посреди пустой гостиной, она не выдержала, когда Симон не засмеялся от рассказанной шутки. Он словно вообще не слышал никого.
– Да что с тобой? Из-за пластинок ты так горюешь?
Симон побледнел, насколько это было возможно в его положении: он не выходил на улицу с того времени, как болезнь дала о себе знать. Загорелая кожа стала жёлтой и сухой, как пергаментная бумага.
– А ты полагаешь, что мне стоит радоваться?
– Так нечего было раздавать! Я бы положила… – и Лиза запнулась, едва успев одуматься. Но Симон уже выходил из себя.
– Да? Договаривай? Куда бы ты их положила? В гроб?
– Симон, забудь! Я вовсе не это хотела сказать!
– А что ты хотела сказать? Нет, ты не отвертишься!
Лиза, замечая, как захватывает дыхание у Симона, желала лишь одного: вернуть время вспять.
– Я хотела только спросить, почему ты поторопился. Может, произойдёт чудо…
Ладони Симона скрыли его лицо: сначала могло показаться, что у него катятся слёзы, но Лиза услышала глухой нервный хохот.
– Какая же ты дурочка, – бормотал он сквозь руки, – неужели до тебя не дошло? Я умираю, и пора с этим смириться. Почему ты такая непробиваемая? Мне и так тяжело. Я просыпаюсь каждое утро, и сразу же вспоминаю, что дни – сочтены. Каждый раз. Когда мои глаза закрываются – возникает мысль: а проснусь ли я завтра? Моё тело ещё не приковано к кровати, но я уже живой труп. Морально я умираю куда быстрее, и стольких сил мне стоит, чтобы слушать твои глупости о каких-то людях. Но больше всего меня добивает, что ты продолжаешь ждать изобретение могущественной пилюли, которая избавила бы меня от рака. Глядя в твои глаза, я ощущаю себя последним негодяем, что заставляю мою любимую глупышку верить в сказки, и страдать. Но вера в нереальное куда страшнее. – Симон наконец открыл своё лицо. Глаза были влажными от слёз. – Поэтому я прошу тебя: прекрати тешить себя подобными надеждами. Ты же сама себе хуже делаешь!
Лиза слушала внезапную тираду с тяжестью в сердце. Ей хотелось броситься к Симону, уверить, что он зря прощается с жизнью. Но в горле встал большой ком, и даже глотать было трудно, не то что говорить.
– Поскольку я на тебе не женился, о чём горько жалею, то всё моё добро отправится прямиком в руки Елены. А этого я меньше всего хочу. Поэтому я не стал ждать худшего и избавился от всего, чтобы умереть спокойно. Звучит, конечно, довольно по-детски, но считай это моей причудой.
Слышать, что любовь всей жизни не сделал предложение руки и сердца и сожалеет об этом – звучало для Лизы грустной балладой. Никто из них никогда не заикался на тему брака, а теперь оказывается, Симон хотел этого.
– Не стоит терзаться сожалениями. – Спокойно ответила Лиза, хотя ей хотелось убедить его, что ещё не поздно. Умом она понимала, что Симон никогда не согласится на свадьбу, чтобы новобрачная тут же стала вдовой. – Я считаю, что брак – удел прошлого, а я за будущее. И прости мне, что я не оказываю тебе должной поддержки. Тебе так тяжело, а я только подливаю масла в огонь.
Симон со вздохом снова сел возле Лизы, чтобы обнять. Столько лжи она ещё никогда не говорила, и он был благодарен за это.
– Спасибо, что ты рядом со мной, даже несмотря на мой испортившийся характер.
– А что, он и в самом деле изменился в худшую сторону? – захлопала глазами Лиза, – а я и не заметила.
Широкая улыбка озарила почти что безжизненное лицо Симона.
– Как же я люблю тебя!