Хельга Лайс
Клон по имени Симон
© Хельга Лайс, 2019
ISBN 978-5-4496-0824-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог
Далёкое и в то же время не так уж будущее – всего лишь девяностые годы 21 века. Нельзя сказать о них, что они изобилуют теми особенностями, которые до недавнего времени были свойственны каждому предыдущему десятилетию. Мир нынче, несмотря на стремительный темп развития всего и вся, производил впечатление застывшего во временном тупике, где одновременно происходит всё и ничего.
Представленным миром правят самые продвинутые технологии: мало у кого нет навороченных гаджетов; только самые ярые аскеты и консерваторы противились массовому внедрению умной техники. Но их процент неуклонно падал, и поэтому встретиться с ними было равносильно тому, чтобы увидеть вживую тиранозавра.
Телефоны превратились в ушные затычки, если дело касается разговоров или музыки. Если возникала потребность в развлечениях вроде игр или просмотра видеозаписей, то нужно было доставать складной, как лист бумаги, экран, соединяющий с затычкой для синхронизации. Были попытки внедрить технологию просмотра контента на участке тела, но спрос не оправдал надежд.
Телевизоры и компьютеры почти что повторили судьбу смартфонов, если брать во внимание значительные перемены. Никаких громоздких экранов с клавишами. Достаточно было иметь пульт, складной лист, похожего на чёрный лист. Телевизор примагничивался к стене и казался картиной в режиме сна. С компьютерами выбор расширялся размерами листа, отталкиваясь от возложенных на него задач. И одинаково к ним прилагалась клавиатура с цифровыми кнопками. Если нужен был ноутбук, то клавиши к нему цеплялись при необходимости, но многим достаточно было обладать просто планшетом и набирать текст на экране.
Умные колонки, плиты, стиральные машинки и прочее – стояли в каждой квартире и выполняли всю работу за человека. Некоторые не удерживались о шуток: «Как ещё человечество не умерло от безделья». Даже машины, и те не нуждались в управлении человеком. Им задавался маршрут, которого они почти всегда безукоризненно придерживался. Общественный транспорт тоже не нуждался в людях за рулём. Процент авто- и авиакатастроф упал до исторического минимума.
Электричество, – а оно было самым главным ресурсом, – производилось за счёт солнечных батарей, хоть и не в полном объёме. Поскольку участились землетрясения, то от атомных станций пришлось отказаться, но остальные способы получения электроэнергии тоже сходят на нет.
Что касается людей, то они смело меняют части тела на себе – на металлические или новые из плоти, рождённые в условиях лаборатории; для этого не требовалось быть инвалидом, так как мода на киборгов шла своим ходом.
Средняя продолжительность жизни с начала уходящего века увеличилась в полтора раза. Люди, чей возраст достигал 70 и больше лет, выглядели гораздо моложе своего возраста, не говоря уже о предшественниках. Благодарить за это стоило генную инженерию, которая сумела победить процесс старения, казавшего когда-то необратимым. Правда, хватало и тех, кто поддавался влиянию времени, как предки, но таковых становилось всё меньше. Так что никто не мог с ходу сказать, кому сколько исполнилось. Теперь цифра в паспорте не имела значение. Да и паспорта представляли собой крошечный чип, вшитый под кожу в районе кисти, и сканировался при необходимости.
Улицы, помимо упомянутых киборгов, заполонили роботы, до безумия похожи на своих создателей, то есть на людей. Они разговаривали и занимались разными делами не хуже представителей биосферы. Их смело заводили для выполнения рутинной работы, хотя некоторые видели в них спутников по жизни. Каждый второй житель обладал хотя бы роботом в виде собаки.
Инвалиды, некогда мечтавшие о самостоятельном передвижении, смогли обрести свободу действий при помощи экзоскелетов или обладания новыми органами. Слепые прозревали, глухие обретали слух, немые – речь. Не оставались побеждёнными только душевные болезни и прирождённое слабоумие. Однако учёные рьяно работали в этом направлении, будучи освобождёнными от борьбы с множеством заболеваний и патологий. Чего стоили ювелирные операции по удалению лишней хромосомы в утробе матери, однако до полной идиллии оставалась длинная дистанция.
Продвинутое и свободное от стереотипов человечество с удовольствием принимало технические и медицинские достижения.
Но хватало и огорчений, которые волновали каждого живущего. Рождаемость приостановилась посредством Государственного моратория. Причиной тому послужила неуёмный демографический рост. Людей становилось всё больше, а места и ресурсов – наоборот. Поэтому средняя продолжительность жизни стремилась к отметке 110 лет – цифра внушительная каких-то пятьдесят лет назад. Детских криков доводилось слышать реже, однако слишком малое количество людей противилось данной ситуации. Добровольная временная стерилизация со стороны родителей при рождении ребёнка – обычное дело, которое воспринималось как нормальное и мера во имя процветания цивилизации. Правда, у новоиспечённых отцов и матерей не оставалось другого выбора, ведь им давалось разрешение на то, чтобы иметь собственного отпрыска при условии, что те примут превентивные меры.
Что касается Государств, то их осталось совсем немного – чаша океана имела свойство переполняться, из-за чего многие прибрежные города остались в анналах истории, а островные – и сейчас теряют каждый метр за метром. Многими годами раньше правители ведущих стран, понимая, что никто не в силах бороться со сложившейся ситуацией, объединились в союзы, нынче называемыми Государствами. Они носили название континента: Евразийское, Африканское и так далее. Определённого контура при возникновения Государства на границе никто не придерживался: исходили лишь из того, чтобы прибрежная линия океана была не ближе, чем на 20 километров.
Каждый континент уплотнялся изнутри, хотя исходя из различий в культуре и менталитете, больше везло северной Америке и Австралии, так как они и были единым Государством на целой территории. Это если не брать во внимание Канады, располагавшую на северной части. Вот США с Канадой и объединились, после чего оставшиеся канадские земли были объявлены очередным штатом США. Естественно, Африка и Южная Америка не сильно пострадали от объединения. На выходе, только Евразия олицетворяла собой пороховую бочку, где смешались разнообразные религиозные и культурные течения, взгляды на гендерные роли, а также даже расы. Только страх перед стихиями обуздали настолько разное общество, вынужденного ютиться в стенах Евразийского Государства.
Исходя из географических и климатических условий, Центром некоторых объединений могли быть пустынные земли, так как они считались наиболее безопасными: уж их не скоро затопит, и то в последнюю очередь. На их территориях и возвели города, мало напоминавшие тех, что относились к классическому пониманию: везде узкие улицы, сплошные высотки без архитектурных изысков, минимум парков и водоёмов, никаких заброшенных земель. Да и город служил больше синонимом к слову «Государство», так как отпала необходимость в отдельных городах. Однако штаты упрямо настаивали на сохранении городов и деревень, но их сохранившаяся целостность позволяла держаться за установившийся расклад
Самые дальние от центра города дома выстраивались цельными, взяв в качестве примера почивший к тому времени Колизей в Риме. Только поближе к центральной части шли привычные кварталы, где жили самые выдающиеся и богатые представители населения.
Переход между улицами и проспектами осуществлялся посредством высокоскоростного транспорта; как общественного, в большинстве своём -подземного, так и частного. Улицы больше напоминали холлы под открытым небом. Сверху, где кончались высотки (высота их достигла и по 100 этажей), изредка проглядывалось солнце, однако воздух стоял густой и горячий. Днём люди спасались от жары благодаря новой изобретённой системе охлаждения, встроенной в подножные бетонные блоки. Они заменяли асфальт, и люди ступали по ним; сквозь небольшие дырки подавался холодный воздух. Да и дороги представляли собой то же самое.
Если же дело касалось северной части суши, где проживали в основном, славяне, скандинавы и представители монголоидной расы, то там города не сильно отличались от тех, которые располагались в пустынях. Разве что вместо охлаждения люди наслаждались горячей вентиляцией, которая помогала избавляться народу от гололёдов и залежавшегося снега.
Население тех Государств представляло собой большие обособленные группы. Англосаксы, семиты, славяне и другие объединялись по национальным ячейкам, нежели по языковым, потому что тому не было надобности. Государственные языки давно отменили во имя мирного сосуществования на одной замкнутой территории. Любая речь синхронно переводилась при помощи вшитых за ухом мелких чипов. Поэтому никакого языкового барьера: он побеждён. Да и многие языки мелких народов упорно продолжали умирать, уступая самым распространенным. Ещё чуть-чуть и на земле останется два-три языка, если Природа не надумает взбунтоваться посильнее.
Хватало и тех смельчаков, которые не спешили заселяться в внутри Государств. Они жили возле самых берегов водоёмов, которые с каждым годом всё наглее отвоёвывали кусочек драгоценной суши. Ничто здесь не строилось с целью «на века». Дома из фанеры, личные вещи копеечной стоимости, не самая лучшая медицина, почти анархический строй. Звучало достаточно ужасно, но вопреки прогнозам, города вне Государств не мелькали в криминальных хрониках или по каким-то трагическим случаям. Население имело достаточно финансов, чтобы жить в лучших условиях. Никто не был здесь бандитом или бомжом: у всех всё было в рамках необходимого. Сюда стремились творческие или свободные душой люди, гражданство здесь было только одно: «Гражданин мира». Главная философия каждого сводилась к одному девизу: «Зачем иметь то, что может завтра утонуть в океане?». Всё здесь дышало свободой и одновременно обостренным чувством жизни.
В магазинах, барах, кинотеатрах и прочих нужных местах здесь не было недостатка. Однако за серьёзным обучением или медициной требовалось ступать на территории Государств. Те охотно принимали чужаков, потому что те вносили свои финансы в казну. И так на каждом континенте. Из Государства тоже выезжали на прибрежные города. Главная цель была в том, чтобы испытать острые ощущения, снимая дома у самого океана. Да и видеть собственными глазами океан – не равно тому, чтобы плавать в бассейне на крыше в окружении незнакомых соседей.
Войны за территорию и ресурсы ушли в прошлое. Никто не нуждался: у каждого водилось столько денег, сколько требовалось. Солнечные батареи давали достаточно энергии, чтобы обеспечивать население электричеством, которое окончательно выбило пальму первенства у других источников вроде нефти. Проблему дефицита пресной воды решалась при помощи фильтрации океанской воды. Пища хоть и выращивалась на редких фермах, которые располагались в отдельных высотках, однако народ больше питался той, что печаталась на конвейерных фабриках. Овощи, мясо, рыба – всё было доступно каждому. Промышленность давно превзошла свои возможности, даруя миру освобождение от пищевого дефицита. Одежда, книги, предметы обиходы – рождались тем же образом. Дешёвая рабочая сила сменилась возрастающей армией роботов, делающих за людей работу в пять раз быстрее. Поэтому всякому, чтобы зарабатывать, требовалось действительно чему-то учиться.
Дарованные блага обеспечивали низкую стоимость на товары и услуги, и теперь даже самые бедные слои не могли всё потратить сполна. Хотя и бедными их нельзя назвать: они имели меньшие суммы относительно среднего класса, но и их хватало с избытком.
За предоставленные услуги и товары все рассчитывались при помощи вшитого паспорта, на счёту которого числились имеющиеся доходы1. Никто не имел понятия, каково держать наличные в руках. Деньги являли собой цифровые единицы, которые не надо было печатать, что делало их ещё более доступными. Большую ценность имели драгоценности как последний пережиток из прошлого. Проще говоря, нищета исчезла, хотя ещё оставалась иерархия из самых богатых людей.
И наконец, внеземная жизнь. Прогресс в этом плане не так блистателен, как на Земле, но энтузиасты продолжали запускать ракеты. Но ракеты не в обычном понимании: они представляли собой корабль, в котором располагались квартиры, магазины, салоны, клубы – проще говоря, мини-города. Они запускались в космос, когда набиралось достаточное количество туристов. И они проводили в космосе по три-четыре месяца. И так, запуская по одной ракете в неделю, люди получали возможность пожить вдали от земной жизни, которая уже не радовала наличием хоть какой-то стабильности.
Освоение других планет всё ещё оставалась мало выполнимой задачей. Однако сейчас строился некий бункер на Марсе. Его строительство представляло довольно сложный процесс, умноженный на скорость полёта, едва ли ускорившего за весь период существования космической отрасли. Если верить самым смелым прогнозам учёных, то начало 22 века люди всё же смогут встретить на Красной планете.
Часть 1
Глава 1
Вот в таких интересных временах происходит эта история трагичной любви.
Вольный прибрежный городок где-то районе бывшей Турции жадно утопал в лучах заходящего солнца. В домах постепенно зажигались лампы, люди собирались на ужин, где-то на тихоокеанской воде рассекали волны катера… Шум моторов перемешивался с гулом человеческих голосов, музыкой и собачьим лаем. Ничем не примечательный вечер для места, где круглый год царило если не вечное лето, то близко к нему. Здесь жили для того, чтобы получать от жизни исключительно удовольствие, даже если для этого придётся жить с перспективой попасть под большую воду.
На чистом пляжном побережье сновали редкие блуждающие. Одними из них была одна обычная пара, чьи эмоции и слова приковывают внимание к их скромным персонам.
Она – девушка, едва ли перешагнувшая двадцатилетний порог. Любой кто видел её, мог бы задохнуться от неудержимого восхищения, возникающего само по себе. Её внешность идеально воплощала идеалы прерафаэлитов2. Рыжие кудрявые волосы распластались по всей спине, достигая её конца. Из-под редковатых бровей, но красивой изогнутой формы, выделялись ясной зеленью большие ясные глаза. Нежная кожа розоватого цвета, едва тронутая загаром, покрывалась целой россыпью из веснушек. Длинный, но аккуратный тонкий нос; пухлые чувственные губы; овальное лицо со слабо выраженными скулами; длинная изящная шея; чересчур стройная стать, производившая впечатление пугающей хрупкости. Не иначе как фарфоровая куколка. Только рост служит ей недостатком: она была настолько низкой, что редко кто из взрослых попадался ниже её, даже среди девушек. Однако обладательницу яркой внешности мало заботило, сколько в ней сантиметров в высоту. Она даже считала данный природой рост своим неоспоримым преимуществом. Так что у неё не было никаких причин смотреть на себя с отвращением; чего она и не делала.
Рядом с ней стоял, опираясь о бетонный столб с маленькой будкой, мужчина, чей возраст был около четвёртого десятка. В левом ухе была серьга в виде небольшого кольца. Его всё ещё пышную тёмную шевелюру уже постепенно завоёвывала благородная седина. На вытянутом лице с чётко выраженным подбородком всё было бы безупречным, если бы не неизгладимая носогубная морщинка с левой стороны. Он иногда шутил, что сама Марианская впадина не в состоянии посоревноваться глубиной с его складкой. Сквозь белую облегающую футболку просматривались очертания сильных мускулов. Снизу на нём красовались начищенные тёмные туфли и синие джинсы, подчёркивающие ровность и достаточную длину ног. И всё же, складывалось впечатление, что с ним не всё ладно, как кажется на первый взгляд.
Океан вдалеке окрашивался в яркий оранжевый цвет из-за неумолимо опускающегося солнца. Порывистый ветер бросал небольшие волны на песчаный берег, словно пытаясь отбить его. Чайки летали у берега, крича о чём-то на своём языке.
Складывалось впечатление, что девушка наблюдала за закатом, поскольку она стояла спиной к мужчине в нескольких шагах. Тот же нервно ёрзал на месте, пытаясь что-то сказать, и всё не решался на это. Только после того между ними прошла светловолосая девочка лет десяти с собакой породы такса, бросая недоуменные взгляды на пару, он наконец заговорил:
– Не горюй, словно я уже умер. – Его голос выражал беспечность, хотя это стоило немалых усилий. Никому он не пожелал бы такого пережить на собственной шкуре. Что может быть неприятнее быть причиной грусти любимого человека?
Она резко обернулась и бросила на него взгляд, полный тоски и нежелания принимать жестокий вызов судьбы. Нижняя губа слегка дрожала, хотя глаза оставались сухими.
– Но умрёшь же…
– Лиза, ты бежишь впереди паровоза. Давай жить сегодняшним днём. Вон какой закат, давно такого не видел!
И тут её словно прорвало, как плотину во время бушующего ливня. Полились слезы по бледным щекам. Мужчина подошёл и обнял её. Поскольку он был на полторы головы выше девушки, то она зарылась прекрасным лицом прямиком в его мощную грудь, и теперь лишь нервно дёргающие узкие плечи выдавали вышедшие из-под её контроля чувства.
– Как я буду без тебя, Симон? За что такая несправедливость?
– Жила же как-то до нашей встречи. Ты молода, найдёшь парня получше. А мне на том свете вряд ли будет не всё равно…
Лиза подняла своё зарёванное лицо, на котором чётко выделялись огромные глаза, выражая непосильную борьбу с душевным ударом. Подобные утешения приравнивались к кощунству. Из горла вырвался стон, словно её пронзили тупым кинжалом.
– Как ты можешь такое говорить? Речь идёт о твоей жизни, которая вот-вот оборвётся, но ты как будто не замечаешь этого! Неужели ты всерьёз?
Он улыбнулся, но синие глаза оставались вне притворства в хорошую мину при плохой игре. От такого контраста становилось только хуже.
– Последний год с тобой – самое лучшее, что было в моей жизни. Но надо жить и дальше, а не зарываться носом в могилу прежде отведённого часа.
Лиза не могла поверить в то, что говорит человек, подаривший ей столько счастливых мгновений. Неужели ему невдомёк, что ей больно слышать все эти высокопарные слова? И как может умирающий выдавать подобную речь? Или он сошёл с ума?
Вблизи в кафе включили музыку, доходившую до самого пляжа. Весёлые мотивы слишком дисгармонизировали с настроением Лизы и Симона. Она утёрла ладонями раскрасневшееся лицо. Находиться здесь ей стало невыносимо. Это место теперь навеки омрачено.
– Отвези меня домой, пожалуйста!
Симон ничего не ответил, но нежно провёл широкой ладонью по мокрой щеке, словно завершая попытки девушки уничтожить следы слёз. Лиза коснулась его руки и прижала сильнее к пылающей коже. Солнце уже скрылось за горизонтом, и народ массово ринулся на берег с целью зажечь костер в честь чьего-то дня рождения. Того оказалось достаточно, чтобы Симон с Лизой, не сговариваясь, покинули пляж.
Никто не заметил, как заурчал мотор заводящейся машины. Никому не было до них дела.
Глава 2
Небо ещё не покрылось глубокой синевой, но луна маячила уже вовсю своим полным силуэтом, как они приехали к одному из многоэтажных зданий на отдалённой части города: там их было в самом избытке, и только там. Так как растущее население, не желающее влачить своё вольное существование в рамках Государства, чьи границы состояли из бетонных заборов высотой в три метра, где-то должно было жить, а суши становилось всё меньше. Чем дальше от океана – тем больше этажей обретали здания.
Лиза, как всегда, потянулась к Симону, чтобы поцеловать. Затем прервав краткий поцелуй в губы, выскочила из машины, но не спешила скрыться в глубине безликого небоскрёба, окна которого освещались в хаотичном порядке. Она смотрела на водителя словно старалась запомнить его можно яснее. Все те минуты, проведённые с ним, теперь становились ничем. Симон в ночном свете казался ей таким прекрасным и таким далёким. На фоне ужасной новости сложно было поверить, что его дни – сочтены.
Он скорчил смешливую гримасу, не любивший изучающий взгляд даже от Лизы. Это будило в нём смущение.
– Лиза, прекрати сейчас же. Ещё просверлишь на мне дырку.
И он заулыбался так широко, что вокруг небесных глаз собрались морщинки. Симон не так чтобы редко радовал мир демонстрацией приподнятого настроения, но всегда вызывал желание ответить ему тем же. Его улыбка всегда была отражением внутренней чистоты, из-за чего нельзя было называть её обыкновенным дежурным оскалом. Только близкие могли видеть Симона улыбающимся, для остальных он сохранял маску непроницаемости, неизменно ставившая в тупик. Неудивительно, что Лиза на секунду забыла о плохом и заулыбалась в ответ.
– Пока.
Симон подмигнул ей и тронулся в путь к себе домой, который находился в пяти кварталах отсюда.
Лиза постояла ещё немного, пока машина совсем не скрылась из виду за углом одного из многочисленных зданий. Ей совершенно не хотелось идти домой, где предстоит переживать потрясение в одиночку. Вряд ли она сможет чем-то заняться, чтобы не зацикливаться на безнадёжном диагнозе Симона. Но и лежать – откровенно худший вариант: у неё зародились сомнения, что этой ночью её глаза сомкнутся. А сели ей удастся заснуть, то не приснится ли пророческий дурной сон? Однако когда ночь окончательно вступила в своё правление, она продрогшая, несмотря на летнюю жару в самом разгаре, таки сдвинулась с места.
Дома Лиза, оказавшись среди родных стен, тут же позвонила самой близкой подруге, с которой она дружила больше десяти лет, с просьбой срочно приехать. Та, услышав о смертельном заболевании Симона и дрожащие нотки в голосе, не стала отнекиваться и пообещала сейчас же примчаться, напоследок приказав держать себя в руках и не совершать глупостей.
Пока шло время томительного ожидания, Лиза с грустью осматривала свою квартиру, где она жила после скандального отъезда из отчего дома после достижения совершеннолетия и получения первой крупной части от бабушкиного наследства.
Симон здесь бывал нечасто, но метко. Каждый уголок в двух комнатах (гостиная и спальня), кухне, санузле и коридоре хранил в себе его прикосновения. Некогда любимая спальня с огромным окном с видом на редкий в городе парк, за которым следовали очередные небоскрёбы, производила на неё гнетущее впечатление. Лиза всегда любила тёмные тона, и поэтому шторы, покрывало, ковёр, даже мебель не баловали нежными пастельными или яркими цветами. Она внезапно начала словно задыхаться, настолько окружающая обстановка и мысли о Симоне давили на неё.
Лиза рухнула на диван в гостиной, положив голову на согнутые колени. В такой позе ей довелось сидеть до долгожданного звонка по домофону.
Ждать подругу и в самом деле пришлось недолго, и через пятнадцать минут она стояла у двери квартиры с бутылкой красного вина. Подруга жила в паре кварталов отсюда, так что они постоянно проводили друг с другом свободное от учёбы время.
– Лиза, как ты? – вопрос хоть и глупый, но подруга об этом совершенно не думала, с грустью глядя на Лизу, которая будто вот-вот упадёт в обморок. Потерявшее краски лицо, блуждающий взгляд, трясущиеся руки – никогда та не видела её в таком состоянии.
– Ужасно, Саша. Врачи сказали, что никаких надежд не стоит возлагать. Ему осталось всего немного. – Ответ прозвучал так, словно его выбили долгой пыткой «испанским сапогом»3. Девушка едва не скользила по косяку, не в силах переносить горе на ногах. Упасть, кричать, рыдать – всё, что ей хотелось.
Лицо подруги исказилось гримасой сочувствия. Она, как будущий врач, как никто понимала, что не в манере докторов бросаться ложными диагнозами и прогнозами, несущие угрозы для жизни. Не выпуская бутылки, она бросилась обнимать обмякшую Лизу. Поскольку Саша была на голову выше Лизы, то казалось, что каланча обнимает младшую сестрёнку. Лиза под её объятиями совершенно не держала равновесие, даже руки висели вдоль туловища безвольными нитями.
– Какой ужас! Сочувствую тебе со всей душой. Когда он узнал?
– Сегодня. И сразу же сообщил мне, считая, что мне надо знать об этом в первую очередь.
– Бедная моя. – Саша прекрасно знала, что никакими словами здесь не поможешь. Разве что выслушать монолог Лизы, изредка вставив свои пять копеек. Для этого ей пришлось пожертвовать подготовкой к семинару, но об этом решила не сообщать. Ведь это ничто по сравнению с тем, что у друга гибнет любимый человек.
Они оба уселись на полу возле окна в гостиной. Поскольку Лиза лишилась сил, не только моральных, подруга вместо неё занялась поисками бокалов и нехитрой снеди. В огромных глазах Лизы отражалась непосильная борьба с принятием неизбежной трагедии. Она щипала себя за руку, надеясь, что происходящее с ней – всего лишь чудовищно реалистичный плохой сон. Увы, явь оказывалась хуже любого ночного кошмара.
Далее следовало почти что молчаливое распитие вина, так как Лиза старалась выбросить из головы причиняющие ей боль мысли. Она неторопливо вливала в себя приятный вкус напитка, стараясь не думать вообще ни о чём. Достаточно того, что верная подруга рядом с ней и разделяет горе. Саша своим молчаливым пониманием действовала на неё успокаивающе, насколько это возможно. В любом другом случае, она пошутила бы, что видит перед собой начинающую пьяницу.
На второй половине оставшегося вина в бутылке Лиза уже не стремилась забыться. Теперь она на пару с Сашей, порядком охмелев, плавно приступили к обсуждению всего, что касалось сегодняшнего дня, и конкретно Симона.
Хоть Саша понимала тщетность ситуации Симона, ведь она была наслышана о случаях, когда побеждённые безобидные болезни забирали жизни, и всё же не менее Лизы опечалилась. Ведь она как будущий врач ратовала за то, что нынешняя медицина способна на многое, да и сам Симон ей безумно нравился. А тут такой приговор для мужчины, которому жить да жить. То, что она выпалила, было неосознанным, и винить в этом стоило убитую горем Лизу, которую даже вино не утешало в значительной мере.
– Так может ему обратиться в другие клиники? Мало ли где находят и испытывают новые лекарства. Рак же лечится на раз-два!
– Не знаю, – подавленно молвила Лиза, прихлёбывая вино, в котором ощущался привкус её слез. – Я только сегодня узнала, и не успела ни о чём его расспросить. Его новость ввела меня в ступор.
– Слушай, ты может это… – Саша, будучи умеренной трезвенницей, под действием выпитого алкоголя, уже не контролировала поток своих мыслей.
– «Может» что? – нетерпеливо заёрзала Лиза. Её ноги затекли под весом туловища, и она вытянула их, чтобы восстановить кровообращение по сдавленным сосудам.
– Клонируешь его что ли…
Лиза удивлённо вытаращила глаза, хотя было видно, что подруга нисколько не шутила. Правда и шутить было не над чем: хоть клоны нынче редкость, но они всё же существуют, только они требовали наличие неуловимой фортуны и немалое состояние, чтобы оплатить их создание в единственном на весь земной шар специализирующем на этом Центре, находившего как раз в Евразийском Государстве. Она не знала, как отреагировать и что говорить. Звучало заманчиво, но что это даст? Лиза упорно напрягала извилины в пьяном мозгу и не могла прийти к единому выводу.
Пока Лиза запивала своё всеобъемлющее горе под чутким надзором подруги, Симон тем временем тоже не веселился. Напускное спокойствие филигранно скрывало неутихающую с утра бурю внутри него; спасибо долгим годам упорной тренировки над самообладанием.
Он не колесил по городу, утопающему в вездесущей иллюминации, и не захаживал куда-то, чтобы отвлечься от навязанной новой роли. Симон как раз таки и поехал именно домой. Правда, и сюда ему не хотелось: на Земле не нашлось бы места, где он действительно хотел бы оказаться. Разве что в объятиях Лизы… Но Симон слишком обессилен, чтобы утешать её.
Его холостяцкое жилище находилось в таком же ничем не выделяющимся высокоэтажном доме: раньше он жил в особняке, но он отошёл бывшей семье после развода. Квартира, находящаяся на самом верхнем этаже, радовала на первых порах, но потом он стал находить, что с удовольствием поселился бы в собственном доме, хоть бы и на берегу. Что ж, не всем мечтам свойственно сбываться. Кто сказал, что жизнь – простая штука, не требующая борьбы? А иногда и бороться незачем.
Симон вошёл в свою берлогу, как он называл нелюбимую квартиру, и ему показалось, что в ней произошли перемены. Так и есть: теперь в ней живёт приговорённый к скорой мучительной смерти человек. А так всё как обычно: минимум мебели, состоявшийся из дивана и трёх кресел, журнального столика, огромного шкафа, несколько картин с непонятной мазнёй. Такой аскетичный набор объяснялся тем, что они оказались здесь с первого дня заселения. А потом Симон решил, что нечего добавлять в конуру, из которой хочется сбежать.
Лиза отмечала, что здесь не хватает уюта или даже женской руки.
– Зато убираться не надо. – Разумно парировал Симон, будто не замечая, что ему намекали на новый этап в отношениях. Лиза повела узкими плечами, сделав вид, что ничего и не было.
Спальня и кухня тоже не изобиловали предметами интерьера. Только самое необходимое вроде двухспальной кровати или стола, за которым никто не сидел.
Зато во втором шкафу всякого водилось. Много книг в твёрдой обложке, и, в основном, сплошная классика вроде Томаса Харди4 или Мо Янь5. Библиотека чересчур избирательного человека, который не станет тратить свои драгоценные часы на беллетристику.
А также гора громоздких виниловых пластинок, занимающие не меньше пространства на полках огромного антикварного шкафа, чем книги. Проигрыватель, изготовленный специально по заказу, воплощал собой первоначальный дизайн: из него торчала конусообразная свёрнутая трубка. Любого, кто видел его, данный экземпляр вводил в ступор. Современные меломаны воспринимали музыку как нечто абстрактное, издающее определённые ноты. Проигрыватель своим существованием напоминал, чем раньше была музыка. Не только в виде цифрового файла, а и на носителях вроде дисков. Симону из вредности иногда хотелось перетащить тяжёлый проигрыватель в галерею, чтобы им сбивать спесь с лицемерных любителей картин. Где-то в глубине закрытых полок ещё завалялись прадедушкины карманные проигрыватели японского бренда «Сони» – «Уокмэн»6 Один из них проигрывал кассеты, наличием чего Симон не мог похвастаться из-за их пропажи не его вине. Второй же – диски, которых, к большому счастью, лежало около трёх штук. Однако Симон, послушав песни, решил, что они не в его вкусе. Иногда он спрашивал себя, зачем он хранит бесполезный хлам, найденный в одном из ящиков в отчем гараже. Они не дарили ему приятных эмоций, но и рука не поднималась избавиться от ненужных вещей. Есть не просят – ну и ладно.