И тут мы все услышали истошный вопль. Картина вышла живописная: Воронцова так закрутила тарзанку, что теперь ее вертело, точно на аттракционе, а под конец она не выдержала и плюхнулась в воду, предварительно ударившись ногой о пирс.
– Только не это… – простонала я.
Мы ринулись ей на помощь.
– Зачем она без нас поперлась?! – вздохнул Вован.
– Кажется, это рекорд. Травма в первую неделю пребывания! – рассмеялся Андрей.
Нам с Миленкой было не до смеха. Анька все же всплыла, и мы помогли ей выбраться на берег, напрочь забыв о мажорах, которые кружили рядом и громко гоготали.
– Нога, нога! – хныкала Анька.
– Господи, Воронцова, да как же тебя угораздило! – ругалась Милена.
– Помолчите, – попросила я и присела поближе к Ане.
Осмотрев левую ногу подруги, я сделала вывод, что перелома нет. Вероятно, сильный ушиб или растяжение в области щиколотки.
– Везем ее к бабке Тане? – спросил Вова, подняв Аню на руки.
– Нет! Не вздумайте! Мама меня убьет, недели не прошло…
– И что ты предлагаешь?! – сурово вопросила Милена. – Ты даже до дома не доковыляешь!
– А… может, к Прасковье?
– К Ведьме?! – в один голос закричали мы с ребятами.
– Пожалуйста, только не к бабке Тане, я не вынесу этого нравоучительного монолога, и мама угрожала запереть меня дома, если я опять покалечусь! – хныкала Анька на руках у Вовы.
– Черт с тобой, Воронцова. Идем к Прасковье, – согласилась я.
Было страшно идти в гости к женщине, которую местные жители считали ведьмой, и все же я представляла, какую взбучку и шумиху устроит Анькина мама. Конечно, у нее уже сил не было возиться с этой постоянной клиенткой травмпунктов. А Воронцова нам еще была нужна.
– Тебя из дома можно выпускать только в наколенниках, нарукавниках и шлеме, – буркнула Миленка.
– Мы с вами не пойдем, девчат. Ведьма парней не жалует, – крякнул Вован, стараясь удержать Аню.
– Главное, дотащи ее до моего велосипеда, пусть сядет на раму, – попросила я.
Вечером того же дня, Ведьмин лог
С горем пополам мы доехали до Ведьминого лога. Он находился немногим дальше плотины, разделявшей деревню на две стороны. Место это было мрачное и жуткое, под стать владелице. Деревянный дом Прасковьи стоял у леса, подгнившие почерневшие бревна стен увивал плющ, а прямо над колодцем нависла ива. Здесь всегда стояла кладбищенская тишина, даже птицы надолго не засиживались. Как только мы спешились с велосипедов, стая воронов зловеще закаркала и взмыла, улетая прочь.
– Воронцова, вот же ж… – Милена выразилась не самым приличным образом.
– Знаю-знаю, девочки, честно говоря, нога уже и прошла… – пропищала Анька, с ужасом всматриваясь в темный одноэтажный дом.
– Нет уж, давай хотя бы мазь у нее попросим, чтобы наверняка, – решительно ответила я.
Мы медленными шажками приблизились к калитке. Переглянулись, чтобы решить, кто из нас рискнет ее отворить.
– Все с вами ясно, – фыркнула я и толкнула дверцу.
Металлическая конструкция издала оглушительный скрип, такой мощный, что пришлось зажать уши. Зубы свело.
– Бр-р… – передернуло Милену.
Терять было нечего, я подошла к двери и трижды по ней постучала. Внутри послышалось шарканье, затем дверь медленно, с таким же скрипом отворилась. На пороге никого не было. Я медленно, но все же сделала шаг вперед.
Дома у Ведьмы было холодно, как в склепе, да и запах стоял соответственный – затхлый и древний. Мы точно не знали, почему Прасковью прозвали Ведьмой и были ли тому реальные причины, но все деревенские обходили ее дом стороной. Бабушка Надя всего раз обращалась к ней – лет десять назад я сильно заболела, и ничто не сбивало мне температуру и не помогало избавиться от кашля. Прасковья дала ей одно из своих загадочных средств, и на следующий же день я была здорова как огурчик.
– Добрый вечер, Прасковья Павловна! – крикнула я, дергая за руку Милену.
Девочки ввалились в сенцы.
– Проходите, – прозвучал ледяной дребезжащий голос.
Мы осторожно ступали по дощатому полу, держась за руки. Анька прихрамывала и всхлипывала. Судя по голосу, Прасковья находилась в кухне. Мы еще не появились на пороге, как она произнесла:
– Аня, Милена и Аглая…
По коже пробежали мурашки. Может, она заметила нас из окна?
– Здравствуйте, Прасковья Павловна! – поприветствовала я.
Восьмидесятилетняя Ведьма в длинном черном платье сидела на стуле и смотрела вроде бы в нашу сторону, но словно сквозь нас. Взгляд ее был туманным и блуждающим. На один глаз она давно ослепла, незрячий белый зрачок выглядел жутковато. Старушка была крупной, кожа на лице и руках сморщилась и обвисла.
– Садитесь, – велела она. – Аня, подойди.
Аня испуганно посмотрела на нас и проковыляла к старушке.
– Ничего страшного с твоей ногой не случилось, – заявила Ведьма, которая, на секундочку, понятия не имела, зачем мы пришли.
При осмотре Прасковья безжалостно вертела стопой Ани, и та закусила кулак, чтобы не взвизгнуть. Мы с девочками приехали сюда в легких платьях поверх мокрых купальников, а в доме было так холодно, что зуб на зуб не попадал.
– Сейчас, – шепнула старушка и встала.
Поставив на газовую плиту чайник, она вышла из кухни. Мы сидели молча, подавая друг другу безмолвные знаки. После этой «беседы» я сделала вывод, что нам троим здесь одинаково не по себе. Шаркая, старушка вернулась в кухню. В руках она держала литровую банку, полную жидкости, по консистенции и цвету напоминавшей сопли.
– Сядь, – велела Ведьма Ане.
Когда Прасковья окунула два пальца в банку, раздался мерзкий «хлюп», и я еле сдержала рвотный позыв. Она нанесла мазь на щиколотку, а потом забинтовала ногу.
– Уже завтра не будет болеть, – сказала Ведьма в завершение.
– Спасибо вам огромное. Вы извините, что мы к вам так вломились, меня бы мама отругала… – произнесла Аня дрожащим голосом.
Внезапно на нас с Миленкой свалилось что‐то теплое и пушистое. С испугу мы подпрыгнули на старом диване.
– Мамочки! – вскрикнула я.
– Эй, Паук, брысь! – прикрикнула Ведьма.
Немного успокоившись, я ощутила у себя на коленях мягкие лапки черного худощавого кота. Он замурчал и свернулся калачиком.
– Напугал, блин! – Милена глубоко дышала, держась за сердце.
– Ты ему понравилась, девочка. С Пауком такое редко случается, – слегка улыбнулась Ведьма.
Только я хотела встать и попрощаться, как засвистел чайник, извещая о том, что вскипел. Прасковья медленно поднялась, выключила плиту и достала четыре кружки, явно намекая на то, что мы приглашены за стол.
– Не откажетесь от кофе? – спросила она, не оборачиваясь.
– Конечно, – нехотя ответила я.
Анька перебралась к нам на диван и вклинилась по центру, выпрямив ногу.
– Кажется, уже намного меньше болит… – заметила она шепотом.
– Не сомневайся, к утру совсем пройдет. Держите.
Прасковья поставила перед нами чашки, села напротив и улыбнулась, щуря глаза. Она громко прихлебывала кофе и выжидающе смотрела, как пьем его мы. Замечу, что кофе был неплох и в него явно что‐то было добавлено. Никакой горечи при отсутствии молока и даже сахара не ощущалось.
– Спасибо, – стукнула по столу кружкой Милена.
Прасковья схватила кружку, развернула ее к свету и начала разглядывать дно. Ведьмины причуды…
– Тиран в юбке. Продолжишь воротить нос, останешься одна. Вижу, матери твоей нужно обратиться к врачу с проблемой, что долго ее беспокоит. И еще… стоит быть осторожнее и внимательнее к своему окружению.
Милена смотрела на нее округлившимися, полными злобы глазами. Она не любила, когда кто‐то совал нос в ее дела, и уж тем более когда чужие люди рассуждали о ее семье или характере.
– Это вам что, кофейная гуща рассказала? – съязвила она.
– И шалфей, – кивнула Прасковья.
– Как интересно.
Аня пихнула Милену в бок, чтобы та не выводила Ведьму из себя. Нам хотелось выйти отсюда живыми, без порчи и прочих проклятий. Следом за кружкой Милены в ход пошла Анина.
– Вижу обман, чую запах алкоголя. Страх, что будешь несчастна, как и мать. Мальчишка твой бегает за каждой юбкой, не открывай ему сердце. Совсем скоро найдется достойный. Он уже рядом.
– Что? Костя? Да быть того не может…
Ведьма фыркнула, но промолчала. Забрав мою кружку, она нахмурилась и повела бровями.
– Бедная девочка… все тебя обижают. И любовь тебя ждет болезненная, но такая сильная, какую редко встретишь. Страдания, одни страдания…
– Вот спасибо… – протянула я.
– В деревне происходит что‐то нехорошее, – как бы невзначай продолжила Ведьма, убрав кружки. – Духи рассержены.
– Какие духи? – хрипло спросила Анька.
– Вы разве не знаете местных легенд? Никто не рассказывал вам о девушке, утонувшей во Вшивке? А о маленькой Насте, которая погибла во время грозы?
– Конечно, мы о них слышали, – кивнула я.
По рассказам, призрак утонувшей девушки часто видели на берегу. Она плакала и просила спасти свою тонущую сестру, а тех, кто поддавался на просьбы, топила. Забирала их души. Знакомые с этой легендой дети и подростки (в том числе и я), гуляя в одиночестве, старались как можно быстрее пробежать мимо Вшивки или вовсе обойти ее.
Маленькая же Настя играла в прятки возле кладбища с другими детьми около тридцати лет назад. Она спряталась за электрический столб, а молнию метнуло прямо в него – девочка погибла на месте. С тех пор ее призрак, по словам деревенских, просил поиграть с ним в прятки, и если девочка находила своего соперника, то съедала живьем. Короче говоря, деревня наша полнилась чудными россказнями.
– Что ж, Прасковья Павловна, спасибо вам большое! Мы пойдем, родители ругаться будут. – Анька оперлась на наши коленки и встала.
– И вот еще, не беспокойте Петра Ивановича. Вижу, очень скоро вам взбредет в голову его потревожить, – сказала, провожая нас, Ведьма. – Не хотелось бы слушать его завывания перед сном.
Кто такой этот Петр Иванович, мы понятия не имели, но на всякий случай пообещали его не тревожить. Добежав до велосипедов, мы быстренько расселись и покатили в сторону плотины.
– Жуть жуткая, вот что я вам скажу.
Анька дрожала от страха и холода, сидя на раме и держась за центр руля.
– Ничего жуткого, у старушенции поехала крыша от одиночества, – хмыкнула Миленка. – Вы на левую сторону?
– Ага.
– Когда встретимся? – спросила Милена, притормаживая у плотины.
– Меня наверняка загрузят на несколько дней, – вздохнула я. – Если что, я через Аньку или Вовку с вами свяжусь.
– Я завтра тоже пас, маме надо помочь по хозяйству.
– А мне с детьми… – грустно сообщила Милена. – Ладно, свидимся!
Мы с Анькой поехали на другую сторону. Вова великодушно согласился отвезти ее велосипед к себе, чтобы не оставлять матери Воронцовой, иначе та с ходу все поймет. Так что сначала я довезла Аньку, а потом себя. Услышанное в доме у Ведьмы мы не обсуждали и постарались забыть как страшный сон.
28 июня, левая сторона
Неделя выдалась тяжелой. На следующий день после нашей поездки на Пасеку я узнала от бабушки, что к нам едут родственники. Причем все родственники, как со стороны деда, так и бабушки. Мы, кажется, сутки неотрывно готовили. И когда приехали долгожданные гости, мне пришлось три дня их везде сопровождать, отвечать на раздражающие вопросы, улыбаться и смеяться над шутками о моих несуществующих женихах, да еще и спать табуном в одной комнате.
Мне и дяде Феде выделили раскладушки, так что мы спали с ним прямо в центре большой комнаты. Лет с двенадцати я стала называть его просто Федей, тем более что старше меня он был всего на десять лет. Федя всю жизнь был моим спасителем и лучшим другом. Он показал мне первый ужастик, после которого я не спала двое суток, таскал меня на спине, научил вылавливать червей из навозных куч и рыбачить, катал на надувной лодке и вообще делал все, о чем бы я ни попросила. Он и его мать, бабушкина сестра, всегда с радостью ждали меня в гости, и только к ним я ездила с удовольствием.
Федя и в этот раз помогал мне не сойти с ума и не откинуться из‐за стресса, вызванного толпой родственников. Меня воспитали так, что я не имела права перечить старшим ни в чем и никогда, грубо говоря, была человеком без мнения, рабом обстоятельств. Семьи моих подруг всегда поражались моей необычайной скромности и вежливости, а я и не умела вести себя по‐другому, и, когда друзья позволяли себе какую‐то вольность при родителях или когда родители соглашались с их мнением, у меня глаза на лоб лезли. В моем подсознании сформировалась установка: если ты ребенок, значит, мнение твое все равно что пятая лапа у собаки – бесполезное явление.
Поскольку в семье ко мне не прислушивались и не позволяли принимать самостоятельных решений, мне казалось, что я запуталась в себе. Кто я и чего хочу? Каковы мои чувства на самом деле? Кем я хочу стать? Я не знала. Знала лишь, что по настоянию дедушки мне следует идти в медицинский, а хочу я этого или нет, не имело значения. С каждым годом я становилась все самостоятельнее и независимее, внутри у меня назревала буря, сдерживать которую становилось все труднее. Я дожидалась совершеннолетия, чтобы с чистой душой продемонстрировать семье, что тоже имею право на личное мнение. Что моя жизнь – моя и решения в ней принимать мне. А пока я оставалась робким забитым подростком, который все же иногда нарушал правила и пускался в авантюры.
– Аля, пойдем за земляникой? – предложил Федя, который решил остаться у нас еще на неделю.
Мы обитали на левой стороне, так как Федя был бабушкиным племянником. Дом покойной прабабушки Жени был построен из шлакоблоков, но с деревянным крыльцом. Цоколь был выкрашен белым, а стены – голубым. Крышу дед взялся перекладывать новой серой черепицей и возился наверху, пока мы с Федей искали корзины для ягод. Участок здесь был огромным: прямо за домом начинался обширный яблоневый сад с кустами малины и ежевики, который постепенно переходил в лес и заканчивался у пруда, по которому мы часто переплывали на ту сторону деревни. Лет в пять-шесть я не раз терялась в нашем саду, встречала там лис, а у пруда – цапель.
– Что‐то подружки к тебе давно не заходили, – невзначай бросил Федя, закрывая деревянную калитку.
– Их тоже запрягли. Завтра должны встретиться, – ответила я неохотно. Жуть как вымоталась за эту неделю, даже языком было лень шевелить.
Узкая тропа от забора вела к заброшенным хлевам, где когда‐то прабабушка держала скотину, и сразу за ними расстилался зеленый луг. Бесконечное поле. Сказочное место, где на кочке можно было поймать сигнал телефонной сети.
– Через наше поле? – уточнила я.
Федя кивнул, и мы вышли на ярко-зеленый луг. Шпарило солнце, жужжали пчелы, слабый ветерок доносил ароматы цветов. Через час обе корзины наполовину наполнились вкуснейшими ягодками, а на моей непокрытой голове впору было жарить яичницу.
– Это Титов? – спросил Федя.
Я чуть не выронила корзину. К нам приближались два коня, а на них восседали Игорь Титов и его пасынок, Алик Красильников. Супер.
– Эй, Игорь! – свистнул Федя.
Как бы я ни любила своего дядюшку, в это мгновение мне хотелось его придушить.
– Пойдем на другую поляну, пока они нас не…
– Гайка, да что с тобой, я Игоря сто лет не видел! – хлопнул меня по плечу дядя и побежал навстречу коням.
Наездники спешились, Игорь сердечно поздоровался с Федей, а я закатила глаза, увидев Алика.
– Неужели это Аглая?! – с театральным удивлением ахнул Игорь Владимирович и поспешил ко мне. – Как же выросла наша малышка! А до чего красива!
– Здравствуйте, Игорь Владимирович! – широко улыбнулась я, принимая объятия.
– Сколько тебе уже лет, девочка? – еще шире улыбнулся он.
– Через пару недель шестнадцать, – скромно ответила я.
Алик издал странный звук, похожий на хрюканье. Натуральная свинья.
– Погляди, Олег, какая красавица!
Видимо, родня звала его Олегом. Мне же тем временем захотелось провалиться сквозь землю.
– На мой взгляд, Элла куда привлекательнее… – заявил этот урод, поглаживая продолговатую мордочку своей золотистой кобылы.
Игорь Владимирович бросил на него негодующий взгляд и сменил тему.
– Мы вот своих лошадок выгуливаем. Аглая, помнишь, ты каталась на Уильяме позапрошлым летом?
– Было дело…
Господи, когда же этот разговор закончится и мы благополучно унесем ноги с поля? Я посмотрела на Федю, он с восторгом разглядывал лошадей. Размышляя, какой лучше подать ему сигнал бегства, я начала покашливать. Примерно на десятый раз Федя все же обратил на меня внимание.
– Гайка, ты в порядке? Подавилась?
Я нахмурилась и сдержала порыв хлопнуть себя рукой по лбу.
– А чего бы тебе не прокатиться сейчас? – предложил Титов.
– Я не…
– Да она свалится через метр, – хмыкнул Алик.
– Не имею ничего против, – тут же исправилась я и уверенным шагом устремилась к жеребцу.
– Федь, может, заглянешь пока ко мне?
– Конечно!
Чтобы Федя упустил возможность выпить дорогого виски? Ни за что. А мне теперь отдуваться. Предатель.
– Ты оставишь меня на растерзание этого придурка? – прошипела я, склонившись к Феде.
– Да ладно тебе, Гайка, неделю в заточении просидела, развейся!
Проклиная его про себя, я уселась в седло. С Федей мы еще поговорим. «Развейся!» Забыла сообщить об одном обстоятельстве: я совершенно не умела общаться с парнями. С друзьями – да, но все мои друзья когда‐то были мальчишками, с которыми мы росли бок о бок. Мы, в конце концов, в возрасте пяти лет купались голышом во Вшивке! Конечно, мы были близки и друг для друга бесполы! За исключением Милены и Андрея…
– У тебя руки в уздечке запутались? – вернул меня в реальность голос Алика.
Хоть картину с него пиши. Алик вальяжно развалился в седле и с откровенной усмешкой разглядывал меня зелеными глазами. Золотистые крапинки в них сверкали, словно настоящий металл. Я фыркнула подобно кобыле и тряхнула уздечкой. Уильям слегка ускорил шаг.
– Значит, это твой дом? – спросил Алик, когда его лошадь поравнялась с моей.
– Да, один из, – ответила я.
– А второй?..
– На другой стороне.
– А я живу…
– Я знаю, где живет Игорь Владимирович, – прервала я.
– Ты напоминаешь мне крапиву, – вдруг выдал он.
– Определись все‐таки, кобыла или крапива? – усмехнулась я.
– Как ты посмела оскорбить Эллу подобным сравнением?! – с трудом сдерживая смех, воскликнул он.
Меня было трудно задеть оскорблениями такого рода. Я ведь росла с Вовой и Андреем, а уж они как только меня не честили. Дома дед называл меня дерьмом всякий раз, когда я вела себя не по его инструкциям. Так что если этот полудурок намеревался меня обидеть – не вышло.
– Прошу прощения, Элла, – обратилась я к лошади. – Так почему крапива?
– Если до тебя дотронуться, ты обожжешь. Но в целом очень полезна, если уметь с тобой обращаться, – объяснил он.
– Какое умозаключение! Ни за что бы не догадалась, что тебе известны свойства крапивы.
Алик дернул уздечку, расстояние между нашими лошадьми сократилось, и я внезапно для себя растерялась и опустила взгляд.
– На что это ты намекаешь? – угрожающе спросил он.
– Да так, ни на что, – отмахнулась я. – Как тебе русский твистер?
– Дурацкая, но веселая игра. То, что нужно для компании, – уже мягче ответил он.
А голос у него был… низкий и звучал так, словно эхом отдавался от стен, как если бы мы говорили в погребе. Мне эта прогулка казалась жутко неловкой, и я нежно хлопнула ногами по бокам коня, чтобы он перешел на бег. Мы ненадолго оторвались от Алика.
Поле – мое самое любимое место. Оно представляется мне страной фей, нимф или секретным местом лепреконов – тем, где начинается радуга. Невысокая трава укрывала землю зеленым покрывалом, горизонт ровной полосой отделял поле от чистейшего голубого неба. Казалось, если устремиться за горизонт, можно переступить черту реального мира. Туда я и направила коня. Ветер развевал мои пепельные волосы, а я наслаждалась прохладой, ненадолго спасавшей от палящего солнца.
– Я слышал, вы называете компанию Степы и Миши мажорами. Почему? – поинтересовался Алик.
– Не потому, что у них чуть больше денег. И не потому, что они живут в более роскошных домах.
Я говорила правду. У Вовы и Ани тоже были очень красивые современные дома со всеми благами цивилизации. Мы с Миленкой постоянно ходили к ним в гости, чтобы посмотреть скачанные на ноутбуки фильмы или поиграть в «денди». У меня же был лишь древний телевизор, который время от времени показывал новостной канал, но в основном шипел, как змей. А еще радио, которое включалось только тогда, когда хотело. В основном в три-четыре часа ночи.
– Из-за их поведения, – продолжила я. – Они всегда считали себя крутыми только потому, что старше. У них первых появились права и машины. Наверняка для нас они тоже нашли прозвище.
– Нет, вы для них просто «мелкие».
– Неудивительно, – хмыкнула я. – Возраст не прибавил им извилин.
– Ты всегда такая вредная?
– Я же крапива, не забыл?
И тут к Алику подлетело несколько пчел. Он не успел мне ответить, так как начал судорожно от них отмахиваться и разогнал лошадь. Я же хохотала над этим зрелищем, пока Элла не совершила круг и он не вернулся ко мне.
– Смешно?! – взъелся он.
Я прикрыла рот рукой, а этот козел… со всей силы шлепнул Уильяма по крупу. Конь среагировал мгновенно, а вот я растерялась и чуть не грохнулась, в последний момент схватившись за поводья. Уильям встал на дыбы, чуть не скинув меня, потом вернулся в устойчивое положение и поскакал так быстро, что у меня не было возможности хоть как‐то его угомонить, ни словами, ни поглаживаниями. Он понесся в чащу, граничившую с соседними домами. Мне было до смерти страшно, и я во все горло кричала проклятия в адрес придурка Красильникова! Руки вспотели, я теряла равновесие.
– Уильям, стой!
Бесполезно. Я была готова закрыть глаза и отдать себя на растерзание, потому что вот-вот свалюсь и если не умру, то переломаю кости. И все же гнев взял надо мной верх, я озиралась по сторонам в поисках спасения и нашла его. Завидев на подходящей высоте крепкую длинную ветку, я мысленно прочла молитву, пригнулась, отпустила уздечку и ухватилась за нее. Конь галопом ускакал к соседям, а я с дрожащими от страха руками и кипящим адреналином осталась висеть на ветке. Почему‐то мне не пришло в голову, что прыгать отсюда опасно, а навыки лазанья по деревьям я подрастеряла.
Послышался цокот копыт.
– Зависла?
– Придурок! – Я раскачалась и замахнулась ногой, но Алик увернулся. – Ты меня чуть не угробил!
– Что ж… я не хотел… – неискренне протянул он.
Он встал так, что Элла оказалась прямо у меня под ногами, и стоило отпустить руки, как я бы плюхнулась прямо позади него. Он что, думал, я сяду с ним на одну лошадь?!
– Ну же, прыгай. Наверняка руки устали.
– Черта с два! – прохрипела я.
Надо почаще злиться! Я буквально ощутила себя Халком и перебралась к стволу дерева, а затем попыталась осторожно сползти, заработав десятки заноз и царапин, и спрыгнула на землю.
– Ты просто идиот.
– Не стоит сыпать оскорблениями в мой адрес, – пригрозил он.
– Это не оскорбления, а истина!
Я в очередной раз показала ему неприличный жест и со всех ног побежала в сторону своего дома. У меня было преимущество – я знала в деревне каждый укромный уголок и лазейку. Алик же помимо того, что оставался на коне, мог заплутать. Уже через пять минут я, раскрасневшаяся и злая, стояла на крыльце своего дома.
– Урод, – процедила я, глядя на поле.