Харуки Мураками
Убийство Командора. Книга 2. Ускользающая метафора
35
То место было бы лучше оставить как есть
Я неторопливо шел в прихожую, не имея понятия, кто звонит мне в дверь. Остановись перед домом машина, я бы ее услышал. Столовая – чуть в глубине дома, однако вечер стоял очень тихий, и если бы подъехала машина, до меня бы наверняка донесся шум мотора, шелест колес – даже очень тихий гибридный мотор «приуса» – гордость «Тоёты». Но я не услышал абсолютно ничего.
И, я уверен, никого бы не привлек подъем по длинному склону без машины, к тому же – в потемках. Дорога здесь почти без освещения – и вокруг ни души. Я живу в отдельно стоящем доме на вершине горы, и у меня нет близких соседей.
Я было подумал: а вдруг это Командор? Но с чего бы? Теперь он может бывать здесь когда и сколько угодно. Зачем ему звонить в дверь?
Даже не проверяя, кто там, я повернул ручку и открыл входную дверь. Там стояла Мариэ Акигава – абсолютно в той же одежде, что и днем, только поверх ветровки с капюшоном у нее был темно-синий тонкий пуховик: после заката в горах становится прохладно, – и в бейсболке «Кливленд Индианз» (почему команда именно Кливленда?). В правой руке она держала большой фонарь.
– Ничего, если я войду? – спросила она. Ни «доброго вам, сэнсэй, вечера», ни «извините за столь поздний визит».
– Ничего. Само собой, – ответил я – и больше ничего не сказал. Ящичек у меня в голове все еще не закрывался плотно: шерстяные клубки застряли в его глубине.
Я проводил девочку в столовую.
– Как раз ужинал. Не возражаешь, если доем? – спросил я.
Она молча кивнула. Обременительных понятий обычной вежливости для этой девочки, похоже, не существовало.
– Чай будешь?
Она опять молча кивнула. Сняла пуховик, бейсболку и поправила волосы.
Я вскипятил чайник и положил в заварник зеленого чая. Все равно собирался пить сам.
Мариэ, поставив локти на стол, смотрела, как я поедал желтохвоста, пил суп-мисо и закусывал все это рисом. Как на диковинку, смотрела – словно, гуляя по джунглям, стала свидетельницей тому, как гигантский питон глотает детеныша барсука, села на камень и принялась наблюдать за происходящим.
– Вот, маринад я делаю сам, – пояснил я, чтобы прервать гнетущее молчание. – Так желтохвост хранится дольше.
Она не подала и виду, что услышала. Впору усомниться – она вообще меня слушает?
– Иммануил Кант вел весьма правильный образ жизни, – произнес я. – Настолько, что горожане сверяли по нему часы, когда философ выходил на прогулку.
Понятное дело, совершенно бессмысленная фраза. Просто мне хотелось проверить, как Мариэ Акигава отреагирует на бессмыслицу – да и вообще, слышит она меня или нет. Но она не отозвалась на это никак, и оттого молчание стало еще тягостнее. Иммануил Кант так и продолжал изо дня в день безмолвно бродить по улицам Кенигсберга. Его последними словами стали: «Это хорошо!» (Es ist gut). Бывают и такие судьбы.
Покончив с едой, я отнес грязную посуду к мойке. После этого заварил чай и вернулся с двумя чашками. Сидя за столом, Мариэ Акигава пристально наблюдала за каждым моим движением – внимательно, словно историк, изучающий мелкие сноски на полях манускрипта.
– Ты же добралась сюда не на машине? – поинтересовался я.
– Пешком, – наконец вымолвила Мариэ Акигава.
– Что, так вот и шла из дома сюда одна?
– Да.
Я молча ждал, что еще она скажет, но девочка молчала. Пока мы сидели за столом друг напротив дружки, висело молчание. Но я мастак соблюдать тишину – недаром живу в одиночестве на вершине горы.
– Есть тайная тропа, – чуть погодя продолжила Мариэ. – На машине по дороге ехать далеко, а так выходит очень близко.
– Я много гуляю по этим местам, но такой тропы не видел.
– Плохо искали, – прямо сказала девочка. – Она надежно спрятана: если просто идти, ее не видно.
– А спрятала, выходит, ты?
Она кивнула.
– Меня привезли сюда еще маленькой. Здесь я и выросла. С детства горы были для меня чем-то вроде песочницы – тут я знаю все от и до.
– И эта тропа, говоришь, надежно спрятана?
Она опять кивнула.
– И ты пришла сюда по ней?
– Да.
Я вздохнул.
– Ты уже ела?
– Только что закончили.
– И что ели?
– Из тети скверная кухарка, – сказала она.
Я не получил ответа на свой вопрос, однако дальше расспрашивать не стал. Может, ей неприятно об этом вспоминать.
– А твоя тетя знает, что ты пришла сюда одна?
Мариэ на это ничего не ответила, лишь крепко сжала губы. Поэтому я решил ответить за нее сам:
– Нет, конечно. Какой нормальный человек отпустит тринадцатилетнюю девочку блуждать в одиночку по горам, да еще и в темноте? Так?
Опять повисло молчание.
– Не знает она и про тайную тропу?
Мариэ покачала головой, что означало: «Не знает».
– И, кроме тебя, про эту тропу не знает никто?
Теперь она кивнула.
– Так или иначе, судя по тому, где находится твой дом, тропа эта должна вести через заросли, где стоит старая кумирня.
Мариэ опять кивнула.
– Я знаю эту кумирню. И знаю, что вы недавно перекопали большим экскаватором каменный курган за ней.
– Ты видела, что там стало?
Мариэ кивнула.
– Я только не видела, как, потому что в тот день была в школе. А когда увидела, от экскаватора остались лишь следы гусениц. Зачем вы это сделали?
– По разным причинам.
– Каким, например?
– Если объяснять с самого начала, получится длинная история, – сказал я и объяснять не стал. Незачем рассказывать ей о причастности Мэнсики.
– Не нужно было там все так перекапывать, – вдруг сказала Мариэ.
– С чего ты это взяла?
Она передернула плечами, как бы пожимая ими.
– То место было бы лучше оставить как есть, тайным. Как это делали все остальные.
– Как это делали все остальные?
– Долгое время там все оставалось нетронутым.
А ведь она, пожалуй, права, подумал я. Возможно, нам не следовало прикасаться к тому месту вообще. Как это, похоже, делали все остальные. Однако что теперь об этом говорить? Каменный курган разобрали, склеп вскрыли, Командор на свободе.
– Постой, а ты часом не снимала крышку с того склепа? – спросил я у Мариэ. – Заглянула внутрь, а потом опять закрыла его и вернула камни на прежние места. Нет?
Мариэ подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза, словно хотела спросить: «А ты почем знаешь?»
– Потому что камни лежали на крышке чуть иначе. Меня никогда не подводит зрительная память – я сразу замечаю малейшую разницу.
– Ого! – восторженно вымолвила она.
– Но под крышкой в склепе ничего не оказалось. Лишь сырой воздух и кромешная тьма. Так?
– Там была лестница.
– Но ты же внутрь не спускалась?
Мариэ мотнула головой, как бы говоря: «Еще чего!»
– Ну и, – опять начал я, – зачем ты явилась сюда так поздно? Это же не просто светский визит?
– Светский визит?
– Ну, проезжала мимо, решила заглянуть и справиться о моем здоровье?
Она задумалась, потом еле заметно покачала головой.
– Нет, это не светский визит.
– Тогда зачем? – спросил я. – Нет, я очень рад видеть тебя гостьей в этом доме. Но если об этом потом узнают твоя тетя или отец, у них на мой счет возникнет заблуждение.
– Какое?
– Мир полон самых разных заблуждений, – сказал я. – Есть и такие, что не укладываются в наше понимание. Глядишь, мне запретят писать твой портрет, а мне это совсем не нужно. Как, впрочем, и тебе.
– Тетя ничего не узнает, – уверенно ответила Мариэ. – Поужинав, я иду к себе в комнату, и тетя туда не заглядывает. Так у нас заведено. Поэтому если тихонько выбраться через окно, никто не заметит. Меня не поймали еще ни разу.
– А ты любишь бродить в горах по ночам?
Мариэ кивнула.
– И не страшно одной? Темно же.
– Есть вещи и пострашнее.
– Например?
Мариэ лишь слегка повела плечами, но так и не ответила. Я поинтересовался:
– С тетей все понятно, а что делает отец?
– Еще не вернулся.
– Это в воскресенье-то?
Мариэ не ответила. Похоже, она не особо хотела распространяться об отце. Вместо этого она сказала:
– Так что можете не переживать. Никто не знает, что я в одиночку гуляю по ночам. А если и узнают, о вас я не скажу никому.
– Хорошо, ты меня успокоила, – сказал я. – Только скажи мне все-таки, зачем ты пришла сюда на ночь глядя?
– Есть один разговор.
– И какой?
Мариэ взяла в руку кружку, тихо сделала глоток горячего зеленого чаю, затем окинула комнату внимательным взглядом, словно убеждаясь, что здесь нет чужих ушей. Разумеется, вокруг никого, кроме нас самих. Конечно, если только Командор не вернулся и прямо сейчас не подслушивает. Я тоже огляделся, однако Командора нигде не было видно. Хотя если он не воплотится, его вообще никто не увидит.
– Я о вашем друге, который приезжал сюда сегодня днем, – сказала она. – С красивой сединой. Как его там? Такое редкое имя.
– Мэнсики.
– Да, точно! Мэн Си Ки.
– Правда, он мне не друг. Я просто недавно с ним познакомился.
– Ну, это не суть, – сказала она.
– И что с ним не так?
Она, прищурившись, посмотрела на меня – и произнесла полушепотом:
– Мне кажется, он что-то замышляет.
– Например, что?
– Этого я не знаю. Но мне кажется, что он сегодня заехал к вам не случайно. Что-то ему здесь было нужно – и ехал он с какой-то конкретной целью.
– С какой-то – это, например, с какой? – осведомился я, уже немного побаиваясь ее наблюдательности.
Не сводя с меня глаз, она ответила:
– Этого я не знаю. А вы?
– Нет, я даже понятия не имею, – соврал я, желая только одного: чтобы Мариэ об этом не догадалась. Ведь лгать я никогда не умел – начну что-нибудь придумывать, а это сразу станет видно по глазам. Хотя рассказать ей всю правду я тоже не мог.
– Что, правда?
– Правда, – ответил я. – Я и предположить не мог, что он сегодня ко мне заглянет.
Мариэ, похоже, поверила. Мэнсики действительно не говорил, что приедет сегодня, и его внезапный визит стал для меня полной неожиданностью. Так что я не соврал.
– У него странные глаза, – сказала Мариэ.
– Странные? Чем же?
– Будто он постоянно что-то замышляет. Они у него – как у волка из «Красной Шапочки». Пусть даже он уляжется в кровать, переодевшись в бабушку, по глазам сразу же понятно, что это волк.
Волк из «Красной Шапочки»?
– То есть у тебя о господине Мэнсики сложилось какое-то негативное впечатление?
– Негативное?
– Ну, в смысле – отрицательное. Тебе показалось, что он может причинить тебе вред. Вроде того.
– Негативное, – повторила она, и это слово тоже словно бы улеглось в ящичек ее памяти, как прежде «град с ясного неба». – Нет, я бы так не сказала. Он не похож на человека с дурными намерениями. Но, я думаю, господин Мэн Си Ки с красивой сединой что-то скрывает.
– Ты так чувствуешь?
Мариэ кивнула.
– Поэтому я и пришла к вам уточнить. Вдруг вы что-то знаете об этом человеке…
– Твоя тетя считает так же? – спросил я, уходя от ее вопроса.
Мариэ слегка покачала головой.
– Нет, тетя так не считает. У нее такой характер, что она не думает ни про кого негативно. К тому же господин Мэн Си Ки ей небезразличен. Конечно, он немного старше, но симпатичный, носит красивую одежду, очень богат, живет один…
– Тете он нравится?
– Думаю, да. Потому что когда она разговаривает с господином Мэн Си Ки – становится вся такая радостная, прямо сияет, и голос у нее делается пронзительным. Сама на себя не похожа. И господин Мэн Си Ки не мог этого не почувствовать.
Я на это ничего не сказал, только подлил нам в чашки свежего чаю и отхлебнул сам.
Мариэ, казалось, обдумывает что-то.
– Вот только как он узнал, что мы сегодня сюда приедем? Это вы ему сказали?
Я осторожно подыскивал слова, чтобы по возможности не врать.
– Мне кажется, господин Мэнсики не собирался встречаться здесь с твоей тетей. Когда узнал, что вы у меня в гостях, – хотел вернуться к себе. Это я его удержал. Он случайно заглянул ко мне, а тут случайно оказалась она. Он увидел ее и заинтересовался. Что в этом невозможного? Твоя тетя – весьма привлекательная женщина.
Я бы не сказал, что полностью убедил Мариэ, но развивать эту тему она не стала – лишь поставила на стол локти и нахмурилась.
– Но как бы то ни было, в следующее воскресенье вы к нему приглашены, – сказал я.
Она кивнула.
– Да, чтобы посмотреть картину, которую нарисовали вы, сэнсэй. И тетя, похоже, спит и видит, как мы поедем домой к господину Мэн Си Ки.
– Тете не помешало бы развлечься – а то живет в безлюдных горах, где даже не с кем познакомиться. Это же не город.
Мариэ плотно сжала губы, а потом сказала, будто признавалась:
– У тети долгое время был любимый человек, с которым она встречалась всерьез. Еще до нашего переезда сюда – когда работала секретарем в Токио. Но у них что-то не заладилось, и она очень переживала, когда они расстались. Еще и поэтому после маминой смерти она переехала сюда и стала жить с нами. Разумеется, все это не она сама мне рассказала.
– И что, теперь она ни с кем не встречается?
Мариэ кивнула.
– Скорее всего, у нее сейчас никого нет.
– И тебя как-то беспокоит, что ее заинтересовал этот мужчина, господин Мэнсики, так? Ты поэтому пришла ко мне за советом?
– Вам не кажется, что он ее просто со-блаз-ня-ет?
– Соблазняет?
– Что у него нет серьезных намерений.
– Откуда мне это знать? – ответил я. – Я ж не настолько хорошо его знаю. Мало того, твоя тетя сегодня с ним только познакомилась, и ничего пока что не произошло. Вообще в амурных делах все незаметно меняется по ходу дела. Бывает, чувства растут как на дрожжах от самых незначительных сердечных порывов, а бывает – и наоборот.
– Но у меня есть предчувствие, – уверенно сказала Мариэ.
Мне показалось – пусть для этого и не было никаких оснований, – что ее предчувствию можно верить. Это, в свою очередь, было и моим предчувствием. Я сказал:
– И ты волнуешься, что, если что-то пойдет не так, у тети опять возникнет душевная рана?
Мариэ еле заметно кивнула.
– Тетя у меня не очень осторожная. И к душевным ранам не привыкла.
– Ты говоришь так, будто не тетя опекает тебя, а ты ее, – произнес я.
– В каком-то смысле, – серьезно ответила девочка.
– И ты сама? Привыкла к душевным ранам?
– Не знаю, – ответила она. – Но я хотя бы не влюблена.
– Когда-нибудь еще влюбишься.
– Но сейчас – нет. Пусть хоть немного грудь вырастет.
– Это может случиться раньше, чем ты думаешь.
Мариэ слегка склонила голову набок – похоже, вряд ли поверила мне.
И тут у меня внутри зародилось крохотное сомнение: кто знает, а вдруг Мэнсики ради связи с девочкой умышленно пытается сблизиться с ее тетей? Ведь он же сам мне как-то говорил о Мариэ: «Что можно понять после единственного короткого взгляда? Для такого времени нужно побольше».
Сёко Акигава должна стать для Мэнсики важным посредником для регулярных встреч с Мариэ, ведь она – фактический опекун девочки. И для этого Мэнсики прежде всего необходимо так или иначе прибрать к рукам Сёко Акигаву. Хотя такому человеку, как он, это будет нетрудно – не раз плюнуть, конечно, а хотя бы два. Но мне все равно не хотелось думать, будто он вынашивает тайный план. Правда, Командор говорил, что он не может что-нибудь постоянно не замышлять, однако, на мой взгляд, хитрецом Мэнсики не выглядел.
– Дом у господина Мэнсики впечатляет, – сказал я Мариэ. – Весьма занимательный дом, взглянуть на такой будет отнюдь не вредно.
– А вам приходилось там бывать?
– Только раз – меня приглашали туда на ужин.
– Дом – на той стороне лощины?
– Почти напротив моего.
– Отсюда видно?
Я сделал вид, будто вспоминаю.
– Да… только он, конечно, очень далеко.
– Покажите.
Я вывел ее на террасу и показал усадьбу Мэнсики на противоположном склоне. В свете садовых фонарей здание казалось изящным океанским лайнером, плывущим по ночному морю. Некоторые окна в доме тоже светились, но все огни в них выглядели скромно.
– Это вон тот белый домище? – удивленно произнесла Мариэ, вопросительно уставившись на меня. Затем, ничего больше не сказав, опять повернулась к белеющему вдали особняку. – Его и из нашего дома хорошо видно – только под другим углом. Мне давно хотелось узнать, что за человек там живет.
– Еще бы, дом-то заметный, – сказал я. – Вот, теперь ты знаешь – это дом господина Мэнсики.
Повиснув на перилах, Мариэ долго разглядывала особняк. Над крышей мерцали звезды. Ветер стих, и на небе неподвижно зависли упругие облачка. Казалось, они бутафорские, намертво прибиты гвоздями к фанерному заднику сцены. Когда девочка изредка выгибала шею, ее прямые черные волосы лоснились в лунном свете.
– И что – господин Мэн Си Ки правда живет там один? – спросила Мариэ, повернувшись ко мне.
– Да. Совсем один в таком просторном доме.
– Не женат?
– Говорил, что никогда не был.
– А чем он занимается?
– Толком я не знаю. Как-то связан с информационным бизнесом. Возможно, что-то техническое. Но сейчас работы как таковой, насколько мне известно, у него нет – он живет на те деньги, что получил от продажи его собственной фирмы. Ну и еще на какие-то проценты по акциям. А больше я ничего не знаю.
– То есть он не работает? – нахмурившись, уточнила Мариэ.
– Он сам так говорил. Да и из дому почти не выходит.
Кто знает, может, сейчас он разглядывает в свой мощный бинокль, как мы смотрим на его дом. Интересно, о чем он думает, видя два силуэта на ночной террасе?
– Тебе пора домой, – сказал я Мариэ. – Время уже позднее.
– Господин Мэн Си Ки – не главное, – тихо произнесла Мариэ так, будто хотела мне в чем-то признаться. – Я рада, что вы, сэнсэй, рисуете мой портрет. Я хотела непременно вам об этом сказать. Мне прямо не терпится посмотреть, какой получится картина.
– Хорошо, если удастся написать ее хорошо, – ответил я. Меня очень тронули слова девочки. Даже странно, до чего открывалась она собеседнику, когда речь заходила о живописи.
Я проводил ее до дверей. Она натянула тугой пуховик и нахлобучила бейсболку «Индейцев». Ни дать ни взять заправский сорванец.
– Тебя проводить? – спросил я.
– Не стоит. Я хорошо знаю дорогу.
– Тогда до воскресенья.
Но девочка ушла не сразу – стоя на крыльце, она придержала рукой торец входной двери.
– Мне вот еще что не дает покоя, – произнесла она, немного подумав. – Погремушка!
– Погремушка?
– По дороге сюда мне послышался звон бубенца. Такой же, как от вашей погремушки, которая лежит на полке в мастерской.
Я обомлел. Мариэ пристально смотрела на меня.
– Откуда он доносился? – спросил я.
– Из тех зарослей. Примерно из-за кумирни.
Я прислушался к окружавшей темноте, однако никакого бубенца не услышал. Не было слышно вообще ничего – лишь ночная тишина царила вокруг.
– Тебе не было страшно? – спросил я.
Мариэ покачала головой.
– Если не ввязываться самой, бояться нечего.
– Подожди меня здесь немного, – сказал я Мариэ, а сам ринулся в мастерскую.
Погремушки, которой полагалось лежать на полке, там не было. Она куда-то пропала.
