Стивен Хантер
Снайпер
Он сменил картинку.
Фотография была необыкновенно четкой. То, что Боб увидел на этом снимке, походило на башни. Приблизительно на одну из таких башен он взобрался тем утром, чтобы с высоты наблюдать за сетью дорог и объектов, расположенных на больших расстояниях друг от друга. То, что он видел сейчас на фотографии, почти не отличалось от застывшего в памяти образа.
– Молния, – продолжал полковник. – Такое разве предскажешь? Она осветила Землю всего на одно мгновение, но этого хватило, чтобы «Рэйнбоу» успел сделать снимок. Даже плотные облака, которые в это время были на небе, не помешали, как видите, различить тщательно продуманные приспособления, предназначенные для каких-то тайных целей. Но самое интересное – то, что сборка этих конструкций ведется каждую ночь. Для этого нужны сотни людей. И все это делается только для того, чтобы наши спутники не смогли их обнаружить и сфотографировать. А теперь посмотрите сюда. Эти снимки сделаны днем. – Он снова нажал на кнопку, и появилась новая фотография. Боб увидел беспорядочную сеть дорог на безлюдной местности. – Ну и как вы разрешите эту головоломку, Свэггер? Эти фотографии, Соларатов в Ираке… Вы понимаете, в чем дело?
– Конечно, – ответил Боб. – Они готовят выстрел. Это все макеты зданий на улицах. Он прикидывает расстояние, угол стрельбы. После этого ему все будет понятно.
– Нам надо было обратиться к вам с самого начала. Молодому человеку, фотоаналитику из Управления, к которому мы обратились с этим вопросом, потребовались недели, чтобы найти ответ. Куча потраченного времени. Но наконец его осенило: надо проанализировать ситуацию, исходя из координат зданий и углов расположения улиц. Он загрузил эти данные в компьютер, и тот выдал вполне конкретную информацию. Представляете, Свэггер, эти макеты имитируют район Пятидесятой и Мэйн-стрит в центральной части Кливленда, вид на гавань из здания «Ю-эс-эф энд джи» в Балтиморе и даже заднюю террасу Белого дома, если смотреть на нее с крыши здания Министерства юстиции, – представляете, Министерства юстиции! Наконец, Даунинг-стрит и Хьюгеноу-стрит в Северном Цинциннати, а также Норт-Рэмпарт и Сент-Энн в Новом Орлеане.
– Да, правильно, – сказал Боб, – так оно и есть.
– Сержант, у всех этих мест есть кое-что общее. Через несколько недель там будет выступать президент Соединенных Штатов.
Добблер молча наблюдал за этими двумя мужчинами. Оба были, если так можно выразиться, взрослыми детьми, необычайно эгоистичными и самовлюбленными. У них не было той присущей обыкновенным людям границы, на которой они могли бы сказать себе: «Стой, не спеши, отступи, подожди и подумай». Это были сильные люди, без идеологических предрассудков, привыкшие рассматривать мир как совокупность проблем, которые обязательно надо решить.
Добблер вспомнил день, когда впервые увидел полковника. Тот застал его за работой в клинике для шахтеров в Рафферти, штат Массачусетс, где доктор выписывал аспирин и накладывал бинты шахтерским детям.
Полковник вошел в здание размашисто, даже нагло и с такой явной уверенностью в себе и в своих действиях, что ни одна медсестра не осмелилась сказать ему что-нибудь. Широким жестом он бросил на стол прошлогодний номер газеты «Бостон глоб», где на первой странице целых три колонки были посвящены судебному процессу над Добблером и обвинительному заключению. Подойдя ближе, он сказал:
– Если вы умеете держать язык за зубами, я предложу вам по-настоящему интересную работу. Вы сможете получать очень много денег. Развлечения, путешествия, приключения и всякое такое… кое-что даже законным способом.
– Ч-ч-что я… я должен буду делать?
– Контролировать вербовку. Анализировать данные психологических и психиатрических обследований, а потом делать выводы. Будете сообщать мне, если кто-нибудь взбрыкнет, когда я начну закручивать гайки.
– Этого никто не сможет сделать.
– Возможно, но вы все-таки попробуете и постараетесь представить мне максимально точные данные по интересующим меня вопросам. Или вы предпочитаете всю оставшуюся жизнь провести здесь, в перевязочной?
– Это часть приговора в соответствии с решением су…
– Все, уже ничего нет.
Полковник положил перед ним документ, утвержденный соответствующими юридическими инстанциями, о его досрочном освобождении под поручительство солидного лица.
– Вы… с правительством? – спросил Добблер.
– Можно сказать и так, – ответил полковник.
Боб продолжал хранить молчание. Казалось, гнетущая тишина, которая висела в воздухе, вот-вот взорвется.
– Они все еще хотят выиграть эту войну, – продолжал полковник. – Думают, что смогут добиться победы с помощью одного-единственного выстрела. Наняв Соларатова.
– И чего вы хотите от меня?
– Свэггер, вы творили такие чудеса, которые многим и не снились. Таких, как вы, мало. Вы охотились и выслеживали десятки, сотни людей. Вы один из двух-трех человек, которые считаются лучшими в мире стрелками. Один или два в Израиле, потом этот Соларатов, Карл Хичкок – и все, больше нет никого, кто умеет стрелять так, как вы. Нам нужен человек, который решит эти проблемы с точки зрения снайпера, его опыта и его знания обстановки. Нам надо знать, как он спланирует проведение этой операции, откуда выстрелит и каким патроном. Мы хотим, чтобы вы проинструктировали наших людей из системы безопасности, а они уже найдут способы подать эту информацию федеральным правоохранителям и убедиться, что она воспринята как надо. Нам очень хочется схватить это дерьмо, эту мелкую террористическую вонючку, за задницу, перевернуть вниз головой, вытрясти из него все секреты и использовать против его же хозяев в Багдаде. Мы пошлем им бомбу, которая разнесет их в пух и прах.
Некоторое время Боб молчал. Он все еще раздумывал и колебался. Что-то во всем этом не нравилось ему; не нравилось то, что от этих людей так и несло запахом ЦРУ. Он не был уверен, что сможет когда-нибудь доверять им настолько, что, как говорится, пойдет с ними в разведку. Но в какое-то мгновение он вдруг понял, что практически не имеет выбора. Все давным-давно решила судьба, и не в этот день, а много лет назад.
Он вспомнил удар в бедро, дикую боль, то, как неожиданно онемело все тело, вспомнил, как он лежал беспомощный, а к нему спешил Донни, как пуля прошила друга насквозь и его веселые, полные жизни глаза сразу потухли и закатились. Наконец Боб повернулся к полковнику:
– Дайте мне винтовку, и я отловлю вам эту старую хитрую крысу.
Впервые за много лет на лице Боба появилась улыбка, и он почувствовал, что постепенно возвращается к жизни.
«Клюнул», – записал Добблер.
Глава 7
Похороны состоялись во вторник. Были почти все ребята из Управления, большинство с женами, и даже несколько девушек, а еще – десятки сотрудников из других подразделений по обеспечению безопасности. Они тоже были с женами. Еще кто-то пришел просто потому, что прочитал некролог в «Таймс пикэйюн».
Всего собралось человек пятьдесят-шестьдесят. Они тихо стояли в лучах слепящего солнца, безмолвно потупив головы; все пришли сюда, чтобы помочь ему пережить это горе и отдать последний долг Майре. Нику было приятно, что их оказалось так много. Майра жила как маленькая тихая мышка, терпеливо снося свою долю. Стоило бы сделать специальную медаль для таких женщин со всего мира, но медали не было, и поэтому пришедшие на кладбище были главной наградой за ее героическое терпение.
Кладбище располагалось в пятнадцати милях западнее Кеннера. Ник сам выбрал это место: просторно и много травы. Совсем не то что угрюмые, темные, засаженные огромными деревьями кладбища, которые окружали Новый Орлеан. Сплошной зеленый ковер и несколько приземистых домиков да небольшое озеро вдали. Нику понравилось это место: оно напоминало Средний Запад с его яркими солнечными днями, нежно-зеленой травой и красивыми деревьями, среди которых не было кипарисов и папоротников.
Стоял именно такой, солнечный, хотя и слегка прохладный, день. Все, что происходило на кладбище, было формальностью в полном смысле этого слова. Тем не менее благодаря этой процедуре считалось, что Майра становилась частью большого, лучше организованного общества. Там, на небесах…
После того как священник закончил говорить, Ник даже смог произнести несколько слов над стоявшим возле могилы гробом.
– Знаете… – пробормотал он, – я хочу поблагодарить всех вас и ваших жен за то, что вы потратили свое время и пришли сюда помочь мне сказать последние прощальные слова Майре… Она была прекрасной женщиной, вы это знаете, и замечательно, что вы все здесь. Я уверен, ей было бы очень приятно. Так что спасибо еще раз… вам… за то, что пришли.
Прозвучало неубедительно, но Ника это мало волновало.
Затем они вытянулись в длинную очередь и, проходя мимо, жали ему руку, говоря что-то глупое и ненужное, а он кивал и смотрел, как они уходили.
– Мне очень грустно, Ник, – сказала Салли Эллион, одна из самых симпатичных девушек в отделе компьютерного учета.
– Э-э… – попытался что-то ответить он, немного удивленный тем, что видит ее здесь. – Да, но… А… да… Спасибо за то, что пришла.
– Ты выглядел молодцом, – добавила она.
– Кто? Я?
– Да, ты, Ник.
И с этими словами она пошла за остальными.
Одним из последних в длинной очереди сочувствующих был Хэп Фенкл.
– Ник, возьми небольшой отпуск, ради всего святого. Ты много пережил. Сделай перерыв.
– Хэп, самое лучшее для меня – вернуться к работе. Понимаешь? Если я буду бесцельно шляться по дому, мне будет только хуже. Каждая вещь станет напоминать о случившемся. Так что встретимся где-то через час.
– Ник, позаботься о себе, слышишь? – сказала жена Хэпа Марли. – Если будет нужна помощь, сразу дай мне знать, хорошо?
– Конечно.
Ник смотрел вслед им, пока не остался один рядом с ямой, возле которой томились в ожидании два старых негра с лопатами. Они будут так стоять до тех пор, пока он не уйдет, а потом опустят ее в могилу и засыплют. Землей. И все. Вот так-то. То, с чем неизбежно придется смириться.
«Ну что, малышка, – наконец прошептал он, – эти люди с лопатами уже здесь. Пришло время уходить. Я всегда буду помнить о тебе. Прощай».
– И что получается, ребята, – говорил Хэп, когда появился, немного опоздав, Ник. На нем был все тот же темно-синий костюм, в котором он пришел на похороны. – Мы едва получили из Вашингтона ответ по поводу этих колумбийцев, а УБН уже вопит на все министерство, что мы не пускаем их в нашу картотеку…
– Да им только сообщи что-нибудь – сразу же, через пятнадцать секунд, все будет известно на улице…
– УБН по структуре мало чем отличается от нас, и вы это знаете. Они предпочитают хватать людей чаще, чем мы, – у них не так много сотрудников, чтобы работать качественно. Поэтому ты прав, Майк, они время от времени раздувают из мухи слона. Да, еще одно. Сообщаю вам официальное решение сверху: мы должны теперь работать вместе с УБН повсюду.
Среди двенадцати агентов Отряда по борьбе с наркотиками управления ФБР в Новом Орлеане послышался неодобрительный гул. За окном ярко светило солнце, и напротив федерального здания на Лойола-стрит раздавались резкие автомобильные гудки, слышался шум оживленного автомобильного движения. Ник скользнул на свободный стул рядом со своим другом Мики Сонтагом, который заранее занял ему место.
– Что-нибудь пропустил?..
– А, все то же дерьмо, – прошептал Мики. – Как работать с документами, последние инструкции по денежному обращению, новые зачеты и нормативы по программе спецназа – старая песня на новый лад.
– Хорошо, – сказал Ник.
Собрание продолжалось. Обычная вторничная пытка, устраиваемая в середине дня. Почему, подумал Ник, Хэп просто-напросто не отложил ее? Но Хэп был потомственным фэбээровцем, которого не волновали желания подчиненных. Его отец и дядя были в отставке, причем оба увольнялись с должности старших агентов. Поэтому Хэп всегда играл по правилам. Таким был стиль работы ФБР, и Ник знал это лучше, чем кто-либо.
Потом все вернулись к своим делам. Одни обсуждали важные вопросы, другие просто болтали о всякой чепухе, – короче, все было как всегда: размеренно и постоянно. Именно во время этого общения, когда они раз в неделю собирались все вместе и непринужденно обменивались информацией или просто разговаривали о разном, кто-нибудь вдруг замечал то, на что раньше ни один не обращал внимания, – неожиданную взаимосвязь между делами и событиями – и, сделав соответствующие выводы, успешно распутывал очередной сложный клубок проблем. Да, и такое случалось.
Ник никак не мог войти в нужный ритм и начать нормально работать: его мысли были заняты смертью Майры и непонятной гибелью того человека из «Палм корт». И все же, когда наступило время задавать вопросы, именно он оказался в центре внимания.
– Итак, какие вопросы? – спросил Фенкл.
Вопросов было мало, поэтому, когда взгляд Хэпа скользнул в его направлении, он поднял руку:
– Скажи, Хэп, что у нас с тем парнем, которого шлепнули в «Палм корт»? Есть какие-нибудь сведения?
– Очень мало. УБН заявило, что в их картотеке по наркотикам он не числится. НОПД не собираются выделять своего человека. Ты же знаешь, они не любят работать впустую, а в этом деле даже арестом в конце не пахнет.
– Ну и что же делать? Ведь этот человек пытался со мной связаться, он…
– Послушай, Ник, если он не убежал из-под следствия, не был осужден и не совершил преступления в соответствии с федеральными законами, это дело не по нашей части. Думаю, все закончится стандартной фразой НОПД: «Может быть, когда-нибудь нам расскажут, кто это сделал…»
– Хэп, ведь мы можем кое-что раскрутить, если найдем зацепку.
– Да, но я не вижу тут ничего перспективного. Наркотики – может быть; но никаких улик нет. Он был не из тех, кто занимается наркобизнесом. Ты говорил, что он из ЦРУ, но в ЦРУ говорят, что он не от них.
– ЦРУ никогда не скажет о себе, что оно ЦРУ. По данным ЦРУ, ЦРУ не существует. Но этот человек – не панамец, Хэп. Мой источник сообщил мне, что он сальвадорец.
– Да, но в официальные документы такое заявление не занесешь. По паспорту он панамец. А паспорт – официальный документ.
– Однако это может говорить о том, что он – невидимка, работает кое на кого еще.
– Или о том, что он вообще никто и ничто. Если бы он работал на кого-то еще, ЦРУ – и ты прекрасно это знаешь – давно было бы здесь и пыталось отвести от себя всякие подозрения. Они сильно беспокоятся, когда мы говорим о национальной безопасности. Ты знаешь, как это выбивает их из колеи. А сейчас им наплевать. Никаких инструкций, никаких звонков – ничего. Это может быть делом рук ревнивого мужа, спором о разделе прибыли, семейными разборками или чем-нибудь подобным. Твое «РОМ ДО» действительно может оказаться ключиком к разгадке. Все это в некотором роде любопытно, но больше напоминает таинственные романы, и я уже говорил тебе об этом. За последний год в районе, о котором идет речь, было совершено двести пятьдесят нераскрытых убийств, и почему ты думаешь, что я должен сейчас заняться именно этим? Оно ничем не отличается от предыдущих и потребует массы времени и нервов. Ты же знаешь, в судах любят растянуть удовольствие, посплетничать, обвинительные заключения, разбирательства, приговоры – все это охота за скальпами. Я не могу позволить себе увязнуть в мелочах.
– Но ты же знаешь…
– Ник, у меня есть для тебя кое-что приятное, но дай мне возможность сказать об этом.
– Нет, позволь мне хоть вкратце объяснить суть дела. Я над этим очень много думал.
– Уже поздно, Ник. Тем более есть еще несколько чело…
– Ну пожалуйста!
– О господи, ну ладно. Давай выкладывай, что там у тебя.
Ник прокашлялся:
– Во-первых, я задал себе вопрос: как эти люди попали к нему в номер? Он был напуган, очень спешил, все время думал о том, что с ним могут сделать, и пытался предупредить о преступлении. К тому же он вошел в комнату минут за десять до того, как убийцы на него напали. – Может быть, он вызвал в номер служанку и…
– Нет, в таких убогих заведениях, как «Палм корт», обслуги для номеров нет. Да он бы и не вызвал ее. Никогда. Он собирался сидеть тихо и не высовывать носа до тех пор, пока не поговорит с тем, кому он доверяет, то есть со мной, потому что мои координаты ему дал человек, которого он знал по УБН. Да, мне он доверял больше, чем любому другому в УБН, ведь мы все знаем – и несколько минут назад шутили по этому поводу, – что в УБН не умеют держать язык за зубами. У них информация не держится, поэтому этот человек и не доверял им. Судя по его поведению, он знал, что делал, так ведь?
– Хорошо, и что из этого?
– Есть еще один момент. Он просит, нет, даже настаивает на том, чтобы ему дали комнату рядом с автоматами коки. Надо признать, что это выглядит очень странно, не так ли? Зачем ему понадобилась именно эта комната? И эти автоматы с кокой?
– Может быть, он просто любил коку, Ник, – сказал кто-то.
Когда стих смех, Мемфис продолжил:
– ЦРУ утверждает, что он не из их конторы, да? Тогда позвольте мне сообщить вам одну интересную деталь. Не далее как две недели назад то ЦРУ, которое считает, что оно не существует, издает неприметную брошюрку, которая называется «Технологическая памятка» и предназначена для внутреннего пользования. Там говорится о достоинствах новых торговых автоматов, которые могут быть использованы агентом во время выполнения задания в крупном промышленном центре. Два дня назад я посетил представительство фирмы «Кока-Кола». Оказывается, автоматы коки, особенно новые, являются очень мощными источниками… как вы думаете чего? Они порождают низкочастотные колебания, в результате чего образуется электромагнитное поле, достаточное, чтобы помешать работе телевизора, радио, любого маломощного электрического прибора, в том числе параболического микрофона для акустического проникновения. – Ник посмотрел на них, давая время обдумать сказанное. – Он знал, что за ним охотятся профессионалы. Причем профессионалы с самыми современными средствами наблюдения – и звукового, и визуального. ЦРУ подсказало ему, как можно им помешать. Понимаете?
– Ник, я… – начал было Хэп.
– Так вот, это уже становится довольно интересным. Он думал, что ему удастся обвести их вокруг пальца при помощи этих автоматов, а получилось, что они обвели вокруг пальца его самого. И благодаря этому спокойно попали в его номер.
– Что ж, у этого подслушивающего устройства полу…
– Подожди. Есть только один способ попасть в номер без драки, отмычек и выламывания двери – назвать два магических слова. И эти два слова – «Ник Мемфис». Эдуардо Лансман, или Лакин, или как он себя еще называет, звонит в Управление, спрашивает Ника Мемфиса и просит передать, что звонил Эдуардо. Через десять минут раздается стук в дверь и кто-то говорит два слова: «Ник Мемфис». Эдуардо открывает, они мгновенно хватают его и расправляются с ним. По-моему, все понятно, а? Только вот как они узнали мое имя?
Все молча смотрели на Ника. Майк Фартинг закурил сигарету. Хэп сморщился, как печеная картошка. Мики Сонтаг, еще один борец-профессионал, чуть моложе Ника, задумчиво почесал нос.
– Они не могли установить жучок, потому что у них не было для этого времени. Как же тогда они узнали мое имя?
– Ну хорошо, как ты думаешь?
– Им пришлось использовать параболический микрофон. Они использовали акустический способ проникновения в номер. Конечно, он не был загерметизирован. Но помехи электрического поля автоматов с кокой не составили для них проблем, и они смогли услышать все, что он говорил по телефону. Это единственно возможное объяснение того, что произошло. – Все молча смотрели на него. – Смысл всего сказанного сводится к тому, что с учетом уровня их техники работа, которую они выполнили, стоит около двухсот тысяч долларов. Мы говорим о необычайно дорогом оборудовании. Такого нет даже у нас, и вы это знаете. Если нам понадобится такая штучка, мы должны писать целую петицию в Вашингтон, объяснять всю важность нашего дела, и только тогда они удосужатся прислать ее из Майами или из Сент-Луиса, в вагоне с охраной и с двумя специалистами, если, конечно, перед этим мы сможем получить благословение свыше. Итак, зачем же в мелкой потасовке из-за наркотиков использовать самые современные технологии космического века? – Ник на секунду остановился. – Я серьезно говорю вам, ребята, подоплека дела такова, что здесь могут быть затронуты очень влиятельные фигуры, кто-нибудь из разведки или, по крайней мере, очень-очень крупные воротилы наркобизнеса.
Хэп задумался:
– Ник, это все притянуто за уши. У тебя нет серьезных доказательств, тебе практически нечего представить суду. Единственное, что у тебя есть, – твоя версия произошедшего. И еще то, что сказал какой-то человек из «Кока-Колы».
– Хэп, дай мне всего пару недель, и если моя версия по-прежнему будет притянута за уши, я перейду в отдел краж и грабежей, или буду долбаться с бумагами в отделе банковских махинаций, или пойду следить за наркоманами на улицах, чтобы у наших ребят прибавилось выходных.
– Что ты думаешь делать?
– Я хочу кое-что разузнать о микрофонах. Кто их выпускает, как они распространяются, кто их владелец? По какому принципу они попадают к тем или иным людям? Если ты проявишь энтузиазм, мы смогли бы кое-что раскопать, – в конце концов, эта вещь, возможно, просто украдена из государственного учреждения. Дай мне возможность разобраться в этом. Ну, где-то неделю или две, и я уверен, результаты не заставят себя ждать.
– Э-э… – начал Хэп, – вообще-то, меня это не особенно вдохновляет, Ник. Придется давать ответ в Вашингтон, а ты знаешь, какие они там мудозвоны. Только заикнись о том, что ты, мол, сделаешь мне одолжение, а я – тебе, и в конце недели посмотришь, что с нами сделают.
– В смысле?
– Я имею в виду твою любимую контору «Микки-Маус» – наших старых добрых друзей из Секретной службы.
При этих словах все сразу недовольно заворчали. Ребята из Секретной службы по праву считались лучшими стрелками, но были невероятно надменными, очень самовлюбленными и крайне обидчивыми. С ними всегда было трудно найти общий язык: они считали, что их работа важнее всех остальных.
– Сделают выводы, – продолжал Фенкл, – что тут у нас сплошной бардак и неразбериха, пошлют какую-нибудь бумагу куда надо, а между прочим, через… э-э… три недели прибывает Флэшлайт[15]. Да, он самый. Вашингтон хочет, чтобы мы тесно сотрудничали с Секретной службой. Плохо, что эти люди с Пенсильвания-авеню посылают к нам для налаживания отношений слишком серьезную фигуру, так как считают, что нашего авторитета недостаточно. Мы должны обеспечить ему поддержку и заботу. Поэтому мне нужен человек, который был бы у него на побегушках и держал этого типа подальше от Управления, чтобы хоть немного облегчить мне жизнь. В твоем деле что-то все-таки есть, поэтому ты будешь готовить ему кофе и целовать его в задницу, причем именно в то место, в которое ему захочется, – в общем, будешь всячески угождать этому засранцу из Секретной службы, за что я дам тебе небольшой отпуск, и ты сможешь провести свое расследование.
Нику нечего было возразить, ведь Хэп все-таки разрешил, и, довольный победой, Ник сказал «да». Но радость длилась лишь секунду.
– Ладно, договорились. Кстати, ты знаешь, кто этот вашингтонский туз, что к нам едет?
У Ника вдруг шевельнулось предчувствие беды.
– Не знаю, Хэп.
– Прости, конечно. Это наша восходящая звезда. Хауди Дьюти[16].
Хауди Дьюти было прозвищем помощника директора ФБР по особым вопросам Ховарда Д. Юти – бывшего главы Отдела по борьбе со шпионажем, бывшего штатного директора Отдела по борьбе с терроризмом, бывшего помощника директора ФБР по борьбе с организованной преступностью, одного из самых придирчивых и требовательных руководителей высшего ранга в ФБР, неусыпно следившего за соблюдением законности. Это был, пожалуй, самый неприятный человек в ФБР, которого ненавидели и боялись все, кто его знал.
У Ника были с ним свои счеты: тогда, в 1986 году, Ховард Д. Юти, он же Хауди Дьюти, стремительно продвигавшийся по служебной лестнице, работал инспектором талсского управления. Именно Хауди Дьюти находился у микрофона в тот злополучный день, когда Ник сделал свой неточный выстрел.
Хауди Дьюти был Базой. Тем самым человеком, из-за которого Ник промахнулся и который, как последняя истеричка, визжал ему в ухо, когда он попал в спину девушке – той единственной, которую он любил в этом мире.
