Стивен Хантер
Снайпер
У него было одно хорошее качество, которому он научился у Майры, – настойчивость. Он вспомнил то время, когда еще жил без нее. Дни настоящего безумия, время, когда он горел желанием уничтожать преступников, мотался по улицам и даже спускался в канализацию, чтобы спасти Америку от самой себя. Самоотверженно служа этой идее, в первые пять лет работы в Бюро он вел аскетический образ жизни, выезжал на все облавы, аресты и вызовы, стремясь попасть во взвод по борьбе с терроризмом или в группу по обезвреживанию грабителей банков. Он хотел убивать негодяев из снайперской винтовки – это была его главная цель.
Потом произошло несчастье в Талсе. С тех пор он подчинил свою жизнь и свою карьеру тому, чтобы хоть как-то исправить совершенную ошибку. Он пытался забыть случившееся…
Но порой ночью, лежа в постели и прислушиваясь к мучительному хриплому дыханию Майры или глядя на инвалидную коляску, напоминавшую скелет в слабом свете луны, он чувствовал, как боль отчаяния пронзает его мозг и разрывает тело на части.
«Господи, ты попал в девчонку!» – прокричала тогда База.
В такие дни Ник вставал с постели полностью разбитым. Потом плелся в туалет, где в течение часа блевал, склонившись над унитазом. Потом выходил из сортира, воняя рвотой, с трясущимися руками и пустой головой. В этот момент он безумно ненавидел себя за ту роковую ошибку, и страшная тяжесть никому не нужного раскаяния давила его…
Ник вновь унесся мыслями в прошлое и очнулся только тогда, когда увидел, что от сильных ударов в дверь на костяшках пальцев выступила кровь.
– Мистер! Эй, мистер, я думаю, что его там нет.
Ник поднял глаза. Это была горничная.
– Да, конечно, – сказал он. – Простите, вы, случайно, не видели проживающего здесь человека? Какой он из себя?
– Пожилой такой. Ничего особенного. Как и все приезжие.
– Когда он ушел?
– Я не видела, чтобы он уходил. К нему приходили люди, а потом ушли. Вы полицейский?
– Я из ФБР. А кто к нему приходил? Что за люди?
– Ну, в костюмах, такие… как вы. Может быть, помоложе, посмуглее. Вот, пожалуй, и все. Ушли они минут десять назад.
– Сделайте одолжение, позовите, пожалуйста, управляющего.
Управляющий оказался довольно причудливым старикашкой в ситцевой гавайской рубашке таких ярких цветов, что создавалось впечатление, будто это сверхновая звезда, посылающая во все концы Вселенной яркие оранжевые лучи. Она была как нельзя к лицу этой старой тощей крысе, от которой несло бурбоном и дезодорантом.
Ник достал яркий значок полицейского и удостоверение. Предъявив их управляющему, он приказал открыть дверь.
– У вас есть ордер или что-нибудь еще?
Такой поворот дела удивил Ника, но он промолчал. Во всем виноваты эти проклятые фильмы. И дерьмовое телевидение. Десять лет назад ему бы ответили: «Да, сэр, пожалуйста, что мы можем для вас сделать, сэр?» Теперь все думали о ФБР как о сборище фашистов и, естественно, так к нему и относились.
– Вы кто, прокурор? – спросил Ник. – Этот человек хочет со мной переговорить. Может, он спит. Давайте приступайте, не стоит стесняться. Окажите мне такую любезность, хорошо?
– Нет, потому что этот парень – реальная сволочь. Он настоял на том, чтобы ему дали именно эту комнату, рядом с автоматами коки. Ее даже не успели убрать. Но он устроил такой скандал! В общем, мне не очень хочется снова нарываться на неприятности…
– Вы только откройте замок, и все. Дальше я побеседую с ним сам, – сказал Ник.
Старикашка скорчил гримасу, давая понять Нику, с какой неохотой он все это делает. Ник догадался, что тот не прочь получить свои десять долларов, но даже не пошевелился, продолжая молча наблюдать за действиями кряхтящего управляющего. Наконец представление закончилось и дверь открылась.
Первое, что бросилось Нику в глаза, когда он вошел в комнату, это кровь. Она была везде: на стенах, на кровати, на зеркале, на потолке… Классический пример хлеставшей фонтаном артериальной крови.
– А-а-а-а-а-а!!! – завизжала горничная.
– Твою мать!.. – произнес управляющий.
– Понятно, – сказал Ник. – Выйдите оба. Здесь совершено преступление. Идите в холл, наберите номер восемь-восемь-пять-три-четыре-три-четыре и попросите к телефону агента Фенкла. Дайте ему адрес, скажите, что здесь совершено убийство и он должен выслать сюда группу экспертов как можно быстрее, пока не нахлынули городские любители сенсаций. Передайте ему, что Ник уже здесь, понятно?
В широко раскрытых глазах старикашки застыл неподдельный ужас, однако он послушно отправился выполнять то, что ему поручили.
Ник прошел в комнату. Тут, вероятно, была настоящая бойня.
Большинство убийств совершается в постели. Кровать буквально плавала в крови, вся стена над изголовьем была в ярких кровавых разводах. Ник подумал, что убийцы, наверное, ударили жертву топором, причем, судя по брызгам на стенах, сделали это два или три раза. Возле столбика кровати, к которому они привязали несчастного – видимо, чтобы без проблем поработать топором, – он заметил вымокшую в крови липкую ленту. Но самого Эдуардо не было…
Тут Ник обратил внимание, что от кровати в направлении ванной тянется кровавый след. Господи, неужели человек, из которого буквально сделали бефстроганов, еще пытался доползти до ванной?
Он заметил, что из дверей торчат голые ноги, повернутые ступнями вовнутрь, как обычно бывает с уже окоченевшими трупами: непослушные разуму части тела без всякого достоинства и стыда оказываются в самых невероятных положениях и застывают под тяжестью собственного веса. Ник аккуратно подошел к двери в ванную и заглянул туда, чтобы посмотреть на тело. Спиной вверх лежал пожилой человек с сильными, развитыми мышцами. Белые брюки полностью вымокли в крови. Голова была вывернута вправо, и Ник увидел элегантный, пожалуй, даже аристократический профиль с орлиным носом и редкие светлые волосы. Нижняя часть головы была грубо обмотана изолентой, которая прижимала кусок тряпки, торчавший из беззвучно раскрытого рта. В широко распахнутых глазах застыл ужас, лицо – впрочем, как и все тело – плавало в море крови. Здесь было слишком много крови.
Ник стоял и смотрел. Какого черта он сюда тащился? Почему этот человек умер на полу в ванной, а не в кровати? Зачем надо было вылезать из кровати и ползти сюда, волоча за собой свои кишки, легкие и искромсанное тело? Но тут он заметил, что под неестественно выгнутой в сторону левой рукой трупа, возле указательного пальца, застыли какие-то пятна… нет, там было что-то написано! Он написал что-то перед смертью на белом линолеуме! Написал своей кровью!
Вдруг Ник в ужасе заметил, что огромное пятно крови – а оно постоянно увеличивалось из-за того, что тело сеньора Эдуардо продолжало кровоточить, – постепенно наползает на эти слова. В самый последний момент, однако, он успел их прочитать.
Там было написано: «РОМ ДО».
Прибывшие через час судмедэксперты наконец-то погрузили тело на носилки и увезли с собой. Хэп Фенкл все еще орал на капитана из Отдела убийств Новоорлеанского полицейского департамента. Тот в свою очередь точно так же орал на него. Вечные споры между местными и федеральными службами, возникавшие в основном из-за подобных убийств. Ник спустился в холл и набрал номер Уолли Дивера.
Дивер возглавлял службу безопасности крупной фармацевтической фирмы в Бостоне, поэтому Нику потребовалось очень много времени и усилий, чтобы вычислить, где тот может находиться.
– Уолтер Дивер слушает.
– Уолли? Эй, Уолли, ты ни за что не поверишь…
– Ник Мемфис, старина, я узнáю твой веселый голос даже у черта на куличках! Как поживаешь? Как дела?
– Все в порядке, дружище. Послушай, у меня есть к тебе…
– Ник, немедленно завязывай со своим Бюро и присоединяйся ко мне. Боже, Ник, деньги, деньги, деньги, тут могут быть такие деньги, что и Майра будет довольна, и ты сможешь…
– Да, звучит красиво, хорошо, когда на банковском счете много денег. Послушай, Уолли, есть тут одно старое дело…
– Как Майра?
– Отлично, – солгал Ник. – Помнишь, перед уходом из конторы ты дал мне список осведомителей и сказал, что они могут мне позвонить?
– Да. И что, один из них вышел на тебя?
– Да, он действительно вышел. Кто-то его грохнул, да еще как! Он выглядел так, будто над ним потрудился целый батальон пантеровцев, – оказывается, он имел отношение к тому подразделению сальвадорских рейнджеров, которые сожгли деревню и убили почти две сотни детей и женщин. Помнишь, эта история появилась во всех газетах и ФБР проявило к ней особое внимание? Я тут прикинул: над ним потрудилось не меньше двух человек. Топориком. Так его отделали, что ты и представить себе не можешь.
– О боже! Видимо, он перешел дорогу колумбийцам. Эти парни – варвары. Сегодня ты обедаешь с ними, а завтра получаешь от них удар ножом в спину. Лучше не связываться.
– Да, возможно.
– Кто же это был?
– Его звали Эдуардо. Он пытался дозвониться мне, но не застал на месте. Пока я его вычислял, они уже замочили его в убогом отеле рядом с аэропортом. Я как раз звоню оттуда.
– Эдуардо?
– Да.
– А-а-а… Эдуардо… – как-то неубедительно произнес Уолли.
– На вид я бы дал ему пятьдесят пять – шестьдесят лет, очень аристократическая внешность. Что-нибудь вспомнил?
– Да. Эдуардо Лансман. Ну и что? Он же не колумбиец, а сальвадорец. Да, плохие новости. Это прокол. Дело в том, что он – невидимка.
– Невидимка?
– Да. Помнишь, как Буш ездил в Картахену на саммит по борьбе с наркотиками? Я встретился там с Эдуардо. Многие ребята из УБН смешались с народом и были незаметны. Эдуардо, естественно, тоже приехал в Колумбию, но там было полно людей из группы «Центр А». Лансман служил в отделе разведки полиции Сальвадора. Он казался таким вежливым и культурным. Ну, ты знаешь полицейских – мы обменялись визитками, и я попросил, чтобы он сразу же сообщил, если выяснит что-нибудь важное для меня. Но позже кто-то сказал мне, что он был тайным агентом. Ну, ты понимаешь, работал не только на УБН, но и на ЦРУ.
– Гм… если у него что-то случилось, почему он не обратился в свою контору?
– Теперь, Ник, этого никто никогда не узнает. Может, кто-нибудь из батальона «Пантеры» прикончил его, и дело связано не с наркотиками, а с политикой. Это серьезная организация. Зацепишь кого-нибудь из этих крутых парней – и ровно в полночь за тобой прикатит «джип-команч» с затемненными стеклами.
– Ты сообщил ему мое имя?
– Если это тот самый человек, то, может, и да. Как раз перед своим уходом я отослал официальные письма. Всем своим осведомителям и связным.
– Ладно. И еще один вопрос. У тебя ни с чем не ассоциируется выражение «РОМ ДО»? Что оно может значить? Это было его последнее послание. Вдруг он хотел мне что-то сообщить? Как ты думаешь?
– Не имею ни малейшего представления, Ник.
– Ну хорошо, спасибо, Уолли.
Он положил трубку и попытался переварить полученную информацию.
– Ник, мы нашли кое-что. Его паспорт! – Это был голос Фенкла, который звал его из пятьдесят восьмого номера. – Его зовут Эдуардо Лакин. Он из Панамы: есть корешок его авиабилета, рейс был сегодня утром. Самолет делал промежуточную посадку в Мехико. Как нам удалось узнать, из аэропорта Лакин направился прямо сюда, наверное на такси. По сообщению телефонного оператора отеля, он сделал всего один звонок…
– Мне.
– Да. Я тоже так считаю.
– Мы можем получить его багаж?
– Никакого багажа нет. Горничная говорит, что при нем не было вещей. И в комнате их нет. Его поездка не была путешествием. Он приехал сюда с определенной целью – с кем-то встретиться, может быть с тобой.
– Это его и погубило, – заметил Ник.
Глава 6
Полковник вел себя очень спокойно и уверенно – это видели все.
На его лице не было никаких признаков сожаления или раскаяния. Он ни в чем не сомневался. На яростную правду Боба и скрытую угрозу, звучавшую в его словах, полковник никак не прореагировал.
– Хорошо, Свэггер, – сказал он, – вы нас раскусили. Ну и чего вы ждете – поздравлений и аплодисментов? Вы и должны были так поступить. Пришло время выложить все карты на стол.
– Зачем вам понадобилось проделывать со мной все эти штуки? Какого черта вы заставили меня стрелять в самого себя и беднягу Донни?
– Говорят, что вы не любите охотиться ради трофея, Свэггер. А я хочу, чтобы вы знали: трофей, за которым вам стоит поохотиться, на самом деле существует.
Они сидели в маленькой грязной комнате в трейлере с символом «Экьютека». Машина стояла рядом с трехсотъярдовыми мишенями. Полковник неотрывно смотрел на Боба. Среди других присутствующих был и тот бородатый козленок, похожий на маменькиного сынка, которого Боб видел на стрельбище, и Хэтчер, вечно готовый лизать начальственную задницу. Странно, что на столе, за которым они сидели, стоял большой телевизор «Сони» с плоской коробкой видеомагнитофона. Они что, собираются устроить просмотр фильмов или какого-нибудь шоу?
– Как ваше имя, сэр? – спросил Боб.
– Не Уильям Брюс, – ответил полковник. – Хотя полковник Брюс существует, он действительно получил Почетную медаль и был инспектором полицейского управления в штате Аризона. Прекрасный человек. А я – нет. Я – тот, кто вынужден следить за тем, чтобы все делалось так, как надо, и в срок; у меня обычно не остается времени на то, чтобы быть еще кем-то, кроме начальника. Сейчас именно такое время.
– Я не люблю, когда мне лгут. Лучше скажите мне всю правду, иначе я просто встану и уйду.
– Вы будете сидеть здесь, пока я не закончу говорить, – сказал полковник, остановив на нем свой тяжелый, невозмутимый взгляд, лишний раз подтверждавший его высокое положение.
Боб почувствовал, что полковнику присуще то качество настоящего командира, которое он встречал у лучших офицеров во Вьетнаме, оказывавшихся, как правило, в условиях самых тяжелых. За редким исключением, это качество нельзя было назвать вдохновением, чувством, идущим из глубины души. Скорее, речь шла об огромной концентрации воли и неумолимом стремлении либо победить, либо умереть. Это был настоящий талант, без такого таланта армии обычно проигрывают битвы. Но Боб видел и отрицательные стороны этого качества: негибкость, неспособность воспринимать другое мнение, кроме своего, желание швыряться чужими жизнями – следствие того, что такие люди обычно не дорожат собой, считая, что выполнение боевой задачи намного дороже и важнее их жизни. У этого человека на лице было написано: «Долг, долг и еще раз долг». Именно это делало его особенно опасным.
– Мы следим за одним человеком, – начал полковник. – Очень специфическим, очень хитрым и скрытным. Мы думаем, что настало время по нему выстрелить. Тот, за кем мы следим, – советский снайпер, сделавший в свое время немало прекрасных выстрелов. В том числе тот, который раздробил вам бедро, и тот, который пробил позвоночник Донни Фенна.
«Поразительно, – думал доктор Добблер, наблюдая за Свэггером. – Его способность контролировать свои эмоции просто восхищает. Никакого беспокойства, ни тени сомнения, как будто его это не касается. Он просто сидит и внимательно слушает, устремив немигающий взгляд на полковника. Не заметно признаков возбуждения или волнения, которые, как правило, появляются в моменты конфронтации. Дыхание не участилось, румянца на лице нет, губы не пересохли, не видно напряжения мышц. Никакого возбуждения! Неудивительно, что в бою он был таким неординарным солдатом».
Добблер задумался над тем, как редко встречается такой природный дар. Настолько же редко, как, скажем, способность метко стрелять из винтовки, которой обладают около сотни ежегодно рождающихся детей, или талант не промахнуться на расстоянии триста пятьдесят ярдов и более, который дается одному ребенку на все поколение? Добблер понимал, что столкнулся с чем-то действительно необычным, и это вызывало у него легкое возбуждение, но одновременно немного пугало.
Боб наклонился вперед:
– Не надо попусту беспокоить имя Донни Фенна. В мире осталось только два любящих его человека. Прошу вас, давайте не тревожить память о нем.
– Знаете что, Свэггер? Пожалуй, вы правы. Не будем говорить о Донни Фенне. Как и о вашем бедре. Оно меня не волнует, а вот этот русский – да! Потому что он вернулся. Он снова вышел на охоту.
Ник бросил пятидесятицентовую монету в автомат, и спустя несколько секунд там что-то защелкало и зазвенело, потом, после небольшой паузы, раздался звук скатывающейся по желобу банки, которая с грохотом свалилась в металлическую корзину. На банке было написано: «Диетическая кока». Он достал ее из корзинки и, откупорив, сделал большой, жадный глоток.
– Черт, – раздался голос Хэпа Фенкла, – пятьдесят центов. А у нас в здании такая же банка – за семьдесят пять.
Ник не ответил.
– Никак не могу понять, почему ему захотелось снять комнату именно рядом с этими автоматами, – спустя некоторое время сказал он. – Дьявол, два автомата коки и два автомата пепси плюс машина со льдом и еще одна, которая набивает карманы несвежими орехами.
Он указал на ряд торговых автоматов, между которыми размещалась комната номер пятьдесят восемь.
– Может, парень был сладкоежкой и хотел жить поближе к этим машинам?
– Нет, это худшая комната, которую можно заказать. Если ты решаешь здесь поселиться, то заранее соглашаешься слушать всю ночь, как под дверью звенят монетами и лед колется на мелкие кусочки. Не вижу в этом никакой логики.
– Ник, может, он думал, что за ним следят? Тогда он выбрал этот номер именно потому, что вокруг постоянно есть люди, и надеялся, что таким образом сможет отпугнуть убийц. Но его преследователей, видимо, нельзя было отпугнуть ничем.
– Да, но…
– Послушай, Ник, ты думаешь совсем не о том. Ты же видел десятки подобных убийств, хоть и не таких кровавых. Это сведение счетов, типичное для наркомафии – колумбийской, перуанской или какой-нибудь еще. Они четко поставили условие: либо все подчиняются им, либо будут большие неприятности. А этот парень что-то разнюхал и тайно прилетел сюда. Они его вычислили и, мягко выражаясь, нашлепали ему по заднице. Ну как?
Ник кивнул. В общем-то, наверное, все так и было, но что-то во всей этой истории не давало ему покоя.
«Почему мне? – думал он. – Почему этот человек позвонил именно мне и именно в тот день, когда умерла моя жена?»
Он допил оставшуюся коку одним глотком.
– А вот и он, собственной персоной, мистер Свэггер, – сказал полковник. – Тот, кто убил Донни Фенна и искалечил вас.
Полковник нажал кнопку пульта – и на экране телевизора появилось чье-то лицо. Боб попытался уловить в его чертах что-нибудь особенное, говорящее о том, что перед ним стрелок, снайпер высшего класса. Но видел перед собой только худое суровое лицо без особых признаков. В слегка выпирающих скулах было что-то восточное, – во всяком случае, Свэггеру он показался похожим на монгола.
– Соларатов Т. Мы считаем, что это его настоящая фамилия. Но никто не знает, что означает «Т».
Боб ответил невнятным бормотанием, не зная, что будет дальше.
– Т. Соларатов на этой фотографии запечатлен нашим агентом с кодовым именем «Флауэрпот» в столице Афганистана Кабуле, в восемьдесят восьмом году. Это последняя его фотография, имеющаяся у нас. И лучшая по качеству. Ему пятьдесят четыре года, и он в превосходной форме. Бегает по двенадцать миль в день. В Афганистане был советником подразделений спецназа по проведению операций с использованием снайперов. Эксперт по снайперским вопросам. За ним охотятся по всему миру. Если Советам требовалось, чтобы где-то прозвучал выстрел, этот выстрел делал он. А сколько человек вы убили, сержант?
Боб ненавидел, когда ему задавали этот вопрос. Это их не касается. Нечего совать свой нос в чужие дела.
– Ладно, – сказал полковник, – можете упорствовать и молчать. Согласно официально зарегистрированным попаданиям, эта цифра составляет восемьдесят семь человек. Но я уверен, что на самом деле она намного больше. Намного.
Боб знал настоящую цифру. Иногда он притворялся, что не помнит ее, но это не так, он все прекрасно помнил. – По нашим подсчетам, товарищ Т. Соларатов отправил в лучший мир более трехсот пятидесяти сосунков. Почти все выстрелы, за редким исключением, произведены в голову. Это его фирменный знак. Соларатов не признает выстрелов в центр корпуса, считая их непрофессиональными.
Боб хмыкнул. Да, это была серьезная заявка на настоящую стрельбу.
Ник показал свое удостоверение какой-то женщине, и через несколько секунд его пропустили внутрь и провели к самому мистеру Хиллари Дуайту, вице-президенту филиала компании «Кока-Кола» в Новом Орлеане, который отвечал за сбыт и распространение продукции фирмы. Мистер Дуайт оказался немного манерным мужчиной, одетым в белый элегантный костюм. Он, видимо, выпил за свою жизнь так много кока-колы, что это сильно сказалось на его талии, ставшей необъятной. У него был ясный и открытый взгляд, можно даже сказать, смиренный, как у монаха, а офис выглядел чистым и аккуратным, что говорило о четкости и ясности мышления хозяина.
– Итак, чем могу служить, мистер Мемфис? – спросил он. – Надеюсь, никто из моих водителей не наехал на пешехода и не совершил еще чего-нибудь противозаконного? У них есть разрешение на подъезд ко всем учреждениям и запретным зонам, но, честно говоря, сейчас люди совсем не такие, какими были раньше.
– Нет, сэр, – ответил Ник, – нет. Просто у меня есть небольшая проблема, которую я пытаюсь разрешить. Один человек совершил самоубийство в отеле, расположенном возле аэропорта…
– О господи, – произнес Дуайт.
– Но перед тем, как решиться на это, он заказал себе комнату возле автоматов кока-колы. Рядом с его номером стоят две ваши машины и два автомата пепси. Плюс автомат со сладостями, орехами и леденцами. Скажите, какие особенные качества автоматов кока-колы могли заставить человека, подозревающего, что за ним следят его убийцы, специально искать комнату, рядом с которой эти автоматы находятся? Или я полностью заблуждаюсь на этот счет?
– Хм… – Круглое лицо Дуайта напряглось от размышления. – А что за отель?
Ник назвал.
Дуайт встал, подошел к терминалу компьютера и набрал необходимые команды. Ник смотрел, как на экране послушно появлялись какие-то данные. Дуайт внимательно их изучил.
– Значит, так, мистер Мемфис, вы, возможно, уже заметили, что мы сейчас занимаемся заменой наших прежних автоматов серии «Вендо-Дайн – тысяча пятьсот» на их усовершенствованные аналоги – «Вендо-Дайн – тысяча восемьсот». Вы видели их там. Они даже разговаривают с клиентом. Бросите доллар – и получите сдачу. Очень сложная конструкция, с широкими возможностями.
Ник кивал и наслаждался фантастической организацией работы фирмы «Кока-Кола». Это был один из самых приятных моментов в его профессии, который он любил больше всего: каждый раз ты оказывался в совершенно другом мире.
– Да-да. Это место мы уже обслужили, сэр, и заменили тысяча пятисотую модель на тысяча восьмисотую еще в прошлом месяце. Между ними существует большая разница в размерах, тысяча восьмисотая вмещает две тысячи банок, а тысяча пятисотая – всего пятьсот. Следовательно, нам не надо обслуживать их так часто, как раньше, и мы получаем на этом определенную прибыль, что позволяет несколько снизить цену.
Ник вспомнил: банка стоила пятьдесят центов.
– Ну и о чем это нам говорит? – спросил он, представив себе яркий переливающийся свет новых автоматов кока-колы в холле отеля.
– О том, сэр, что одним из достоинств тысяча восьмисотой модели является возбуждение поля.
Ник ждал объяснения.
– Новая модель содержит маленький компьютерный чип. Чтобы он работал, нужен электрический ток. А этот ток порождает электромагнитное поле. Там было два автомата, да? Так вот, они порождают, благодаря электромагнитному импульсу, сильные помехи.
Ник покачал головой, проклиная себя за бестолковость:
– Я не понимаю, о чем вы говорите.
Мистер Дуайт улыбнулся и начал объяснять с самого начала.
– Вот сведения, которые нам удалось раздобыть об этом человеке, Свэггер. Это данные одной израильской команды, которая в середине семидесятых выследила его и чуть не убрала, когда он инструктировал боевые отряды в долине Бекаа по методам и технике снайперских операций. Самый надежный источник информации. К нашему общему стыду, я должен добавить, что, хотя эта команда и подобралась к нему ближе, чем все остальные, она не смогла выполнить свою задачу. Впервые его снайперские способности обнаружились в восемнадцать лет, когда он попал в морскую пехоту. С пятьдесят четвертого по пятьдесят девятый он был абсолютным чемпионом всех стрелковых соревнований, проводимых в странах Восточного блока. Необычайно одаренный спортсмен. Мы считаем, что свой первый выстрел по живой мишени он совершил в пятьдесят шестом году в Венгрии. Николас Хуммл и Павел Упранье, венгерские националисты, выступавшие за дальнейшее сопротивление советским войскам, были убиты во время массового митинга пулями, выпущенными из винтовки Мосина. Выстрелы были произведены с большого расстояния. Никаких следов стрелявшего не обнаружили. К шестидесятому году, после ряда «успехов» в Конго, ему присвоили офицерское звание и перевели из морской пехоты в высшую военную элиту – в спецназ. С шестьдесят второго года он перестал принимать участие в соревнованиях по стрельбе. Затем вообще исчез из поля зрения, и о его появлении в различных местах можно было судить только по слухам или каким-то отрывочным, непроверенным сведениям. А в семьдесят втором, когда комендор-сержант Боб Ли Свэггер задержал третий батальон Пятой ударной пехотной дивизии северных вьетнамцев в долине Ан-Лок, убив за эти два героических дня тридцать шесть человек, и таким образом спас жизнь двенадцати зеленым беретам и доброй сотне южных вьетнамцев, занимавшихся радиоперехватом вблизи камбоджийской границы, северовьетнамское командование забеспокоилось и послало в Москву за профи. Вот так туда попал товарищ Соларатов. Он искал только одного человека. Вас. Ему потребовалась неделя на то, чтобы вычислить ваше местонахождение, но он не мог подобраться к вам ближе чем на тысячу четыреста ярдов. Он наблюдал за вами, живя целую неделю в какой-то норе, питаясь и справляя нужду прямо там же. Ну а когда подошло время, прозвучал выстрел, который вы и получили. Но тысяча четыреста ярдов – очень большая дистанция.
– Он не рассчитал вертикального отклонения пули, – сказал Боб.
– Да. Поэтому и попал вам в бедро. Но благодаря этому он произвел корректировку и, когда появился Донни, не промахнулся, попав ему прямо в центр груди. Но все это уже история. Соларатов стал героем! Получив пятьдесят тысяч долларов за вашу голову, он через два дня улетел в Москву, где ел блинчики с клубничным джемом и вовсю занимался любовью.
Боб посмотрел на лицо снайпера, которое еще было на экране телевизора. Да, какие-то слухи до него доходили. Вернувшиеся тогда назад ребята сказали, что в него стрелял белый.
Полковник продолжил:
– Мы засекли его потом, в семидесятые годы в Анголе, после этого – в Никарагуа, где он обучал сандинистских снайперов. Затем он всплывал на Ближнем Востоке. Как я вам уже говорил, израильская группа залила весь тот район напалмом только ради того, чтобы наверняка уничтожить его, но, увы, они опоздали – всего лишь на час. Он очень важная птица на Ближнем Востоке. Много работает на темных личностей в этом регионе. Мы очень, очень долго наблюдали за ним в Афганистане, когда он командовал там подразделением спецназа. Они попадали в цель с расстояния нескольких сот ярдов. Вы и Донни по сравнению с ним выглядите слабо.
Боб положил руку на бедро, чтобы успокоить занывшую кость.
Ник позвонил одному знакомому из УБН – его брат работал в Вашингтоне в Отделе картографической и топографической съемки Министерства обороны, а до того служил в каком-то управлении в Лэнгли, штат Виргиния[14]. Разговор с этим самым братом оказался сложным и потребовал огромного количества просьб, уговоров и клятвенных заверений; тот просил учесть, что он человек семейный и весьма дорожит своим служебным положением, но в конце концов сломался и сказал, что в интересующих Ника сферах у него есть старые приятели и он может позвонить одному своему закадычному другу, но задаст тому один, только один вопрос Ника. Он специально подчеркнул, что это будет один вопрос. Ничего другого он спрашивать не станет и до самой смерти собирается отрицать, что когда-либо был знаком с Ником Мемфисом или что-нибудь слышал о нем. Он перезвонит Нику… когда вопрос решится и ответ будет готов.
– Зачем же этот русский вернулся в свою страну? На кого ему там охотиться? – спросил Боб.
– Я сказал, что он русский, – ответил полковник, – но я не говорил, что он охотится на русских. Соларатова просто вытолкали в шею. Его уволили в прошлом году, как раз в тот момент, когда после распада Советского Союза в их армии началось повальное сокращение. Пнули – как собаку, не посчитавшись ни с чем. Тот почувствовал, что оказался ненужным. Ему было очень неприятно. Вы же представляете себе, сержант Свэггер, что чувствует старая добрая лошадка, оказавшись вдруг ненужной?
Боб внимательно следил за полковником.
– Его обнаружили в июле. Знаете где?
– Гадать – это не по моей части, мистер.
– Ответ может быть только один: в центре Багдада, в резиденции генерала Калиля аль-Вазира, который возглавляет сейчас «Мухабарат», тайную полицию Ирака. А теперь, сержант, давайте вернемся в настоящее. Позвольте мне сообщить вам кое-что о «Рэйнбоу». Вы знаете, что такое «Рэйнбоу»?
– Я не знаю, что такое «Рэйнбоу», – ответил Боб, в глубине души желая, чтобы полковник побыстрее покончил со всем этим.
– Вряд ли кто-нибудь знает. Это спутник безумно сложной конструкции, нашпигованный секретной аппаратурой. Он вращается на большом расстоянии от Земли, контролируя практически все, что происходит в районе Ближнего Востока, и посылает нам соответствующие изображения. Он оказался очень полезным в последние несколько лет. Иракцы, сирийцы и ливанцы подозревают, что он существует, но не могут его обнаружить, потому что у них слишком старые и дешевые радары, которые поставили в свое время страны Восточного блока. Но они очень осторожный народ. Когда надо произвести секретные работы, они выполняют их ночью, а в это время эффективность работы «Рэйнбоу» намного снижается. Но порой происходят странные вещи. Взгляните на это. – Он нажал на пульте другую кнопку, и на экране появилось несколько фотографий. На всех сквозь туманную дымку виднелась Земля – такая, какой она выглядит с очень большого расстояния. – Эти снимки «Рэйнбоу» сделал глубокой ночью, около двух или трех недель назад, с высоты двухсот миль, над Багдадом, в районе военного объекта у Ад-Даджаи. Мы пытались определить местоположение наших старых друзей – дивизии «Медина», входящей в состав Республиканской гвардии. И что мы видим? Практически ничего. А теперь… чудо.
