Хаим Калин
Под солнцем и богом
– Выходит, живодер не смухлевал… – наконец откликнулся Кроссмен. Уточнил спустя секунду-другую: – Все-таки, не вышла или не завезли?
– Я спрашивал у вокзала, в подробности не вдавались… – Бенефициар хоть и не сфальшивил, но большей убедительности не помешало бы.
– Ладно, принимается… – Кроссмен закрыл глаза.
Падай на лицо Бенефициара хоть немного света, Кроссмен ему бы ни на йоту не поверил. На вопрос о газете его перекосил испуг, а резюме связника – обратило в сбитень масла, то растекающийся, то вновь густеющий.
– Теперь о передаче. Код и номер ячейки получишь в аэропорту.
– Передача там? – дался диву Бенефициар. – Разве не на автовокзале?
– Она там, где и должна быть. Но, кроме как тебя привязать, выхода не вижу. Без сторонней помощи мне не добраться в аэропорт, да и эту ночь… не пережить.
– Подожди, ничего не понимаю… Какой аэропорт? Твое место в больнице! – воскликнул Бенефициар.
– Зря распаляешься, ничего другого предложить не могу. Купишь лекарства, обеспечишь ночлег и… получишь в аэропорту код ячейки. Есть еще кой-какие детали, но о них потом.
Дверь в будку приоткрылась, показалась голова «санитара».
– Сэр, я так и не спросил вашего имени. – Ринус ловко запрыгнул на подножку. – Впрочем, и не важно. Главное, чтобы польза…
Живодер в некоторой растерянности уставился на Бенефициара, будто силясь вспомнить, кто он. Но вскоре спохватился, хлопнув себя по лбу.
– Вот-вот! – Ринус перевел взгляд на Кроссмена. – Вашего приятеля нашел, поручения все выполнил. Увы, вынужден вас высадить – работа. Еле сменщика унял. Итак, рассчитаемся?
– Да, Ринус, готово. Возьми – и не пять, а шесть, но с одним условием: подбросишь нас.
– Подбросить? Не могу! С работы вытурят! – запричитал «санитар».
– Тогда, как договаривались, пять. – Кроссмен вытащил из зажатой ладони банкноту.
– Впрочем… – Ринус замялся. – Если по дороге, тогда…
– Вот и правильно. Куда ехать, позже скажу. – Заветный набор с чаевыми пополнил аванс.
Спустя полчаса Бенефициар вкатил Кроссмена в инвалидной коляске в хостель, где уже несколько дней бобылем в номере на четверых обитал. Коляску истребовал у дежурного консьержа, пояснив: «У меня гость, родственник, инвалид с рождения».
Глава 32
Выйдя из аптеки, Бенефициар пустился трусцой, будоража праздную публику. Что за манеры? Надо же, с виду пристойный молодой человек… И что это у него в карманах? Трещат – так набиты. Ежели от жены улепетывает, прихватив бритву, носки – куда не шло. Стерв хватает…
По состоянию же души Бенефициар рвал бы сейчас как спринтер, но бог не миловал, запустив на иную колею. Призы на ней не разыгрывают, а вынюхивают: либо спрятаны за семью замками, либо в безликом фрахте приморожены. И никакого олимпийского товарищества: локтем под дых, подножки – в порядке вещей.
Бенефициару казалось, что до цели он не добежит, но не из-за рвущегося наружу сердца, отвыкшего от физических нагрузок, а оттого, что Кроссмен прежде преставится. Едва назвав нужные ему лекарства, тот потерял сознание. Отключившись, унес с собой заветный шифр.
Своим явлением Бенефициар шокировал всю аптеку, в особенности персонал, когда чуть не опрокинул стеллаж с парфюмерией. Все же не настолько, чтобы провизоры не разобрались: большая часть списка – по рецепту. Выложив на прилавок несколько упаковок бинтов, шприц и аспирин, вежливо разъяснили: «На остальное – рецепт. Заходите».
Отступив, Бенефициар чего-то выжидал, нервно теребя бинты в кармане.
На удачу, в торговый зал вышла сотрудница, веснушчатая африканерка средних лет – инвентаризовать товар на стеллажах. Он покосился на прилавок: коллеги заняты, обслуживая очередь. Подплыл к ней, широко улыбаясь и извлекая из брюк банкноты – все по двадцать рандов. Изящно просунул три купюры в карман халата африканерки и чарующе прикоснулся к бедру. Провизорша разинула рот, густо покраснела. Бенефициар страстно всматривался ей в очи.
– Мой друг, иностранец, попал в беду: тяжело болен, а медицинской страховки, как и денег на госпитализацию, нет. Его жизнь в ваших руках. Вот список. Буду ждать у служебного входа.
– Это же безумие, без врачебного предписания! – изумилась дама.
– А что делать – умирать? – обезоружил провизоршу Бенефициар. То ли простейшей логикой, то ли новым касанием бедра, проникновеннее предыдущего.
Последние метры забега взмыленный Бенефициар скорее шкандыбал, нежели бежал, припадая на правую ногу – сказывалась прежняя, полученная в парке «Глори» травма. В его обложенном свинцовыми тучами мироощущении обнажались, выныривая, обломки событий, давних и не очень, но своей назойливостью застилавшие окошко обзора – и без того замутненное.
«Все прахом! – дергался кадык души. – Нырок по молодости в мертвящие объятья гебистов – не столько вытащить отца из зоны, сколько из опостылевшей страны, прихватив семью, убраться, израильский цикл наушничества – скрежет зубов хоть так в циничном мире капитала утвердиться и, наконец, эта эпопея, провалившаяся с треском. Только потому, что родился не там и не вовремя!»
Бенефициар, весь в саване печали, оперся о дверной наличник его номера. До него вдруг дошло, что наяривал он совершенно зря.
«Прок от лекарств, если Кроссмен без сознания? Привести его в чувство я не смогу – усвоенные в школе ГРУ навыки первой помощи давно выветрились. Итог банален: если и был шанс вернуть Кроссмена в сознание, вызвав амбуланс, он утерян.
Да, их обоих усиленно ищут, о чем успел с Кроссменом поделиться. Да, выяснилось, связник без паспорта. Родной затерялся при аварии, а «позаимствованный» в Чаде – отобрали в аэропорту Киншасы, единственном африканском городе, поддерживающим воздушную связь с Йоханнесбургом. Заметив, что клерк после сверки наружности с паспортом потянулся под стойку, Кроссмен драпанул, чудом уйдя от погони.
Вместе с тем вызов реаниматоров оставлял хоть какой-то шанс, перекидывал пусть гнилой, но все же мостик к передаче. К тому же дистрофичный Кроссмен почти неузнаваем. А хотя… с черным камуфляжем на теле, без ксивы – нет, задержали бы, наверняка. Куда ни кинься, всюду клин!»
Бенефициар, вдруг взбодрившись, выхватил из кармана ключ от номера. Но просунуть его в замочную скважину не получалось. Впопыхах нажал на ручку – дверь отворилась. Вспомнил тотчас, что, мечась в панике, не запер.
Кроссмен лежал в той же позе, что и сорок минут назад. Правая рука безвольно свисает, левая – на груди. Голова на подушке, повернута к окну – в противоположную от Бенефициара сторону. На хлопок двери – ноль внимания.
Бенефициар страшился мертвых, причем до такой степени, что не решался даже на почившего взглянуть. Ныне же он испытывал нечто, ничего общего с брезгливостью или страхом не имевшее. Своими стандартными пятью с половиной литрами крови он зашипел, Кроссмена презирая. За то, что борт, на котором тот летел, ни с того ни с сего грохнулся, за то, что своей якобы кончиной превратил его в опасного свидетеля, за то, что неясно как «выгреб» из Сахары и прорыл рогом весь континент, за то, что неистребимому инстинкту жизни предпочел бездумно им зазубренную инструкцию, и наконец за то, что, покидая сей мир, все-таки заюлил. Как результат, унес с собой передачу в могилу.
Пошипев, кровь забурлила. Бенефициар, бросившись к кровати, схватил Кроссмена за грудки и стал дико трясти, изрыгая проклятья. Тем криком, которым должен был разразиться еще у «кареты» живодера, очищающим, изгоняющим демонов и наконец дозревшим. И как это водится, на родном языке…
«Кто это? Что за речь?» – спрашивал он себя. А может, и не он, за него кто-то. Все же спрашивал… Не находя ответа, он продолжал дрейфовать на волнах забытья.
«Язык вроде мамин, хотя и не совсем… Слова же и одичание отца. Неужели я вернулся – в ту степь, в те времена? Хочу ли этого? Или, как родителей, не спросят? Теперь что, отец вновь будет трясти по утрам, багровея: «Бездельник, не добудиться! Трудодни не выработаем, сошлют дальше!» Все-таки, почему немецкий? Отец, кроме нескольких слов, мамин язык не знал. Да и «Десять саженей в землю!»[103] – от матери такого не слышал. Путаница… Язык будто мамин, но руки отца. Все же, не настолько тяжелые…
Кроссмен, открыв глаза, увидел знакомую багровость, но лицо не отцовское, другое. Встречались, вроде бы…
«Веки давят, слипаются… а может, ухожу? Типун тебе! Уходить… Дело-то не сделано! И не передал и не доложил, все на полпути. Отчитаешься, тогда и передохнешь – до следующей работы. Вопрос тут, правда: доверят ли? С этой-то на месяц припозднился. Вникнут ли, что без вины? Еще убедить надо… Все-таки, кто этот парень? Может, он и есть контакт? Точно, похож… Только почему красный, как свекла, и глаза наружу? Молят зачем, пресмыкаются? Какой у контакта интерес? Что везешь, порой не знаешь. Отдай, распишись – и всех делов… Здесь хоть сказали. Губы ишь как дрожат, словно в лихорадке. Все-таки это он, больше некому…»
– Лекарства принес? – прохрипел вопрос.
– Молодчина, слава богу! – заголосил Бенефициар. Пригладил грудь Кроссмена, распрямляя складки. – Что-что? Спросил о чем?
– Медикаменты…
– Какие?
– Мне нужны…
– Ах, да! И лекарства и бинты, все до единого! Скажешь только…
– Что «только»? – насторожился Кроссмен, все еще болтаясь в гамаке забытья.
– Говори: номер и код ячейки, а то, не дай бог, как прошлый раз… – Из носа Бенефициара показалась лукавая козявка.
– Ничего ты, я вижу, не понял. – Кроссмен оперся одной рукой о поперечину. Попытался приподняться, но тщетно. – Слушай меня внимательно, больше повторять не буду… В дискуссии вступать – против правил. Все же придется, придавило… Кто ты, я не знаю и знать не должен. Но, услышав твой акцент, понял: работодатель у нас один и тот же. По крайней мере в недалеком прошлом. Раз так, то имеется еще нечто, что, помимо инструкции, нас в этом эпизоде объединяет. Но тут вопрос выбора и предпочтений, во главе же угла – инструкция. Она же твердит: ко всем прочим оговоркам, передача состоится лишь при условии, если я смогу о ней лично отчитаться. Если нет, то ей не бывать. Ну а… за лекарства спасибо. Но зря думаешь, что захомутав тебя, стремлюсь выкарабкаться…
– Что же? – прытко спросил Бенефициар. Осмотревшись, открыл для себя: он сидит на соседней к Кроссмену кровати. И, как там оказался, не помнит.
– Собственно, ничего. Приказано: предписание выполнить любой ценой, но параграф за параграфом. Далее. Мне нужен паспорт. Без него вылететь, а значит, отчитаться не смогу…
– Может, ты мусульманин? – перебил, ухмыляясь, Бенефициант. Но тут же его физиономия онемела.
– А это с каких полей? – дался диву Кроссмен.
– Правоверные убеждены, что мученики попадают в рай, где на каждого семьдесят две девственницы. Ты меня не просто зае…ал, в завхозы потустороннего гарема прочишь!
– Вот-вот… петух закукарекал, – подхватил язык работодателя Кроссмен. – Только все – кудахтанье, без паспорта тебе шифра и номера ячейки не видать.
– Послушай! – Бенефициар подхватил с пола целлофановый пакет с медикаментами. Встал, просунул в него голову. – Тебе плохо, температура, бред… А я, болван, вместо того, чтобы помочь, болтологию развожу. Скажи, какое лекарство? Дозировка, что с чем…
Бенефициар поднял горящие целебным энтузиазмом глаза, но сразу скис. Кроссмен его реверанс не оценил, транслируя твердокаменную решимость дожать, настоять на своем.
– Принеси лишь воды и передай пакет. – Кроссмен указал на прикроватную тумбочку. – А сам двигай… Знай, подойдут лишь корки «Общего рынка». Кроме того, понадобятся инструменты. Но какие – скажу позже, в зависимости от того, что достанешь.
– Подожди! – Бенефициар вновь сел на кровать, держа пакет в руке. – Давай серьезно. Паспорт на чужую фамилию – тебе зачем? Чего вне лабораторных условий добьешься? Да и как с твоими разводами на шее фотку нормальную сделать? Оставим даже твое состояние побоку…
– Твое дело достать, – оборвал Бенефициара Кроссмен. – Остальное – мои проблемы. А фото у меня есть, еще в Чаде доводилось… – Кроссмен задумался, но вскоре продолжил: – В одном ты меня надоумил. Замотать голову и шею бинтами – чтобы разводы прикрыть – пустая затея. На паспортном контроле, насторожившись, сфабрикованную ксиву просветят до микрон. Одного паспорта мало, справка из ожогового отделения нужна.
Бенефициар, вскочив на ноги, грохнул пакет на прикроватную тумбочку. Бросился к двери, на каких только языках не бранясь:
– Приказ, отчитаться, «Общий рынок» с ожогами в мозгах и ксивами! Хватит! Лечиться и счастливого пути! Заколебал…
Бенефициар распахнул дверь, но порог не пересек, замер в нелепой позе. На него таращился метрдотель, который, проходя мимо, остановился на шум. Тот самый портье, который заселял его в хостель.
Бенефициара завертела машина раздела фракций – инерционный компонент, секундой ранее казавшийся необратимым, и решение, подсказанное изумленным консьержем. При регистрации тот обронил: «Иностранцев, не оплачивающих вперед, заселяем под заклад паспорта». Вчера же, к обеду, хостель заполонила голландская шпана, бузившая далеко за полночь.
Попав в сепарационный оборот, Бенефициар, словно китайский болванчик, дважды поклонился метрдотелю, чем добил того окончательно. Не сказав даже sorry, стал закрывать, пятясь в комнату, дверь.
– Ты знаешь голландский? – обратился Бенефициар к Кроссмену, почесывая за ухом.
– В смысле? – уточнил Кроссмен, открыв глаза.
– Голландский паспорт, похоже, достанем. Прямо здесь, в хостеле.
– Дергался тогда зачем? Не дал подсказать… – Кроссмен вновь опустил веки. – Язык не нужен, чтобы его погранцу предъявить…
– Учти: разница в возрасте большая, лет двадцать…
– Хуже, дату придется менять. Впрочем, одну цифру. – Кроссмен забросил таблетку аспирина себе под язык. – Тогда запиши, что в хозяйственном магазине купишь. Но вначале поделись, как корки увести намерен.
– Жаль времени, диктуй.
Спустя полчаса Бенефициар сидел в лобби хостеля, делая вид, что читает «Йоханнесбург Таймс». На самом деле украдкой изучал расположение службы портье, где потягивался новый, только сменившийся администратор.
– Скотт, они скрутили ручку! – заверещал женский голос на втором этаже.
– Кто, Стефани?! – всполошился метрдотель.
– Lousy Dutchmen![104]
– Вызвать слесаря?
– Сам поднимись, дождешься его!
Когда портье вернулся на свое рабочее место, то увидел через стеклянную входную дверь, что пробавлявшийся «Йоханнесбург Таймс» постоялец усаживается на привокзальной площади в такси. Он отметил про себя: «Надо же какая прыть, и пяти минут не прошло».
Портье поплелся к журнальному столику в лобби и подобрал лежавшую там с утра газету, которую только что читал постоялец. Стал искать результаты последнего тура чемпионата ЮАР по регби. От его внимания ускользнуло: связка ключей администраторской перекочевала из ящика для счетов – в ящик, где хранились паспорта-депозиты.
До полуночи Бенефициар покидал хостель еще дважды. Первым заходом слетал в магазин одежды, где приобрел Кроссмену костюм, рубашку и галстук. А вторым – навестил ближайшую больницу. В приемном покое, действуя приблизительно так же, как и в администраторской хостеля, стащил пачку больничных бланков.
В начале первого ночи звено затянувшегося почти на месяц контакта засело за работу, расположившись за столом. Но принять жесткое, столь необходимое для работы фальсификатора положение у Кроссмена не получалось.
– Уложи меня на пол, – скомандовал Кроссмен. – Перенеси инструменты и сам укладывайся.
Кроссмен подолгу отдыхал, уткнувшись то в сложенные на полу руки, то просто в пол, но неуклонно продвигался к цели. Бенефициар, подрядившись подносчиком боеприпасов, смотрел на него с полуоткрытым ртом. В какой-то момент он вовсе онемел: действуя обычной отверткой, Кроссмен воспроизвел печать теснения на новой, вклеенной фотографии.
Все же первый паспорт из двух, изъятых Бенефициаром, «солдат будущего» запорол: вытравливая цифру в дате рождения, ошибся с консистенцией раствора. Высохнув, обработанный участок поменял цвет – блеклое пятно бросалось в глаза.
– Не пойдет. – Спазм сдавил горло Кроссмена.
Он положил еще одну таблетку аспирина под язык и со взором, полным заиндевелой маеты, перевернулся на спину. Но, чуть переведя дух, молвил: «Давай следующий».
– Да отдохни ты! – взорвался Бенефициар.
– Ты же знаешь, – возразил коллега, – следующий рейс через неделю. А неделю… – Кроссмен оборвал фразу.
– Что, неделю? – всполошился Бенефициар. Казалось, его мясистый нос заострился.
– В общем, отсрочка вылета не в твоих интересах…
– А что в моих? – вскинул брови Бенефициар.
– Не втравливай меня в разговоры не по теме!
– Именно ты их и начал! – огрызнулся Бенефициар. – Никакие доклады – как физические, так и прочие – инструкция не оговаривала!
– Твоя меня не интересует, свою же – помню. Лучше набросай врачебную справку. Да, не забыть: нужна расписка о передаче суммы.
– Но ты еще не передал!
– Всему свое время, получишь…
– Тогда и напишу.
– Предлагаешь в аэропорту, у стойки регистрации? – поддел Бенефициара Кроссмен. – Напишешь здесь, а в аэропорту обменяемся – шифр на расписку.
– Стоп! – Бенефициар вскочил на колени. – Петь под твою дудку больше не намерен! За всю жизнь мозги мне еще так не керосинили! Никаких расписок и аэропортов! Ты же форменный энергетический вампир и шпагоглотатель, причем без всяких дурящих публику финтов! С рукояткой заглатываешь, а вылезшим острием норовишь пригвоздить зевак! Недаром про тебя газеты писали!
– Что-что? – Кроссмен стал переворачиваться набок.
– Будто не читал? Твои художества еще в Сахаре вычислили…
– Кто?
– Журналисты, похоже. По крайней мере не те, которые нас здесь пасут.
– Не знал… – в голосе Кроссмена мелькнула тревога, ничуть не вяжущаяся с его обликом – несгибаемого, неустрашимого животного, хоть и тяжко хворого.
– Так вот, расписка после подсчета суммы. На автовокзале, а не в аэропорту. Дальше – хоть в Сантьяго. Вариант «Б» ничем, кроме как получить, пересчитать и расписаться, меня не обязывал. Почему должен верить тебе на слово?!
Бенефициару хотелось еще многое выложить, излить издерганную эпопеей душу, но, глянув на Кроссмена, он оборвал пассаж.
Кроссмен его не слушал и, казалось, думает о чем-то отвлеченном, далеком от задачи, которую весь злосчастный месяц – назло всему живому, зацикленному на самосохранении, – столь фанатично, клинически необъяснимо наяривал осуществить. В его оживших, хоть и блестевших недугом глазах, перекатывались, одна волна смывая другую, вереницы событий. По накалу страстей – недавние, по тяжести век – сумрачные, а то и неудобоваримые. От проступивших клякс судьбы, порой сливавшихся в одну большую чернильницу, Бенефициант вначале струхнул, а потом и вовсе забился в чулан неизъяснимого ужаса. Он уже не помышлял ни о московской посылке, ни о тех благах и кардинальном повороте судьбы, которые та сулила, ни о долге опекать близких, ни даже о зазнобах, пусть на периферии сознания, всегда его дразнивших.
В какой-то момент спазм ужаса ослаб, и Бенефициар вместо того, чтобы куда-то деться, хотя бы уйти в самого себя, подальше от опостылевшей драмы, неожиданно пожалел Кроссмена. Но, не охнув по-женски на вылезший чирь, а как замшелый резонер.
Перед ним вдруг расстелилось, что Кроссмен никакой не герой, а круглый идиот, замудривший всю историю так, что в конце концов сам в ней запутался. Ведь нет ни одного мотива как в сущем, так и в потустороннем, который бы оправдывал его круто сваренную, но крайне назойливую жертву. В том, что он вылудил, испепелив самого себя, здравомыслящий не разглядит ни рационального, ни идейного, ни чего другого. Поскольку, по большому счету, Кроссмен – не кто иной, как подневольный мул, письмоноша, у которого, кроме сумки за спиной, в силу зависимости статуса, голая баранка. «Неужели котомки ради? Не понять…» – печалился Бенефициар.
– Знаешь…
– Что! – вскинулся Бенефициар, не ожидав столь быстрого возвращения Кроссмена.
– Я даже содержимого не считал…
– Почему?
– Не принято – и весь сказ.
– Что это меняет?
– Затронул потому, что вышел за рамки, взял из посылки кое-что…
– Постой, как это я из виду упустил?! За какие шиши ты из Чада через весь континент пилил? И сильно потратился? – понизил голос на последней фразе Бенефициар.
– One and a half but…[105]
– Ты в своем уме?! Зачем пер сюда? Спустить половину суммы! – завопил Бенефициар.
– One thousand and a half.
– Тьфу на тебя! – Бенефициар, закрыв лоб руками, замотал головой. Затем, опустив руки, натужно выдул из легких воздух. – Делать нечего? Даже не комиссионный сбор… Хотя и не верится… Всего за пятнадцать фантиков через континент пропахать…
– Я взял только здесь, в Йоханнесбурге. В стране на полувоенном положении не решился высовываться.
– Как это?
– До самого Заира дорожные расходы – на самообеспечении.
– Не понял, у тебя свои были?
– Были – не были, какая разница? Одалживал, где приходилось…
Бенефициар уставился на Кроссмена, как на вылупившегося из яйца жеребенка, да еще при полной сбруе и подкованного, и не мог оторвать от него глаз.
– Расписка, собственно, о недостающей сумме, – закруглил паузу Кроссмен. – Наряду, разумеется, с фактом передачи. Правда, оставшихся двухсот на билет не хватит…
– Каких двухсот? – Бенефициар, боднув головой, высунулся из своего бокса – крайнего изумления.
– Тысячу сто скормил живодеру, двести – на одежду и бензин. Итого: тысяча триста, остаток – две сотни.
С ползучим рисунком на лбу Бенефициар погрузился в подсчеты. Вначале, казалось, он складывает цифры Кроссмена в столбик, но несоответствие усилий задаче, арифметически до смешного простой, подсказывало: расшивает неведомые ему истины, а может, пытается под себя их примерить.
По раздражению, исподволь проступавшему на его лице, Бенефициар, похоже, нечто уяснил. И это открытие коробит, если не бесит своим неудобством, баламутя его, хоть и нестройный внешне, но армированный прочным стержнем мир.
Тщась сбить оторопь, в конце концов его одолевшую, Бенефициар зажмурился. Протер, как после глубокого сна, лицо, потянулся к ящику письменного стола. Выдвинув, извлек листок бумаги и ручку. Удобно уселся на стуле, приладил лист и размашисто черканул: «Получил, сегодня 08.02.1980 года. Крис». Протянул лист Кроссмену.
– Пересчитывать не будем. Как и договаривались, шифр сообщишь в аэропорту. Разницу на билет получишь. А теперь за работу, времени в обрез.
