Генри Райдер Хаггард
Жемчужина Востока

Глава VII
Марк

В эту ночь в селении ессеев было неспокойно. Кураторов, пребывающих в посте и молитве, потревожил вернувшийся с полпути начальник над слугами первосвященника, еврей, который участвовал в разорении и ограблении жилищ и погребов селения. Человек этот предъявил обвинение в том, что одного из его людей кто-то из ессеев убил по дороге в Иерихон. Но виновника не нашли. Ему возразили, что временами здесь пошаливают разбойники. Из ессеев же никто никогда не решится обагрить свои руки кровью. Тщательно исследовав стрелу, которою убили несчастного, пришли к безоговорочному выводу, что она, несомненно, римского изготовления.

Возмущенные явной клеветой и выведенные из терпения кураторы попросили еврея удалиться и рассказать эту басню своему господину, первосвященнику Анану, такому же вору, как он сам, или еще худшему вору и разбойнику – римскому прокуратору Альбину. Тот, конечно, не преминул сделать это, ессеям было приказано прислать в Иерусалим уполномоченных на суд Альбина. Уполномоченными избрали Итиэля и еще двух старших братьев. Они отправились в Иерусалим. Там их продержали целых три месяца, под разными предлогами оттягивая суд, хотя намекнули, что обвинение можно снять, но для этого нужно дать прокуратору взятку. Ессеи отказались. Альбин подождал немного, но, видя, что с уполномоченных нечего взять, приказал убираться из Иерусалима и пообещал, что пришлет к ним офицера, который расследует это дело на месте.

Прошло еще два месяца. Наконец этот офицер прибыл, а с ним двадцать солдат. В одно хорошее зимнее утро Мириам с Нехуштой вышли погулять по дороге, ведущей в Иерихон, как вдруг увидели небольшой отряд вооруженных людей. Поняв, что это римляне, они хотели свернуть и притаиться в кустах, но один из них, по-видимому начальник, пришпорил коня и преградил им дорогу. Волей-неволей пришлось остановиться.

Всадник попросил показать ему дорогу и, отдав своему отряду приказания, пошел рядом с Мириам, расспрашивая ее об ессеях, их жизни и пр.

Это был молодой человек, не более двадцати трех или двадцати четырех лет. Роста выше среднего, стройный, но крепко и красиво сложенный, живой и энергичный в жестах и движениях. Его густые темно-каштановые волосы, коротко остриженные, вились крутыми кольцами. Кожа, тонкая и нежная, покрыта золотистым загаром, а большие серые глаза, расставленные широко, смотрели смело, открыто из-под резких, энергичных черных бровей, придававших его лицу выражение твердости и решимости.

Красиво очерченный, несколько большой рот обнажал в улыбке двойной ряд ровных белых зубов. Слегка выдвинутый вперед, чисто выбритый подбородок дополнял его лицо. Он производил впечатление смелого воина, человека, привыкшего повелевать, но при этом великодушного и добросердечного.

С первого же взгляда он понравился Мириам, и даже больше, чем кто-либо из молодых людей, которых она видела до сих пор, да и несравненно больше Халева, товарища ее детства.

Покончив с распоряжениями, римлянин отрекомендовался девушке:

– Я – Марк, сын Эмилия. Имя моего отца известно Риму. И мое станет со временем известно. Пока же я ничем не могу похвалиться перед тобой, разве только дядюшке моему Каю вздумается умереть и оставить мне свои громадные богатства, выжатые из испанцев. Пока же я – простой центурион (сотник), и мой начальник – достопочтенный и высокочтимый прокуратор Иудеи, благородный Альбин! – добавил Марк с оттенком сарказма. – Меня послали расследовать дело по обвинению ваших уважаемых ессеев в убийстве или в соучастии в убийстве одного недостойного еврея, в числе других посланного сюда грабить житницы этой общины! Теперь хотелось бы услышать что-нибудь и о тебе, прекрасная госпожа!

Мириам с минуту молчала в нерешимости. Стоит ли ей так откровенничать с незнакомым человеком? Нехушта же, которой казалось, что молодой римлянин – человек влиятельный и сильный здесь, в Иудее, и заслуживает полного доверия, отвечала за свою молодую госпожу:

– Девушка эта, господин, – моя госпожа, единственное дитя высокорожденного грека-сирийца Демаса и благородной супруги его Рахили, дочери богатейшего купца в Тире. Отец госпожи моей умер в амфитеатре Берита (Beritus), а мать умерла родами!

– В амфитеатре? – воскликнул молодой римлянин. – Разве он был злодей или преступник?

– Нет, господин, – вмешалась Мириам, – он был христианин!

– Христианин! – повторил Марк. – О христианах говорят много дурного, но я знаю о них только то, что они мечтатели. Однако ты сказала мне, госпожа, что принадлежала к общине ессеев?

– Я – христианка, как мои отец и мать, но нашла приют у ессеев. Они не пытались отвратить меня от той веры, в которую я была крещена!

– Опасно быть христианкой! – заметил ее собеседник.

– Пусть так! Меня ничто не пугает! – ответила Мириам. – Я готова на все!

– Господин, – вмешалась Нехушта, – быть может, госпожа моя и я сказали больше, чем следует. Но мы доверяем тебе и, хотя ты водишь дружбу с Бенони, все же надеемся, что ты сохранишь в тайне все, что слышал, и не откроешь ему убежище его внучки!

– Вы не напрасно оказали мне доверие! Но обидно, что все его богатства, которые по праву принадлежат его внучке, пропадут даром!

– Высокое положение и богатство еще не все, господин. Свобода личности и свобода веры больше значат, а моя госпожа ни в чем не нуждается. Теперь я сказала тебе все, господин! – докончила Нехушта.

– Не совсем. Ты не сказала мне имени твоей госпожи! – возразил молодой римлянин.

– Ее зовут Мириам!

– Мириам, – повторил он, – красивое и милое имя. А вот уж видно и селение! Это оно и есть?

– Да, господин, это селение ессеев, – подтвердила Мириам, – зал совета – в этом большом здании, а это странноприимный дом…

– А этот домик, что стоит так особняком от других? – спросил Марк.

– Господин, наш домик; в нем живем мы с Нехуштой!

– Я угадал! Этот прекрасный садик может принадлежать только женщинам!

Разговаривая, они подходили к селению. Марк шел подле девушки, ведя лошадь в поводу и удивляясь, что эта полуеврейка так свободно отвечает на все его вопросы не хуже египтянки, римлянки или гречанки.

Вдруг из кустов справа выступил на дорогу Халев и остановился как раз перед ними.

– А, друг Халев, – приветствовала его Мириам, – вот это римский сотник Марк, он прибыл сюда посетить кураторов! Проведи его и воинов в зал совета да предупреди дядю моего Итиэля и других о его прибытии. Нам же с Нехуштой пора домой!

– Римляне всегда прокладывали себе дорогу сами, им не нужно, чтобы еврей указывал им путь! – мрачно проговорил Халев и снова скрылся в кустах по другую сторону дороги.

– Друг твой, госпожа, неприветлив, – заметил Марк, провожая его глазами, – недобрый у него вид. Если кто-либо из есеев мог совершить тот поступок, то только он!

– Этот мальчик никогда еще не убил даже хищной птицы! – сказала Нехушта.

– Халев не любит чужих людей! – заметила, как бы оправдывая его, Мириам.

– Я это понял и признаюсь, что также не люблю этого Халева!

– Пойдем, Нехушта, – сказала Мириам, – своей дорогой, а тебе, господин, с твоими людьми надо идти вон туда! Прощай!

– Прощай, госпожа, спасибо тебе, что указала мне путь! – отвечал Марк, продолжая свой путь.

Домик Мириам и ее пестуньи Нехушты стоял на краю селения подле странноприимного дома на земле его, но, конечно, отделенный от него широкой канавой и довольно высокой живою изгородью из гранатовых кустов, обвешанных в это время года золотисто-красными плодами. Гуляя с Нехуштой вечером в своем садике, Мириам услыхала знакомый голос дяди своего Итиэля, окликнувший ее из-за изгороди.

– Что тебе угодно, дядя? – спросила Мириам.

– Я хотел только предупредить тебя, дитя мое, что благородный Марк, римский центурион, поселится в странноприимном доме на все время, пока будет нашим гостем! А потому не пугайся, увидев или услышав в этом саду или дворе воинов. Я буду жить здесь все это время, чтобы заботиться о нашем госте, который, как мне кажется, для римлянина весьма вежливый и приятный человек!

– Я ничуть не боюсь его, дядя, – сказала девушка, – мы с Нехуштой уже успели познакомиться с этим римским центурионом сегодня утром! – И она, слегка краснея, рассказала о своей встрече с Марком на иерихонской дороге.

– Ну, спокойной ночи, дитя мое, – проговорил старик, – завтра мы с тобой увидимся, а теперь пора на покой!

Мириам послушно вернулась в свою горницу и легла спать. Во сне все время видела она молодого римского сотника.

Встав поутру, Мириам принялась за свое любимое занятие – лепку из глины. Это давалось ей легко, она от природы имела дарование. Работы ее вызывали всеобщее удивление путешественников, заглядывавших в селение ессеев, и всегда раскупались. Вырученные деньги шли на поддержку бедных. Мастерскою служил небольшой тростниковый навес в саду у стены, где Мириам ежедневно проводила по нескольку часов и куда заходил ее старый учитель, теперь уже весьма преклонных лет. Под его руководством Мириам создала несколько художественных вещей из мрамора. Она теперь ваяла бюст дяди своего Итиэля в натуральную величину из обломка старой мраморной колонны, привезенной из развалин одного дворца близ Иерихона. Нехушта прислуживала ей. Вдруг чья-то тень заставила ее поднять глаза: она увидела дядюшку Итиэля и с ним молодого римлянина.

– Не смущайся, дочь моя, – начал старик, – я привел сюда нашего гостя, чтобы показать ему твою работу!

– Ах, дядя, взгляни на меня! Разве я могу показаться кому-нибудь в таком виде? – воскликнула Мириам, показывая мокрые руки и испачканное глиной платье.

– Смотрю и ничего решительно не вижу! – сказал старик. – Разве что-нибудь не ладно?

– Я тоже смотрю и восхищаюсь! – вступил в разговор Марк. – Хорошо, если бы мы чаще заставали женщин за таким прекрасным занятием.

– Ты смеешься, господин, – возразила Мириам, – возможно ли восхищаться незаконченной работой новичка в искусстве? Ты ведь видел лучшие произведения великих греческих мастеров, о которых я только слыхала!

– Клянусь троном цезаря, госпожа, – воскликнул он горячо. – Я не художник, но самый выдающийся художник нашего времени Главк не создал бы подобного бюста!

– О, конечно! – улыбаясь, сказала Мириам. – Главк помешался бы, увидев его!

– Да, от зависти! А что ты делаешь с этими произведениями искусства? – И он указал рукой на целый ряд работ, расставленных на полке под навесом.

– Я продаю их желающим, вернее, дяди мои продают их, а вырученные деньги идут на бедных!

– Не будет ли нескромно с моей стороны спросить, за какую цену вы их продаете?

– Иногда путешественники дают мне по серебряному сиклю, а за группу верблюдов с арабом-проводником я получила целых три сикля!

– Один сикль! Три сикля! О, я куплю их все! Нет, это просто грабеж! Ну а этот бюст, что он стоит?

– Это не для продажи, – сказала Мириам, – это мой скромный дар дяде, вернее, дядям, которые хотят поставить этот бюст в зале совета!

Вдруг счастливая мысль озарила Марка.

– Я пробуду здесь несколько недель, – сказал он, – не согласишься ли ты, госпожа, выполнить мой бюст такой же величины, и сколько это будет стоить?

– О, много, очень много! – отвечала девушка. – Мрамор здесь дорогой, да и резцы изнашиваются… Это будет стоить… 50 сиклей… Да, 50 сиклей! – повторила она неуверенно.

– Я небогатый человек, – воскликнул Марк, – но охотно дам двести сиклей!

– Двести! – пробормотала Мириам. – Нет, это безумие! Я не могу, не смею взять такую сумму… Ты, господин, вправе будешь сказать, что попал к разбойникам, которые ограбили тебя… Нет, если мои дяди разрешат мне принять этот заказ и у меня хватит времени, я постараюсь сделать все, что могу, за 50 сиклей, но только я должна предупредить тебя, господин, что тебе придется просидеть немало часов, чтобы получилось хоть слабое сходство.

– Пусть так! Как только я снова попаду в какую-нибудь цивилизованную страну, я доставлю тебе столько заказов, что твои нищие превратятся в состоятельных людей. А пока я к твоим услугам! Начинай, госпожа, сейчас же, если тебе угодно!

– Я не имею разрешения, а без этого не смею приступить к такой работе!

– Совет кураторов должен решить, может ли она исполнить твое желание, – вмешался Итиэль. – Но я не вижу ничего предосудительного в том, чтобы моя племянница начала лепить из глины твой бюст. Если совет не даст согласия, его можно уничтожить!

– Благодарю тебя, почтенный Итиэль, за твое разрешение. Где прикажешь мне сесть, госпожа? Ты увидишь, я буду для тебя самой послушной моделью.

– Сиди здесь, господин, и смотри вот сюда, в мою сторону, если тебе благоугодно. Ну, вот так!

И сеанс начался.

Глава VIII
Марк и Халев

На другой день Итиэль, как и обещал, предложил совету решить, может ли Мириам принять заказ римского центуриона. Ессеи, по обыкновению, долго совещались, как всегда, когда дело касалось их возлюбленной питомицы, но разрешение приступить к работе дали с условием, что на сеансах будут присутствовать трое старейших братьев ессеев, в их числе престарелый учитель Мириам.

Таким образом, Марк, явившись в назначенный час в мастерскую, застал там трех седобородых старцев в белых одеждах, а позади их – темную фигуру Нехушты, приветливо улыбающуюся. При появлении Марка старцы поднялись и поклонились ему. И он отвечал низким, почтительным поклоном, затем приветствовал Мириам.

– Скажи мне, госпожа, эти почтенные отцы ожидают своей очереди стать моделями или же это критики? – спросил римлянин.

– Это критики, господин! – коротко ответила девушка, снимая мокрый холст с глыбы сырой глины и принимаясь за работу.

Так как старички сидели рядом в глубоких креслах, стоящих вдоль задней стены в глубине мастерской и вставать со своих мест считали неудобным, то следить за ходом работы просто не могли. А между тем из-за привычки всех ессеев вставать до зари старичков, сидящих в этот жаркий полдень в тени навеса, невольно клонило ко сну. Вскоре все трое заснули крепким, блаженным сном.

– Посмотрите на них, – заметил Марк, – прекраснейший сюжет для художника!

Мириам сочувственно кивнула головой, взяла три куска глины и проворно слепила портреты трех спящих старцев и, когда те проснулись, показала им. Добродушные старички от души рассмеялись.

Каждый день сеансы повторялись, и славные старички-кураторы каждый день засыпали, так что молодые люди оставались, в сущности, наедине. Ничто не мешало их взаимному обмену мыслями и чувствами. Марк рассказывал молодой художнице о войнах, в которых принимал участие, о странах, которые он имел случай посетить; девушка же передавала ему различные подробности из своей жизни среди ессеев. Однажды разговор их коснулся религий. Марк имел возможность ознакомиться с различными верованиями как западных, так и восточных народов. Все они, видимо, не удовлетворяли его, не внушали большого уважения. Тогда Мириам решилась изложить ему, как умела, главные основы новой религии – христианства, о котором в то время непосвященные имели лишь смутное представление.

– Все, что ты говоришь, госпожа, кажется мне прекрасным! – отвечал Марк. – Но объясни же мне, как примирить это учение с требованиями жизни? Эта твоя христианская вера чиста и высока. Но почему-то все народы в одинаковой мере ненавидят и презирают христиан, да и какой смысл верить в этого Распятого, который обещал всем верящим в него воскресить их в последний день? В чем же отрада религии?

– Это ты поймешь, господин, когда все остальное изменит тебе!

– Да, ты права, госпожа. Религия тех, кому все остальное в жизни изменило, – религия несчастных, обездоленных. Но теперь поговорим о чем-нибудь более веселом. Вопросы о вечности мне представляются туманными: кроме вечной красоты искусства, я не знаю пока ничего вечного!

В этот момент престарелый учитель Мириам пробудился и протер глаза.

– Подойди сюда, великий учитель мой, – воскликнула Мириам, – помоги твоей неопытной ученице справиться с этим капризным изгибом линии губ!

– Дочь моя Мириам, когда-то я был искусным в этом деле, – отвечал старец. – Но теперь я простой каменщик, а ты – гениальный архитектор. У меня было дарование, у тебя – божественный талант! Не мне помогать тебе!

Тем не менее старик подошел и восхищенно залюбовался работой девушки.

– Да, – добавил он, – тут вот, как сама ты говоришь, что-то не совсем верно… Но попробуй сделать вот так… Нет, нет, я не возьму резца из твоих рук, сделай сама!.. Видишь, теперь прекрасно!.. О дитя! Не мне тебя учить!..

– Не говорил ли я, что ты гениальна в своем искусстве, госпожа?! – воскликнул Марк.

– Ты, господин, говоришь много, и я боюсь, что многие твои слова не согласны с твоими мыслями. Но теперь, прошу тебя, не говори вовсе: я хочу изучить твои губы!

И работа продолжалась некоторое время в полном безмолвии.

Иногда во время сеанса Мириам принималась петь вполголоса, а когда заметила, что голос ее приятен молодому римлянину и убаюкивает старичков, стала петь часто. Кроме того, она рассказывала сказки и легенды иорданских рыбаков, и Марк слушал ее с видимым удовольствием. Иногда ее сменяла старая Нехушта, и тогда молодые люди жадно внимали ее полудиким сказаниям о далекой и знойной Ливии, о кровавых потехах пустыни и чудесах белой и черной магии.

Так проходили эти часы работы, дни следовали за днями счастливой чредой.

Но для Халева это были бурные дни жгучей ревности, зависти и ненависти. Он готов был в любой момент вонзить нож в сердце блестящего молодого римлянина. И Мириам поняла, что горе тому, кто полюбится ей. Теперь она боялась его, опасалась за Марка, хотя, в сущности, молодой римлянин был для нее ничем в то время, но она знала, что Халев думал иначе. В последнее время она редко видела его, он же находил возможность узнавать до мельчайших подробностей все, что делала Мириам или молодой центурион. Марк не раз говорил ей, что, куда бы он ни пошел, где бы ни был, везде встречает этого красивого странного юношу, которого она называет «друг Халев».

Однажды во время сеанса, когда гипсовый слепок был уже готов, а Мириам работала над мрамором, Марк сказал ей:

– Хочу сообщить тебе новость, госпожа. Теперь я знаю, кто убил того плута еврея. Это твой друг Халев. Есть свидетельские показания!

Мириам невольно вздрогнула так, что резец выпал у нее из рук.

– Тише! – попросила она, оглядываясь на спящих кураторов. В этот момент один из них начал просыпаться. – Ведь они еще не знают об этом? – шепотом спросила она, наклонившись к Марку.

Он отрицательно покачал головой и казался изумленным.

– Я должна поговорить с тобой об этом деле, только не здесь и не теперь! – тем же торопливым шепотом сказала она в то время, как Нехушта, как нельзя более кстати, уронила какой-то сосуд с металлическими инструментами.

Шум этот разбудил и двух остальных кураторов, но Мириам успела шепнуть:

– B моем саду, час после заката, калитка будет не заперта!

– Хорошо! – ответил Марк. – Но, боги, что это за шум? Друг Нехушта, ты потревожила своей неосторожностью сон наших уважаемых кураторов, хотя, впрочем, сегодня сеанс, кажется, закончен? – добавил он, обращаясь к Мириам.

– Да, я не задерживаю тебя теперь! – ответила она. Солнце уже зашло, мягкий лунный свет залил всю окрестность. Олеандры, лилии и нежный цвет апельсиновых деревьев наполнили воздух нежным благоуханием. Кругом все стихло, только где-то лаяла собака, а вдали завывал одинокий голодный шакал.

Марк явился минут за десять до назначенного времени и, найдя калитку незапертой, вошел в сад. Вдоль высокой каменной ограды рос длинный ряд деревьев, отбрасывающий густую тень. Середина же сада, сравнительно открытая, сияла под луной. Крадучись, точно кошка за намеченной добычей, пробрался в сад и Халев за спиною Марка и, скрываясь в тени деревьев, притаился у стены.

Марк ожидал назначенного свидания, даже не подозревая, что ему может грозить опасность. Вон там, впереди, мелькнуло белое платье, и молодой римлянин сделал несколько поспешных шагов навстречу молодой девушке и ее неизменной спутнице Нехуште. Теперь они оказались достаточно далеко от Халева. Он ясно различал их фигуры и движения, но тихого их разговора не мог расслышать.

– Господин, – начала Мириам, устремив на римлянина свой ласковый, спокойный взгляд, напоминающий спокойную синеву небес, – прости, что я потревожила тебя в такой необычный час!

– Полно, госпожа Мириам, я всегда рад тебе служить! – отвечал сотник. – Да не называй меня господином, а зови Марком, это будет мне много приятнее!

– Дело в том, что эта история с Халевом…

– Пусть бы все духи ада побрали этого Халева, что, как я полагаю, вскоре и должно случиться!

– Вот этого-то именно и не должно случиться! – сказала Мириам. – Мы сошлись здесь для того, чтобы поговорить о Халеве! Скажи мне, господин Марк, что ты узнал о нем?

Марк рассказал, что нашлись свидетели из окрестных жителей, которые видели сам факт убийства, и заявил, что его долг – арестовать Халева.

Мириам же просила пощадить его. Но римлянин ревниво заметил, что он видит, как Халев любит Мириам, и спросил, не отвечает ли она взаимностью. Мириам пылко запротестовала против такого предположения, и обрадованный сотник уступил ее мольбам.

Как ни прислушивался Халев, но он не расслышал ни слова. До него доносился только смутный шепот двух голосов. Но зато ни один жест, ни одно движение обоих не укрылось от его ревнивого взгляда. Нет сомнения, он присутствовал при страстном свидании влюбленных. Ему казалось, что сердце разорвется в груди его от ревнивой злобы; он готов был сейчас же на месте убить его. Но чувство благоразумия и самосохранения все же взяло верх: он хотел убить, но не быть убитым! Если он убьет римлянина, Нехушта, эта старая кошка, подкупленная римским золотом, вонзит ему свой неизменный нож в спину! Тогда Мириам достанется кому-нибудь другому, а он не получит никакого удовлетворения. Так рассуждал Халев, не спуская глаз с освещенной луной площадки сада.

Вот они расстались, и Мириам, не оглядываясь, исчезла в дверях дома. Марк, точно в полусне, прошел мимо еврея так близко, что чуть не коснулся его. Только Нехушта оставалась неподвижно на том месте, где стояла, в глубоком раздумье. Халев, крадучись, последовал за Марком, скрываясь в тени деревьев. В десяти шагах от калитки сада была в стене другая калитка, ведущая в сад странноприимного дома. Когда сотник обернулся, чтобы запереть за собой калитку, перед ним, точно из-под земли, выросла человеческая фигура.

– Кто ты? – спросил римлянин, отступив на шаг, чтобы лучше разглядеть незнакомца.

Халев между тем переступил через порог калитки и запер ее за собой на засов.

– Я – Халев, сын Гиллиэля, и хочу говорить с тобой!

– Какое у тебя дело ко мне, Халев, сын Гиллиэля? – спросил Марк.

– Дело жизни и смерти, Марк, сын Эмилия!! Мы оба любим одну девушку. Я видел все! Двоим она принадлежать не может, а я рассчитываю, что со временем она должна стать моей, если только мой глаз и рука не изменят мне. Из этого, полагаю, ясно, что один из нас должен умереть сегодня!

Тщетно Марк увещевал его, пылкий еврей оставался непоколебим в своем намерении. Тогда сотник принял вызов. Драться решили на коротких мечах.

С минуту соперники стояли друг против друга. Римлянин гордо и смело ждал нападения, зорко следя за малейшим движением своего противника; еврей же присел, как тигр, готовящийся к нападению, выжидая удобного момента. И вот с тихим, коротким криком Халев кинулся на Марка. Дикой яростью сверкали его глаза. Марк проворно отскочил в сторону в тот миг, когда удар должен был поразить его, и меч Халева запутался в складках его плаща. Марк, поймав его, возвратил удар, но, опасаясь нанести юноше серьезную смертельную рану, направил удар на руку и отсек один палец, поранив остальные; Халев выронил оружие. Тогда Марк, наступив ногой на меч противника, обернулся к нему:

– Юноша, ты сам того хотел! Это тебе урок, и ты до самой смерти не забудешь его. Ну а теперь иди!

Халев заскрежетал зубами.

– Мы дрались насмерть. Слышишь, насмерть!.. Ты победил, убей же меня! – и окровавленной рукой он распахнул на груди одежду, чтобы противник легче мог пронзить его мечом.

– Оставь подобные шутки лицедеям! – сказал Марк. – Иди, но помни: если ты осмелишься когда-нибудь на какой-либо предательский поступок по отношению ко мне или к любимой тобой девушке, то я убью тебя, как воробья!

Издав нечто похожее на стон или проклятье, Халев скрылся во мраке, а Марк, пожав плечами, уже готовился войти в дом, как вдруг чья-то тень упала на дорогу. Он обернулся и увидел подле себя Нехушту.

– Ах, друг Нехушта, каким путем ты очутилась здесь?

– Вот этим! – ответила та, указывая на живую изгородь, отделявшую их сад от сада странноприимного дома. – Оттуда я все и видела, и слышала!

– Если так, то, надеюсь, ты похвалишь меня и за ловкость в бою, и за добродушный нрав?

– В бою ты ловок, это правда, хотя нечем похваляться, имея такого безумного противника. Ну а что касается твоего добродушия, господин, то скажу тебе, что оно достойно глупца!

– Так вот какова награда за добродетель! – воскликнул Марк. – Скажи, пожалуйста, почему ты так говоришь?

– А потому, господин, что этот Халев станет опаснейшим в Иудее человеком, особенно для госпожи моей Мириам и для тебя самого. Тебе следовало убить его теперь, тем более был случай. Теперь же придет его очередь!

– Ты, может быть, и права, добрая Нехушта, но я все это время вращался между христианами и, вероятно, несколько заразился их взглядами. Это, кажется, славный меч, возьми его, друг Нехушта и храни у себя. Спокойной ночи!