Ха-Джун Чанг
Как устроена экономика
Глава 3. Как мы здесь оказались? Краткая история капитализма
Миссис Линтотт: Итак. Какое определение вы дадите истории, мистер Радж?
Радж: Я могу говорить свободно, мисс? Не боясь наказания?
Миссис Линтотт: Я защищу вас.
Радж: Какое определение истории? Это просто одно чертово событие за другим.
Алан Беннетт. Любители истории
Одно чертово событие за другим: какая польза от истории?
У многих читателей, вероятно, история вызывает те же чувства, что и у молодого Раджа из популярной пьесы Алана Беннетта и фильма 2006 года о группе талантливых, но малообеспеченных мальчишек из Шеффилда, которые пытаются поступить в Оксфорд, чтобы изучать эту науку.
Многие люди считают экономическую историю, или историю того, как развивалась наша экономика, особенно бессмысленным предметом. Действительно ли мы должны знать, что случилось два или три столетия назад, чтобы понимать, что свободная торговля способствует экономическому росту, что высокие налоги препятствуют созданию материальных благ и что устранение бюрократических преград способствует предпринимательской деятельности? Разве эти и другие экономические премудрости нашего времени не представляют собой логический вывод неопровержимых теорий и не прошли проверку огромным количеством современных статистических данных?
Большинство экономистов согласны с этим. Раньше, до 1980-х годов, экономическая история была обязательным предметом для аспирантов в большинстве американских университетов, но сегодня многие вузы даже не предлагают факультативного курса. Среди экономистов, наиболее ориентированных на теорию, даже наблюдается тенденция рассматривать экономическую историю в лучшем случае как безобидное чудачество вроде трейнспоттинга[38], а в худшем – как убежище для умственно отсталых, не способных справиться с такими «жесткими» вещами, как математика и статистика.
Тем не менее я познакомлю своих читателей с краткой (ну ладно, не очень краткой) историей капитализма, потому что наличие хотя бы общих знаний о его развитии крайне важно для полного понимания современных экономических явлений.
Жизнь еще более странная, чем вымысел, или Почему история имеет значение
История влияет на настоящее – не только потому, что представляет собой то, что происходило до настоящего времени, но и потому, что она (или, скорее, то, что, как нам кажется, мы знаем об истории) сообщает о решениях людей. Многие политические рекомендации подкреплены историческими примерами, потому что нет ничего более эффективного для убеждения людей, чем наглядные примеры из реальной жизни, успешные или неудачные. Например, те, кто пропагандирует свободную торговлю, всегда отмечают, что Великобритания, а затем и США стали мировыми экономическими сверхдержавами именно благодаря ей. Если бы они поняли, что их версия истории не соответствует истине (что я покажу позже), они бы не чувствовали себя столь уверенно, давая свои политические рекомендации. Им также было бы сложнее убеждать других.
Помимо этого, история заставляет нас усомниться в некоторых предположениях, принимаемых как должное. Как только вы узнаете, что сегодня нельзя купить или продать многое – например, людей (рабов), детский труд, правительственные учреждения, – что раньше пользовалось большим спросом, вы перестанете думать, что границы «свободного рынка» очерчены каким-то вечным научным законом, и начнете понимать, что их можно изменить. Когда вы узнаете, что передовые капиталистические страны развивались быстрее всего в истории между 1950-ми и 1970-ми годами, когда действовало множество ограничивающих правил и высоких налогов, у вас сразу же появится скептическое отношение к утверждению, что стимулирование роста требует сокращения налогов и устранения бюрократических препон.
История полезна для осознания ограниченности экономической теории. Жизнь часто бывает гораздо более странной, чем вымысел, а в истории есть множество примеров успешного экономического опыта (на всех уровнях – стран, компаний, частных лиц), которые не могут быть исчерпывающе объяснены какой-либо одной экономической теорией. Скажем, если бы вы читали только такие журналы, как The Economist или Wall Street Journal, вы слышали бы только о политике свободной торговли Сингапура и ее одобрительном отношении к иностранным инвестициям. Таким образом, вы считали бы, что экономический успех Сингапура доказывает, что свободная торговля и свободный рынок представляют собой лучшее решение для экономического развития, пока не узнали бы, что вся земля в Сингапуре находится в собственности правительства, 85 процентов жилья предоставляется агентствами недвижимости, которыми владеет правительство (Совет по жилищному строительству), а 22 процента национального продукта производится государственными предприятиями (средний показатель в мире составляет около 10 процентов). Не существует ни одной экономической теории – неоклассической, марксистской, кейнсианской, любой другой, – которая объясняет успех этой комбинации свободного рынка и социализма. Такие примеры должны заставить вас быть более скептически настроенными по отношению к экономическим теориям и более осторожными – к основанным на них политическим выводам.
И последнее, но важное замечание: мы должны обращаться к истории, потому что у нас есть моральный долг по мере возможности избежать экспериментов на живых людях. От центрального планирования в бывшем социалистическом блоке (и перехода к капитализму) через бедствия политики «жесткой экономии» в большинстве европейских стран, которая была последствием Великой депрессии, вплоть до неудач «экономики просачивающегося богатства» в США и Великобритании в 1980-х и 1990-х годах история полна примеров радикальных политических экспериментов, уничтоживших жизни миллионов и даже десятков миллионов людей. Изучение исторического прошлого, конечно, не гарантирует того, что мы полностью избежим ошибок в настоящем, но нам следует приложить все усилия, чтобы извлечь из него уроки, прежде чем сформулировать политику, которая будет влиять на жизни людей.
Если вы согласны с любым из перечисленных выше аргументов, пожалуйста, прочитайте главу до конца, в ней содержится множество исторических «фактов», которые могут быть оспорены. И надеюсь, в результате ваше понимание капитализма хотя бы немного изменится.
Черепаха против улитки: мировая экономика до капитализма
Экономика Западной Европы действительно росла медленно…
Капитализм берет начало в Западной Европе, в частности, в Великобритании и странах Бенилюкса (к которым сегодня относятся Бельгия, Нидерланды и Люксембург), в XVI–XVII веках. Почему он зародился там, а не, скажем, в Китае или Индии, которые тогда были сравнимы с Западной Европой по уровню экономического развития, – предмет интенсивных и длительных обсуждений. В качестве объяснения предлагалось все – от презрения, испытываемого китайской элитой к практическим занятиям (таким как торговля и промышленность), до карты угольных месторождений Великобритании и факта открытия Америки. Не будем долго рассуждать об этой дискуссии. Примем как данность, что капитализм начал развиваться в Западной Европе.
До его появления западноевропейские общества, как и все другие в докапиталистическую эпоху, менялись очень медленно. Люди в основном были организованы вокруг сельского хозяйства, в котором на протяжении многих столетий использовались практически одни и те же технологии с ограниченной степенью коммерции и ремесленного производства.
Между X и XV веками, то есть в эпоху Средневековья, доход на душу населения увеличивался на 0,12 процента в год[39]. Следовательно, доходы в 1500 году составляли всего на 82 процента выше, чем в 1000-м. Для сравнения, это величина, которой Китай с его 11 процентами роста в год достиг за шесть лет в период между 2002-м и 2008 годом. Отсюда следует, что с точки зрения материального прогресса один год в Китае сегодня эквивалентен 83 годам в средневековой Западной Европе (за это время могли родиться и умереть три человека – в Средневековье же средняя продолжительность жизни составляла всего 24 года).
…но все-таки быстрее, чем экономика любой другой страны мира
Несмотря на вышесказанное, рост экономики в Западной Европе все же намного опережал аналогичный показатель в станах Азии и Восточной Европы (включая Россию), которые, по оценкам, росли в три раза медленнее (0,04 процента). Это значит, что за 500 лет доходы местного населения стали выше всего на 22 процента. Если Западная Европа двигалась как черепаха, то другие страны больше напоминали улиток.
Рассвет капитализма (1500–1820 годы)
Капитализм появился «в замедленном темпе»
Капитализм появился в XVI веке. Но его распространение было настолько медленным, что невозможно точно установить точную дату его рождения. В период между 1500-м и 1820 годом темп роста доходов на душу населения в Западной Европе все еще составлял 0,14 процента – в сущности, он был таким же, как в Средневековье (0,12 процента). В Великобритании и Нидерландах ускорение роста этого показателя наблюдалось в конце XVIII века, особенно в секторах производства хлопчатобумажных тканей и черных металлов[40]. В результате с 1500-го по 1820 год Великобритания и Нидерланды достигли темпов экономического роста на душу населения в 0,27 и 0,28 процента соответственно. И хотя по современным меркам такие показатели очень невелики, они вдвое превышали средний западноевропейский показатель. Это привело к ряду изменений.
Появление новых наук, технологий и институтов
Вначале произошел культурный сдвиг в сторону более «рациональных» подходов к пониманию мира, поспособствовавший развитию современной математики и наук. Многие из этих идей были первоначально заимствованы из арабского мира и Азии[41], но в XVI и XVII веках ученые Западной Европы добавили собственные инновации. Отцы-основатели современной математики и других наук, Коперник, Галилей, Ферма, Ньютон и Лейбниц – все работали в ту эпоху. Развитие науки не сразу повлияло на экономику в целом, но позже позволило систематизировать знания и сделать технологические инновации менее зависимыми от людей, так что их стало возможно легко передавать. Все это способствовало распространению новых технологий и в итоге – экономическому росту.
XVIII век увидел появление нескольких новых технологий, которые предвещали приход механизированной системы производства, особенно в текстильной, сталелитейной и химической промышленности[42]. Как на булавочной фабрике Адама Смита, развивалось тонкое разделение труда с использованием непрерывных сборочных линий, которые получили распространение с начала XIX века. В появлении этих новых производственных технологий ключевым фактором было желание увеличить выход продукта, чтобы иметь возможность больше продавать, а значит, получать больший доход – иными словами, распространение капиталистического способа производства. Как утверждал Смит в своей теории разделения труда, увеличение выхода продукта делает возможным более глубокое разделение труда, что впоследствии приводит к повышению производительности и, соответственно, к еще большему выходу продукта.
Появились новые экономические институты, приспособленные к новым реалиям капиталистического производства. С распространением рыночных сделок банки стали предлагать услуги по их обеспечению. Появление инвестиционных проектов, требующих капитала, превышающего богатство даже самых состоятельных людей, подтолкнуло к созданию корпораций, или компаний с ограниченной ответственностью, и, следовательно, к появлению фондового рынка.
Начало колониальной экспансии
С начала XV века страны Западной Европы стали стремительно расширяться. Называемая для приличия эпохой Великих географических открытий, эта экспансия включала экспроприацию земель и ресурсов и порабощение коренного населения посредством установления колониального режима.
Начиная с Португалии в Азии, а также Испании в Северной и Южной Америке, с конца XV века западноевропейские народы принялись безжалостно захватывать новые земли. К середине XVIII века Северная Америка была разделена между Англией, Францией и Испанией. Большинство стран Южной Америки находились под властью Испании и Португалии до 1810–1820-х годов. Части Индии пребывали под властью англичан (в основном Бенгалия и Бихар), французов (юго-восточное побережье) и португальцев (различные прибрежные районы, в частности Гоа). Примерно в это время начинается заселение Австралии (первая исправительная колония появилась там в 1788 году). Африка в то время была «освоена» не так хорошо, там располагались только небольшие поселения португальцев (ранее необитаемые острова Кабо-Верде, Сан-Томе и Принсипи) и голландцев (Кейптаун, основанный в XVII веке).
Колониализм базировался на капиталистических принципах. Символично, что до 1858 года британское правление в Индии осуществлялось корпорацией (Ост-Индской компанией), а не правительством. Эти колонии принесли новые ресурсы в Европу. Поначалу экспансия мотивировалась поиском драгоценных металлов для использования в качестве денег (золота и серебра), а также пряностей (особенно черного перца). Со временем в новых колониях были созданы плантации – особенно в США, Бразилии и странах Карибского бассейна, – где применялся труд рабов, в основном вывезенных из Африки. Плантации основывались, чтобы выращивать и поставлять в Европу новые сельскохозяйственные культуры, такие как тростниковый сахар, каучук, хлопок и табак. Невозможно представить себе времена, когда в Британии не было традиционных чипсов, в Италии – помидоров и поленты (сделанной из кукурузы), а в Индии, Таиланде и Корее не знали, что такое чили.
Колониализм оставляет глубокие шрамы
Уже много лет ведутся споры о том, развился бы в XVI–XVIII веках капитализм без колониальных ресурсов: драгоценных металлов, использовавшихся в качестве денег, новых продуктов питания, например картофеля и сахара, и сырья для промышленного производства, такого как хлопок[43]. Хотя нет сомнений, что колонизаторы получали большую пользу от их продажи, скорее всего, в европейских странах капитализм развился бы и без них. При этом колониализм, без сомнения, разорил колонизированные общества. Коренное население было истреблено или поставлено на грань вымирания, а его земля со всеми ресурсами – отобрана. Маргинализация местных народов оказалась настолько глубокой, что Эво Моралес, нынешний президент Боливии, избранный в 2006 году, всего лишь второй по счету глава государства на американском континенте – выходец из коренного населения, пришедший к власти с того момента, как европейцы прибыли туда в 1492 году (первым был Бенито Хуарес, президент Мексики в 1858–1872 годах).
Множество африканцев – по общей оценке, около 12 миллионов – были захвачены в рабство и вывезены в Европу и арабские страны. Это не только стало трагедией тех, кто потерял свободу (даже если им и удавалось пережить тяжелое путешествие), но также истощило многие африканские общества и уничтожило их социальную структуру. Территории приобрели произвольные границы – этот факт влияет на внутреннюю и международную политику ряда стран и по сей день. То, что в Африке так много межгосударственных границ имеют вид прямой линии, служит наглядным тому подтверждением, поскольку естественные границы никогда не бывают прямыми, они обычно проходят вдоль рек, горных хребтов и других географических объектов.
Колониализм часто подразумевал умышленное прекращение существующей производственной деятельности в экономически развитых регионах. Например, в 1700 году Великобритания запретила ввоз индийского ситца (мы упоминали об этом в главе 2), чтобы содействовать развитию собственного производства, тем самым она нанесла тяжелый удар по индийской хлопчатобумажной промышленности. Эта отрасль была полностью уничтожена в середине XIX века потоком привозных тканей, в то время уже производившихся в Британии механизированным способом. Будучи колонией, Индия не могла применять тарифы и принимать другие политические меры, чтобы защитить своих производителей от британского импорта. В 1835 году лорд Бентинк, генерал-губернатор Ост-Индской компании, произнес известную фразу: «Равнины Индии белеют костями ткачей»[44].
Промышленная революция (1820–1870 годы)
Старт промышленной революции
Капитализм действительно пошел на взлет около 1820 года по всей Западной Европе, а затем и в европейских колониях в Северной Америке и Океании. Ускорение экономического роста было настолько резким, что следующие полвека после 1820 года стали называть промышленной революцией[45]. За эти пятьдесят лет доход на душу населения в Западной Европе вырос на 1 процент, что совсем мало по современным меркам (в Японии наблюдалось такое увеличение дохода во время так называемого потерянного десятилетия 1990-х годов), а по сравнению с темпом роста в 0,14 процента, наблюдавшимся между 1500-м и 1820 годом, это было настоящее турбореактивное ускорение.
Продолжительность жизни в 17 лет и 80-часовая рабочая неделя: страдания некоторых людей только усилились
Впрочем, такое ускорение роста дохода на душу населения поначалу для многих сопровождалось снижением уровня жизни. Много людей, чьи умения устарели – например, ремесленников, производивших текстиль, – потеряли свои рабочие места, потому что их заменили машины, управлявшиеся более дешевыми неквалифицированными работниками, среди которых было много детей. Некоторые машины даже разрабатывались под рост ребенка. Люди, нанимавшиеся на фабрики или в маленькие цеха, поставляющие для них сырье, трудились очень много: 70–80 часов в неделю считались нормой, кто-то работал более 100 часов в неделю, а для отдыха обычно выделялось всего полдня в воскресенье.
Условия труда были крайне опасными. Многие английские работники хлопковой промышленности умирали от легочных заболеваний из-за пыли, образующейся в процессе производства. Городской рабочий класс жил очень стесненно, иногда в комнате ютилось по 15–20 человек. Считалось вполне нормальным, что сотни людей пользуются одним туалетом. Люди умирали как мухи. В бедных районах Манчестера продолжительность жизни составляла 17 лет[46], что на 30 процентов ниже аналогичного показателя на территории всей Великобритании до норманнского завоевания, случившегося в 1066 году (тогда продолжительность жизни составляла 24 года).
Подъем антикапиталистических движений
Учитывая страдания, которые приносил многим людям капитализм, неудивительно, что возникли различные формы антикапиталистического движения. Представители некоторых из них просто пытались повернуть время вспять. Например, луддиты – текстильные ремесленники Англии, потерявшие свои рабочие места из-за автоматизации производства в 1810-х годах, – разрушали машины – непосредственную причину своей безработицы и самый яркий символ капиталистического прогресса. Другие стремились построить лучший, равноправный мир и создавали добровольные объединения. Роберт Оуэн, валлийский бизнесмен, пытался организовать общество на основе коммунального труда и жизни среди единомышленников, напоминавшее израильские кибуцы[47].
Наиболее важным антикапиталистическим проповедником был Карл Маркс (1818–1883), немецкий экономист и революционер, который провел большую часть жизни в изгнании в Англии – его могила находится на кладбище Хайгейт в Лондоне. Маркс окрестил Оуэна и других, подобных ему, «социалистами-утопистами» за их веру в то, что посткапиталистическое общество может основываться на идиллической общинной жизни. Назвав свой собственный подход научным социализмом, он утверждал, что новому обществу следует опираться на достижения капитализма, а не отвергать их. Социалистическое общество, по Марксу, должно будет положить конец частной собственности на средства производства, но при этом сохранить крупные предприятия, созданные капитализмом, чтобы иметь возможность в полной мере пользоваться их высокой производительностью. Более того, Маркс предположил, что социалистическое общество будет похоже на капиталистическую компанию в одном важном аспекте: оно станет централизованно планировать свои экономические отношения, точно так же, как и коммерческие предприятия организуют всю свою деятельность. Такой подход называется централизованное планирование.
Маркс и многие его последователи – в том числе лидер русской революции Владимир Ленин – считали, что социалистическое общество можно создать только через революцию, возглавляемую рабочим классом, потому что капиталисты вряд ли добровольно отдадут то, что имеют. Тем не менее некоторые из последователей Маркса, известные как ревизионисты, или социал-демократы, например Эдуард Бернштейн и Карл Каутский, полагали, что существующие проблемы можно решить путем реформы капитализма, а не его отмены. Они выступали за такие меры, как регулирование рабочего времени и условий работы, а также за развитие социального государства.
Оглядываясь назад, легко заметить, что реформисты лучше всего понимали историческую тенденцию, потому что система, которую они пропагандировали, сегодня действует во всех развитых капиталистических странах. В то время, однако, отнюдь не было очевидным, что рабочие при капитализме могут стать более обеспеченными, – не в последнюю очередь потому, что большинство капиталистов ожесточенно сопротивлялись реформам.
Начиная примерно с 1870 года стали наблюдаться ощутимые улучшения в условиях труда рабочего класса. Заработная плата стала повышаться. По крайней мере в Великобритании средний доход взрослого человека был достаточно высоким, чтобы он мог позволить себе несколько больше необходимого для выживания, и некоторые рабочие теперь трудились менее 60 часов в неделю. Средняя продолжительность жизни выросла с 36 лет в 1800-х до 41 года в 1860-х[48]. В конце этого периода даже наблюдались зачатки социального государства – так, канцлер объединенной Германии Отто фон Бисмарк в 1871 году ввел схему страхования от несчастных случаев.
Миф о свободном рынке и свободной торговле: как на самом деле развивался капитализм
Развитие капитализма в странах Западной Европы и их колониях в XIX веке часто связывают с распространением свободной торговли и свободного рынка. Принято считать, что правительства этих государств не облагали налогами и никак не ограничивали международную торговлю (называемую свободной торговлей) и вообще не вмешивались в функционирование рынка (свободного рынка). Подобное положение вещей привело к тому, что этим странам удалось развить капитализм. Принято также считать, что Великобритания и США лидировали среди других государств, потому что первыми приняли свободный рынок и свободную торговлю.
Это утверждение слишком далеко от истины. Правительство играло ведущую роль на начальном этапе развития капитализма как в Великобритании, так и в США и других странах Западной Европы[49].
Великобритания как пионер протекционизма
Начиная с Генриха VII (1485–1509) монархи династии Тюдор посредством государственного вмешательства способствовали развитию в стране шерстяной текстильной промышленности, в те времена считавшейся высокотехнологичной; здесь доминировали Нижние земли[50], особенно Фландрия. Таможенные пошлины (налоги на импорт) защищали британских производителей от превосходящих их конкурентов из Нижних земель. Английское правительство даже расходовало средства на перекупку квалифицированных ремесленников, в основном из Фландрии, чтобы получить доступ к передовым технологиям. Британцы и американцы с фамилиями типа Фландерс и Флеминг – потомки тех ремесленников. Кстати, без этой политики не было бы агента 007 (персонажа, созданного писателем Яном Флемингом) и пенициллина (его создатель – Александр Флеминг); и, так или иначе, думаю, Симпсоны[51] не были бы такими смешными, если бы Неда Фландерса звали Нед Ланкашир. Эта политика продолжалась и после Тюдоров, и к XVIII веку на шерстяные текстильные изделия приходилось около половины доходов от экспорта Великобритании. Без них страна была бы не в состоянии импортировать продукты питания и сырье, нужные ей для промышленной революции.
Вмешательство со стороны правительства Великобритании было усилено в 1721 году, когда Роберт Уолпол[52], первый премьер-министр этой страны, начал амбициозную и широкомасштабную программу развития производства. Она обеспечивала таможенную защиту[53] и субсидии (особенно для поощрения экспорта) для «стратегически важных» отраслей промышленности. Отчасти благодаря программе Уолпола во второй половине XVIII века Великобритания начала продвигаться вперед. К 1770 году она настолько явно опережала другие страны, что Адам Смит не видел необходимости в протекционизме и других формах государственного вмешательства для помощи британским производителям. Тем не менее прошло почти столетие со времени выхода книги Смита, прежде чем Великобритания полностью перешла на свободную торговлю (это случилось в 1860 году), когда ее промышленное превосходство стало бесспорным. В то время на нее приходилось 20 процентов общемирового объема обрабатывающей промышленности (по состоянию на 1860 год) и 46 процентов торговли промышленными товарами (по состоянию на 1870 год), несмотря на то что население страны составляло всего 2,5 процента населения всего земного шара; для сравнения, сегодня соответствующие показатели для Китая составляют 15 и 14 процентов, хотя в этой стране проживает 19 процентов населения Земли.
Соединенные Штаты – чемпион по протекционизму
В США ситуация развивалась еще более интересно. До провозглашения независимости британских колоний в Северной Америке развитие промышленности там намеренно подавлялось. Есть данные, что, услышав о первых попытках американских колонистов заняться производством, Уильям Питт-старший, британский премьер-министр с 1766-го по 1768 год, сказал, что «Они не должны получить разрешение даже на производство гвоздей для подков».
После обретения независимости многие американцы стали утверждать, что их страна должна развивать промышленность, если она хочет стать наравне с Великобританией и Францией. Возглавил это движение не кто иной, как первый в истории министр финансов США Александр Гамильтон (именно его портрет вы видите на десятидолларовой банкноте). В 1791 году в обращенном к конгрессу «Докладе о мануфактурах» Гамильтон заявил, что правительство такой экономически отсталой страны, как США, обязано защищать и взращивать свою промышленность с первых дней, чтобы противостоять превосходящим иностранным конкурентам, пока собственное производство не вырастет; это называется принципом поддержки новых отраслей промышленности. Гамильтон предложил использовать таможенные пошлины и другие меры, чтобы помочь молодым отраслям промышленности, а также субсидии и государственные инвестиции в инфраструктуру (особенно в строительство каналов), патентный закон для поощрения новых изобретений и меры по развитию банковской системы.
Вначале помещикам – рабовладельцам с Юга, которые в то время доминировали в американской политике, удалось сорвать план Гамильтона; они не понимали, почему они должны покупать скверную продукцию, выпускаемую «янки», если могут ввозить более качественные и дешевые товары из Европы. Однако после англо-американской войны (1812–1816) – это был первый и пока единственный случай вторжения на территорию США – многие американцы пересмотрели свой взгляд на план Гамильтона и признали, что сильная страна должна иметь сильный промышленный сектор, а этого не произойдет, если не ввести таможенные тарифы и другие виды государственного регулирования. Жаль только, что Гамильтон уже не мог увидеть осуществления своих идей. Он был застрелен в пистолетной дуэли в 1804 году неким Аароном Берром – тогдашним вице-президентом страны (да, это были дикие дни: действующий вице-президент убил экс-министра финансов и никого при этом не посадили в тюрьму).
После смены направления в 1816 году торговая политика США становилась все более протекционистской. К 1830-м страна могла похвастаться самыми высокими таможенными пошлинами на промышленные товары в мире – этот статус она (почти без перерывов) удерживала в течение следующих ста лет, до начала Второй мировой войны. На протяжении столетия в таких государствах, как Германия, Франция и Япония, которые сегодня обычно связывают с политикой протекционизма, пошлины были значительно меньше.
В первой половине того века наряду с рабством и федерализмом протекционизм оставался постоянным яблоком раздора между промышленным Севером и аграрным Югом. Вопрос был окончательно решен после Гражданской войны (1861–1865), которую выиграли северяне. Их победа оказалась не случайной. Север взял верх именно потому, что уже полвека развивал обрабатывающую промышленность за стеной протекционизма. Персонаж классического романа Маргарет Митчелл «Унесенные ветром» Ретт Батлер говорит своим соотечественникам с Юга, что янки выиграют войну, потому что у них есть фабрики, литейные предприятия, верфи, железные и угольные шахты – все то, чего нет у южан.
Свободная торговля распространяется в основном за счет далеких от свободы средств
Хотя свободная торговля не была причиной возникновения капитализма, она действительно распространялась в течение всего XIX века. Частично она проявилась в самом сердце капиталистического мира 1860-х годов, когда Великобритания приняла данный принцип и подписала двусторонние соглашения о свободной торговле (ССТ), в которых обе стороны отменяли ограничения на импорт и таможенные пошлины на экспорт друг для друга, с рядом государств Западной Европы. Однако сильнее всего она распространилась на периферии капитализма – в странах Латинской Америки и Азии, причем в результате того, что обычно никто не связывает со словом «свободный», – применения силы или во всяком случае угрозы ее использования.
Колонизация была наиболее очевидным путем для распространения «несвободной свободной торговли», но даже тем многим странам, которым посчастливилось не стать колониями, тоже пришлось принять ее. Методами «дипломатии канонерок»[54] их вынудили подписать неравноправные договоры, которые лишили их, помимо всего прочего, тарифной автономии (права устанавливать собственные тарифы)[55]. Им было разрешено использовать только низкую единую тарифную ставку (3–5 процентов) – достаточную для повышения некоторых государственных доходов, но слишком малую для защиты неокрепших отраслей промышленности. Самым позорным из подобных фактов считается Нанкинский договор, который Китаю пришлось подписать в 1842 году после поражения в Первой опиумной войне. Но неравноправные договоры также начали подписываться со странами Латинской Америки, пока те не обрели независимость в 1810–1820-х годах. Между 1820-м и 1850 годом ряд других государств тоже были вынуждены подписать подобные договоры: Османская империя (предшественница Турции), Персия (сегодняшний Иран), Сиам (сегодняшний Таиланд) и даже Япония. Срок латиноамериканских неравноправных договоров истек в 1870–1880-х годах, в то время как договоры с азиатскими странами действовали и в XX веке.
