bannerbannerbanner
Зарево над Припятью

Владимир Губарев
Зарево над Припятью

Полная версия

Дмитрию Биленкину – писателю и другу – посвящаю.

Автор

Много лет мне снится один и тот же сон. Огненный вал встает у горизонта и катится к городу. И не задержать его, и не остановить… Он обрушивается на дома и улицы, и в этом огненном смерче погибает все. А потом вал уходит, остается потрескавшаяся выжженная земля, и лишь один человек – моя дочь Мария – бредет куда-то вдаль.

Я просыпаюсь, и уже до утра не могу сомкнуть глаз.

Курю одну сигарету за другой и пью крепкий кофе, пытаясь избавиться от этого ядерного наваждения.

Когда начал приходить этот сон? И почему я не могу забыть о нем – ведь чаще всего сновидения уходят, едва мы просыпаемся?

Я не могу ответить на эти вопросы.

Но однажды из зала пришла записка:

"Вы по-прежнему считаете, что самое страшное – это ядерный взрыв? Или после поездки в Чернобыль вы стали думать иначе?"

…После командировок журналист рассказывает об увиденном на страницах газеты. Это верно. Однако я всегда с удовольствием приезжаю на разные встречи, будь то в заводском клубе, в министерстве, в других редакциях или в научном центре. Как бы подробно ни писал в своих репортажах, у читателей остается множество вопросов – и именно они позволяют более глубоко самому понять происходящие события, проанализировать их. Смотришь как бы "со стороны", чувствуешь пульс человеческого интереса.

Я много раз рассказывал об атомной науке и технике. Подчас в одних и тех же аудиториях – и свидетельство тому записка из зала.

Когда-то несколько лет назад говорил, что самое страшное, что довелось увидеть в жизни, – это ядерный взрыв. И именно после него начал сниться тот самый страшный сон. Но это все было до Чернобыля. А теперь?

1. Чернобыль. Первые минуты и часы аварии

"Я, Шаврей Иван Михайлович, родился 3 января 1956 г., белорус. Работаю в пожарной части ВПЧ-2 по охране Чернобыльской АЭС с 19 сентября 1981 года на должности пожарного. Во время аварии на ЧАЭС совместно с караулом нес службу в расположении части. Во время взрыва находился возле диспетчерской на посту дневального. В то время рядом были подменный диспетчер Легун С. Н. и заступивший на пост дневального Ничипоренко Н. Л. Стояли втроем, разговаривали, как вдруг послышался сильный выброс пара. Мы этому не придали никакого значения, потому что выброс пара происходил неоднократно за мое время работы в ВПЧ-2. Я собирался уходить отдыхать, как через некоторое время сработала сигнализация. Мы бросились к щиту, а Легун попробовал связаться с ЦЩУ, но никакой связи не было. И в это время произошел взрыв. Я бросился к окну. За взрывом последовали мгновенно следующие взрывы, я увидел огненный шар, который взвился над крышей машинного отделения четвертой очереди.

По тревоге мы выехали на загорание. По прибытии к месту происшествия машины и личный состав караула заняли свои боевые посты, потом через некоторое время наше отделение вызвали на помощь прибывшей на пожар СВПЧ-6. Они установили свои машины по ряду "Б".

Я и Петровский А. поднялись на крышу машинного зала, на пути встретили ребят с ВПЧ-6 – они были в плохом состоянии. Мы помогли им добраться к механической лестнице, а сами отправились к очагу загорания, где и были до конца, пока не затушили огонь на крыше.

После выполнения задания мы спустились вниз, где нас подобрала "скорая помощь". Мы также были в плохом состоянии".

Иван Шаврей эту "Объяснительную записку" писал в Москве, в клинике № 6, куда были доставлены из Чернобыля пожарные, наиболее сильно пострадавшие во время аварии.

"26 апреля 1986 года я, Прищепа Владимир Александрович, находился на дежурстве в ВПЧ-2 по охране ЧАЭС. Дневное дежурство нашего, 3-го караула прошло без происшествий. В ночное время я должен был стоять дневальным. После просмотра телепередач я лег отцыхать. Ночью я услышат взрыв, но не придал этому значения. Затем, через 1-2 лпшуты, прозвучала боевая тревога. Я быстро оделся и сел в автомобиль. Увидел пламя на АЭС возле вентиляционной трубы и на кровле помещений ГЦН. В наш автомобиль сел начальник караула лейтенант Правик Б. Н. Он по радиостанции пере дал в СВПЧ-6 вызов № 3, по которому все машины Киевской области должны следовать на ЧАЭС для тушенич пожара. По прибытии на АЭС второе отделение поставило автонасос на гидрант и подсоединило рукава для сухотруб. Лейтенант Правик В. П. по транспортному коридору побежал в машинный зал… Мы приехали в ряд "А", машину поставили на пожарный гидрант и проложили магистральную линию к сухотрубам, которые вели на крышу машинного зала. Я по пожарной лестнице полез туда. Когда я вылез на крышу, то увидел, что перекрытия нарушены, некоторые упали. Ближе к постоянному торцу на 4-м энергоблоке я увидел очаг загорания крыши. Он был небольшой. Я хотел к нему подойти, чтобы потушить, но перекрытия шатались. Я возвратился и пошел вдоль стенки по пожарному водопроводу, подошет к очагу и засыпал его песком, так как рукавную линию проложить не было возможности. Затем я возвратился и на пожарной лестнице увидел майора Телктпикова Лео нида Петровича. Я ему доложил обстановку. Он приказал: "Выставьте боевой пост и дежурьте на крыше машинного зала". Мы выставили боевой пост и с Шавреем И. М. дежурили до утра. Утром пас начало тошнить, появилась рвота. Возле столовой нам дали по две таблетки и отправили на второй этаж санпропускника. Мы по мылись, но рвота не прекращалась. Я пошел в медсанчасть, мне дали таблетку и отправили в городскую поликлинику. Затем на другой день – 27.04.86 г. нас увезли в Москву в клинику Де 6".

Владимир Прищепа писал о первых минутах аварии через две недели. Шестерых пожарных, которые вступили в схватку с огнем и победили его, уже не было в живых.

А майор Леонид Телятников был в тяжелом состоянии…

"В 01 ч. 45 мин. прибыл на территорию АЭС со стороны КППЧ-2. Увидел разрушения аппаратного отделения 4-го энергоблока и горение на покрытии аппаратного отделения 3-го энергоблока. Горение было во многих местах и на различных отметках от 12,5 до 71,5 метра.

Наиболее интенсивно – на покрытии центрального зала 3-го энергоблока. Высота пламени достигла 1,5-2 метра…"

1-й и 2-й энергоблоки Чернобыльской АЭС расположены в отдельных корпусах. 3-й и 4-й – рядом, их разделяет вентиляционная шахта. Но машинный зал всех четырех блоков общий, а значит, огонь по крыше мог переброситься не только на 3-й блок, но и на остальные.

Майор Телятников принял единственно верное решение: в первую очередь ликвидировать очаги пожара на крыше машинного зала.

"…Через машзал я побежал к начальнику смены станции. По пути установил, что здесь горения нет. Вместе с Дятловым А. С. осмотрели 4-й блок. Через выбитые панели хорошо просматривались кабельные помещения, пожара там не было. Из центрального зала хорошо просматривалось не то зарево, не то свечение. Но там, кроме «пятака» реактора, ничего нет, гореть нечему. Совместно решили, что свечение исходит от реактора. Позвонил на ПСЧ В1ТЧ-2, доложил обстановку для передачи в Киев…"

Эта информация майора Телятникова показалась… невероятной?! Мол, такого не может быть!

"…Пошел в аппаратное отделение через транспортный коридор 4-го блока. Там сплошным потоком шла вода, пройти не было возможности. В это время с покрытия спустился лейтенант В. И. Правик, доложил обстановку. С ним еще семь человек, им было плохо, всех тошнило. Ехала "скорая помощь", я ее остановил и отправил всех в поликлинику. Поднялся на покрытие, там никого не было… Было около 3 часов. Связался с директором. Доложил ему обстановку о пожаре, попросил направить дозслужбу. Но у директора дозиметристов под рукой не было, он мне разрешил взять любого, кого найду на АЭС. Директор попросил откачивать воду, которая заливает 3-й энергоблок. Поставили одно отделение для откачки воды. Сам побежал искать дозиметристов.

Нашел одного на 1-м энергоблоке. Внутри обстановку полностью не знали, а на покрытиях пожар был потушен. Это было в 03 ч. 30 мин. Мы объехали боевые участки, был создан штаб пожаротушения. Об этом мы доложили директору…

Да, «малый» пожар был ликвидирован. И что греха таить, некоторых это успокоило. Они не подозревали, что там, внутри здания 4-го блока, разгорается иной «пожар» – ядерный…

* * *

Записка из зала: «Моделировалась ли подобная авария на электронных вычислительных машинах? Существуют ли специальные тренажеры, которые помогают операторам находить выход из самых сложных ситуаций?»

Репортаж с испытаний реактора

Это было на одном из заводов, где для реактора изготовлялась и испытывалась аппаратура.

…Сосредоточенная тишина, еще несколько секунд назад царившая здесь, взорвалась в неистовстве звонков, сирен и вспышек лампочек. "Опасно! Опасно!" – вбивают в твою голову светящиеся табло, и ты невольно ускоряешь шаг, чтобы скрыться за дверью.

Собственно говоря, никакой аварии не было. Ее и не могло быть. Реактор стоял на ремонте, к тому же на наших установках даже при неосторожности попасть под облучение трудно. Автоматы – стражи верные и незаметные. Они поистине "невидимки", которые сами видят все хорошо и не пускают никого за пределы биологической защиты.

Описанная выше сценка – не что иное, как аварийная тренировка. Будучи на одном из реакторов, я попросил службу радиационной безопасности продемонстрировать свое мастерство. Они это сделали с удовольствием. Ведь самим-то приходится наблюдать подобную «экзотику» лишь во время "учений"…

У физиков есть термин "разгон реактора". Иными словами, это когда реакция вырывается из-под контроля.

Словно обезумевшее животное, она не слушается хозяина, становится неуправляемой. Мощность реактора нарастает. Как бурная река, размывшая плотину и водопадом устремившаяся вниз, бушует поток нейтронов в лктивной зоне. И не будь аварийных мер, реактор вышгл бы из строя.

 

Аварийные стержни подстраховывают регулирующие.

Если начнется разгон реактора или откажет какой-либо из узлов, в активную зону опускаются дополнительные стержни, усмиряющие водопад нейтронов. Реактор останавливается…

Да, бдительный оператор внимательно следпт за приборами. Обстановку ему постоянно докладывают автоматы. И как хорошо, когда стрелки в нужном положении, не мигают сигнальные табло – все нормально.

А чтобы так было, все узлы и аппаратура, прежде чем стать на предназначенную им вахту, подвергаются длительным и разнообразным испытаниям на стендах.

Здесь сдается экзамен на работоспособность. Экзаменаторы же придирчивы и внимательны. От них не ускользнет ни малейший дефект…

Непосвященному стенд кажется каким-то необычным сооружением звездных пришельцев. Улетают ввысь стены, человек совсем теряется на их фоне… Все здесь сделано ради одного: проверки «механизмов» реактора на термостойкость, живучесть, выносливость. Внутри стенда нет ни урана, ни плутония. Но хотя в его «топке» не горит ядерное горючее, однако имитация полная.

Как поведут себя материалы при высоких температурах и давлениях? Выдержат ли узлы? Приборы на пульте управления стендов показывают: выдержат!

Но экзаменаторы медлят с ответом долгие часы.

Слишком много вопросов задают инженеры, немалое число проверок надо провести.

Прежде всего это испытания на термическую усталость. Еслн возьмем металлический стержень, крепко зажмем концы и будем его попеременно нагревать и охлаждать, то он искривится или покоробится, да еще на нем появятся трещины – из-за так называемых термических напряжений. Под действием температуры стержень стремится расшириться (вспомните: между рельсами всегда есть зазор – зимой он больше, летом меньше), однако его концы накрепко схвачены. Молекулы внутри металла движутся быстрее, но они кэк бы спрессованы с обеих сторон. И им ничего не остается, как чуть-чуть изогнуть стержень. Если в этот момент он охлаждается, молекулы замедляют свое движение. И вновь нагрев, и снова охлаждение… Как ветер и вода превращают в песок самые твердые скалы, так и термические напряжения постепенно разрушают металл.

В реакторе, где к тому же возможен перепад температур, термическим напряжением «помогают» излучения.

Поток частиц, плотно наполняющий активную зону и смежные области, пронизывает материал: и «ослабляет» его. Не остается в стороне и коррозия. Стоит только гденибудь образоваться микроскопической трещине, она тут как тут. Вот почему инженеры и ученые не перестают бороться с термическими напряжениями… Вся тяжесть ложится на конструкторов, которые должны предусмотреть, чтобы металл реактора не "уставал". Именно поэтолму и скорость изменения температуры в действующей установке невелика.

В краткой энциклопедии "Атомная энергия" написано: "Сопротивление термической усталости сильно зависит от условий и методов испытания, стандартизация которых еще не проведена". Энциклопедия вышла в начале 60-х годов, сегодня вторая половина этой фразы устарела. Уже не только разработаны методы и аппаратура испытаний – стали привычными сами испытания.

"Отличники" прошли самое трудное – пережили даже такие условия, которые не встретятся в действительности. В частности, им довелось принять на себя так называемый тепловой удар. Он может произойти, если, например, разорвутся трубы первого контура. Температура резко взмывает вверх, и напряжения увеличиваются подчас в несколько десятков раз, Для металлических конструкций однократный тепловой удар не так уж опасен: он гасится пластическими деформациями. Хуже обстоит дело с хрупкими материалами. Керамика – та просто рассыпается.

Да и самый прочный металл при неблагоприятных обстоятельствах может стать хрупким! И поэтому уже в процессе изготовления принимаются всяческие меры, чтобы увеличить стойкость материалов при больших тепловых нагрузках. Для этого вводят различные добавки, устраняются резкие переходы и надрезы в деталях, где концентрируются температурные напряжения… И хотя это делается заранее и как будто все предусмотрено, детали, предназначенные для активной зоны реактора, в своем "аттестате зрелости" должны иметь отметку и по испытанию на тепловой удар.

Чернобыль. Первые минуты и часы аварии

«Совпадение многих самых неблагоприятных факторов привело к аварии, считает академик Е. Велихов. – Можно ли было ее смоделировать? Как ни парадоксально эго звучит, по физики даже не могли и предположить, что такое случится… И дело не в теоретических расчетах, во время процесса остановки реактора на ремонт были допущены обслуживающим персоналом столь элементарные ошибки, что даже поверить в них трудно…»

Как часто ошибка одного или нескольких человек приводит к трагедии?! И масштабы ее увеличиваются, если имеешь дело с современной техникой. Причем до таких размеров, что и предположить трудно…

Мы долго не можем начать разговор. Несколько минут назад пришло сообщение, что умер Лелеченко. Ожоги и облучение сделали свое дело. Лелеченко был их другом…

Владимир Лыскин и Николай Олещук мастера электроцеха Чернобыльской АЭС. В день аварии они, находясь у самого реактора, который сквозь щели излучал смертельные дозы радиации, вместе с товарищами восстанавливали повреждения на силовом оборудовании.

– Он был беспартийным, наш Саша Лелеченко, – наконец начинает Владимир, – но мечтал стать коммунистом. Он вел себя в эти трудные часы как настоящий герой.

– Мы не думали о том, что это опасно, – говорит Олещук, – надо было подать энергию, без которой масштабы аварии могли бы сразу расшириться…

У коммуниста Лыскина на АЭС работает сын Евгений, здесь же на насосной станции трудится супруга.

– Как это началось?

Николай Олещук и Владимир Лыскин долго молчат, и мы понимаем их трудно вспоминать ту ночь. Однако надо вспомнить все – до мельчайших подробностей, чтобы люди знали, как вели себя те. кто начал сражение в Чернобыле. И они рассказывают не о себе, а обо всех – они были лишь частью большой группы людей, которые работали в ту ночь на станции или в первые часы после аварии прибыли сюда.

– Мне позвонили сразу же, – говорит Николай, – приказ был краток: "Подымай людей!" Из семнадцати человек дома оказалось семеро. Остальные отдыхали: все-таки суббота, а у нас места великолепные – рыбалка отменная… Вот они и уехали. Понял, что ситуация стожная, когда увидел машины "скорой помощи", которые шли на станцию… Ну а когда добрался на свой 4-й блок, стало ясно, насколько тяжела авария.

– Вывалился графит, лежит на полу – фон очень большой, – добавляет Виктор.

– Но забывали об опасности, потому что надо было проверить трансформаторы… Потом начало затапливать кабельные каналы…

– А Лелеченко и о безопасности людей думал. Обо всех, кроме себя. Надо было перекрыть задвижки подачи водорода. Никого не пустил, а сам пошел… Это подвиг… Он думал о своих ребятах. Александр Григорьевич очень любил работать с молодыми, брал их в дех, учил.

И все его очень любили – он был настоящим наставником. Так вот, Лелеченко внимательно следил, чтобы никто из его ребяг не получил опасной дозы. Он буквально выгонял их из цеха, а сам не уходил… А потом ужо еле держался на ногах, но, заметив наше состояние – по лицам, наверное. вдруг начал рассказывать анекдоты…

– Ощущение необычное – ничего не чувствуешь.

Тебе ни холодно, ни жарко… Но когда включили трансформатор, стало сразу же легче на душе – ведь удалось подать питание на аварийный блок.

– Те, кто был на станции, не уходили. Каждый понимал свою задачу. Кстати, люди, далекие от атомной энергетики, вели себя гораздо хуже, боялись.

– Припять – город молодой, жизнерадостный. На этой станции многие с первого блока. Я раньше работал на Курской АЭС, – говорит Олещук, прекрасный коллектив сложился, а тут беда. До сих пор не верится, что такое произошло…

– А как великолепно себя вели люди! Некоторые были в отпусках, но, узнав об аварии, сразу же вернулись.

– Мастер Архипов отдыхал в Полесском районе.

Сразу же на своей машине помчался в Припять. Его остановила милиция тогда уже первые посты были выставлены. Он машину бросил и пешком пошел. А это тридцать километров. Попал на зараженный участок, оСлучился – другой на его месте бросился бы бежать, а Архипов пришел на станцию… И таких примеров беззаветного служения делу – тысячи.

– Те, кто работает в атомной энергетике, преданы ей беспредельно. Я настолько влюблен в город, в нашу АЭС, в эту работу, что не могу представить свою дальнейшую жизнь без нее.

– Все готовы работать! И в первую очередь те, то пережил ту ужасную ночь…

2. Сценарий «Пожар на атомной»

В декабре состоялась премьера фильма « Корабль пришельцев». Лента рассказывала об одном из эпп зодов в создании «Востока»). События происходили за 110 дней до старта Юрия Гагарина. Корабль-спутгпк не вышел иа околоземную орбиту и упал в районе Подкаленной Тунгуски. Академик С. П. Королев организовал специальную экспедицию, которая должна была в кратчайшие сроки найти «шарик» и доставить его в Москву. Стояла полярная ночь, температура опускалась до минус сорока, да и к тому же был очень глубокий снег…

Фильм – о тех, кто выполнял задание Королева…

После премьеры мы долго обсуждали с Сергеем Никоненко, режиссером "Корабля пришельцев", будущую работу.

– Век научно-технического прогресса, иное мышление, более глубокий взгляд на человека, изменение его психологии, – размышлял Сергей, – как это показать па экране?

– Думаю, нужна экстремальная ситуация. И герои, которые в обычной жизни кажутся всем рядовыми людьми, не способными на самопожертвование, на подвиг, однако, когда случается Нечто…

– Война в паше время?

– Да, ситуация, в которой проявляется самое сокровенное в человеке, такие черты характера, о существовании которых и он сам не подозревает… – Сюжетов таких много: наводнения, пожары, преступления, в общем, достаточно, – заметил Сергей.

– Пожар на атомной. Неплохое название? – спросил я.

– Но говорят, такое невозможно?

– В принципе, конечно. Однако мы можем сделать фильм-предупреждение. К примеру, на одну из северных станции, которая выработала свои ресурсы, приезжает специалист по безопасности АЭС, назовем его "академик Трубецкой". Приезжает он, конечно, инкогнито.

С ним группа сотрудников, и они моделируют аварию на атомной станции. Цель: проверка готовности персонала к такой работе и одновременно выработка каких-то рекомендаций для будущих АЭС, которых строится в стране множество. И в этой критической ситуации, созданной искусственно, люди проявляют себя – ведь они не подозревают, что идет эксперимент…

– В сюжете что-то есть, – улыбнулся Никоненко. – Попробуем?

Сценарий фильма "Пожар на атомной" я должен был сдать 15 мая 1986 года на студию имени Горького.

В субботу 26 апреля я захватил часть написанного сценария на работу. Все-таки в выходные, когда молчат редакционные телефоны и нет посетителей, можно спокойно выкроить несколько часов и пописать.

Вставил чистый лист в машинку. Дальнейшие события ясны: пожар начинается в полночь, и сотрудники, которые дежурят на АЭС, в полной мере проявляют себя…

Телефонный звонок. Знакомый голос физика, с которым мы не раз бывали и на ядерных взрывах и на атомных установках.

– Тяжелая авария на Чернобыльской станции, – коротко сказал он. Думаю, что «Правда» не может оставаться в стороне. Я вылетаю через два часа. Спецрейсом. Приезжай на аэродром, к депутатскому залу…

Жду.

Через несколько минут позвонил Михаил Семенович Одинец, заведующий корреспондентским пунктом «Правды» в Киеве. Он еще не знал, что именно случилось в Чернобыле, но "мне ясно, – произошло что-то очень серьезное…".

Чернобыль. Первые минуты и часы аварии

«При подготовке работ по охлаждению реактора 4-го энергоблока ряд работников проявил мужество и героизм. А. Кедров и Д. Небощенко вошли первыми в зону, определили объемы и место работ…» – так информировал партком АЭС Киевский обком партии.

– Меня предупредили: сделайте разведку, но на рожон не лезьте, рассказывает Анатолий Кедров. – Это из дирекции позвонили на смену… В защитной одежде прошли по коридору третьего блока, но на лестнице уровень радиации резко повысился. Оставил ребят, пошел сам. Прибор зашкалило. Оставалось еще четыре шага. Неужели возвращаться?.. Прошел, посмотрел. Многое стало ясно. В работу сразу же включились химики и физики. Надо было добраться до некоторых узлов, которые были повреждены.

Алексей Ананенко, Борис Баранов, Валерий Беспалов и многие другие вслед за разведчиками пошли в зону реактора. Они уже знали радиационную обстановку, а значит, работали не "вслепую".

Полностью уберечься было невозможно. Некоторые из них получили большую дозу, вскоре были отправлены в Москву и в Киев. Но они остались жить… Спустя два месяца в «Правду» пришли благодарственные письма из клиник: те, кто принял удар аварии на себя, просили рассказать о мужестве врачей, которые не отходили от них эти долгие дни и ночи и чье высокое профессиональное мастерство сохранило жизнь реакторщикам.

 

Среди пострадавших в ту ночь аварии было и немало медиков. Ведь именно они, прибывшие на станцию со всей области, вывозили пожарных, физиков всех, кто был на станции. И их "скорые помощи" подъезжали прямо к четвертому блоку…

Через несколько дней мы увидели эти машины. Ими нельзя было пользоваться, так как были сильно заражены…

* * *

Записка из зала: «Сколько же беды принес этот уран?! Неужели невозможно в наше время без него обойтись?»

– Будущее энергетики невозможно представить без принципиально новых видов топлива, – говорит академик А. П. Александров. – Уран сегодня единственное топливо для энергетики, которое мы можем использовать в больших масштабах, хотя добывать его и нелегко…

Желтые Воды. Урановый рудник

Желтая влага сочилась из-под земли. Легкие ручейки сбегали в долину и сливались в поток. Они окрашивали его, и удивительное зрелище открывалось путнику: среди зеленых лугов текла река цвета золота. Отсюда и пошло ее название – Желтая.

Когда геологи нашли в тех местах железную руду, они объяснили, почему в реке была такая вода. Виноваты окислы железа, пли, попросту говоря, ржавчина.

Ржавеет не только металл, но и руда, которая хранит его.

Но в далекие времена не необычный цвет принес славу этой реке. В апреле 1648 года привел на ее берега восставших крестьян и запорожских казаков Богдан Хмельницкий. Осмотрел он местность и расположил свое войско на крутом берегу. Здесь и ждал, пока подойдет авангард польских шляхтичей под предводительством Стефана Потоцкого. 19 апреля грянул первый бой. Полмесяца продолжалось сражение. А 6 мая перешел Хмельницкий в решительное наступление и разгромил врага.

До сих пор разбросаны по степи насыпанные казацкими шапками курганы, вечные памятники павшим воинам, освободившим Украину от гнета панской Польши.

А речка обмельчала, «ручейком» даже называют ее теперь… Но нет-нет, да и появляются в ее окрестностях странные люди с котомками за плечами, ходят, землю пробуют. Не перевелись и сейчас кладоискатели! По слухам, закопал где-то тут пан Потоцкий награбленное золото, серебро и драгоценности…

Однако другое богатство нашлось в этой священной земле, и оно дороже мифического клада Потоцкого. С его помощью загораются искусственные солнца в атомных реакторах электростанций и кораблей, в мощных опреснителях морской воды и в лабораториях ученьтх. Имя этому богатству – уран, металл, который сегодня символизирует XX век.

23 мая 1957 года поселок Желтая Река Указом Президиума Верховного Совета СССР был переименован в город Желтые Воды.

Несколько дней я провел в этом городе. О том, что увидел и узнал, и пойдет рассказ.

Лишь только забрезжило утро, я вышел на улицу.

Солнце уже поднялось, но лучи его не доходили до земли, а застревали где-то у верхушек деревьев. Легкий ветерок набегал на листья, и они шелестели, как единый многоголосый хор.

По темному, еще сырому от росы асфальту шли люди, направляясь к центру города.

Собираясь в командировку, я вновь перечитал «Донбасс» Бориса Горбатова. "В этот ранний час, – писал он, – никого, кроме шахтеров, нет на улицах поселка, как на поле боя нет никого, кроме воинов. Зато шахтеры – везде. Со всех сторон сходятся они к шахте. Гуськом, по бесчисленным тропинкам идут они через степь; спускаются с холмов, переходят балки, где в одиночку, где группками, кто – торопливым шагом, кто – дажe бегом; но все это по-утреннему молча, даже как-то сурово, торжественно; только изредка раздаются возгласы приветствий – как перекличка часовых в тумане… Чем ближе к поселку, тем все больше густеют шахтерские цепи… Что-то грозно-воинственное есть в этом движении черных людских толп через степь… может быть, оттого, что все движутся в одном направлении, словно связанные общим тайным согласием, единой волей и одной целью… Их спецовки давно уж не были ни новенькими, ни чистенькими, они повидали виды, от них крепко пахло углем и шахтой, как от шинели бывалого солдата пахнет порохом и окопом…"

Смешавшись с горняками, я пытался найти знакомые черты шахтерского шествия, так ярко описанного Борисом Горбатовым. Искал и не находил. Очевидно, потому, что вокруг стоял город, а степь была где-то далеко за ним, и проезжали автобусы – везли на работу шахтеров с окраины. И не было грязных, рваных спецовок, а белоснежные рубашки и разноцветные галстуки придавали толпе нарядный, даже праздничный вид. Мне казалось, что я очутился в колонне демонстрантов, и только транспарантов и музыки не хватает, чтобы иллюзия была полной.

– Как в театр идем… – угадал мои мысли знакомый горняк.

Мы разговаривали с ним накануне о житье-бытье, сейчас и в тридцатых годах, когда он впервые попал на шахту.

– Помню, выступали тогда агитаторы на митингах, – продолжал он, – и говорили, что настанет время, когда мы в шахту не в грязных портках и куртке ходить будем, а в лучших своих костюмах. Не верили мы, посмеивались… А нынче так и случилось. Бабку свою сегодня на заре поднял: гладь, говорю, рубаху, не срами меня перед людьми…

Он замолчал. И зашагал рядом дальше, легко и торжественно.

Впереди вырисовывался контур копра. Гигантские колеса наверху его крутились навстречу друг другу, словно соревнуясь в быстроте. Шахта уже проснулась.

– Ну, прощайте, – сказал горняк, – можэт, под землей еще свидимся. А нет, так я вечерком зайду в гостиницу, погутарим.

– Мне ведь тоже туда, – попробовал возразить я и показал на копер.

– Посмотрите скачала, что наверху делается. Шахта и там, и здесь. На земле она начинается и кончается.

Люди, миновав клумбу с цветами, скрывались за дверью двухэтажного корпуса, едва видневшегося сквозь зелень деревьев, а выходили с другой его стороны уже удивительно похожими друг на друга. Защитного цвета спецовки, каски, пристегнутые к поясам батарейки и электрические фонари… Я невольно сравнил их с летчиками. Шахтеры урановой шахты готовились к вахте.

А на небе сияло солнце, шумела листва, и гулко стучали компрессоры.

Человека, не знающего шахту, наземное оборудование поражает: и размеры барабанов клетьевой машины, и диаметр троса, убегающего в ствол, и автоматическое управление скиповым подъемником – этот трудяга, как часовой механизм, снует туда и обратно, вытягивая наполненные рудой вагонетки и опуская пустые. Удивляют гиганты компрессоры. Они отделены от других строений, даже дверь закрыта. "Посторонним вход запрещен", – предупреждает табличка. И кажется, что «посторонние» – все, потому что компрессоры работают сами по себе, подавая в шахту воздух, который вырывает из тела земли драгоценную руду.

– Должен показать вам наш поверхностный комплекс обмена вагонеток, главный инженер Алексей Трофимович Казаков направился к копру. – Это лучший в горнодобывающей промышленности. Я не хвастаюсь, просто горжусь, что автоматизация и механизация поверхностного комплекса ocуществлены на нашем комбинате…

Алексей Трофимович привычно взбежат по лестнице.

Мы оказались у шахтного ствола.

Уткнувшись одна в другую, стоят пустые вагонетки.

Вокруг – переплетение рельсов. Тихо. Толстый стальной канат бесшумно струится в центре ствола.

Неожиданно из глубины шахты вынырнула клеть – показалась первая вагонетка с рудой. И в то мгновение, когда она застыла возле нас, длинная дгеталлическая рука уперлась в пустую вагонетку и начала двигать ее к клети. Вагонетка гулко ударила свою груженую напарницу, толкнула ее и остановилась. Та покатилась по рельсам. Клеть дрогнула и поднялась немного выше. Вынырнула вторая вагонетка с рудой. Спустя две секунды она уже последовала за первой. А двухэтажная клеть с пустыми вагонетками бесшумно провалилась вниз.

Столь непривычно выглядело происходящее, что я оторопел. Вокруг ни души, а вагонетки меняли друг друга не торопясь, без суетни, методично и как-то деловито.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15 
Рейтинг@Mail.ru