Ольга Громыко
Цветок камалейника
Честный Автор обязан помянуть тихим незлым словом:
– Яну Бойченко, Марину Гилёву, Владимира Кнари и Юлию Морозову – за самоотверженную ловлю блох,
– Ярославу Кузнецову – за оживших героев,
– Анну Полянскую – за совместные ночные бдения в Царствии Иггровом и философские беседы об овцах.
Пролог
…скатились с Ее запястий две капли крови, пали на землю и обернулись семенами. И сказала Она: да станете вы началом начал!
Летопись Предвечная. Предание о камалеях
…они напали, как только cтемнело. Не стали дожидаться ни полуночной мглы, ни предрассветной сонливости караульных.
Словно хотели не просто уничтожить, но и унизить.
Дозоры, выставленные на подступах к дому, застать врасплох не удалось, но это мало что меняло. Засевшие в рассекреченном убежище были настороже всегда. Идущие к нему в этом не сомневались. Потому и не пытались ни таиться, ни вести переговоры.
К тому же их было больше. Гораздо больше.
Часть пришельцев, пригибаясь к земле, обежала и оцепила здание. Остальные в открытую выстроились треугольником напротив крыльца. Сразу видно – профессионалы: ничего лишнего ни в одежде, ни в слаженных, отточенных движениях. Из доспехов – только легкие кольчуги, оружие – две фьеты в заспинных ножнах черного цвета, означающего, что кромки волнистых клинков смазаны парализующим ядом.
– По велению Иггра Двуединого, откройте! – стукнув по двери кулаком, зычно выкрикнул командир. Стоявший рядом, однако державшийся отчужденнее горного пика мужчина (единственный, кто пренебрег броней и оружием) брезгливо поморщился. Разумеется, обережникам положено придерживаться устава, но смысла в нем он не видел – проклятые сектанты заслуживали не больше почтения, чем расплодившиеся в амбаре крысы. Вслух же сказал:
– Будьте бдительны, среди них трое «шипов».
– Благодарю за предупреждение, йер Архайн, – почтительно откликнулся командир, хотя по властному тону мужчины было ясно, что участь спутников его ничуть не интересует. Только результат.
– Входим, – скомандовал он, вытаскивая из-за пояса саму собой развернувшуюся плеть. Взмах, синяя трескучая молния – и дверь раскололась надвое. Правая половина выпала наружу, левая, перекосившись, осталась висеть на нижней петле. Командир пнул ее сапогом, с ругательством увернувшись от рухнувшей под ноги доски.
Жала сорока фьет подозрительно уставились в слепящий проем. В пустом просторном зале горели свечи – несколько тысяч длинных и тонких восковых побегов, увенчанных лепестками пламени. На полу и стенах мерцало, переливалось кружево светотени, потолок тонул во тьме – неестественно-белые огоньки не разгоняли ее, а как будто оттесняли вверх.
– Я сказал: входим, – с нажимом повторил йер, и обвившаяся вокруг его запястья плеть начала со зловещим шелестом расправлять кольца.
Командир взглядом велел ближайшему обережнику переступить порог. Ослушаться тот не посмел: боязливо сделал первый шаг, чуть увереннее – второй, а на третьем кружево у него под ногами колыхнулось, и человек, бестолково взмахнув руками, упал на спину.
Удар о каменный пол – штука неприятная, но он бы не заставил бывалого воина захлебнуться криком. И уж точно не поползли бы сквозь кольчугу, смешиваясь с тенями, черные вязкие ручейки.
Свечи как ни в чем не бывало продолжали гореть, чуть подергиваясь от корчей насаженного на них тела.
– Проклятье! – Архайн выждал, пока вопли умирающего стихнут, чтобы не пришлось повышать голос. – Эти ублюдки успели провести вторую инициацию.
По светлому и одновременно непроглядному залу сквозняком пронесся издевательский смех, свечи слаженно вильнули язычками, но ни одна не потухла.
Командир поежился. Нет, бояться он не боялся, но задача оказалась сложнее, чем он думал, и требовалось какое-то время, чтобы смириться с ее новым условием.
– Где они ее прячут? В подвале?
– Нет, на чердаке, – так раздраженно откликнулся мужчина, что обережник подумал было: над ним снова издеваются. – Вы что, забыли, как выглядит эта хибара? Четыре глухие пристройки и два ряда окон, а сейчас мы видим только один.
– Но здесь нет ни дверей, ни лестниц…
– Если вы не способны их увидеть, это еще ничего не значит, – перебил йер. – Убейте «шипов», и мороки развеются.
– Я полагал, что убивать невидимое – забота Взывающих… господин, – без особой охоты добавил командир, про себя на чем свет стоит костеря вздорного спутника. Если бы приказ о временном зачислении йера в карательный отряд не исходил от самого Приближенного, он бы всеми правдами и неправдами попытался отвертеться от такого «пополнения». Взывающему-то бояться нечего, а каково простым фьетчикам на жрецов врукопашную идти?! К тому же этот стервец не упустит случая выслужиться перед дхэрами, настрочив на обережь пространный хулительный донос – по поводу и без оного.
Архайн презрительно фыркнул:
– Я не собираюсь разбрасываться вверенной мне силой по мелочам.
– А я не собираюсь разбрасываться людьми, – огрызнулся начавший терять терпение обережник. – Почему бы просто не облить дом смолой и поджечь? Этот метод еще ни разу нас не подвел.
Его подчиненные продолжали топтаться у порога, слабо представляя, что они должны делать. Рубить воздух, надеясь случайно задеть врага? Ворваться в дом всей толпой, цепляясь друг за друга, чтобы не упасть? А дальше?
– Чтобы через год опять рыскать по всей стране с высунутыми языками? Нет уж. Пырей надо не скашивать, а выпалывать.
– То есть?
Взывающий не удостоил его ответа – пренебрежительно оттолкнул локтем и вошел в дом, без колебаний направившись к центру комнаты. Обережники вынужденно потянулись за йером, стараясь попадать след в след. Замыкающему приходилось хуже всех: он прикрывал тылы, ступая задом наперед и не имея возможности оглядываться на товарищей. Хотя на самом деле он мало что терял: ловушки жрецов – не слепые зубья капканов, которые поджидают жертв на одном и том же месте.
– Ага! – Архайн с довольной усмешкой положил руку на воздух, и под ней медленно проявился кусок перил с обрывками ступеней. Стоило ладони соскользнуть, как видение подернулось дымкой и снова исчезло. – Вот и лестница. А вот и…
Резкий полуоборот, змеиный выпад плети – и возникший из ниоткуда человек сначала со стоном рухнул на колени, а затем завалился на бок, тщетно пытаясь зажать вспоротый от паха до подреберья живот. В воздухе разлился тяжелый запах крови и требухи, крутящий желудки новичкам и опьяняющий ветеранов. Ближайшему обережнику хватило беглого взгляда, чтобы заключить – одним врагом меньше. Более пристального не последовало и по другой причине: он ошибся. Уже вроде бы обмякший «шип» внезапно взвился на ноги, всплеснул стальными крыльями клинков и снова – на сей раз окончательно – осел на пол в компании еще двух трупов. В зале стало на порядок темнее: часть свечей потухла, остальные беспокойно затрепыхались, приугаснув.
Йер брезгливо посторонился, пропуская прокатившуюся мимо сапога голову, в то время как оправившиеся от шока обережники яростно набросились на мертвого жреца, полосуя его фьетами. Дураки. Переоценить опасность порой хуже, чем недооценить.
Словно овеществляя его мысли, из теней вынырнули еще два «шипа», без всякого почтения ударив увлекшихся обережников в спины.
Свистнула плеть, но враги тоже умели учиться на ошибках – цель прянула назад, растворяясь в дымном воздухе, а второй жрец махнул в сторону Взывающего рукой, от которой веером разошлось марево. Свечные огоньки жадно потянулись к нему, истончившись до нитей, а коснувшись, растеклись по изнанке, образовав пласт клубящегося огня.
В каком-то шаге от Взывающего пламя словно укололось о его взгляд, пергаментно завернулось вверх и хлынуло в обратную сторону. Жалобно тренькнуло лопнувшее от жара стекло, полыхнула рама, занавеси, со двора донеслись крики карауливших окно бойцов, попавших под дождь из раскаленных осколков и горящих щепок.
Когда огонь слизал ткань и сыто отполз к карнизу, на полу возле подоконника обнаружился обугленный труп – но не «шипа», а обережника, случайно оказавшегося между жрецом и Взывающим.
Йер наугад перекрестил воздух плетью, покрутил головой, часто смаргивая зудящими от дыма глазами, но время было упущено – второй «шип» тоже исчез. В зале снова воцарилась тишина, прерываемая тяжелым дыханием уцелевших, сбившихся спинами людей.
– Кажется, одного мы зацепили, – неуверенно пробормотал командир, разглядывая свой клинок. Увы, после подобной неразберихи кровь на нем вряд ли могла служить убедительным доказательством. Скорее, утешением, и то слабым.
– Кажется, чудится, мерещится! – презрительно фыркнул Взывающий, концом рукояти обводя пять распластанных среди свечей тел. – Это тоже?
Обережник стиснул зубы и отвернулся. Если дхэрам так уж приспичило взять эту Тварь живьем, почему они не отправили сюда десяток Взывающих? Пусть бы швырялись ирнами на равных со жрецами, а не разменивали пятерых за одного.
Хотя чего тут размышлять – и так все ясно. Пополнить ряды обережи – да что там, полностью ее заменить! – можно хоть завтра: любой наемник спит и видит, как бы добавить к татуировке ободок, а вместе с ним славу, власть, верное (и немалое!) жалованье плюс премиальные и грабежные. А нового Взывающего надо еще найти, обучить, проверить на надежность…
Унизительно чувствовать себя разменной бусиной, но всяко лучше, чем от темна до темна горбатиться в поле или мотаться по селищам в поисках случайного заработка.
Командир расправил плечи, подавая пример бойцам. Да те и сами уже поняли, что их единственное спасение – в сплоченности и выдержке. Рано или поздно жрецам снова придется высунуться из теней, а плеть йера, как люди уже убедились, била куда дальше реальной длины.
Наступило то мерзкое затишье перед боем, которое изматывает куда сильнее самой схватки. Йер со скучающим видом пощелкивал плетью, сбивая уцелевшие огоньки, как головки одуванчиков. Временами он промахивался, брал слишком низко, и по полу стучали кусочки свечей. Один из них подкатился к ноге командира, и тот не удержался, наступил. Воск как воск, сплющился и прилип к подошве, отскабливай теперь…
Кто сломается первым?
Жрецы не могут взывать непрерывно, даже если их возможности после инициации сравнимы с йеровыми. На деле же едва оперившийся слеток сокола не способен тягаться с матерым коршуном, хотя воздушная стихия равно покорна обоим. «Шипы» еще не успели поднабраться опыта ни в Обращении, ни в отнятии жизни – хотя решимости им было не занимать.
А на счету Архайна числилось уже семнадцать таких домов.
Если бы кто-нибудь из бойцов отважился внимательно посмотреть ему в глаза, то не увидел бы там и капли скуки. Страха, впрочем, тоже. Только жуткую, затягивающую в глубь зрачков пустоту, словно душа йера отправилась на поиски сектантов отдельно от тела – если вообще когда-либо в нем обитала.
Из вершинной тьмы донесся приглушенный крик новорожденного – еще даже не плач, а тонкий прерывистый писк.
Он-то и стал сигналом.
«Шипы» атаковали по-волчьи – один словно с потолка свалился в середину отряда, заставив его рассыпаться, а там обережников уже поджидал второй хищник. Комната снова превратилась в бойню, ругательства переплелись с воплями, вторя сталкивающимся и вгрызающимся в плоть клинкам, кто-то поскользнулся на крови и упал, крича и отчаянно барахтаясь, как перевернутый на спину жук. Жрецы метались между людьми, нападая и тут же отступая, так что ответный взмах клинка частенько ловил соратник, в свою очередь машинально возвращавший удар.
На сей раз йер почему-то не спешил обережи на помощь. То ли опасался задеть своих (что весьма сомнительно), то ли боялся, что заденут его, то ли…
– Где ты… – едва шевельнул он губами, неспешно, с закрытыми глазами поворачиваясь на месте. По расправленной и опущенной плети время от времени пробегали волны, как по загривку гончей, принюхивающейся к мешанине заячьих следов. – Где же ты, мерзавец?
Обережь нетрудно заставить играть в салочки с тенями. Но не йера.
Рука Архайна взвилась вверх, на полувзмахе останавливая рвущийся к его шее клинок.
– А как насчет честного боя? – через плечо прошипел он жрецу в лицо.
– Не с вами, – с неподдельной и совершенно неуместной в подобный момент грустью покачал головой тот, так легко выворачиваясь и исчезая, что пальцы Взывающего, еще мгновение назад сжимавшие запястье сектанта, глубоко впились ногтями в собственную ладонь.
В комнате скачком стало на порядок темнее. Обережники медленно, недоверчиво расступились, таращась на тело второго «шипа» – вернее, жуткую мешанину истекающих кровью кусков и лохмотьев.
– А еще один где? – тупо поинтересовался кто-то из обережников. – Вот токо что ж двое было…
«Нет, вы видели двоих, а это опять-таки далеко не то же самое», – мог бы ответить Архайн, раздраженно промакивающий платком полукруглые ранки на ладони. Но не стал. Жрец уже был у него в прямом смысле слова в руках, а он так глупо его упустил!
– Эй! – Изумленный возглас командира обратил всеобщее внимание на полупрозрачный, мерцающий призрак лестницы, безо всякой опоры висящей между полом и потолком.
– Туда. – Архайн первым, на одном вздохе взбежал по ступеням. От его ног волнами расходилась реальность, возвращая лестнице деревянную плоть.
Вдвое поредевшая, но столь же приободрившаяся обережь без заминки последовала за ним. Командир еле успел затормозить, чтобы не врезаться йеру в спину, и был вознагражден чередой тычков в свою собственную – подчиненные оказались не столь расторопны.
– Что-то здесь не так, – вполголоса заметил Архайн, обращаясь к единственному достойному собеседнику – себе самому. – Ну-ка…
Обережники послушно попятились. Самые предусмотрительные – до конца лестницы.
Эту дверь йер хлестать не стал. Напротив: очень вежливо, одними костяшками, постучался, вслушался – и внезапно отшатнулся влево, вжавшись спиной в перила.
Предусмотрительность окупилась сполна. Сквозь дверь (вернее, прикидывающуюся ею тень) со скрипом цепей пролетело подвешенное на них бревно, размозжив голову одному из бойцов и сметя еще троих. Качнуться обратно Архайн ему не дал – будто играючи шлепнул по мелькнувшему перед лицом торцу, и тяжелая чурка, порвав звенья, с такой силой врезалась в стену и загрохотала по полу, что дом содрогнулся до самой трубы.
Других ловушек при входе не было. По крайней мере, искать их йер предоставил обережи, сделав приглашающий жест, но сам не двинувшись с места.
Что ж, этот враг оказался ей вполне по зубам.
Старика в скромном сером одеянии, с посохом на изготовку стоящего на пороге, бойцы просто затоптали, первым же ударом сбив с ног.
Следующими сложили головы трое вооруженных фьетами мужчин – хорошей, но безнадежно проигрывающей профессионалам выучки. Впрочем, одного обережника они с собой прихватили, еще пятерым оставив метины на всю жизнь.
Больше всего хлопот доставили две девушки, атаковавшие пришельцев с яростью защищающих логово корлиссов. Жрицы сражались в паре, как единое двуглавое, четверорукое, убийственно проворное существо, и отправились к Темному Иггру с разницей в один вздох, в обмен выторговав у обережи пять жизней.
Йер не вмешивался. Прислонился боком к косяку, откровенно любуясь резней. Свечи горели и здесь, тени и силуэты сплетались, перетекали друг в друга в завораживающем танце под пение стали и аккомпанемент смерти.
А затем снова появился «шип». Луч мглы в царстве сумрака, устремленный к главному врагу и словно бы походя прорубающий кровавую просеку в остальных.
Архайн ухмыльнулся и выпрямился. Они никогда не убегали. Даже оставаясь в одиночестве против десятерых. Даже десятерых йеров. Дурацкая вера, дурацкие принципы… дурацкая смерть.
Глаза в глаза. Клинок против плети. Крик ломающейся стали, безмолвное падение тела, собачья свора обережников, кидающаяся на подстреленного охотником зверя… и самым громким звуком в комнате стал доносящийся из колыбели плач.
В иное время сектанты не пожалели бы золота и драгоценностей на ее отделку, но сейчас проклятому отродью пришлось довольствоваться простой деревянной зыбкой, растрескавшейся и обшарпанной. Возле нее застыл высокий нескладный юноша, почти мальчишка – только-только усы проклюнулись. Жреца била крупная дрожь, бисеринки пота на лбу быстро разрастались до капель и стекали по щекам, мешаясь со слезами. Занесенный над кисейным пологом стилет казался еще одной свечой, вопреки природе тянущейся язычком к полу.
– Бросай оружие! – повелительно крикнул командир, фьетой указывая на пол в центре чердака. Мельком подумалось: «А ведь мой средний не намного старше этого дурня. Самый ершистый возраст, такому сектантам голову задурить – раз плюнуть». – И, возможно, Приближенный проявит милость и сохранит тебе жизнь!
Парень всхлипнул, зажмурился и ударил.
Стилет вскользь царапнул боковину, раскачав колыбель. Жрец медленно завалился на спину, почти молитвенно прижав руки к груди, а на деле вцепившись окровавленными пальцами в пенек стальной стрелки.
– Ну хоть какая-то от вас польза, – ворчливо бросил йер, покосившись на опускающего мыслестрел обережника. – Синей бил?
– Да, господин, как вы и…
Архайн, не дослушав, подошел к колыбели. Оценивающе склонил голову к плечу.
– Надо же. Даже не верится, что такое ничтожное существо может доставить столько хлопот…
– Это она? – Командир повернулся к нему, но с места не тронулся, левой рукой сжимая правое предплечье над глубокой раной, в ожидании, пока один из бойцов наскоро ее перевяжет.
Йер, сунув плеть за пояс, бесцеремонно поворошил рукой пеленки. Плач сменился негодующим вяканьем.
– Без сомнений. И сегодня я припас для нее кое-что новенькое…
Архайн нагнулся за стилетом, повертел в руках, хмыкнул и сунул за пояс. Выходит, у сектантов еще кое-что сохранилось от былых богатств… будет чем щегольнуть на ближайшем приеме.
Взамен йер вытащил из сапога черные ножны и, держа их перед глазами, так осторожно потянул за короткую яшмовую рукоять, словно опасался, что клинка за ней нет, а из открывшейся щели ему под ноги посыплются взбешенные скорпионы.
Но золотистое, словно вырезанное из янтаря лезвие было на месте. Хотя, строго говоря, не имело ничего общего ни с «морским медом»[1], ни со сталью. С тем же успехом оно могло принять вид флакона с опалесцирующей жидкостью, шершня в миниатюрной клетке или вообще остаться незримым. Однако дхэрам почему-то показалось забавным придать ему именно эту форму. Важно другое – с момента его освобождения у Взывающего было всего пять ударов сердца, чтобы указать «клинку» цель. Иначе тот выбрал бы ее сам… и вероятнее всего – ближайшую.
Плач оборвался. Йер еще с минуту постоял у колыбели, видимо, ожидая какого-то подвоха, потом с заметным разочарованием выдернул и спрятал побуревший клинок обратно в ножны. Для верности не помешало бы…
– Фьету, – скомандовал он, не глядя протягивая назад ладонь, в которую тотчас вложили теплую и липкую рукоять.
Один уверенный удар – и Взывающий брезгливо отбросил оружие (вряд ли кто-нибудь осмелится его, оскверненное, подобрать) и отвернулся от колыбели.
– Все, – холодно сообщил он. – Эта была последней.
Йер неожиданно пошатнулся, вскидывая руку к виску, но когда сразу двое обережников бросились ему на помощь, выровнялся и с руганью отмахнулся плетью.
– Пошли прочь, недоноски! Я вам не барская дочка, чтобы падать в обморок от вида крови!
«Да кому ты нужен, Иггрова отрыжка, – ясно читалось в глазах попятившихся бойцов. – Но кабы вовремя не подхватили – еще громче орал бы».
К огромному сожалению Архайна, на боевую обережь, элитный храмовый отряд, его власть не распространялась. Взывающие занимали более высокое положение в обществе и связываться с ними в открытую побаивались, но и они и обережь подчинялись одним хозяевам, формально считаясь равными. Разве что и в самом деле донос какой настрочить…
Впрочем, у йера было на ком отыграться – последний «шип» еще с трудом хватал ртом воздух, пытаясь протолкнуть его в костенеющую грудь. Удар плети превратил лицо в кровавую одноглазую маску, яд медленно и неумолимо завершал проделанную фьетами работу. Жрец вряд ли уже что-то чувствовал, но победитель все-таки не утерпел и пнул его в развороченный клинком бок.
– Ну и чего вы добились на этот раз? – доверительно, чуть ли не сочувственно прошептал он, склоняясь к умирающему. – Восемь дней! В прошлый раз было всего шесть, в позапрошлый – десять! Когда ж вы, наконец, поймете, что ваши жалкие старания изначально обречены на провал?!
Ответа он не ожидал. Тем более таким спокойным, словно бы даже насмешливым тоном:
– Если не стараться, то незачем и жить – но тебе этого тоже не понять, клещ. Она все равно придет. Вам ее не остановить.
– Мы уже ее оста… – Йер осекся и выругался: последнее слово, призванное окончательно втоптать врага в грязь, осталось не за ним. Жрец не дышал, жилка на шее вздрагивала все реже и слабее.
После секундного колебания Взывающий присел на корточки и нетерпеливо тряхнул светлой гривой волос, через голову стягивая с шеи тонкую серебряную цепочку.
– Нет, дорогой мой, – гадостно ухмыльнулся он, и над грудью «шипа» маятником закачался хрустальный кулон. – Так просто ты от меня не уйдешь!
Воздух в комнате ощутимо сгустился, заскребся в ушах испуганными тараканами. Обережники неуклюже застыли кто где стоял, шел или даже отхлебывал из фляги (так двумя струйками по бороде и потекло), дружно уставившись в пол-потолок и про себя взывая к светлому лику Иггра, дабы не попасться на глаза Темному.
Тело жреца изогнулось высокой и неестественной, до хруста костей, дугой. Затрепетало, забилось в тщетном усилии не то оттолкнуть, не то коснуться кристалла, а когда йер, выждав положенное время, резко отдернул руку, – мешком упало на пол.
– Прекрасно, – прошептал Архайн, завороженно разглядывая поселившееся в глубине хрусталя марево. – День прожит не зря… а сколько их еще впереди!
Последняя свеча растворила огонек в сизой нитке дымка, потянувшегося к дверному проему. Йер с довольным смешком подбросил кристалл на ладони, круто развернулся и вышел из комнаты, не обходя ни лужи крови, ни распластанные, еще шевелящиеся и стонущие тела. Своих или чужих – его совершенно не волновало. Задание выполнено, и награда не заставит долго себя ждать.
После его ухода обережники, не сговариваясь, шумно выдохнули и расползлись по дому, роясь в вещах и обыскивая трупы. За браслет одного из теней тут же началась потасовка – бурная, но беззвучная, дабы вмешавшийся командир вообще не отобрал побрякушку.
А тот, закончив с перевязкой, все-таки приблизился к колыбели, заглянул и тут же изумленно отшатнулся.
Под серебристым пологом на испятнанной кровью перине лежал малиновый, рассеченный надвое бутон.
