Григорий Васильевич Романов
Лыткаринский маньяк
– Ты на меня не ори! – неожиданно резко ответила врач: Сам дурак! Мне ваши жмуры по ночам уже снятся! На родителей его орать будешь, понял? Как раз, про ошибки им расскажешь. А этот все, свое отбегал. Перевозку вызывай, нам здесь делать нечего.
Возразить на эту отповедь тоже было нечего. Только сейчас майор рассмотрел лицо, на котором, вместо здорового юношеского румянца, проступила мертвенно-бледная синюшность, а душа была так далеко, что о возврате ее к земной жизни не могло быть и речи.
Сопливый дурак, что ж ты наделал! – тяжко подумалось ему: Вся жизнь была впереди, а ты…
Поразительные рассуждения.
Да, разве, не вы, не вы ли, растоптали его будущее, походя записав в отбросы общества. Не вами ли состряпано, что смерть в петле оказалась привлекательней той жизни, что вы ему уготовили. Не саму ли его жизнь вы отменили, подсунув, вместо нее, пухлое личное дело осужденного.
Все отобрали ни за что! То немногое, наивное, что успел он увидеть за свои двадцать лет: рэп, гаджеты, беззаботную студенческую юность. Мечты о скором счастье. Надежду на взаимность полюбившегося человека.
То большое и прекрасное, чего ждет от жизни каждый: крепкую, дружную семью, карьеру. Осознание себя полезным, уважаемым членом общества. Спокойный конец честного человека, тот, что в собственной кровати, в окружении любящих людей.
Всего лишился парень по вашей воле. Лишь свободу он отказался вам отдать. Не счел возможным, чтоб вы лапали ее своими грязными граблями. Вот так, вот, майор, не счел! Наотрез отказался.
Проходя мимо дежурки, Николай Павлович застал удивительную сцену. Весь наличный состав, кто где мог, пристроился с бумагой и ручкой и строчил рапорта, общим смыслом которых было: не видел, не слышал, в душе не е… не знал.
Лишь Макаров ничего не писал. Застыл перед пультом и рассеянно смотрел на мигающие лампочки.
Совесть, редкий в этих местах гость, жестко вела свой допрос: Спас бы несчастного тот звонок? Как бесплотная идея оказалась ценней живого человека, попавшего в беду? А еще что-то про «Приспал ребеночка…»
Оправдания у Макарова были под рукой: все же, он и помочь пытался, и что просьба позвонить была последней в жизни, не знал. Но, не было желания оправдываться.
Посреди скопища мерзавцев, лихорадочно придумывающих себе отмазки, только он, несмелый, но порядочный человек, не отрицал вину. Хотел лишь знать: простил ли его парень. Хотел знать больше всего на свете. Словно от этого прощения теперь зависела вся его жизнь. И тем невыносимее было, что ответ он никогда не узнает.
Николай Павлович быстро поднялся по лестнице и, запыхавшийся, вбежал в кабинет к шефу:
– Звездец! Не выдержал оппозиционер. Вздернулся в камере!
– Как?!! – вскочил с кресла полковник: Откачать пытались? Скорую вызвали?
– Без толку. Он уже синий весь.
– Синий… – проговорил Сергей Николаевич. Лицо его побагровело, глаза забегали. Потянувшись опять к графину, он снова махнул рукой и заходил по кабинету: Синий, синий…
– Так, я в санчасть! – резко остановился полковник: Кто спросит – на больничном со вчерашнего дня. Всем передай. Понял?
С этими словами он быстро вышел из кабинета, бесцеремонно вытолкнув перед собой майора, так что тот налетел на Николая, все еще ожидавшего секретарской милости. Оба на мгновенье остановились, ошарашенно глядя на визитера. Потом пришли в себя и поспешили в разные концы коридора: Николай Павлович в свой кабинет, а Сергей Николаевич к лестнице, на выход.
– Зайцев, подъем! – громко скомандовал полковник, походя по первому этажу.
Водитель, старший сержант Зайцев, выглянул из комнаты отдыха, зевнул и ошалело уставился на суматоху, царившую вокруг.
– Давай-давай! Хватит дрыхнуть. Уезжаем! – взбодрил его начальник и быстрым шагом направился во двор. Сержант поспешил за шефом, на ходу застегивая рубашку и одевая галстук.
Автоматические ворота медленно отъехали в сторону, и служебный Хундай Гранд, без люстры, но в боевом синем раскрасе, рванул с места.
А вдоль забора, наперерез ему, не менее бодро, набирал скорость черный микроавтобус с довольными работягами. Траектории их явным образом пересекались. Еще секунда, и…
Нет, они не столкнулись физически. Оба резко затормозили, остановившись друг перед другом, под прямым углом. Но, это было ДТП пострашнее. Ментальное, я бы сказал.
Выругавшись, сержант занес руку над рулем, чтоб посигналить наглецам. Но, начальник перехватил ее: Не надо.
Взгляд полковника был устремлен сквозь лобовое стекло минивэна, за которым Петрович с Игорьком, оба в черных робах и вязанных шапочках с отворотом, напряженно смотрели на него с немым вопросом: прибьет или нет?
Вот и конец. Сейчас откроются двери… – пронеслось под фуражкой у Сергея Николаевича и, вдруг, все стало далеко и неважно. Перед глазами побежали яркие картинки: детство, покойники-родители, первый звонок.
Первая влюбленность, жена, выходящая из роддома с перевязанным кульком. Вручение диплома, первое назначение, первое дело…
И еще много первого пробежало, чем не принято гордиться и не хочется вспоминать. Кадры прожитой жизни мелькали, стремительно подходя к сегодняшнему дню, по всей видимости, последнему.
Слева, за грудиной, в такт сердцебиению, быстро нарастала щемящая боль: Раз, два, три… И нет сил ее терпеть. Четыре, пять, шесть… И не стало возможности с ней жить.
– Как больно, старшой! Как больно-то. Все, сынок. Вот и все…
Сергей Николаевич выгнулся вперед, хватая ртом воздух, тело его напряглось и задрожало. Потом глаза закатились, руки опали плетьми, и он обмяк в кресле.
– Что с вами, товарищ полковник? – растерянно спросил старший сержант. Но, с ним уже ничего не было, как не было уже и самого товарища полковника.
Водитель посмотрел на звезды на погоне шефа: Звезда и смерть Хоакина Мурьеты. – почему-то вспомнилось ему.
Постояв немного перед застывшим на месте Грандом, Петрович осторожно тронулся и медленно проехал мимо полицейских ворот. Потом прибавил газу и выдохнул с облегчением:
– Ну вот, все полицию ругают. А они, смотри, какие вежливые. Ведь, явно спешил, а пропустил!
Дома его ждали жена, старая, одноглазая кошка и сын Володька. Нескладный, прыщавый подросток. На уме ничего, кроме рэпа, гаджетов и свободы.
Вскоре после этих событий, Федора Романыча со службы попросили. Напрямую ни с чем не увязывали, но дали понять. Прозрачно, как это умеет делать руководство.
Старая, как мир, история повторилась: козел отпущения принял на себя грехи и был изгнан за ворота.
Успокою зоозащитников: козел при этом не пострадал. Переводом ушел во ФСИН, сохранив звание и получив равноценную должность. Чем он там занимается, точно сказать не могу, но он доволен, хоть и не имеет теперь отношения к наркотикам.
Новое начальство тоже довольно. О Лыткаринском маньяке здесь никогда не слышали. У Федора Романыча идет льготная выслуга и место, наконец, полностью соответствует его мировоззрению.
Макаров, после смены, сдал однофамильца в оружейку, и больше его в отделе никогда не видели. Удостоверение, жетон и заявление об уходе он прислал по почте.
Как теперь он выплачивает ипотеку и содержит жену, доподлинно не известно.
Известно только, что однажды придет день. Солнечный, хороший. И какой-то невзрачный пьяница, чье лицо покажется смутно знакомым, улыбнется ему и скажет:
– Будь счастлив, Макаров, и не переживай!
Он тебя простил.
P.S.
Через год, в отделе произошел любопытный случай.
По традиции, Николай Павлович, новый начальник ОВД, затеял частичный ремонт. В этот раз краски и сухие смеси добрались до левого крыла четвертого этажа, в кабинеты уголовного розыска.
В одном из них находился сейф, весом под двести кило, с залитым между стенками бетоном. За счет этого он был несгораемым, неразрезаемым и неподъемным и стоял на одном месте со времен открытия райотдела.
За рабочими присматривал Денис, тот самый молодой опер из бывшего отделения Федора Романыча. Сейф отодвинули, и оперативник увидел на полу тонкий, пожелтевший лист. На бумаге оказался машинописный текст следующего содержания:
КОДЕКС МАНЬЯКА
1. Истинная цель маньяка – смерть жертвы.
2. Сущность маньяка и Истинная цель не тождественны. Истинная цель не поддается анализу и не может быть описана в известных терминах.
3. Действия маньяка иррациональны. Случайный выбор жертвы единственно соответствует Истинной цели и освобождает маньяка от любой ответственности.
4. Произвольный выбор жертвы противен Истинной цели и низводит маньяка до убийцы, достойного сгнить в тюрьме и сгореть в Аду.
5. Нападение на жертву должно быть немотивированным и молниеносным. У жертвы не должно возникать иллюзий и надежд на спасение.
6. События для жертвы должны развиваться от плохого к худшему и безусловно заканчиваться смертью.
7. Страдания жертвы могут служить к эстетическому удовлетворению, но не могут подменять Истинную цель.
8. Самоубийство жертвы нежелательно, поскольку допускает проявление жертвой собственной воли, что не в полной мере соответствует Истинной цели.
9. Сущность маньяка трансцендентна и не зависит от физического тела.
10. При отсутствии физического тела, маньяк существует в виде функции, и вероятность его воплощения в любой точке времени стремится к единице.
11. Маньяк всегда отражается в зеркале, но никогда не равен смотрящему.
Л. М.
От прочитанного ему стало не по себе. Чего только не находили под сейфами, шкафами и холодильниками… Заявления, рапорты, вещдоки, отказные материалы, письменные указания прокуроров и собственных начальников, засохшие куриные ножки, патроны, бычки, зажигалки. Пару раз даже уголовные дела, одно из которых – арестантское.
По сути, все, что физически пролазило, могло там лежать. Но, это… Этого просто не могло быть, а оно было!
Денис показал бумагу соседям по кабинету, те дальше, и вскоре весь отдел обсуждал находку.
Начальник участковых, уже по традиции, предложил отправить Кодекс в музей главка. Но, подумав, сам же от этой идеи отказался: Нет, это точно не их экспонат.
Общим ощущением было, что писанина стара, как сам райотдел, а возможно, и еще старше. Что Лыткаринский маньяк лично написал это. И подпись «Л. М.» соответствовала. Но, Лыткаринский маньяк – фикция и в авторы не годился. И «Л. М.» могло расшифровываться иначе.
Какой-то другой реальный маньяк тоже не подходил. Последний, кого можно так назвать, водился здесь и был пойман лет двадцать назад. Но, действовал он очень даже произвольно, выбирая в жертвы светловолосых дам с пышными формами. К тому же, многие, после встречи с ним, остались живы, так что и он не вариант.
Да и как бы преступник напечатал такое в отделе!
Выходит, это чья-то шутка, но чья? Мрака нагоняло, что в «шутке» не было ничего шуточного. Напротив, – лапидарный и изощренный педантизм параноика.
Кто-то предположил: это не собственное сочинение, а цитата. Залезли в Интернет, забили в поисковик несколько фраз. Но нулям. Текст был оригинальный.
Что же получается? Маньяк работал здесь?!
Стали вспоминать, кто сидел в этом кабинете и поняли, что попали в тупик: людей здесь пересидело бесчисленное множество. До розыска тут было дознание, до него – ПДН. Воспоминания заканчивались на середине нулевых, а кто раньше – черт его знает!
И потом, Кодекс отпечатан на пишущей машинке. Значит, не позднее конца девяностых, когда компьютеры окончательно вытеснили эти стрекочущие недоразумения. И язык, ну совсем не подходил ни операм, ни вообще кому-то из сотрудников органов.
Наибольшее обсуждение вызвал восьмой пункт. В отличие от остальных, он не был категоричен. Допускал, а не предписывал прямо. И вообще, выглядел откровенно притянутым за уши.
– Где это видано, чтобы жертва маньяка самоубивалась! – рассуждал Анатолий Ильич, исполнявший обязанности первого зама и ожидавший полноценного назначения на эту должность.
– Действительно, где это видано… Разве что, у нас, в прошлом году. – задумчиво произнес Денис.
Народ косо посмотрел на него. Возникло подозрение, что артефакт не такой и старый, а всего лишь мистификация и новодел в его исполнении: Ах ты, мелкий тролль! Это ж надо так всем мозги запудрить!
Спустились в ЭКО, на второй этаж. Эксперт посмотрел в лупу, помял край листа, потер пальцем текст. Потом чем-то капнул, еще потер и твердо заявил: документу не менее трех и не более пятидесяти лет, когда начали выпускать такую бумагу. Так что, ищите автора в этом промежутке. Подозрения с Дениса были сняты, и все окончательно запуталось.
Однако, проведенная им параллель пришлась сотрудникам по вкусу. По отделу поползли шуточки, которые взбесили Николая Павловича:
– Что б я этого дерьма больше не видел и не слышал! – таким был его окончательный приговор.
Поразительно! Почти весь ОВД подержал у себя эту бумагу. Кто посмеялся, кто призадумался, кто-то отксерил ее на память, кто-то брезгливо передал другому. Но ни одному не пришло в голову смять ее и бросить в урну. Словно, это некая черная истина, отменять которую никому из них не по рангу.
И вот, пройдя по рукам, она снова оказалась у Дениса. Все, де факто, признали право распорядиться ею за первооткрывателем.
Он положил листок в файлик, для сохранности, и закинул обратно, под сейф: Пусть другие, грядущие решат, что с ним делать. А чтоб до времени не забрали – рассказал коллегам, что выбросил бумажку.
Когда придет это время? Когда случится очередной ремонт и железного монстра опять потревожат. А может и тогда ничего не изменится, и она долежит до той заветной поры, когда настанет срок, и день, и час, и всякая мерзость будет исторгнута вон.
А пока… В отделе Лыткаринский мем вышел из употребления.
Август 2020
Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора.
