Григорий Григорьевич Федорец
Сирийский марафон. Часть первая. В тени летучей мыши
– Значит складывается, пасьянс? – потер ладони Носорог. Майор, хмыкнул:
– Не говори «гоп». С легендой для бегемота идеи есть?
****
– Что ж, милейший, приходиться ногу вам вывихнуть, – Кайда соорудил скорбную мину на лице. Курд напрягся:
– Других вариантов нет? Скажем, был у любовницы. Есть такая, подтвердит при необходимости.
– Вы сами понимаете, зависит как спрашивать будут. А, нам требуются железобетонные доказательства. Так какую? Правую или левую? Хирург, кстати, предлагал ягодицы прострелить. Типа, когда героически отступая, нарвался на злодейскую пулю снайпера, – майор смиренно ждал ответа.
– Левую. Только не ломать, а вывихнуть, – сдался курд.
Группа с черепашьей скоростью двигалась плоскогорьем. Майор, для чистоты эксперимента, заставил курда самому вышагивать среди валунов, скакать через мелкие осыпи и уворачиваться от колючих кустарников. Чупа-Чупс выстрогал болезному палку на пример костыля и тот, уныло шкандыбал, тихо матерясь, как между собой посчитали разведчики, на непонятном языке. Через два часа Носорог подошел к майору:
– Командир, в таком темпе, не то что к вечеру, к полудню не дотащимся до границы. Предлагаю, соорудить носилки и тащить бегемота. Встречать будут люди Абдулы?
Кайда еще раз посмотрел на унылую процессию и плюнул:
– Ладно, черт с ним. Попрошу курдов, чтобы прогнали борова до кровяных мозолей. Для пущей натуральности. Делай носилки!
****
Носорог коротко хохотнул. Идущий впереди майор удивился:
– Чего ты? Смешинка в рот попала?
Капитан покрутил головой:
– Вспомнил физиономии группы курдов, когда поняли, что хромоножку тащить придётся.
Кайда усмехнулся:
– Тяготы службы. Куда без них. Через два километра на юг повернем. Там есть русло высохшей речки. По нему за час выйдем в точку рандеву. Отправь Ляха в головной дозор на правый фланг.
Трель жаворонка тревожно прозвенела справа. Разведчики замерли. С левой стороны вторила другая пичуга. Жаворонки не унимались, трижды перекинувшись трелями. Носорог наклонился к самому уху:
– Командир, идут. Шестеро. Может пропустим?
– Не получиться. Место узкое, голое. Если у них приборы ночного видения …
Будем атаковать. Двое на правый склон, двое на левый. Лях с Хоттабычем работают по замыкающим, – тихо проговорил в микрофон рации Кайда.
Пять щелчков в ответ прозвучали в наушнике.
Черные фигуры выплывали из темноты. Звука шагов не было слышно. За спиной второго качнулась согнутая ветка антенны.
– На басмачей не похожи. Стиль другой. Хотя, кого у них только нет, – мелькнуло в голове майора.
–Тук, – мягко, словно плюшевый мишка, упал со стула.
– Тук, тук, – мягкие игрушки падали с полки. Двое черных, идущие последними, еще заваливались, как майор гаркнул в голос:
– Огонь!
Ночной встречный бой на короткой дистанции страшная штука. Красно-желтые вспышки, пули осами мимо, буханье гранат и град секущих осколков. Все кончилось вдруг. Черные молчали.
– Работаем «Зарей», на счет «три». Готовы? Раз, два, три, – Кайда швырнул светозвуковую гранату туда, где чернели скомканные тела. Следом полетели еще две «Зари». Майор, уткнувшись лицом в землю, плотно зажмурился. Три вспышки порвали ночь.
– Командир, это британцы. Спецназ. Этого год назад видел в Кандагаре. Наши технари вертушки для афганцев ремонтировали, а я там типа техник был. Он досматривал нас, – Носорог встал рядом, хмуро оглядывая место боя. Сухо щелкнул пистолетный выстрел, второй. Кайда повернул голову. Чупа-Чупс, с пистолетом, снаряженным глушителем, вытянул руку в сторону черного тела. На периферии зрения майор увидел слабое движение. Сработали инстинкты, вбитые инструкторами и отточенные боевым опытом. Кайда, заваливаясь влево, нажал спусковой крючок автомата. Что-то обожгло и ударило в грудь, развернув майора еще в воздухе. Спиной налетев на большой камень он почувствовал, как на грудь наваливается тяжелая плита черного неба и потерял сознание.
Боли не было, лишь невесомая легкость в теле. Он лежал на чем-то мягком, приятном, как бархат. В дали, из черноты стал пробиваться белый свет. Он разливался, заполняя все вокруг. Вдруг чистый, очень знакомый и родной, голос зазвучал рядом.
– Сынок, держись! Возвращайся назад. Бог дает тебе силу. Вставай!
– Отец, я устал. Столько пройдено дорог. Здесь много моих друзей. Здесь мама. Здесь ты. Я не хочу туда.
– Держись сынок! Иди, тебя ждут там. Иди!
Хоттабыч, вцепившись руками в узел ткани, чудом уворачиваясь от выскакивающих из темноты веток, почти бежал. Сзади, тяжело дышал Чупа-Чупс, подтянув к плечу и, до ломоты ногтей, впившись в крепкий материал теплопоглощающей накидки. В импровизированном гамаке мотало тело Кайды.
– Майор, держись! Немного осталось. Сейчас вертушка будет. Пять минут и в больничке. Саша, держись! – Носорог сбоку, чтобы не раскачивался, придерживал край накидки.
– Вдоль обрыва по-над пропастью, по самому по краю …, – пел хриплый голос.
– Я же знаю, кто это поет. Знаю. Вспомни, Саша, вспомни! Отец любит эти стихи. Я приказываю, майор Кайда, вспомнить! – мысли, ледяными пластами наползали, давали, собираясь в торосы, громоздились. Голос пел, слабея:
– Чую, с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю! Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее! …
– Высоцкий! Владимир Семенович Высоцкий! – выдохнул Кайда и, … очнулся. Перед глазами качалась тонкая трубка, уходящая в бутылку с прозрачной жидкостью.
– Очнулся твой майор. Жить будет. Мы уж постараемся! – услышал он голос через ровный шум автомобильного мотора. В груди затухал огонек спички и тело наполнилось приятной истомой.
– Он умер? Нет, капитан, он спит. И, это лучшее сейчас для него, – как сквозь вату, проник голос и сон, тихий и ласковый, как колыбельная мамы, накрыл нежным покрывалом.
