Григорий Григорьевич Федорец
Дядюшка Лео, или 2 агента парагвайской разведки
– Рассольчику бы. На крайняк ухи. Спроси у дядьки, может есть. Он на кухню свалил. Ему, паразиту, хоть бы хны. Весь на фокстроте. Здоров, кабан.
Похмельный синдром, наверняка, знаком практически всему мужскому полу и доброй половине женщин. Прислушавшись к звукам в доме и сопоставив их с запахами, я без труда нашел кухню. Кроме Лео там маячила и фрау. Утром мадам оказалась на порядок приветливей.
Мы обменялись отнюдь не дежурными улыбками, пожелав друг другу доброго утра. В довершение обмена любезностями я сказал, что фрау неплохо выглядит, о чем сообщил Лео. Тот, фыркнув, перевел сказанное жене. Мадам, выдавив «данке шон», слегка зарделась. Дядюшка, наблюдавший метаморфозы, заржал, как конь, чем окончательно смутил не только фрау, но и меня.
На просьбу о рассоле, дядюшка ответил весьма витиевато, в том смысле, что такого напитка нет в наличии в связи с полным его отсутствием, а племяннику лучше будет воспользоваться уринотерапией. Увидев меня расстроенным, дядюшка смилостивился и наполнил большую кружку крепким чаем. Раздобрившись, он добавил ломтик лимона.
Игорь глотал чай с жадностью верблюда, видевшего жидкость не менее полугода назад. Скованное сивушными маслами, лицо шефа смягчалось с каждым глотком. Капельки обильной испарины превратили кожу на манер крокодиловой. Он жевал лимон, щурясь от удовольствия.
Лео возник на пороге, буквально разбрызгивая задор и энергию вокруг:
– Ну, трюфели, быстренько на завтрак и за работу.
– За какую, хрен, работу? – Игорь потянулся к пачке за сигаретой.
Дядюшка широко улыбнулся, показав ровный ряд белехоньких зубов, от вида которых любой советский дантист, включая тех, что лудили протезы для номенклатуры, рехнулся бы от зависти:
– Кто не работает, тот не ест – кто придумал? Коммуняки. Я вас авансом кормлю. Похаваете и за лопату. Мы во дворе сарайчик небольшой ладим. Мечтаем цех организовать. Из глины поделки лепить: горшки, копилки, посуду. Жена разрисовывать будет. Под хохлому. Типа народный промысел «а-ля рюсс». Сейчас это модно. Ферштейн? Кстати, здесь не курят!
Шеф от удивления обмер:
– Не курят?! А ночью мы что тут делали? Медитировали, что ли?
Лео вильнул взглядом, но был непреклонен:
– Здесь не курят.
Игоря понесло:
– Во, мля, Шишкин нашелся. Я тебя умоляю… Работать! Да, у меня с похмелья сигарета не держится в руках. Капиталист хренов. Я лучше жрать не буду, чем горбатиться на тебя.
– Опять заруба будет, – подумал я, но оказался неправ. Дядюшка только желваками передернул:
– Дурачок, ты все-таки. Ладно, пошли завтракать. Потом видно будет.
Не знаю, идет ли путь женщины к мужчине через желудок, но наш к лопате точно прошел. Плотно позавтракав, полюбезничав с хозяйкой и выкурив сигарету, Игорь согласился «поковырять лопатой». Выйдя во двор, мы обнаружили Лео, который бодро катил тачку с песком. Остановившись, он скептически оглядел нас:
– Вы чего вырядились, как … шпионы?
Игорь ухмыльнулся:
– Вполне пристойно. Брюки, плащ, шляпа. Я, что, в ватнике по Европе шлындать должен?!
– М-да …, – многозначительно хмыкнул дядюшка, – Пошли за мной. Фронт работ покажу.
В чрево небольшой бетономешалки я закидывал песок, цемент, щебень, подливая воду. Готовый бетон двужильный Лео таскал в тачке, сливая смесь в опалубку фундамента. Игорь, изображая вибратор, тыкал штыковой лопатой свежую массу. Часа через два дядюшка сжалился над нами, разрешив «валить отсюда». Мы быстренько ретировались в дом.
Почистив одежду, объявились перед очами Лео. Он продолжал трудиться.
– Куда намылились? – походя, поинтересовался он.
– В город поедем. У нас там дела, – солидно ответил Игорь.
– Езжайте электричкой. Станция здесь недалеко. Запомните расписание на обратную дорогу, – посоветовал дядюшка.
Попрощавшись, мы пустились в свободное плавание.
Глава пятая. Прогулки по Германии
Фалькензее оказался своего рода коттеджным поселком. Аккуратные домики прятались в зелени деревьев. Узкие улицы в асфальте или булыжнике вились среди построек, горбатясь на мостиках. Всюду чистота и порядок. «Вылизали все, аж противно», – хмуро заметил Игорь.
На платформе отирались несколько человек. Судя по одежде, типичные немцы. Двое недоуменно уставились на нас, остальные прореагировали индифферентно.
Игорь довольно долго переминался с ноги на ногу перед расписанием. Он шевелил губами, закатывал глаза. Заинтересовавшись манипуляциями шефа, я подошел к нему:
– Босс, дико извиняюсь, что мешаю вашей молитве, но скоро будет электричка. Может, просто записать расписание, не полагаясь на память.
Игорь рассеянно глянул:
– Валяй, записывай. Нечего мозги лишний раз плющить.
Зеленовато-серый состав подкатил к платформе и, пискнув тормозами, замер. Пассажиров в двухэтажных вагонах было негусто. Для большего обзора мы устроились на верхнем этаже. Гудок, и поезд покатил дальше. Развалясь в удобном кресле, Игорь изучал карту, выданную дядюшкой. До центра оказалось семь остановок.
В окно мы разглядывали город. Высокие и не очень здания серого цвета, многочисленные трубы заводов, фабрик и ТЭЦ, отполированные нитки железнодорожных путей, обилие вывесок и указателей, опрятность полосы отчуждения – все навевало скуку порядка и размеренной жизни.
– Мы приехали, – объявив, шеф направился к выходу. Шустрый ручеек пассажиров, проскользнув через теснины подземных переходов и решетки турникетов, вытек на площадь. Не успел я толком оглядеться, как Игорь потянул к входу в метро.
Берлинское, по сравнению с московским, оказалось гораздо проще. Поезда примерно такие же, но сама подземка…
Мы были в центре, на «Александерплац». В отделке главенствовал жесткий практицизм: пол нарезан строгими квадратами серого мрамора; колонны зашиты алюминиевыми панелями; мертвый свет люминесцентна; готика букв на информационных щитах; нищенский декор. Разительное отличие от имперского стиля станций московской кольцевой. Как велюровый салон «копейки» по сравнению с кожаным комфортом «мерседеса». Как говорят в Одессе: – Почувствуйте разницу.
После андеграунда мы с удовольствием вдохнули стылый сквозняк площади Алекса. Впереди сверкал нанизанный на шпагу «Телеспаржа» стеклянный шар. За спиной упирался в небеса серо-голубой пенал «Форум-Отель».
Погода выдалась просто супер. Множество праздного люда гуляло по площади. Яркая одежда людей, лукавое солнце в лужах, упитанные голуби у «Фонтана дружбы народов», красивые автомобили. Праздность, веселье, легкость. Три обода часов «Урания», увенчанные моделью Солнечной системы, одномоментно показывали время в крупнейших городах мира. Через двери массивного здания универмага «Центрум» в обоих направлениях нескончаемо тек народ. Тридцати семиэтажный «Парк Инн» красовался на краю площади. Открытые кафе под деревьями разбухли от посетителей. Аппетитный запах жареных сосисок, высокие стаканы с рубиновым вином, пенные шапки янтарного пива, громкий смех и разноязычий треп. Мы ощутили себя бедными родственниками на празднике жизни.
Закуривая, Игорь приостановился у входа в ювелирный магазин. Отраженная в огромной витрине, будто на широкоформатном экране, жила вся площадь. Прямо перед собой я увидел двух мрачных типов в черных длиннополых плащах и шляпах, надвинутых на лоб.
Один, коренастый крепыш, курил, напряженно зыркая по сторонам.
– Е, мое, – ужаснулся я, – Да ведь это мы. Прикидик еще тот. Дом-интернат на выезде. Как нас пустили сюда? Типичные дауны.
С кислой физиономией я брел за шефом. Тот, сверившись с картой, повернул на Карл-Либкнехт-Штрассе. Мимо неслись, сверкая на солнце, чистенькие «мерседесы», «БМВ», «опели». Небоскребы, бликуя сотнями окон, крышами цепляли облака. Брусчатка тротуаров гудела под тяжестью тысяч башмаков.
Слева показалась красная черепица церкви с невысокой бронзовой колокольней. Заметив мой интерес, Игорь, тоном знатока, пояснил, что перед нами Мариенкирхе, на стенах которой знаменитая фреска «Пляска смерти», посвященная эпидемии чумы 1484 года.
– А, еще, на местном органе наяривал Бах, будучи в гостях у императора Фридриха, – закрыл тему шеф, продвигаясь мерным шагом в сторону моста через Шпрее.
Купола Берлинского собора удивили явным сходством с питерским Исаакием. Я поделился впечатлением с Игорем. Орлиным взором он окинул собор:
– Чего ж тут удивительного. Что наш Исаакий, что этот, оба скопированы с римского святого Петра. Народ загружаться не любит. Один вымучивает шедевр, остальная братва, не стесняясь, пользует. Чтобы плагиатом не тыкали, пару финтифлюшек присобачат – и, будь здоров. Учись, студент. Вон, глянь, какая штука сверкает. Дворец Республики. Эра урбанизма. Бетон, металл, стекло. По сути – сарайчик правильной формы. Все функционально. Зато при эксплуатации заморочек по минимуму.
Болтая, миновали две площади. Шеф, глянув в карту, мимоходом пояснил, что которая справа – это Лустгартен-Плац. Здесь фрицы военные парады проводят. А у той, что слева, вообще, название неброское – Дворцовая. За ней торчит здание Госсовета ГДР. Как говорил классик, простенько и со вкусом. А впереди мостяра классный. Пруссаки изладили. Тоже Дворцовым кличут. Восемь теток на парапете – олимпийские богини. Их сюда взгромоздили после того, как Наполеона при Ватерлоо расколбасили. Типа, в честь победы. Хотя, если бы Бонапарт главные клыки у нас не оставил, вряд ли европейцы остались на коне.
За мостом открылась панорама широкого проспекта.
– Как, впечатляет? – Игорь блестящими глазами устремился в перспективу прямой, будто луч лазера, улицы.
– Перед нами Её Высочество Унтер-ден-Линден.
– Впечатляет, – согласился я.
Да и было от чего. Мощный проспект устремлялся вдаль. Четыре полосы в одном и столько же в другом направлении, были разделены рядами высоких лип посередине. Такие же деревья, выстроившись ровной шеренгой, отделяли тротуар от проезжей части. Сплошной поток автомобилей, толпы народа. Громады административных зданий всех времен и народов. Массивные вывески из меди с надписями на нескольких языках. Чугунные ограды посольств, представительств. Выпяченный фасад «Комода» – старой Библиотеки. Символы военной мощи: Арсенал и приземистая Гауптвахта. Бронзовый «Старый Фриц» на коне. Вспухший купол католического собора. Классицизм архитектуры Немецкой оперы. Отели с вековой историей. Высоченные флагштоки с реющими стягами невиданных расцветок. Нескончаемая лента бетона Берлинской стены. И, венцом всему – огромная арка Бранденбургских ворот.
Пестрое море людей колыхалось на площади перед ними, накрывая тяжелым гулом округу. Игорь дернул меня за рукав, увлекая в людскую пучину.
– Айда поближе. У ворот КПП. Через него народ на Запад валит, – вывернув голову назад, прокричал шеф, ломясь сквозь толпу.
Следуя в кильватере, я уткнулся в турникет. Легкое разочарование охватило меня от обыденности увиденного. Металлические ограждения вырезали неширокий коридор, по которому чахлый ручеек людей утекал в сторону стеклянной будки. Счастливчики, весело переговариваясь, уверенно вышагивали по свободному пространству, снисходительно поглядывая на нас. Постояв минут пять, шеф сказал:
– Вообще-то, я человек завистливый. Гляжу на холеных бундес, а завидки не берут. Пошли из этого стада. Срамота.
Возвращались назад тем же маршрутом. Может из-за того, что солнце сваливалось в закат, и наплыли грязные тучи, может потому, что от длительной ходьбы подустали, но прежний глянец несколько потускнел. На глаза попадались втоптанные окурки, переполненные мусором урны, толстый слой пыли на листьях лип, выбоины в брусчатке. Встречный люд не выглядел беззаботным, а смех пропал.
Игорь, шаркая подошвами по натертым камням, ворчал:
– Тоже мне город. В центре пожрать негде. Весь общепит на клюшке. Вот уроды! Что делать будем? К дядьке возвращаться голодом не прикольно.
Я лишь пожал плечами, надеясь, что непотопляемость шефа не подведет и сейчас. По достоинству оценив мою веру в него, он обронил многозначительное:
– М-да… – и пошагал дальше.
Перед самым подземным переходом в метро оказалось открытым уличное кафе. Игорь, резко свернув, решительно двинул туда. Часть столиков уже не обслуживалась, за тремя расположилась компания молодежи. Свободным остался только столик на высокой ноге. Табуретов рядом не наблюдалось.
Заказав замотанному официанту в грязноватом фартуке жареных сарделек и пиво, мы принялись ждать. Пиво, к великой радости, очутилось перед нами через минуту. Игорь и я с жадностью набросились на него. Янтарный напиток поднял настроение и разбудил придавленный усталостью голод.
Вскоре от стойки бара потянулся ароматный дымок жареного. Если б не пиво, захлебнулись слюной. Слава богу, официант стал приносить сардельки по мере их готовности.
Первую дюжину мы сглотили почти не жуя. Со второй начали гурманить. Шеф макал сардельку по очереди в лепешки кетчупа, горчицы, майонеза. И, смакуя, тщательно пережевывал. Мне по вкусу больше пришлась горчица. Остро-сладкая, что было в диковинку. Минут двадцать, меняя опорные ноги, мы простояли у столика.
Переполненный желудок, в коалиции с усталостью, заставлял искать опору под пятую точку. Веки, наливаясь свинцом, смыкались. Прикончив снедь, двинулись к метро.
У самого входа в подземный переход дежурили двое полицейских. Проводив взглядами, они продолжали переговариваться между собой.
Подземные переходы, что в Москве, что в Берлине не самое комфортное место. У немцев, пожалуй, чуть почище пол, но зато стены в разноцветье надписей и рисунков.
Неторопливо шагая, мы преодолели половину длинного перехода на станцию «Александерплац». Оставался небольшой отрезок. Дальше начинались эскалаторы.
Я шел, разглядывая настенную живопись, когда впереди раздался шум. От эскалаторов двигалась ватага молодых парней, одетых весьма живописно. Куртки черной кожи в никелированных наклепках, увешанные жетонами и крестами. Черные брюки заправлены в высокие ботинки армейского образца. Головы выбриты. В руках бейсбольные биты, цепи, палки.
Бетонные стены перехода, отражая громкие выкрики парней, создавали какофонию звуков типа «джунгли при пожаре». Шеф, надвинув шляпу до бровей, процедил:
– Попали. Теперь держись.
Его тревога перекинулась на меня:
– Кто это?
Игорь, сбавив скорость, продолжал двигаться вперед:
– Скинхеды. Неонацисты. Бритоголовые.
– Вот ни хрена себе! Точно попали, – я оглянулся в надежде увидеть помощь. В переходе было пусто, как в консервной банке из-под кильки.
Кожаные, вычислив в нас иностранцев, воинственно заорали и кинулись навстречу. Шеф, побелев лицом, встал, будто вкопанный:
– Будут бить, береги голову. Не сопротивляйся, а то до смерти забьют, уроды.
Прижавшись к татуированной стене, смотрели, как накатываются, размахивая цепями, бритоголовые. Я, поняв, что шансов спастись нет, решил отбиваться до последней возможности. От волнения тело лихорадило, в горле пересохло. Надежда умирает последней. Стряхивая оцепенение, я оглянулся. По переходу бежали двое. К нам.
В тусклом люминесцентне матово блеснул металл шеврона.
– Шеф, мы спасены! Полиция! – радостно заблажил я, хватая Игоря за рукав.
Первый шуцман выхватил короткую дубинку. Второй что-то кричал в рацию, зажатую в руке. Шеф оглянулся:
– Не успеют. Мля, их всего двое. Будем драться! Может, повезет.
Кожаные, увидев полицейских, завопили, будто индейцы, разом потеряв интерес к нам. Игорь и я буквально вжались в стену. Вся банда промчалась мимо. Последним бежал высокий парень. Он, неожиданно свернув к нам, широко размахнувшись, ударил битой шефа. Даже я не ожидал такой прыти от Игоря.
Он быстро шагнул вперед и в сторону. Дубина, смачно хрястнув по стене, расщепилась. Маневр удался. Шеф без замаха влепил кулаком в живот кожаному. В утробе скинхеда хрюкнуло, и он, сложившись пополам, завалился на пол. Выпавшая бита, забренчав, покатилась по бетону. Я тут же подхватил ее.
В переходе разразилось целое побоище. Бритоголовые, размахивая палками и цепями, пытались взять в кольцо полицейских. Шуцманы, организованно отступая, лупили кожаных от всей широты полицейской души.
Вдруг загрохотал металлический голос, оповестивший о появлении новых участников. Полицейский спецназ, вызванный на подмогу, стремительно атаковал скинхедов. В миг развалив банду, полицейские сноровисто сбивали с ног, заламывали руки, защелкивали наручники. Шеф уважительно произнес:
– Смотрите, коллега, как работают профессионалы. Любо-дорого! Здесь нам делать нечего. Бросай дубину, валим! – Уговаривать меня не пришлось.
В Фалькензее электричка прибыла, когда солнце завалилось за крыши домов. Небо имело слабую, но ровную подцветку. Уличные фонари светлячками висели в сумраке. Разогретый асфальт тротуара съедал звук шагов. Заманчиво светились витрины магазинчиков. Доселе молчавший шеф неожиданно выругался:
– Япона Матрена! Выпивку не купили. Заскочим в биндюгу, отоваримся.
Метров через двести, на другой стороне улицы, мерцала неоном вывеска продуктовой лавки. Дождавшись паузы в дорожном трафике, мы прошмыгнули на другую сторону.
Магазинчик был буквально напичкан всевозможным товаром. За красивым прилавком из гнутого стекла томилась симпатичная немка. Улыбнувшись на все тридцать два белехоньких зуба, она, поздоровавшись, поинтересовалась, чем может помочь.
Шеф, сконструировав задумчивое лицо, выдав дежурное:
– Момент, фрау, – приступил к изучению товара на полках. Через пару минут он сделал стойку перед стеллажами с алкоголем.
– Коллега, сделайте одолжение, примите участие в выборе напитка, – мед таял в его голосе.
Бросив разглядывать яркие коробки с конфетами, я подошел к Игорю.
– Шеф, по какому принципу делаем выбор? – я разглядывал разноцветье этикеток, поражаясь причудливости форм бутылок.
Игорь ухмыльнулся в бороду:
– По принципу дешево и сердито. В связи с отсутствием наличия грошей других вариантов не имеем.
Стойкая лояльность шефа к логике всегда умиляла. Перебрав добрую половину ассортимента, остановились на лимонном ликере. Получив полуторалитровую бутыль ядовито-желтого цвета за символическую цену, мы покинули магазинчик.
Небо заметно потемнело. Мимо катили автомобили с включенными фарами. Крепко держа бутыль за горлышко, на манер гранаты, Игорь бодро вышагивал в сторону дядюшкиного дома.
– Слушай шеф, что-то фрицы таращатся на нас, – поравнялся я с ним.
– Пусть пялятся. Не жалко, – отмахнулся он, перекинув ликер в другую руку. Проехала очередная стайка авто.
– Игорь, шняга какая-то. Точно говорю, что-то не то! – не отставал я. Он не ответил. Пройдя мимо огромных стекол мебельного магазина, мы нырнули в проулок.
– Знаешь, – начал шеф, – я просек, какого банана немчура пялится. Прикидон имеем гаремный. Черные плащи, черные шляпы. Бутыль еще. От одного цвета вывернет. Наверняка, фрицы таким ликерчиком коням гениталии протирают. А мы дядюшку угощать собрались. И через пару секунд он захохотал:
– Два агента парагвайской разведки в глубоком тылу, мля!
Не найдя куда выбросить, мы так и притащили бутыль.
– Лучше с этим ядом, чем порожняком! – рассудил шеф.
На удивление дядюшка спокойно отнесся к напитку:
– Гольная химия. Вообще бурда, но пить можно.
Всей компанией, по-семейному, уютно устроились на кухне. Лео достал закуску: соленые орешки и сухой крекер. Жена, разглядев этикетку, улыбнулась и вежливо отказалась потреблять напиток. Поставив высокие стаканы на стол, она удалилась.
Игорь, вмиг скрутив пробку, набулькал по стаканам. Желтый цвет радовал глаз, будоражил фантазию о тропиках, мулатках, теплом океане и ласковом прибое.
Чокнулись. Кадык у дядюшки, ритмично дернувшись, пропустил в пищевод добрую порцию. Шеф, франтовато выставив мизинец, свою выцедил сквозь зубы. Я отважно сделал первый глоток. Смесь спирта, лимонной эссенции и жженого сахара навряд ли можно назвать нектаром. Захотелось, выплюнув отраву, прополоскать рот. Пересилив тошноту, продавил ликер вовнутрь.
– Слышь, дядюшка, – Игорь потянулся за пепельницей, – в Берлине на уродов нарвались …
Минут десять он в красках рассказывал о стычке в подземке.
Выслушав, Лео ухмыльнулся:
– Парни, вам дико повезло. Отделались легким испугом. Могли бы огрести по-крупному.
Шеф почесал затылок:
– Да уж. Отделались чудом.
– Ага. Чудо опухло и три дня болело, – вспомнился мне анекдот с бородой.
– Хавальник не разевай! Тут вам не здесь. Живо уши обстригут! – нагнетал дядюшка.
И родственники принялись мусолить тему. Покой и уют дома убаюкивал меня. Чтобы не оконфузиться, поспешил откланяться. Утонув в мягком животе роскошного дивана, я блаженствовал. Лукавый Морфей, подкравшись тихой сапой, зашептал колыбельную на ухо.
За завтраком, лопая рисовую кашу, Игорь объявил, что едем в город Галле. Деловая встреча с потенциальными партнерами и т.д.
Знакомый маршрут привел на железнодорожную станцию. Прозрачный воздух бодрил, солнце поливало золотом макушки деревьев, а в лужах шалили воробьи. Жизнь выглядела свежей и хрустящей, словно новая сорочка.
Прямого поезда до Галле не было, только через Берлин. Через час в огромном зале вокзала «Берлин Главный» мы пытались найти в расписании нужный поезд. Буквы немецкого алфавита – китайская грамота для меня до сих пор. Я всецело положился на шефа.
Судя, как Игорь морщил лоб, делая брови домиком, немецкий язык в средней школе был не самым любимым предметом. Однако, знаю по себе, груз ответственности давит. Шеф упорно медитировал перед информационным табло. Чтобы скоротать время, я разглядывал зал, нафаршированный разношерстной публикой. Кого здесь только не было.
Патлатые парни в спортивных куртках пили пиво из стеклянных кружек. Невыносимо импортная леди, удерживая двух мелких шавок на поводках, брезгливо сторонилась от проходящего люда. Стойку бара оккупировала компания смешливых студенток с пестрыми косынками на шее. В углу, составив вещмешки пирамидой, маялись наши солдаты, поглядывая из-под козырьков фуражек на девушек. Торопился железнодорожник в темно-синем вицмундире с кожаной сумкой через плечо. У высоченных дверей, отделанных кованой медью, бдили шуцманы.
– Зема, ты?! – услышал я за спиной громкий возглас. Развернувшись, увидел, что из группы военных отделился широкоплечий офицер и направился ко мне.
Серега! – вглядевшись, радостно завопил я:
– Не может быть! Вот так встреча!
Повстречать в центре Европы друга детства было фантастикой. Пока мы обнимались, перебрасываясь короткими вопросами, рядом объявился Игорь. Я представил его товарищу, заодно объяснив, какими судьбами оказались здесь.
Сергея недавно перевели из Польши. Он заметно возмужал. Чтобы не мешать нам, Игорь пошел пить пиво, предварительно известив меня, что наш поезд через тридцать пять минут.
Друг рассказывал, что служба катит, как по маслу. Весной были большие учения. Наигрались в войнушку досыта. Недавно получил внеочередное звание. Растет дочь. Через пару месяцев отпуск. От него, фейерверком, рассыпались радость и сила удалой молодости. Время до прихода нашего поезда мигнуло коротким сигналом светофора на длинном автобане жизни. Прощаясь, Сергей вскользь обронил, что возвращается из госпиталя. Очередное обследование. Врачи уверяют, будто здоров до неприличия. Правда, упоминали про какие-то лейкоциты. Что за хрень, он не понял. Мы обнялись, назначив встречу в первый же день его приезда в наш городок.
Поезд катил на юг. Разглядывание пейзажа за окном быстро приелось. Городки, поселки, фермы, фольварки, сменяясь, слились в единую пеструю ленту. Шеф откровенно дрых, откинув голову на подголовник кресла.
Праздность путешествия накапливала равновесие души. Саднящей занозой было упоминание Сергеем о таинственных лейкоцитах. Что-то явно пакостное всплывало в памяти, но что конкретно… Дав задание расспросить Игоря, я, успокоившись, закимарил.
Проснулся от толчка. Голову мотнуло вверх-вниз, окончательно выбив сонную дурь. По вагону, громко переговариваясь, шли молодые ребята. Вздрогнув, открыл глаза шеф. Он, как сова, завертел головой. Как только в глазах пропала муть, он, буркнув про клозет, ушел.
Жизнь текла своим чередом. Пожилой господин медленно жевал бутерброд, запивая ароматным кофе. Молоденькая немка, сидевшая в соседнем секторе, читала книгу. Белобрысый солдат, подложив сложенную пилотку под голову, спал, открыв рот. Парочка в углу с завидным постоянством звучно целовалась.
Потянулся пригород Галле. Разминая затекшие мышцы, я пару раз встал-сел:
– Шеф, что за штука такая лейкоциты?
– Лейкоциты? – удивился он, – вообще, это белые тела в крови. Лейкемия – болезнь крови. Белокровие попросту. А на фига это тебе?
Я задумчиво грыз фалангу пальца:
– Да надо. Игорь удивленно посмотрел:
– Ну, ну.
Серега не выходил из головы. Молодой, здоровый парень никак не ассоциировался с болезнью крови. Это позднее я понял, что молодость не оперирует такими категориями, как тяжкая болезнь, трагедия, смерть. По определению. Наверное, это защита, некая блокировка. Правильно это. Мудро. В противном случае, жизнь превратится в медленное ожидание смерти. Жуть.
Вокзал Галле выглядел традиционно немецким. Сооружение из темно-красного кирпича не впечатлило шефа. Хмыкнув, он выразился словами классика:
– Стиль ампир. Упадничество.
У выхода на площадь нас ждали. Конечно, не торжественная встреча с оркестром, пионерами и цветами, но все же. Стройная симпатичная немка.
– Хелен, – улыбнулась она. Улыбка была милая.
