Григорий Григорьевич Федорец
Дядюшка Лео, или 2 агента парагвайской разведки
Шеф, пребывая в объятьях Морфея, подавал минимальные признаки жизни. Смачно работала носоглотка, выбрасывая залпы богатырского храпа. На слова и деликатное похлопывание по плечу Игорь не реагировал. Тогда я пару раз дернул его за ногу. Шеф невнятно ругнулся, помянув чертей, издал высокий звук, перевернувшись на другой бок. Причем, пропели не губы.
От такой реакции Юра захихикал, предварительно зажав нос. Меня такое неуважение вывело из себя. Сдернув одеяло, я стал трясти его за плечи и орать в ухо:
– Шеф! Все пропало! Гипс снимают. Клиент уезжает! Граница на замке! Все сядем! Вставай!
Игорь, подскочив, выпучил глаза. Он понял, что произошло что-то экстраординарное. Я продолжал развлекаться:
– Тебя посадят. А ты не воруй. Проспал все на свете. Родина нас не забудет!
Пока я нес околесицу, Игорь пришел в себя окончательно:
– Хорош базлать! Никто не сядет. Прийдут погранцы, проверят паспорта, делов-то! Что икру метать? Не шпионы, поди. Юрок, ты хавальник-то закрой. Войны не будет. Считай, была проверка на бздительность. Да, не трясись, Дуся. Все нормалек. Понял?
Юра звучно захлопнул рот.
– Вот и отлично! Молоток! – наводил порядок шеф. Оглядев купе, распорядился:
– Бардак на столе убрать! Пустую тару в мусор. Я в туалет. Время пошло!
Вернувшись, он не узнал нашу обитель. Стол в полном порядке: на скатерке ни пылинки; в чистых стаканах позвякивают ложки; остатки пищи убраны в пакеты. Легкий сквознячок гулял по полкам, выпихивая застоявшийся воздух.
– Вполне прилично! Порядок в танковых войсках! – одобрил шеф, замерев в дверях. – Так держать! Мы – типичные советские командировочные. Слегка не бриты, и чуть с похмелья. Это нормально. Подозрение вызывают гладковыбритые, пахнущие дорогим одеколоном мужчины. Мы – стандарт.
Утренний моцион пошел ему явно на пользу. Щеки полыхали, рыжая борода бодро топорщилась, карие глаза излучали блеск. Юрок же скис не в меру. Шевелюра взлохмачена. Синие прожилки под глазами набухли. Крупные капли похмельного пота оросили бледный лоб. Худые пальцы отплясывали сарабанду. Узрев себя в зеркало, я в который раз согласился с бабушкиной мудростью: «Не пей – козленочком станешь!»
Брызги энергии шефа возымели действие. Через минуту-другую Юра поплелся за чаем, я начал резать хлеб и колбасу. День, предвещающий большие события, набирал силу.
Ощущение, что приближаемся к границе усиливалось с каждой минутой. Проводники шустро пылесосили ковровые дорожки. Надо понимать, пыль считалась контрабандой. Пассажиры, переодевшись в строгие тона, замерли истуканами в коридоре. Вероятно, пересечение государственного кордона приравнивалось к торжеству бракосочетания. Даже поезд, подрагивая от волнения вагонами, осторожно звякал буферами.
За окном мелькнула вывеска «Брест». Блестящие нитки рельсов, словно тараканы, застигнутые врасплох за пожиранием крошек на столе, разбегались по сторонам. Соседние пути забиты составами: с лесом, металлопрокатом, нефтепродуктами.
Проскользнув мимо, наш поезд, выкатившись на перрон, замер. Чистый асфальт, залитый веселым солнцем, выглядел благородным базальтом. В блюдцах луж барахтались воробьи, высекая веера брызг. Солдаты в зеленых фуражках прохаживались вдоль забора из белого камня, а за ним шумела привокзальная площадь. В фасаде вокзала стекленел глаз часов. Репродуктор выплескивал бодрый марш. Атмосфера народного праздника. Последние минуты перед майской демонстрацией. Сейчас тревожно запоют горны, подхватят литавры, зазвенят медные тарелки, ударят барабаны и выплывут кумачовые колонны демонстрантов. Но, сие фантазия. Не более. В реалии, вместо флагов с транспарантами среди луж важно дефилировали жирные голуби, у вокзальных дверей топтался парный патруль милиции, сидя на корточках, в тени курили носильщики.
Выдохнувшись, репродуктор замолк, и стало слышно, как чирикали утреннюю дребедень умытые воробьи. Вдалеке обиженно протрубил тепловоз.
Стоянка затянулась. Пассажиры гуляли по перрону, жмурясь рыжему светилу. Потом вагонам меняли колесные пары, готовя для европейской колеи. Как в вагонах появились пограничники, никто не видел.
Мы стояли в коридоре у окна, когда дверь тамбура открылась, пропустив троих в зеленых фуражках. Вошедший первым громко потребовал, чтобы пассажиры заняли свои места для прохождения паспортного контроля. Народ в купе затих, будто мыши в норе, рядом с которой нарезает круги уличный котяра.
Пограничник неслышно появился в проеме. Строго оглядел:
– Здравствуйте. Ваши паспорта.
Юра поспешно протянул серпасто-молоткастый. Офицер, раскрыв красную книжицу, бдительно вглядывался в фото, сравнивая с оригиналом. Юрок вцепился пальцами в матрац, словно опасался, что сейчас начнут вытаскивать силком. Лицо его вспыхнуло, как раздутые чистым кислородом угли.
Пограничник придерживался телеграфного стиля:
– Цель поездки?
Юра молчал.
– Куда и зачем едете? – допытывался страж.
Юра даже дышать перестал. Погранец стал закипать. На помощь кинулся Игорь:
– Коллега, тебя спрашивают, куда едешь?! Что ты молчишь, как рыба об лед?
Юрок часто заморгал:
– Я, я к другану еду.
– К какому другану? Скажи, куда? – наседал Игорь.
– К Пашке Шушкевичу, в Польшу, – проблеял Юра.
Пограничник чуть успокоился:
– Запрещенное есть: оружие, наркотики, золото?
– Не. Нема ничего, – со страху Юра перешел на украинскую мову.
Офицер, еще раз вглядевшись в курянина, переключился на нас:
– Ваши паспорта?
Мы по очереди протянули документы.
– В Германию? – быстро, но тщательно он просмотрел паспорта.
– Да, по делам, – ответил Игорь.
Погранец, ловко проштамповав, вернул документы и, пожелав счастливого пути, удалился.
– Все?! – с надеждой прошептал Юра.
Шеф фыркнул:
– Не дрейфь, Маруся! Что волнуешься, как поросенок в мешке? Нет, не все. Ждем таможню.
Лысоватый дядька в серо-голубом мундире с зелеными петлицами, аккуратно ступая, зашел в купе. Цепко оглядев нас, сладко улыбнулся:
– Добрый день! Таможня. Ваши паспорта и декларации.
Остренькая мордочка, в которой прятались хитрые глазки, напоминала образ братца Лиса из популярной сказки.
Таможенник растекался патокой:
– В декларации все указали?
– Все! – хором ответили мы.
– А наркотики, оружие, сильнодействующее снотворное, алкоголь сверх нормы имеется? – надежда не покидала его.
– Не, не имеется! – наше трио не сбилось.
– Что, вообще, ничего запрещенного не везете? – искренне расстроился таможенник.
Игорь сочувственно пожал плечами: – Ничего.
– Жаль, жаль, – разочарованно протянул чиновник и, покидая купе, добавил кисло:
– Счастливого пути.
– Вот теперь все. Свобода! – после небольшой паузы Игорь энергично хлопнул в ладоши.
– Уф, – Юра облегченно выдохнул.
Я скептически хмыкнул. Жизнь продолжалась.
Прогрохотав по мосту через Буг, состав очутился в Польше. Пограничная станция была в нескольких километрах. Там поезд простоял полчаса. Шеф вернулся из коридора, где стоял у окна и объявил:
– Господа-товарищи, поздравляю. Мы в Европе. Выворачивайте кармана, сейчас будет шмон. Панове из пограничной стражи уже в соседнем вагоне.
Известие повергло Юру в легкое замешательство. Физиономия отразила гамму чувств, описанную в нотной партитуре, как «тревожно». Заметив, что попутчик скис, шеф пожалел:
– Не бзди, земеля. Шучу я. Держи хвост пистолетом.
Как всегда, он оказался провидцем.
Поляки двигались по коридору, весело переговариваясь. Продолжая беззаботно болтать, они быстро проверяли паспорта. Через пять минут их не было и в помине.
Мы дружно уставились в окно. За стеклом зеленели аккуратные поля. В дырявых облаках беззаботно кувыркалось озорное солнце. По дорогам катили автомобили незнакомых марок, чистенькие дома белели невдалеке.
–Пожалуй, Игорь, прав. Это Европа, – размышлял я, наблюдая за сменяющейся пестротой пейзажа.
Минут через тридцать, удовлетворив первое любопытство, ожил Юра:
– Братцы, мать честная! Я ведь первый раз за бугром. Эх, вспрыснуть бы такое дело! Жаль, нечем.
Мы с Игорем переглянулись. Солидный запас продукции московского завода «Кристалл» покоился в багаже.
Шеф заговорщицки подмигнул:
– Юрок! Что бы ты делал, если не встретил нас? Тебе жутко повезло. Второй день сплошная пруха! Отдаю последнее. Берег для любимого дяди, дай бог ему здоровья. Игорь, с проворством опытного факира, вытянул из сумки литровый «Кристалл».
– Гип-гип ура!, – раздался в купе ликующий вопль.
На радостях Юра затребовал полный стакан водки, и в один присест выхлебал его. Пронаблюдав гвардейскую лихость попутчика, шеф многозначительно хмыкнул. Ударная порция допинга привела Юру, как говаривали в старину, в крайнее изумление. Слова, нескончаемым фонтаном, выплескивались из него. Но довольно быстро связь между ними стала нарушаться. Все чаще и чаще проскакивали междометия. Увеличились паузы. Юрок наглядно демонстрировал пагубное воздействие алкоголя на организм. Вдруг заполошно замахав руками, он потребовал внимания, возжелав сказать тост. Пересохшие губы отказывались складывать отдельные звуки в слова, а последние вообще не увязывались как фразы. Намучившись, Юра, вяло махнув рукой, хватил изрядный глоток водки. Поперхнувшись, долго откашливался. Игорь заботливо хлопал его по спине. По-моему, своими хлопками он выбил последние силы. Юрок обмяк. Кулем повалился на полку. Коснувшись постели, тут же захрапел.
– Готовальня, – констатировал шеф.
Будить Юру Игорь начал за час до Варшавы. Первым делом зажал ему нос. Однако, спящий оказался готов к такому повороту: открыл рот. Легкие, с ритмичным подсвистом, извергали воздух. Надо заметить, это был отнюдь не озон. Тогда шеф растер спящему уши. Курянин, благодарно замычав, повернулся на другой бок. Игорь разозлился:
– Так дело не пойдет. Тащите, коллега, холодной воды.
Взяв стакан, я поплелся в туалет. Склонившись над бренным телом, шеф тоненькой струйкой лил воду на лоб. Струйка разбивалась на ручейки. Они бодро текли по изгибам и рытвинам физиономии; наполнив глазницы, рванули дальше по щеке на подбородок.
Очередным вдохом Юра втянул порцию воды в нос. Вода в носоглотке не умиротворяет, но бодрит. Начихавшись до слез, курянин отчасти вернулся в реальность.
– Где я? – промычал он, бестолково крутя головой.
Шеф откликнулся максимально доброжелательно:
– На небесах, дружок. На небесах.
– Каких небесах? Я в поезде ехал, – от усиленной работы интеллекта на лбу курянина выпала обильная роса.
–Молодец! Соображаешь. По железке, голуба. Пересекаем державу по названию Польша. Вскорости Варшава на горизонте объявится, – жизнерадостно вещал шеф.
– Варшава?! Ексель-моксель! Мне ж выходить! – всполошился Юрок. Натыкаясь на углы, он заметался, собирая вещи. Чтобы не мешать, мы вышли в коридор.
– Морду не забудь умыть, – посоветовал шеф.
– Точно, – спохватился он. – Еще, пописать надо.
Юра, стремглав, кинулся в туалет.
– Какого спутника теряем! Цирк шапито отдыхает! – загрустил Игорь.
Пригород Варшавы появился неожиданно. Состав выскочил из редколесья и сразу оказался среди многоэтажек. Мы успели выпить «на посошок», по стальному мосту пересекли мутную Вислу, пожелали Юре удачи, а вокзала все не было. Поезд катил и катил. Широкие проспекты сменились начинающими зеленеть парками. Поезд ужом выполз на высокий виадук.
Открылась панорама большого города. Острые пики высотных зданий, блеклая лента реки, ровные квадраты скверов, широкие просеки улиц – все напоминало типичный российский миллионник. Я вспомнил, что в войну город сильно бомбили. Фактически Варшаву построили заново, используя безликие стандарты советской архитектуры.
Наконец состав остановился напротив вокзала. Я помог вынести нашему попутчику багаж. Взволнованный Юра крутил головой, бубня под нос, что друган обещал встретить. Проторчав с ним все время стоянки, мы вернулись в вагон. Он остался. В легкой панике, первый раз на чужбине. Без знакомых, практически без денег.
Стоя в тамбуре, я помахал ему рукой. Его руки в ответ закрутились вентилятором. Юра кричал, желая удачи. Растерянный, с двумя чемоданами, он стоял на пустом варшавском перроне. Надеюсь, удача не редко посещает тебя. Всего хорошего, Юрок!
Мы все ехали и ехали. После Варшавы стало немного грустно. Я завалился на верхнюю полку с книгой. Шеф, пару раз приложившись к бутылке, лег спать. Больше часа храпел во всю ивановскую, временами заглушая перестук колес. Несколько раз я выходил в коридор поглазеть. Польшу поезд перемахнул за шестнадцать часов, сделав несколько коротких остановок. Вероятно, из-за своей обыденности, они мне не запомнились. Хотя останавливались в Конине и Познани.
Рубеж с Германией пересекали в районе Франкфурта-на-Одере поздно вечером. Проводников будто подменили. Ажиотажа нуль. Минут за двадцать вежливо разбудили пассажиров, предупредив, что будет паспортный контроль. Польские стражники, в хорошем темпе проштамповав паспорта пассажиров, исчезли. Состав, простояв полчаса, неспешно прополз через Одер. Германия. Точнее ГДР.
Мягкий толчок, и поезд остановился на пограничной станции. Ярко освещен перрон. Небольшие группы людей в униформе под косыми нитями дождя. Фасады зданий со множеством табличек на немецком языке. Подтянутые пограничники. Аккуратность и порядок. Это мои первые впечатления о Германии.
Сон был настолько крепок, что Игорю пришлось несколько раз дергать меня за плечо. Разлепив веки, я увидел бородатую физиономию шефа.
– Вставай, приехали. Станция конечная. Поезд дальше не идет. Покиньте вагоны, – голосом профессионального диктора бубнил он.
– Приехали? – встрепенулся я.
– Через сорок минут Берлин. Давай быстрей. Нужно собираться. Чай будешь пить? – торопил шеф.
– Угу, – я, спрыгнув с полки, помчался по гигиеническим делам.
Вокзал оказался зданием массивным, с рядами крытых платформ. Было за полночь. Вместе с пассажирами нашего поезда мы втянулись сквозь высокую арку в вокзал.
В информационном зале было многолюдно. Возле сваленных в кучу чемоданов, сумок и вещмешков отирались солдаты и офицеры ГСВГ. Толстая немка за тележкой, разрисованной яркой рекламой хот-догов, продавала жареные сосиски и кофе. Два шуцмана поигрывали резиновыми дубинками, цепко оглядывая проходивший мимо народ. Высоченные колонны терялись во мраке темного потолка. В дальнем углу желтела вывеска бара, у стойки которого торчала парочка субъектов с невнятной внешностью.
Пока мы, стоя в центре зала, глазели, пассажиры с нашего поезда рассосались. Среди всего чужого стало как-то неуютно. Шеф не унывал: «Пошли ловить такси. Едем к дядьке!»
Подхватив багаж, мы устремились к выходу. На привокзальной площади царил полумрак. Мутные пятна уличных фонарей висели в ночи. На другой стороне мерцали неоном вывески магазинов. Десяток такси мокли на парковке, сгрудившись у светящейся «Т». Туда мы и ринулись. Завидев нас, водитель крайнего авто, шустро выскочив из салона, открыл багажник. Громко поздоровался и, уложив наши сумки, предупредительно распахнул двери «фольксвагена». Игорь плюхнулся на кресло рядом с водителем. Автомобиль заметно просел на правую сторону. Я устроился сзади.
Высокая спинка кресла плюс широкополая шляпа на голове шефа полностью закрыли обзор. Через залитые дождем боковые окна что-то разглядеть было невозможно. Смирившись с неудобствами, я стал прислушиваться к диалогу шефа с таксистом.
Послушать имело смысл. Диалог носил чрезвычайно занимательную форму. Водитель по-русски вообще не понимал. Игорь по-немецки, кроме «хенде хох» да «Гитлер капут», знал еще пару фраз.
Поздоровавшись с немцем, шеф не стал разводить канитель и сразу перешел к делу. Достав бумажку с каракулями, он сунул водителю под нос. Немец слегка оторопел, но бумажку взял. Шеф взирал с гордым видом человека, полностью исполнившего долг. Возможно, даже в большем объеме.
Таксист, внимательно осмотрев листок с двух сторон, вернул, выдав длинную фразу. Игорь даже ухом не повел. Величественно махнув рукой, скомандовал:
– Поехали.
Наверное, шеф был убежден, что гагаринская фраза популярна во всем мире.
Скорее всего, водитель слабо разбирался в истории космонавтики. Смотрел и вежливо улыбался. Видя явную ограниченность, Игорь осерчал:
– Какого банана стоишь? Поехали. Шнель, твою мать! – И требовательно ткнул пальцем вперед. Таксист опять разразился длиннющей фразой, добавив жестикуляцию.
– Чего ему надо? – Игорь чуть повернулся ко мне.
– Шеф, кто из нас немецкий учил? Я или ты? – усмехнулся я.
Водитель продолжал болтать. Включив штурманский фонарь, немец развернул какую-то карту, стал тыкать в нее пальцем. В речи я уловил «Фалькензее». Игорь рассказывал, что так называется пригород Берлина, где живет дядька.
– Шеф! Водила про Фалькензее талдычит, – пихнул я его в спину. Услышав знакомое слово, немец обрадовался, будто новость о богатом наследстве узнал. Запрыгав в кресле, он совал шефу карту и, водя по ней пальцем, что-то втолковывал. Игорь не любил вникать в тонкости, считая их прерогативой узких специалистов.
– Фалькензее, Фалькензее, – передразнил он немца, – поехали! И неожиданно добавил по-английски:
– Гоу, гоу!
Осознав, что так просто мы не отстанем, таксист сник и завел двигатель. Мотор утробно заурчал. Включив подсветку приборной доски, водитель переключил рычаг трансмиссии. Замигав поворотником, «фольксваген» покатил в темноту.
В салоне было тепло, из динамиков радиоприемника лилась приятная музыка. Автомобиль, казалось, плыл по фарватеру черной реки, огороженному редкими фонарями – бакенами. Комфорт благостно повлиял на Игоря. Он задремал. Таксист аккуратно вел машину, продолжая глухо бубнить под нос. Клонило в сон и меня.
Неожиданно автомобиль остановился. Немец, выпалив фразу, выскочил из салона. Игорь не прореагировал на метаморфозу, продолжая похрапывать. В очередной раз я позавидовал его спокойствию.
На площадке, где мы остановились, находилось еще несколько такси. Наш немец подбежал к крайнему авто. Стекло водительской двери сползло вниз. Судя по мимике и жестам, шла оживленная беседа. Наш часто указывал рукой в сторону покинутой машины. Это продолжалось минут пять. Мне было жаль мокнущего таксиста. Вот диалог подошел к концу. Энергично размахивая руками, водитель вернулся. Ввалившись в салон, он сильно хлопнул дверью, продолжая разговаривать сам с собой. Пару раз хлопнул ладонями по рулю.
До этого я полагал, что бурный темперамент присущ только представителям южных народов. В книгах о Штирлице все немцы обладали характером нордическим, выдержанным. Наблюдая фонтан эмоций, я решил, что наш немец неправильный. – Все-таки в семье не без урода, – подумал я.
Буря в стакане не нарушила сна шефа. Он дрых, сладко почмокивая губами. Остыв, таксист с хрустом включил передачу, и мы поехали.
Чернота властвовала за окном, выплевывая редкие огни. Дождь смыл звуки, по-хозяйски барабаня по крыше «фольксвагена». Двадцать минут монотонной езды и остановка. Тускло освещенная площадка. Тройка такси с включенными габаритными огнями. Нити дождя в свете фонарей. Опять наш водитель долго разговаривал с местным коллегой. На этот раз успешно.
Вернувшись бегом, он влетел в салон. Лицо сияло. Немец радостно лопотал, обращаясь ко мне. Растолкав шефа, я пытался понять, чего хочет потомок тевтонов. Игорь спросонья был туп до крайности. Сподобился он лишь на фразу:
– Чего не едем? Поехали. Фалькензее. Гоу, гоу!
– Водитель, чтобы быть с нами на одной волне, перешел на телеграфный английский:
– Ноу гоу, ноу гоу! Автэ гоу, автэ!
Игорь категорически отказывался вникать в трудности водителя:
– Какой на хрен ноу? Гоу, твою бога фрицевскую мать! Ферштейн?! Видя, что шеф теряет контроль, я вмешался:
– Шеф, постой, постой! Не гони гусей! Похоже, немец что-то объяснить хочет.
Пять минут совместных усилий внесли ясность в ситуацию.
Оказалось, что Фалькензее – это окраина, юго-запад Берлина. Мы же оккупировали такси на северо-западе. Ночью, в такую даль, такси не возит. Только нахрапистость шефа заставила водителя пересечь город. Здесь городские районы заканчивались, и дальше водитель ехать отказывался наотрез, мотивируя тем, что смена закончилась. Чтобы отвязаться, немец довез нас до районного такси, водитель которого согласился доставить до Фалькензее. Матерясь в голос, Игорь вылез из уюта салона под слякоть улицы. Жутко довольный таксист выхватил сумки из багажника. Будто спринтер, немец рванул с места и в три прыжка пересек пространство между машинами. Коллега нашего страдальца, подхватив, тут же запихнул поклажу в багажный отсек. Шеф традиционно плюхнулся на переднее кресло, я за его спину. Водитель, заняв свое место, приветливо улыбнулся:
– Гутен так!
Вопль раздался, только автомобиль тронулся с места. Первое, что пришло в голову, такси наехало на кошку. Таксист резко дал по тормозам. Авто, будто уперся в стену, встал. Игорь, барином развалившийся в кресле, из-за резкой остановки мешком рухнул под переднюю панель. Крышка перчаточного ящика, смачно чавкнув, лопнула пополам от удара могучего лба шефа. Клацнули игоревы зубы, прищемив кончик языка. Взревев, как носорог, которому отдавили гениталии, шеф забился в тесной нише. Дверь с его стороны неожиданно распахнулась. Игорь, выползавший в этот момент наверх, лишившись опоры, выпал на дорогу.
Такого изысканного мата я давненько не слышал. Шеф вопил, когда его подымали с асфальта. Бранился, когда водой из лужи обмывали физиономию. Матюгался, когда таксист жесткой щеткой оттирал грязь с брюк. Обнаружив, что один рукав плаща с мясом оторван, а второй еле держится, Игорь обложил матом весь немецкий народ в целом и отдельных представителей в частности.
Оказалось, что катавасия закрутилась из-за первого таксиста. Вспомнив, что не получил с нас плату, он закричал вслед уезжающему авто. Результат вы уже знаете. После того, как градус эмоций понизился, стороны обменялись мнениями. Инициатор катаклизма попытался вяло претендовать на деньги. Претензию шеф отклонил в грубой, местами, можно сказать, циничной форме с упоминанием близких родственников претендента.
Встречно он потребовал сатисфакции в материальной форме. Хотя разговор шел на разных национальных языках, стороны вполне понимали друг друга. Диалог изобиловал красноречивыми жестами. После бурного обмена мнениями участники разошлись. Каждый остался при своем. Таксист – с бесплатной поездкой. Шеф – с испорченным в хлам внешним обликом и безобразным настроением.
Дальнейшая поездка прошла в полной тишине. Игорь, перепоясанный ремнем безопасности, с тяжелым лицом, глыбой нависал над водителем. Придавленный массивной аурой шефа, таксист рулил аккуратнейше. Даже дождь угомонился.
Минут через двадцать пять сменился пейзаж. Во множестве появились двухэтажные коттеджи. Дома прятались среди разлохмаченных ветром деревьев и кустарников. Ровные, словно по линейке, огороженные сеткой участки, свечи уличных фонарей.
Оказавшись на узких улочках, такси заметно сбросило скорость. Изрядно пропетляв, автомобиль остановился у стандартного забора из сетки. Водитель, выпалив фразу, пальцем ткнул в светящиеся цифры счетчика. Игорь, угрюмый, как медведь после зимней спячки, отсчитав купюры немцу, вылез на воздух.
Авто, радостно выдохнув амортизаторами, прибавило в росте. Облачко выхлопных газов укатившего такси быстро расползлось. Мы остались одни. В тусклом свете уличного фонаря все предметы имели мертвецкий оттенок. В легкой ряби луж плясали блики. Насыщенный влагой холодный воздух вызвал неприятную дрожь.
Подхватив баул, шеф уверенно подошел к калитке ближнего участка. За ним я. На медной пластине, прикрученной к опорному столбику калитки, было выгравировано: «Leo Kostin». Прочитав надпись, Игорь фыркнул:
– Дядюшка Лео, мля. Счас поглядим, что за Лео. Где-то должен быть звонок.
Глава четвёртая. Дядюшка Лео
Кнопка «алярм» пряталась в нише столбика. Игорь давил на нее несколько секунд. Как говорил мой знакомый в таких случаях: «Ноль эмоций». Вокруг стояла глухая ночь.
– Шеф, слушай, тишина какая-то неправильная. Даже собаки не лают, – удивился я.
Игорь навострил уши:
– А на фиг им гавкать? Они же фрицевские. Порядок уважают.
Выждав пару минут, шеф еще раз ткнул кнопку звонка. Ничего и никого. Игорь укоризненно покачал головой:
– Дядька еще тот жлобяра. Полжизни у германцев, а на звонке экономит. Что делать-то будем?
В ответ я лишь дернул плечом.
– Побазлать, что ли? Или камнем в окно? – вслух размышлял он.
Неожиданно из глубины участка раздался грубый окрик. Вздрогнув, я повернул голову. На высоком крыльце коттеджа стоял мужчина. Сверху ярко светился плафон. Рослая собака, шаром скатившись по ступенькам, мчалась по дорожке к нам. Мужчина повторно рыкнул, но пес, прижав уши, торпедой несся вперед.
– Заборчик-то хлипкий. Чуть больше метра. Зверюга перемахнет, не заметит. Убегать бесполезняк. Счас начнет рвать, – вяло размышлял я, следя, как приближается немецкая овчарка. Игорь замер в полуметре, превратившись в соляной столб.
Третий крик стеганул, когда пес был в двух прыжках от ограды. Тело овчарки, дернувшись, начало замедлять бег. Но скорость была так велика, что собака врезалась в калитку. Инстинкт самосохранения все-таки сработал, и шеф, с резвостью газели, отпрыгнул от забора. Желтые глаза зверя горели лютым огнем. Загривок, что хребет у динозавра, дыбом. Из оскаленной пасти с лаем вылетала пена. Зрелище не для слабонервных. Бросив сумку, я увеличил дистанцию. Так, на всякий случай.
